Прорвемся, опера! Книга 3

Глава 11

— Дай фонарик, у тебя был, — я протянул руку и взял у Ваньки фонарь. Шершавый металлический корпус холодил ладонь. — Смотри, вот здесь душили, следы есть впереди, но вот здесь, по бокам…

— Разрезано, — увидел он, сощурив глаза. — Ща, погоди.

Он вышел из холодильника и вскоре вернулся с лупой на массивной ручке. Мы присмотрелись внимательнее. На самом горле есть следы удушения, а вот по бокам, почти под ушами, заметен лёгкий разрез кожи, с обеих сторон, почти симметрично.

— Витя, смотри, — позвал я Орлова. — В качестве урока по судебно-медицинской экспертизе будет. Видишь, жертва, скорее всего, была в кофте с высоким воротником, и удавка зацепилась за одежду.

— Удавка? — переспросил он.

— Да, это была струна — то есть, скорее всего. Потому что оплетка отобразилась, а не гладкая проволока. Но смотри дальше, убийца стоял сзади, а жертва сидела, вот он и тянул на себя, чуть вверх. И тут струна соприкоснулась с кожей, здесь и здесь, вот и получились разрезы. Тонкие, вот участковый и не увидел. Хотя он вообще удушения не заметил.

— А можно понять, что это за струна? — Орлов посветил фонариком сначала на один след, потом на другой. — Откуда?

— Ну, только если мы её раздобудем и сможем сравнить с характером повреждений. Для пианино, думаю, слишком тонкая, да и я не знаю, сильно там гибкая струна или нет, чтобы задушить. Может, от гитары — последняя шестая, например. Тут с маху не определишь.

— Вот Яков Вениаминович невовремя заболел, — сокрушался Ванька. — Он же в музыкальную школу ходил в детстве, на скрипке играл, что ли. Сразу бы определил, чем душили.

— Ваня, где одежда её? — спросил я.

— Ща! — он умчался и вскоре вернулся с пакетом.

Женщину привезли в белой вытянутой водолазке, давно не стиранной, с жёлтым жирным пятном на груди. Но на воротнике заметен след, в увеличительное стекло видно, что текстиль чуть надорван.

— Крови мало, — заметил Орлов, — если бы не кофта, всё бы разрезал. Но и пальцы бы свои покоцал. Ещё когда на Кавказе были, там чех один нашего часового задушил проводом от телефона, потом скрылся в ауле. Нашли по следам на руках, он пальцы тогда сильно порезал.

Он сам машинально показал свои руки, и мы с Ванькой тоже. Конечно, пальцы у нас были целые.

— Могли быть рукоятки специальные, — предположил я. — Но вообще это хорошее наблюдение. Возьмём на заметку.

На это мы и в первую мою жизнь обратили внимание, что маньяк пользовался чем-то, чтобы не травмировать руки. Но саму удавку мы так и не нашли тогда, даже не сразу поняли, что он душил струной, уже потом разобрались, по следам на одежде и коже. Но куда он её выбросил, маньяк Кащеев так и не признался.

Он вообще ни в чём не успел признаться, но доказательств хватало для передачи дела в суд, да и поймали его на горячем, когда он при нас напал на девушку. Тогда мы его и взяли.

Но перед судом его нашли мёртвым в СИЗО, задушенным так же, как и его жертвы. Как выяснили потом, это постарался блатной сосед, у которого родственница погибла от его рук. Кто-то передал ему, что маньяк, совершивший это, находится с ним в одной камере, вот и хана пришла Кащееву.

Хотя мы пытались выбить, чтобы его поместили в спецблок или в ШИЗО, в одиночку, но его посадили в общую камеру со всеми. Он вёл себя хорошо, ни на кого не кидался, и руководство СИЗО тогда ответило, что не было оснований помещать заключённого в одиночку, да и особых условий для маньяков не существует.

Но в этот раз надо поймать его раньше. Получается, он-то уже успел наследить, но в той жизни мы этого до двадцатого ноября не знали.

Про маньяка я сказать не могу, но ведь явно, что труп криминальный, так что подключаем всех. Судмед уже здесь, скоро приехали криминалист Кирилл и следак из прокуратуры. На мою удачу, это был Кобылкин, с которым мы тогда и поймали Кащеева. Он сам, без брезгливости, осматривал тело, внимательно приглядываясь к повреждениям.

— Вот же гад, — говорил он себе под нос. — Чуть не проглядели. И ладно, когда бандитов так душат, почти профессионально и хладнокровно, сразу понятно, что киллер. А тут… обычная тётка. Лишь бы не серия с маньяком нарисовалась.

— Сплюнь, — сказал возившийся с фотоаппаратом Кирилл.

Кобылкин три раза поплевал через плечо, только правое, и легко постучал себя по лбу костяшкой пальца.

— Про серийных убийц лучше только фильмы смотреть или книжки читать, — произнёс Кирилл, целясь из фотика, — чем самим сталкиваться.

— Твари они, — он похлопал себя по карманам, разыскивая сигареты. — У меня друг работал на югах, он рассказывал, как возили Чикатило на следственный эксперимент. Тот пальцы гнул, понты кидал, весь такой страшный и крутой, психа из себя корчил. А когда местные прознали, что маньячела-то рядом, хотели его прямо на месте кончить. Вот так весь гонор сразу и ушёл. Боялся, падла, что линчуют, сбежать хотел, ссался. Они всегда боятся.

— По ящику про это показывали, — поддакнул Ванька. — То же самое говорили, что боятся. И что все маньяки всегда жаждут славы, поэтому хотят, чтобы их поймали.

— Ну тут, Ванька, палка о двух концах, — Кобылкин задумался. — Есть те, кто славы жаждет, и типа их ловят поэтому, сами попадаются, осторожность теряют. А есть те, кто славы не жаждет… и вот их не так-то просто выловить. Они убивают, чтобы голод свой утолить, и не желают никакой огласки, хорошо прячутся. Таких труднее всего взять.

Мы с удивлением посмотрели на следака. Откуда у него такие познания в психологии серийных убийц? Будто он в спецгруппе какой состоял по отлову этих гадов. Но нет, он в нашей области работал, в провинциальной городской прокуратуре банальным следаком. Маньяки у нас водились, но не часто. Вернее, я вот одного только и помнил, Кащеева — но здесь мы с ним ещё не успели поработать.

— Да по кримпсихологии мы проходили, — отмахнулся следак, уловив на себе наши недоуменные взгляды.

Ну а пока Кобылкин начал писать протокол, мы с Витькой выяснили, что убитая — это медсестра Фёдорова из поселковой больницы, а раньше работала в районной. Её узнал один из санитаров, который иногда приходил помогать в морге. Ничего конкретного не сказал, кроме того, что много пила, а детей забрал первый муж и увёз в область ещё летом.

— А он её… — тихо проговорил Орлов и с опаской огляделся, — тоже того? Маньяк же.

— Следов таких нет, Ванька смотрел, — сказал я. — Знаешь, маньяки и серийные убийцы бывают разные. Кто-то получает возбуждение от этого, кто-то — псих, голоса там ему шепчут или ещё что-то, ну или верит во всю эту оккультную тему, модно же сейчас. А кто-то считает, что тем самым очищает мир от скверны и недостойных жить, типа. Есть и такие, Витька.

И этот наш Кащеев, скорее всего, как раз из последних, потому что жертвы были нетронутые в сексуальном плане. Кроме первой официально зарегистрированной, но там просто была расстёгнута одежда. Ну и по последней ничего толком не скажешь, ведь мы его и остановили прямо во время нападения.

И про это тогда писали в газетах, что, мол, менты поймали не того, потому что Кащеев сидел прежде за изнасилование, да и последнюю жертву пытался изнасиловать. А этот маньяк, вроде как, жертв никогда не насиловал.

Но после его смерти в СИЗО новых жертв не было, поэтому вопрос вскоре был закрыт. Да и видеозаписи допросов убедили общественность, что он действительно псих, а не притворяется. Возможно, по итогу его бы даже отправили не в тюрьму, а в психушку, но тогда еще шло следствие, и судебно-психиатрическая экспертиза ещё не была закончена, как он умер.

Но вопросец-то в целом неприятный, почему сидевший за износ зэк просто убивал своих жертв и под юбки не лез. Да и по какому принципу он выбирал их, тоже непонятно. Случайных?

Именно из-за этих нюансов я собираюсь всё подбить и взять гада официально, а не поеду к нему ночью прямо сегодня, чтобы разнести ему башку из неучтённого ПМ, во избежание дальнейших жертв. Пусть и не признается сам, доказательств найдём достаточно.

— Ну и дела, — Орлов покачал головой, когда мы вышли на свежий воздух. — Увижу его — по ходу, прямо там и захлестну. Сволочь…

— Да погоди пока, успеешь. Сначала надо найти.

Поехать бы сразу на адрес к Кащееву, но процесс должен идти как положено. Сначала — место преступления, туда нас и повёз дядя Гриша. Сегодня он был необычайно разговорчив, рассуждал про выборы.

На это его натолкнул большой плакат на стене больницы, где был изображён Кросс с большой припиской — «Выбирай правильно! Выборы мэра Верхнереченска 1996. Иван Гордеев — кандидат №1! Я очищу город от бандитов и наркотиков!»

Что говорил водитель себе под нос, разобрать было сложно, но суть его монолога такая же, как у одной ещё не вышедшей песни про выборы и кандидатов.

Убитая жила в посёлке, туда мы и приехали, завалившись в участковый пункт милиции, отдельно стоящую избу посреди частного сектора. Сидящий там мужик в очках, усталый, забегавшийся, зарывшийся в тоннах отчётности, как и любой участковый, перепугался, что на его участке возник криминальный труп, а он не углядел, и всё пытался доказать нам, что она, мол, просто померла. Потом взял себя в руки и начал объяснять детально.

— Да я думал, что без криминала, — оправдывался он, вытирая лоб. — Пила-то она как мужик, цирроз, все дела. Еще от неё и муж ушёл, детей забрал, и сожитель всё хотел свалить! Раз ушёл со скандалом, так она его догнала, по башке настучала шваброй и назад затащила.

— Боевая баба была, — заметил Кобылкин.

— А где этот сожитель? — спросил Орлов, хмуря лоб. — Поговорить бы с ним.

— Так увезли его к вам позавчера! — участковый потёр затылок. — Набухался, к людям приставал, драться лез, деньги клянчил. Вот и доклянчился.

Потом участковый вдруг выскочил из избы и вскоре, минут через пять, притащил незнакомого нам парня лет двадцати. Рослый парнишка, чуть ли не под метр девяносто, не на шутку перепугался и долго путался в том, что говорил. Наконец, мы добились от него, что сожитель погибшей Фёдоровой позавчера приставал с той же просьбой как раз к нему.

— Я с тренировки иду, а он на пути встаёт и спрашивает — есть десять тысяч? — парень по очереди смотрел на нас вытаращенными глазами. — Я говорю — нет. А он опять — да я на войне был, в десантуре! Дай сигу, пока я добрый!

— А он воевал? — хмурясь, поинтересовался Орлов.

— Даже в армии не служил, — участковый, слушавший это, хихикнул. — В портки, говорят, ссался. Но как выпьет, понты гонит, что чуть ли не Берлин брал в одиночку на танке. Метр с кепкой, а понтов — мама не горюй. У него морда всё в шрамах, постоянно лезет и получает.

— И что потом?

— Да говорит мне, — продолжал парень, — ты чё, спортсмен? Я говорю — да.

— А каким спортом занимаешься? — спросил я.

— Фехтованием, — начал объяснять он. — У нас секция в городе, тренер собирает… но это, мы незаточенным! На соревнование вот в область ездили, на прошлой неделе, третье место занял! Вот… — парень вытер вспотевший лоб.

— Да не пугайся, я в курсе, что такое спортивное фехтование. Ты ему так и сказал?

Он закивал.

— Говорит, что я лох, лучше бы боксом занялся. И говорит — давай покажу, как бить надо… а у меня рапира тренировочная при себе была, в чехле нёс. Вот и я тоже показал…

Короче, сожитель погибшей оказался не слишком умным человеком, раз решил, что занимающийся фехтованием рослый парень не представляет опасности для плюгавого алкаша. Это было большой ошибкой.

Ему стоило подумать получше, потому что я осмотрел спортивную рапиру парня, тот принёс мне её показать. Этой почти метровой железякой весом около килограмма можно захлестнуть кого угодно, даже несмотря на отсутствие острия и лезвия.

Сделали её из арматуры кустарным способом, потому что покупать настоящие спортивные рапиры было дорого, да и портить их жалко. Поэтому качественные фабричные оставляли для соревнований, а тренировались вот такими оглоблями. На одном конце рукоятка из синей изоленты и жестяной чашки, на другом — кусок плотного поролона, чтобы случайно кого-то не покалечить при уколе. А что поделать, 90-е на дворе, денег нет, а чем-то заниматься хочется.

Короче, привыкший размахивать тяжёлой железякой крепкий подготовленный парень просто настучал напавшему по рёбрам своей рапирой, вывалял в снегу и ушёл, а тот, когда очухался, принялся кидать камни обидчику в окна. Одно он разбил, пришлось вызывать милицию. ППСники прибыли из города и разобрались быстро, так что алкаш уехал на пятнадцать суток.

А это значит, у него есть полное алиби, а за хулиганство пусть с ним разбираются другие. Парня мы, расспросив, быстро отпустили, чему он был как-то уж очень рад — видимо, всё время думал, что мы хотим ему впаять срок за превышение самообороны или изготовление оружия.

В общем, сожитель нам пока был не интересен, и мы отправились на место преступления, пешком, здесь было недалеко.

Во дворе дома покойной были беспорядочно разбросаны дрова, какие-то поколотые, какие-то ещё нет, рассыпаны уголь и зола. Через снег проглядывалась неубранная с лета трава и скелеты грядок.

— Её уже пожарные штрафовали, — участковый показал на кучи пепла, — что вываливает прямо во дворе. Это ведь если уголёк и ветер, половину посёлка спалит.

Во дворе был гараж, но пустой, и собачья будка, но саму собаку, по словам участкового, забрал муж вместе с детьми и кошкой. Снаружи ничего интересного не было, и мы пошли в дом. Внутри грязно, немытая посуда лежала кучей в белом банном тазике, рядом с печкой были сложены дрова и уголь — тоже прямо на полу. Очень холодно, печка прогорела ещё ночью, вот дом и выстыл. Даже тараканы замёрзли, бегали так неохотно, медленно. А их тут — целая колония. Ну а запах — носом лучше не дышать: застарелый перегар, смешанный с табачным дымом и затхлой сыростью. Еще воняет тухлой едой, нестиранными вещами и чем-то прогорклым.

Орлов поморщился, а я и носом не повёл — привычен. Много таких хат по долгу службы повидал за две своих жизни.

— Дрались? — Орлов показал на сдвинутый стол и опрокинутую табуретку.

Посуда, часть объедков и разлитая бутылка водки валялись на полу, на пыльном ковре со следами от окурков. Витька прав, сопротивление было, скорее всего, убийца накинул удавку сзади, и жертва начала дёргать ногами, задев стол. Выглядело так, и, думаю, Василий Иваныч с нами бы согласился.

Следак Кобылкин осторожно поднял платком с пола бутылку водки «Распутин» и посмотрел на свет. На этикетке был изображён сам Распутин, и его портрет должен был меняться — наклейка голографическая, и этот деятель, если посмотреть под определённым углом, подмигивал покупателю. Якобы, это признак того, что водка не поддельная. Впрочем, этикетки эти подделывали — только в путь.

— Кирилл, глянь здесь пальчики, — распорядился Кобылкин, поворачивая бутылку перед глазами. — Вроде чёткие следы… а нет, потёртые.

— Я всё равно гляну, — криминалист кивнул и оглядел комнату. — Вот же гадство, пропила, по ходу!

Он показал на ковёр, висящий над диваном. В него было вбито два гвоздя, и на снимке, стоящем на телевизоре, была запечатлена семья погибшей, сидящая на этом самом диване, и видно, что на этих гвоздях раньше висела казачья шашка.

— Шашка была, да, — подтвердил участковый. — Дед-то у неё казаком был, но куда-то дели потом. Пропила, по ходу.

Ну а мы с Витькой нашли кое-что другое. В глаза нам бросился шкаф с выломанным замком, стоящий в спальне. Замочек-то декоративный, такой можно открыть ножиком, но кто-то дёрнул так сильно, что хлипкий механизм просто отломился.

Внутрь были побросаны вещи, и среди них валялась деревянная шкатулка, у которой на крышке изображена какая-то богатая женщина в пышном платье. Шкатулка лежала на боку, внутри ничего, но по опыту я знаю, что в таких часто хранили драгоценности.

Я бы сказал, что хозяйка всё пропила, но зоркий Витя заметил кое-что ещё. Между рассохшихся досок пола застряла золотая серёжка с красным камнем.

— Уронил, — догадался он. — Тот, кто ее убил, сережки, наверное, хотел забрать. Странно, что она их не загнала ещё.

Звучит логично, правда, маньяк такими вещами на моей памяти не занимался, Кащеев ничего не воровал у жертв. Правда, если это первая убитая, он мог растеряться и просто взял ценные вещи по запарке. А может, просто пришёл её грабить, и при этом убил… а потом втянулся. Но идти грабить с удавкой?

Нет, всё было не так. Он явно пытался заметать следы, чтобы всё выглядело ограблением, а потом обнаглел и стал убивать так, без всякой постановки.

— Кирюха, сфоткай, — я показал пальцем, — и сделай мне экземплярчик. Если где-то есть вторая, может, получится найти.

Ну и мне заодно зацепка, в том плане, что будет повод явиться к настоящему маньяку. Скажу, мол, что искал серёжку, стукач на рынке указал на этого человека, что он пытался продать золото убитой на рынке, а дальше — по обстоятельствам.

Да и раз он украл драгоценности, то или они будут у него, или он и правда будет пытаться их сбагрить, если уже не выкинул всё по дороге. Но проверить всё равно стоит.

На всякий случай я спросил у участкового, якшалась ли погибшая с бывшими заключёнными, и тот кивнул. И сожитель этот, который по хулиганке пока закрыт, раньше сидел, и ещё какой-то мужик, который ходил к ней, явно был из зеков. Может быть, если покопать дальше, обнаружится связь Кащеева с убитой, ведь часто бывает, что первые жертвы маньяка — те, кого он знал лично.

А работа на месте не стояла. Кобылкин уехал в прокуратуру, мы отправились к себе в ГОВД. Там как раз подписали один рапорт, что я давно ждал.

Наконец-то мне вернут мой ПМ, потому что с тех пор, как я «вернулся» с реабилитации, я ходил без табельного. Но без оружия оперу работать не положено, и мы хитрили: мне выдавали по указанию руководства укороченный калаш, для которого я приспособил сумку из кожзама. А пистолет сначала долго лежал в области, а потом ждал меня в оружейке. На нём же мокруха, я застрелил из него Кузьмина, вот и отправился он к криминалистам, а потом началась бюрократия.

Хотя, сказать честно, немного жаль расставаться с автоматом. ПМ, конечно, хороший ствол, но автомат — совсем другой уровень.

— Хорошо бы себе калаш оставить, — пошутил я, выдавая рапорт заму по тылу.

Лысый тыловик шуток не понимал, поэтому недовольно на меня покосился, но бумажку подмахнул. Я немного постоял у окошка оружейки, и, наконец, получил назад свой потёртый ПМ.

Оружие тут же легло в руку, будто из неё и не уходило. Хороший ствол, вроде и делают такие пушки миллионами, а вот именно к своему я привык так, что мог поразить даже цель размером с глаз. Уже проверено на практике.

В коридоре второго этажа меня поймал Шухов.

— Васильев! — вскричал он и поморщился, потирая живот. — Давай, короче, всё равно не занят, надо поработать. Там жмур лежит в центре города рядом с вечеркой, разборки бандитские, похоже. Съезди, посмотри, что и как. И стажёра бери, пусть учится, всё равно ничего не делает. И смотри мне, — он строго посмотрел на меня. — Чтобы без всяких серий, как в тот раз! И не пали во все стороны, раз пистолет вернули!

— Я без причины и не стреляю, — сказал я, но Шухов уже убежал, не дослушав.

Вот всегда так, когда у начальника приезжает жена из Китая, сам Шухов наедается всяких деликатесов, а потом постоянно бегает в туалет, только издалека наорать успевает.

Он неловко подбежал к туалету для руководства, открыл дверь своим ключом и захлопнул её за собой. Ключ, как и в прошлый раз, остался в замке, а по коридору уже шёл Василий Иваныч, что-то насвистывая. Мимо такого в этот раз пройти он точно не сможет.

Я повернулся и отправился в кабинет, делая вид, что не услышал, как в замке провернулся ключ.

— Витька, погнали, — позвал я, заходя в кабинет. — У нас ещё жмур.

— А что с той женщиной делать? — спросил он, отставляя в сторону гранёный стакан с чаем. — Надо же искать убийцу.

— Вот так мы и работаем, над всем сразу, разрываемся, — пояснил, легко пожав плечами, я. — Да и сам видишь, только что был полный кабинет, а сейчас все разъехались, кроме Устинова. У Якута с Толей тоже своё дело, только что умчались.

— Ну, погнали, — кивнул он и присмотрелся ко мне, нахмурив взгляд. — Слушай, Паха, а у тебя вид такой, будто зацепки какие-то есть.

— Настоящий опер, Витька, всегда в голове всё обдумывает. Никогда не знаешь, когда озарение придёт.

Но съездим с ним на труп, а вот вечером… а вот вечером я явлюсь в гости к маньяку, присмотрю за ним повнимательнее. Надо только взять кого-то, чтобы прикрывал мне спину, потому что загнанный в угол зверь всегда опасен.