Пророчество: Дитя Земли

47

Котелок практически не изменился. В горах все хорошо знакомы со смертью: Канриф, а теперь Илорк видели немало жертв горьких поражений, как, впрочем, и жестоких убийств. Однако Акмед впервые сидел в полумраке, думая о жизни, а не планируя чью-то смерть.

Подсознательно он делал это так же, как при подготовке убийства. Без конца повторял все известные ему факты, даже самые незначительные детали охоты, поединка, представлял себе ее раны, то, как кровь вытекала из тела. Он тщательно пытался собрать кусочки головоломки, чтобы спасти Рапсодию, — словно готовился к устранению врага.

Но у него ничего не получалось.

Грунтор бесшумно возник у двери и тихонько постучал. Не услышав ответа, он открыл дверь и вошел.

В комнате было темно, горело лишь несколько ароматических свечей в углу, подальше от постели, да винные бутылки, расставленные в самых неожиданных местах, периодически начинали мерцать. В руках у Грунтора была такая же испускающая слабый свет бутылка. Он осторожно закрыл за собой дверь, несколько мгновений смотрел на мерцающий сосуд, а потом подошел к Акмеду, который в течение последних четырех суток сидел на стуле рядом с постелью.

— Сэр?

— Хм-м?

— Ой принес свежих светлячков. Другие, должно быть, устали.

Акмед ничего не ответил.

— Есть что-нибудь новенькое?

— Нет.

Грунтор посмотрел на Рапсодию, она спала или была без сознания — он не мог определить. Более того, невозможно было понять, жива она или нет. Ее обычно розовая кожа стала бледной, как морская ракушка, которую он однажды нашел на берегу моря, она казалась совсем крошечной на огромной кровати. Он постоянно дразнил ее из-за маленького роста, но в движении она всегда казалась сильной и полной жизни. Теперь она больше всего походила на хрупкого ребенка.

Он посмотрел на своего лучшего друга и короля, который сидел, опираясь подбородком на переплетенные пальцы. И вспомнил древнюю легенду про болга, стоявшего на страже у врат Жизни и Смерти, не позволяя никому пройти, чтобы спасти друга. У легенды был кровавый конец.

Акмед пошевелился.

— Есть какие-нибудь новости от Эши?

— Пока нет, сэр.

Дракианин вновь погрузился в молчание. Грунтор принял положение «вольно».

— Ты не хочешь, чтобы я немного побыл с ней, сэр? Ой был бы рад, а ты бы немного поспал.

Акмед откинулся на спинку стула и скрестил руки на груди. Он ничего не ответил. Грунтор немного подождал.

— Я больше не нужен, сэр?

— Да. Спокойной ночи, Грунтор.

Грунтор поставил винную бутылку со светлячками на камень, заменявший столик, а потом наклонился, чтобы перевернуть горячие камни, с помощью которых обогревали комнату. Акмед настоял на том, чтобы не зажигать камин, опасаясь, что дым или удушливый запах торфа навредят Рапсодии.

Грунтор придумал использовать светлячков и отдал приказ армии фирболгов собирать их. Трудное задание для ранней осени, а вид огромных болгов в звенящих доспехах, скачущих с камня на камень в поисках крошечных насекомых, наверняка развеселил бы Рапсодию, если бы она была в состоянии это увидеть. Грунтор поцеловал ее в лоб и тихонько вышел.

Акмед продолжал молча смотреть на Рапсодию. Примерно через час явились лекари фирболги с лекарственными растениями и другими запасами, сменой горячих камней и горой чистых тряпиц из кисеи, служивших бинтами. Они вели себя крайне почтительно и постарались закончить все необходимое как можно быстрее.

Акмед дождался их ухода, а потом осторожно раздел Рапсодию, тщательно промыл раны, сменил повязки и рубашку. Юмор ситуации заставил его поморщиться. Он так сердился, когда она возилась с больными и ранеными фирболгами, вымачивала повязки в настоях лекарственных растений, чтобы облегчить их страдания. А теперь процедуры, которым она их научила, поддерживали в ней жизнь.

Он наклонился и посмотрел на волны золотых волос, разметавшихся по подушке. И невольно вспомнил один из первых споров о ее занятиях целительством.

«Очень удачное использование твоего времени, — ворчал он. — Уверен, фирболги оценят твои усилия и отплатят тебе взаимностью, когда ты будешь в чем-нибудь нуждаться».

«О чем ты говоришь?»

«Я пытаюсь объяснить тебе, что ты никогда не получишь никакого отклика на свои усилия. Когда ты будешь ранена или тебе будет больно, кто станет петь для тебя, Рапсодия?»

«Ты, Акмед».

И вдруг забавные воспоминания перестали быть смешными. Он снова увидел, как ее глаза смотрели в темноту, как она улыбалась, словно знала какую-то тайну.

«Ты, Акмед».

Акмед положил пальцы на ее запястье, потом на шею, нащупывая пульс, надеясь, что он стал сильнее. Ее сердце продолжало биться, хотя пульс показался ему слишком слабым.

Они с Грунтором рискнули показаться на улицах Сепульварты, города, ближайшего от того места, где они сражались с Ракшасом, в надежде найти лекаря. Волны паники прокатились по городу, когда люди увидели двух всадников фирболгов, скачущих по улицам с умирающей женщиной на руках.

Священники не смогли привести ее в сознание, и даже Патриарх, которого принесли на носилках из его кельи, сумел лишь стабилизировать состояние Рапсодии. По отчаянию, которое промелькнуло в глазах старика, Акмед понял, что без кольца он не сможет исцелить Рапсодию, и послал беззвучные проклятия в адрес Эши. Искусство священников Сепульварты сгодилось только для того, что бы доставить ее обратно в Илорк. Лекари, которых Акмед выписал издалека, вежливо посоветовали ему готовиться к худшему, и все без исключения торопливо покинули Илорк, опасаясь его гнева.

— Давай, Рапсодия, — пробормотал он, и судорога сдерживаемых рыданий исказила его лицо. — Покажи этим болванам, покажи им, что ты не хрупкая шлюха, покажи им, из чего ты по-настоящему сделана, — мы же с тобой знаем.

Он провел рукой по своим влажным волосам и спрятал лицо в сгибе локтя. Свет в комнате тускнел, и перед ним вновь вставало ее лицо, все в синяках, разбитое в кровь после первого сражения на Корне, и глаза, сверкающие во мраке, когда они шли под Землей. Он вспомнил, как она прикладывала влажную повязку к его запястью и неуверенно пела свою первую песню исцеления.

«Музыка не более чем карта, составленная по вибрациям, создающим мир. Если у тебя правильная карта, она приведет тебя туда, куда ты хочешь».

Акмед придвинулся к кровати, теперь он сидел совсем рядом. Он наклонил голову к груди Рапсодии, кожей ощущая биение ее сердца, приливы дыхания. Он смотрел на ее лицо под разными углами, пытаясь обнаружить улучшения в цвете кожи, найти места, где плоть уже не казалась безжизненной. С бесконечной осторожностью его пальцы коснулись век и застыли возле выбившейся пряди.

— Рапсодия, — сказал он совершенно серьезно, — в двух мирах у меня есть всего два друга. И я не позволю тебе это изменить.

«Кто будет петь для тебя, Рапсодия?»

«Ты, Акмед».

Ритуал, который он использовал для того, чтобы парализовать и поработить Ракшаса, был единственной известной ему песней. Она рождалась в глубинах его живота, гудела в четырех полостях сердца, горле и пазухах носа, а потом вырывалась наружу. Мелодия была написана в Преждевременье, когда возникла его раса. Праматерь поделилась с ним секретами ее использования. Но только проведя свой первый ритуал, Акмед понял, как она работает.

Эта песня несла в себе двойственность. Древняя мелодия, набор нот, являлась ловушкой для демонической сути ф'дора, удерживающей его против воли на пороге между Землей и преисподней, в которую он хотел сбежать.

Но человек, в котором находится ф'дор, тоже уязвим для песни, вибрация вызывает прилив крови к мозгу. Ракшас — искусственное создание, а значит, не является живым существом, и с ним все было бы иначе. Но если бы он попытался поработить ф'дора, демонический дух в теле человека, то ему нужно было бы остаться с таким существом наедине и суметь поддерживать ритуал достаточно долго, тогда прилив крови привел бы к тому, что голова его врага лопнула бы. Другой песни Акмед не знал и опасался, что она убьет Рапсодию.

«Знаешь, Грунтор, ты мог бы мне помочь с пациентами. Ты ведь любишь петь».

— «Ты ведь слышала мои песенки, мисси. Они для пугания. Ой сомневается, что кто-нибудь в своем уме примет его за Певца. Ой совсем не обучался».

«Содержание песни не имеет никакого значения, — совершенно серьезно сказала Рапсодия. — Песня может быть любой. Самое главное, чтобы в тебя верили. Ты для болгов „Могучая Сила, Которой Следует Подчиняться Любой Ценой“. В определенном смысле именно они дали тебе это имя. Не важно, о чем ты поешь, они должны знать — ты ждешь, что они пойдут на поправку. И они поправятся. Я рассчитываю, что Акмед споет для меня — в случае необходимости» .

Она улыбнулась и с нежностью посмотрела на него.

«Я не сомневаюсь, что настанет день, когда Акмед сделает это для меня».

Акмед принялся негромко ругаться на всех языках, которые только знал.

— Ты все это устроила нарочно, не так ли? Стоило ли так рисковать ради пустого развлечения? Мне следовало оставить тебя, чтобы ты умерла там от потери крови. Ты это заслужила, если заставляешь меня петь. — Его рука задрожала, когда он нежно убрал в сторону упавшую на лицо Рапсодии прядь волос.

«Ты, Акмед».

Увядший цветок ожил на его ладони, а Рапсодия пела песню, без слов называя его имя.

«Это часть того, что может сделать Дающая Имя, нет ничего сильнее имени. Наши личности неразрывно связаны с ним. Это сущность того, что мы есть, и иногда оно даже может сделать нас прежними, как бы сильно мы ни менялись».

Акмед вздохнул. Рапсодия привязала его к себе, а он даже не понял, когда это произошло. Она дала ему ключ от своей жизни и надеялась на его помощь в трудную минуту. Так или иначе, она сама назвала его своим целителем.

Он мрачно оглядел комнату, убедился в том, что ему никто не помешает, откашлялся и попытался извлечь из своего горла музыкальный звук, но ничего не получилось.

— Проклятая хрекин, — пробормотал он, — ты замечательно придумала. Потребовать сотворить музыку того, кто пел один раз в жизни. Почему бы не попросить об этом камни? Результат получился бы ничуть не хуже. — Он попытался вспомнить еще какую-нибудь песню.

Ему на ум пришли непристойные марши, которые горланил Грунтор во время походов с новыми рекрутами, и на лице у него расцвела улыбка. Рапсодия и Джо иногда их пели, пародируя бас Грунтора. Однако его улыбка быстро исчезла, когда он подумал о Джо, безжизненное тело которой лежало в ее тихих покоях, ставших единственным домом уличной девчонки. Его руки покрылись холодным потом — ему пришло в голову, что Рапсодия выглядит почти как Джо.

За свою долгую жизнь он видел и явился причиной множества смертей. Годы совместных скитаний с Грунтором приучили их к мысли о том, что одного из них может настигнуть смерть, — таковы правила игры.

Но здесь все было иначе. Каждая капля крови, покидавшая тело Рапсодии и уносившая с собой частицу ее жизни, причиняла ему почти невыносимую физическую боль. Пока они во весь дух скакали к Сепульварте, ему безумно хотелось закрыть ее раны собственными руками, лишь бы она осталась жива. Ужас, который он испытывал при мысли, что может ее потерять, поразил Акмеда. Песня показалась ему совсем невысокой ценой за то, чтобы удержать ее по эту сторону врат Жизни.

Акмед сделал глубокий вдох. Дрожащим неуверенным голосом он запел для Рапсодии песню собственного сочинения, песню, происхождения и смысла которой не знал даже он сам. В мире, где скрежет лавины шепчет колыбельные, а треск головешек успокаивает гнев, эта песня могла бы понравиться. Один человек имел три голоса, один резкий и быстрый, другой низкий, похожий на тень ноты, прозвучавшей вдалеке, а потом возникли слова.

Мо хааль маар, ушел мой герой,

В мире звезды воцарилась смерть,

Я познал горе, боль и потери,

Мое сердце разбито, текут кровавые слезы,

Я скитаюсь, чтобы прогнать скорбь.

Мои ужасы стары, они ведут меня к дому.

Рапсодия пошевелилась под одеялами и тяжело вздохнула. Потом мягкие пальцы коснулись его руки, Акмеду показалось, что она собирается с силами, чтобы совершить трудное дело.

— Акмед?

— Да? — Она говорила слабым шепотом.

— Ты будешь петь до тех пор, пока мне не станет лучше?

— Да.

— Акмед?

— Что? — Он наклонился, чтобы лучше слышать ее тихий голос.

— Мне лучше.

— Очевидно, не настолько, если ты не придумала ничего остроумнее, — проворчал он, улыбаясь. — Но ты осталась таким же бессовестным ребенком, каким была всегда. Хорошо же ты благодаришь человека, который вернул тебя к жизни.

— Ты прав, так оно и есть, — медленно и с трудом проговорила она. — Теперь… когда ты… дал мне… ощутить вкус… преисподней…

Акмед облегченно засмеялся.

— Ты этого заслужила. Добро пожаловать домой, Рапсодия.

На следующую ночь Грунтор осторожно поднял Рапсодию на руки и отнес в пустошь. Там их уже ждал Акмед возле приготовленного погребального костра. Грунтор помог ей встать, а король фирболгов вытащил Звездный Горн и вложил его в руку Рапсодии.

Рапсодия посмотрела на тело в белом саване, лежавшее на груде побелевшего от инея хвороста, а потом подняла глаза к ночному небу в поисках звезды.

«Если ты найдешь свою путеводную звезду, ты никогда не заблудишься. Никогда».

Наконец она нашла Приллу, вечернюю звезду, которой поклонялись лирины этих земель. Она получила свое имя в честь богини из древней легенды, которая пела песни северному ветру, надеясь найти потерянную любовь. По чему-то Рапсодия решила, что легенда подходит для Джо. Она очистила свой разум, направила Звездный Горн к небесам и произнесла имя звезды.

Склон холма озарился ярким светом, на несколько мгновений ослепившим их. Свет коснулся гор, и снежные пики засияли подобно россыпи бриллиантов. А потом с оглушительном ревом спустилось пламя, еще более жаркое, чем то, что горит в земном ядре. Оно подожгло погребальный костер, и огонь взметнулся в небо. Ветер подхватил клубы дыма и унес их в небеса.

Рапсодия запела, ее голос был чуть громче шепота, она повторила имя сестры и первые несколько нот лиринской песни Ухода, но продолжить у нее не хватило сил; она знала, что ритуал уже свершен. Душа Джо унеслась к свету.

Трое стояли рядом, наблюдая за тем, как пламя забирает их друга. Пепел поднимался в воздух, и его подхватывал ветер, чтобы развеять над пустошью и горами, его порывы уносили белые хлопья все дальше, казалось, пошел теплый снег.

После этого силы к Рапсодии начали возвращаться очень быстро. С каждым днем она все больше становилась похожа на себя, хотя свет в ее глазах больше не горел. Грунтор сидел на краешке ее постели и рассказывал ей скабрезные анекдоты и неприличные истории из жизни болгов — раньше они всегда вызывали у Рапсодии веселый смех. Она и сейчас улыбалась, но не более того. Ее душа выздоравливала не так быстро, как тело.

Акмед заметно тревожился из-за состояния Рапсодии. Его ум потерял прежнюю ясность, а настроение заставляло всех обитателей Котелка держаться от него подальше. Болги разговаривали шепотом, перестали спорить — они уже видели гнев своего короля, когда кто-то разбудил Первую Леди. В результате многие пострадали, новость быстро распространилась среди болгов, и у Грунтора появилось множество желающих нести службу на дальних подступах к Илорку.

Акмед и Грунтор редко нарушали уединение Рапсодии, не задавали ей лишних вопросов. Они прекрасно понимали ее боль, но не знали, как помочь. Однако уже одно их присутствие стало источником утешения для Рапсодии. Акмед иногда приходил в ее покои, чтобы почитать бесконечные манускрипты из библиотеки Гвиллиама, пока она сортировала лекарственные растения или писала музыку, и им было хорошо вместе.

Однажды, когда ей понадобилось взять чистую одежду, Рапсодия случайно наткнулась на Грунтора. Она чувствовала себя вполне прилично, чтобы совершать короткие прогулки в одиночестве. Проходя мимо комнаты Джо, она услышала шум.

Рапсодия подошла к двери и распахнула ее — всмотревшись в темноту, она увидела сидевшего на кровати Джо великана. На его лице Рапсодия прочитала смущение и удивление. Разложенные на полу ящики и мешки указывали на то, что он пришел сделать уборку в покоях Джо, стремясь избавить Рапсодию от этой тягостной обязанности, но обнаружил полнейший порядок. Сокровища Джо куда-то исчезли. Получалось, что уличная девчонка выбросила все, что ей удалось собрать за свою недолгую жизнь. Он посмотрел на Рапсодию, она молча подошла к нему и обняла — ее голова едва доставала до плеча великана, даже когда он сидел.

— Ой не знает, что произошло, дорогая, — сказал он, огорченно качая головой. — Наверное, мы потеряли ее уже давно и даже ничего не заметили. — Рапсодия лишь кивнула и еще крепче обняла его.

Как-то Акмед зашел в комнату Рапсодии и увидел, что она сидит на полу в углу, обхватив себя руками, и смотрит в потолок. Он медленно подошел и уселся рядом с ней. Довольно долго он молчал, наблюдая за Рапсодией. Наконец она повернулась к нему, и они обменялись долгим взглядом, потом она закрыла глаза и заговорила:

— Как ты думаешь, Джо была беременна?

Акмед покачал головой.

— Я видел ее за день до этого, и она выглядела как обычно. Конечно, уверенности у меня нет.

Рапсодия кивнула, а потом посмотрела на свои колени.

— Однажды Элендра сказала, что ф'доры мастера манипуляций и что они целую вечность провели, размышляя о том, как расширить пределы своей власти.

— Это правда.

— И пророчество относительно ф'доров — незваного гостя — утверждает, что ф'доры «не могут иметь тела и детей, в противном случае их могущество исчезнет», верно?

— Да.

— Элинсинос сказала, что Перворожденные, пять древнейших рас, в том числе драконы и ф'доры, умеют контролировать появление своего потомства. — Акмед проглотил непристойное замечание относительно Эши, чуть не слетевшее с его губ. — Они должны принять вполне сознательное решение, отказаться от части своей сущности, поскольку наличие потомства делает их в некотором смысле бессмертными, но при этом родитель теряет часть своего могущества. — Акмед снова кивнул. — А что, если ф'доры хотят увеличить свою власть, сделать себя бессмертными, но не хотят ослаблять собственную силу? Что они могут сделать?

Акмед сразу понял, что имеет в виду Рапсодия.

— Ф'дор постарается найти способ иметь потомство, не обретая тела.

Рапсодия кивнула, в ее глазах появился блеск.

— Ракшас. Он не просто использует насилие, чтобы напугать и связать душу. Ракшас создает новые тела для демона.

— Ой считает, что ты еще не до конца оправилась, герцогиня. Тебе рано ездить верхом.

Рапсодия наклонилась и поцеловала зеленовато-серую щеку.

— Со мной все будет в порядке. Акмед меня сопровождает, и если я почувствую слабость, я пересяду на его лошадь. — Кобыла нетерпеливо пританцовывала, но твердая рука Грунтора не давала ей сдвинуться с места.

Рапсодия успокаивающе погладила ее по шее.

— Мы скоро вернемся. — Акмед вскочил на лошадь, которую привел для него один из болгов-конюхов. — А если захотим поохотиться, то вернемся, чтобы все организовать.

Грунтор и Акмед переглянулись. «Береги ее», — сказали глаза сержанта. Король фирболгов кивнул.

— А где находится Ронвин?

— В монастыре Сепульварты, — ответила Рапсодия, наблюдая за тем, как конюх проверяет седло, уздечку и подпругу лошади. — До монастыря десять дней пути, он расположен к северу от Сорболда, по другую сторону от Бет-Корбэра. Мы без проблем вернемся через три недели.

— Без проблем для тебя, — проворчал болг. — Ой теперь никуда не ездит. Ой заперт в Илорке.

Акмед улыбнулся:

— Постарайся не нарушать договоров, пока меня нет. — Он направил свою лошадь вперед, и путешественники вы ехали на Орланданскую равнину, ведущую к Сепульварте.