Пророчество: Дитя Земли

10

Рапсодия не помнила, когда она в последний раз так спокойно, крепко и долго спала. Ее не прерывали кошмары или необходимость заступать в дозор, и потому проснулась она отдохнувшей и счастливой.

Вид спящего рядом дракона заставил ее вздрогнуть, но потом внимание Рапсодии привлекло маленькое одеяло из блестящих медных чешуек, которым она была накрыта. Рапсодия осторожно взяла его в руки. Оказалось, что это необыкновенно легкая кольчуга, сделанная из ловко соединенных между собой тысяч чешуек дракона. Даже в тусклом свете пещеры она сверкала в ее руках.

— Она твоя, Прелестница, — проговорила Элинсинос, не открывая глаз. — Я сделала ее для тебя прошлой ночью, пока ты спала. Примерь.

Рапсодия встала, сбросила на землю плащ и натянула через голову блистающую кольчугу. Она подошла ей идеально. Рапсодия слышала истории об удивительной способности драконов чувствовать мелкие детали — теперь она могла убедиться в истинности древних легенд. Свет отразился от великолепной кольчуги, и ее волосы запылали красно-золотым огнем.

— Спасибо тебе. — Рапсодия была искренне тронута заботой Элинсинос. И если раньше она опасалась, что дракониха не отпустит ее, то теперь успокоилась на этот счет. Щедрый дар показывал, что Элинсинос намерена разрешить ей вернуться обратно в большой мир. Она наклонилась и поцеловала огромную щеку драконихи. — Она очень красивая. Я всегда буду вспоминать о тебе, надевая кольчугу.

— Тогда надевай ее почаще, — заявила Элинсинос, открывая глаза. — И она поможет тебе остаться в живых, Прелестница.

— Так я и сделаю. Ты начала задавать мне вопросы, но я не смогла на них ответить, потому что очень устала. Теперь я отвечу, спрашивай.

— Как ты попала в Дом Памяти?

— О да. — Рапсодия потянулась, наслаждаясь шепотом доспехов из драконьей чешуи, а потом села на перевернутую вверх дном лодку. — Мы отправились в Дом Памяти по предложению лорда Стивена, поскольку это самое древнее строение из всех, созданных намерьенами. Там мы нашли несколько десятков детей, похищенных какими-то негодяями, а внутри оказался алтарь, на котором несчастных детей приносили в жертву. Нам пришлось сразиться с воинами человека, обратившего против нас темный огонь. — Ее лицо побледнело в тусклом свете пещеры. — Именно в Доме Памяти я впервые убила человека.

Элинсинос фыркнула и игриво стукнула ее кончиком хвоста, Рапсодия тут же оказалась на песке.

— И ты называешь себя Певицей? — со смешком спросила дракониха. — За последние семь столетий я ни разу не слышала столь бездарно рассказанной истории. Попробуй еще раз — и не торопись. Подробности, Прелестница, главное — подробности. Без них история перестает быть интересной.

Рапсодия стряхнула песок с одежды и неловко уселась на лодку. И повела рассказ со всеми надлежащими подробностями, начиная с предложения Ллаурона отправиться в Хагфорт, чтобы побольше узнать о намерьенах, и до возвращения вместе с освобожденными детьми в Наварн, где Рапсодия и Джо стали назваными сестрами. Рассказ отнял много времени, поскольку Элинсинос часто прерывала Рапсодию, задавая ей множество самых разных вопросов, уточняя мелкие детали. Когда Рапсодия наконец замолчала, Элинсинос удовлетворенно кивнула. Встряхнувшись, дракониха выпрямилась во весь свой рост.

— Как выглядел человек, который атаковал вас в Доме Памяти?

— Честно говоря, я не знаю, — призналась Рапсодия. Она смотрела на блюдо с булочками и малиной, появившееся, как только дракониха встала. — Ни мне, ни Грунтору не удалось его разглядеть. Акмед вступил с ним в поединок, но он не видел его лица. На нем был шлем.

— Ешь.

— Спасибо. — Рапсодия взяла булочку и разломила ее пополам. — Ты разделишь со мной трапезу?

— Нет, я ела три недели назад.

— И до сих пор не проголодалась?

— Требуется немало времени, чтобы переварить шесть оленей.

— Ах вот оно что, — пробормотала Рапсодия и принялась за еду.

— Наверное, вы встретили Ракшаса.

Рапсодия посмотрела в лицо драконихе, Элинсинос внимательно за ней наблюдала.

— Ты можешь рассказать мне о Ракшасе? — Дракониха едва заметно кивнула. — Кто он такой?

— На самом деле Ракшас не человек. Он игрушка в руках ф'дора.

Холодок пробежал по спине Рапсодии.

— Демон, о котором ты рассказывала мне прошлой ночью? Тот, который получил силу от Энвин?

— Да. Ф'дор создал Ракшаса в Доме Памяти лет двадцать назад. Позорная история; до войны, развязанной Энвин, там был такой замечательный музей, посвященный храбрым намерьенам. А потом демон захватил его, и даже воздух там стал отравленным. Первым пострадал побег Сагии. Молодое деревцо, дитя великого Дуба Глубоких Корней, священного дерева лиринов из Серендаира, который намерьены привезли с собой из своей прежней страны и посадили во дворе Дома Памяти. Я чувствовала, как плачет дерево, даже находясь на таком огромном расстоянии от него.

— Я помогла ему, когда мы находились в Доме Памяти, — сказала Рапсодия, вытирая губы платком. — Я оставила там свою лютню, которая до сих пор играет песнь исцеления. Этой весной дерево должно было зацвести, но я не сумела там побывать.

— Так оно и произошло. — Дракониха рассмеялась. — На нем появились листья и белые цветы. Отличная работа, Прелестница.

— О чем ты говоришь?

Элинсинос вновь рассмеялась.

— Ты не забыла, это побег дуба. А ты когда-нибудь слышала, чтобы на дубах распускались цветы?

В горле у Рапсодии пересохло.

— Нет.

— Конечно, каждый дуб цветет, и потом на нем вырастают желуди, но никто не видит крошечных цветов. А эти, пушистые и белые, покрывают дерево, словно снег. В своей песне ты предложила дереву зацвести? — Рапсодия кивнула. — Ну, тебе удалось произвести на меня впечатление. Для меня большая честь принимать Дающую Имя такой силы. Разве часто удается встретить того, кто способен заставить цвести дуб? Уверена, что Ракшас ужасно разозлился, ведь он так старался извести дерево — во всяком случае, его хозяин дерево ненавидит.

— Пожалуйста, расскажи мне побольше о Ракшасе. Ты говорила, его создал демон, но он выглядел и вел себя как человек.

— Ракшас внешне похож на того, чьей душой он владеет. Он рожден из крови демона, иногда других существ, как правило, ничего не ведающих диких животных. Его тело формируется из стихий, льда или земли; мне кажется, что Ракшас из Дома Памяти создан из земли и льда. А кровь животных оживляет его, дает ему силу.

— А причем здесь душа?

— Ракшас, возникший только из крови, недолговечен и лишен разума. Но если демон завладел душой — человека или любого другого живого существа, — он может вложить ее в свое творение, и тогда Ракшас выглядит и может вести себя в точности как хозяин души, а сам хозяин, разумеется, умирает. Кроме того, к Ракшасу переходит часть знаний захваченного существа. Но они извращены и несут в себе только зло; опасайся их, Прелестница.

Рапсодия вздрогнула.

— А этот человек — тварь, с которой мы сражались, — ты уверена, что это Ракшас, созданный ф'дором?

Элинсинос кивнула:

— Я думаю, это был он. Послушай меня: он где-то рядом. Будь осторожна, когда уйдешь отсюда, Прелестница.

Холодный страх сжал сердце Рапсодии. Она отложила в сторону недоеденную булочку.

— Не тревожься, Элинсинос. У меня есть меч.

— Какой меч, Прелестница?

— Звездный Горн. Я уверена, ты о нем слышала.

Казалось, дракониха удивилась.

— Ты оставила меч дома?

Рапсодия покачала головой.

— Нет, я взяла его с собой. Хочешь, я его покажу?

Дракониха кивнула, и Рапсодия вытащила клинок из ножен. Пламя засверкало, его отблески искрились, отражаясь от чешуи огромной рептилии, миллионы радуг плясали по пещере. Приветственно взметнулось вверх пламя люстр. Глаза Элинсинос широко раскрылись, их магия обрушилась на Рапсодию. Она попыталась отвести взгляд, но лишь застыла на месте, когда огромное существо наклонило голову, чтобы получше рассмотреть меч. Потом Элинсинос провела когтем по ножнам, висящим на боку у Рапсодии.

— Конечно, — заметно успокоившись, сказала Элинсинос. — Черная слоновая кость. Вот почему я не ощущала его присутствия.

— Я не понимаю, о чем ты говоришь, — с трудом пробормотала Рапсодия, стараясь освободиться от чар.

— Черная слоновая кость — самая эффективная защита, известная всем, владеющим магией, — заявила Элинсинос. — На самом деле это вовсе не слоновая кость, а камень сродни Живому Камню. Из него делают футляры или ножны или другие защитные оболочки, и предмет, находящийся внутри, никто не сможет обнаружить, даже дракон. Это хорошо, Прелестница. Никто не узнает о том, что ты обладаешь мечом, до тех пор, пока ты его не обнажишь. Где ты его нашла?

— Он был спрятан внутри Земли. Я нашла его по дороге сюда из Серендаира.

— Так ты не плыла на корабле?

— Нет. — Рапсодия раскраснелась от воспоминаний. — Мы вышли намного раньше, чем намерьены. А появились здесь совсем недавно.

Элинсинос рассмеялась. Рапсодия подождала объяснений или, наоборот, вопросов, но вместо этого дракониха внимательно посмотрела на нее:

— Ты видела Элендру?

Это имя было связано в Серендаире с небесами.

— Ты говоришь об упавшей звезде?

Теперь удивилась Элинсинос.

— Нет, она, как и ты, из лиринов. Раньше она владела этим мечом.

Рапсодия вспомнила имя из легенды, которую ей рас сказал Ллаурон.

— Она жива?

Казалось, Элинсинос задумалась.

— Да, она живет в Тириане, лиринском лесу на юге страны. Если ты пойдешь к ней, она, возможно, согласится научить тебя обращаться с этим мечом.

— А как мне ее найти?

— Отправляйся в Тириан и поспрашивай о ней. Если она захочет с тобой встретиться, то сама тебя найдет.

Рапсодия кивнула.

— А она симпатичная? Элинсинос улыбнулась:

— Я встречалась с ней лишь однажды. Она была добра ко мне. Она пришла вместе с человеком, занимавшим должность Главного жреца, которую теперь занимает Ллаурон, чтобы рассказать о том, что случилось с Меритином, принесла мне его дары и кусок его корабля. И тогда я узнала, что он пытался вернуться, но погиб. Он был таким хрупким, я скучаю по нему. — И вновь глаза Элинсинос наполнились слезами. — Я подарила тому мужчине белый дубовый посох с золотым листом на конце.

— Теперь им владеет Ллаурон.

Элинсинос кивнула.

— Я собиралась сделать подарок Элендре, однако она отказалась его принять. Но ты ведь сохранишь мою кольчугу, правда, Прелестница?

Рапсодия улыбнулась драконихе. Элинсинос была со ткана из противоречий, такая могущественная и одновременно ранимая, мудрая и наивная, как ребенок.

— Да, конечно. И буду хранить ее рядом с сердцем, где навсегда останутся воспоминания о тебе.

— Значит, ты будешь меня помнить, Прелестница?

— Конечно. Я никогда тебя не забуду, Элинсинос.

Дракониха широко улыбнулась, обнажив ряды огромных зубов.

— Значит, через тебя я немного приближусь к бессмертию. Спасибо тебе, Прелестница. — Она засмеялась, когда брови Рапсодии недоуменно поползли вверх. — Ты не понимаешь, о чем я говорю, не так ли?

— Боюсь, что да.

Элинсинос вновь опустилась на пол пещеры, ее чешуя заискрилась всеми цветами радуги в колеблющемся свете люстр.

— Драконы живут очень долго, но не вечно. Времени нет внутри Земли, а это именно та стихия, из которой мы созданы, поэтому наши тела не стареют и не умирают. В этом у нас с тобой есть нечто общее: ведь для тебя, Прелестница, время тоже остановилось. — В глазах Рапсодии сверкнули слезы, как в зеркале отразив глаза Элинсинос, но она ничего не ответила. — И тебя это печалит. Но почему?

— Как бы я хотела, чтобы это было правдой, — дрогнувшим голосом сказала Рапсодия. — Но время прошло, отняв у меня все, что я любила. Время — мой враг.

На лице драконихи появилось сомнение.

— Мне кажется, ты ошибаешься, Прелестница, — заявила она, и Рапсодии показалось, что Элинсинос стало весело. — Я хорошо знаю Время, и оно редко встает на чью-то сторону. Однако оно улыбается тем, кто готов его принять. Да, Время могло обойти тебя, но теперь оно не имеет над тобой власти — во всяком случае, над твоим телом. К несчастью, у Времени всегда остается власть над нашими сердцами.

Ты пришла из Серендаира, с Острова, где родилась первая раса, Древние Серенны. Это первое из пяти мест, где возникло Время. Ты пришла сюда, в мир, где родились драконы, самая младшая раса, и по пути пересекла нулевой меридиан. И теперь, как и намерьены, ты связана с началом Времен, но и это еще далеко не все: ты проделала свой путь под землей, там, где Время не имеет власти. Тем самым ты победила Время, нарушив его цикл. Оно больше никогда не сможет коснуться твоего тела. Разве ты не счастлива?

— Нет, — с горечью ответила Рапсодия. — Не счастлива.

Элинсинос улыбнулась:

— Ты мудра, Рапсодия. Долгая жизнь, почти бессмертие, не только благословение, но и проклятие. Время остановилось и для тебя, и для меня. Однако между нами есть существенная разница. В отличие от меня, ты по-настоящему бессмертна.

— Я не понимаю.

— У тебя есть душа, — терпеливо продолжала свои объяснения Элинсинос. — Она питает жизнь в твоем теле — ведь душа не может умереть. Какой бы долгой ни казалась тебе твоя жизнь, ты будешь продолжать существовать после того, как она закончится, благодаря своей душе. Она не исчезнет, даже если ты решишь оставить свое тело и уйти в свет, в загробную жизнь. А со мной такого не произойдет.

Горло Рапсодии сжалось, и ей пришлось сглотнуть, прежде чем она сумела заговорить.

— У всех есть душа, Элинсинос. Лирины верят, что все живые существа являются частью всеобщей души. Некоторые называют ее Дающей Жизнь или Единым Богом, другие просто Жизнью, но все мы владеем ее частицей. И она связывает нас друг с другом.

— И это верно для лиринов, — ответила Элинсинос. — Но не для драконов. Но ты не просто лирин, не так ли? Ты лиринглас?

— Моя мать была лиринглас.

— А что это значит на твоем языке?

Слабый порыв ветра поднялся со дна пещеры, подхватив песок, и осушил щеки Рапсодии, мокрые от слез. Она невольно улыбнулась, оценив жест утешения Элинсинос.

— Это означает Певцы Неба. Лирингласы возносят молитвы встающему солнцу и благословляют звезды, когда спускается ночь.

— А как люди называют всех лиринов?

— Чаще всего Детьми Неба.

— Вот именно. — Огромное существо с важным видом подняло голову. — Ты Певица, и, значит, тебе должно быть многое известно о душе, не так ли?

— Не совсем, — возразила Рапсодия. — Иногда во время исполнения погребальной песни мы видим, как душа покидает тело, чтобы устремиться к свету. Но, пожалуй, этим мои знания и ограничиваются.

— Ну, тогда я расскажу тебе о душе, Прелестница, и о том, как родилась Земля. Правда, кое о чем ты уже, наверное, слышала.

Много миллионов лет назад, в Преждевременье, когда родился мир, тот, кого вы называете Дающим Жизнь, нарисовал все, что существует, а также создал Пять Даров, которые вы называете стихиями: эфир, огонь, вода, воздух и земля. Тебе об этом известно?

— Да, — ответила Рапсодия.

— Каждый из Даров породил первичную расу — всех вместе их называли Перворожденными. От звезд, или эфира, возникли древние серенны, например Меритин. — Элинсинос откашлялась, и по пещере прокатился такой грохот, что от него закачалась лодка под Рапсодией. — Из моря произошли митлины, а ветер породил расу, известную под именем кизы, потомком которой стали лирины. — Рапсодия согласно кивнула. — Мать-Земля дала жизнь моей расе, драконам, которые, конечно, являются шедевром Создателя, поэтому он и сотворил нас последними. — Элинсинос рассмеялась, увидев улыбку, промелькнувшую на лице Рапсодии.

— Вторыми среди первичных рас появились на свет ф'доры, дети огня. Но с самого начала ф'доры хотели только одного — уничтожения Земли. Полагаю, другого от них и не следовало ожидать — огонь поглощает все, что его питает, а лишившись топлива, умирает. Но другие Перворожденные расы не могли допустить гобели Земли, ведь в таком случае все Дары Создателя исчезли бы из ока Времени, оставив после себя Пустоту. Поэтому остальные расы серенны, кизы, митлины и, естественно, драконы — образовали союз, чтобы загнать демонических духов в центр Земли.

Не приходится и говорить, что драконов с самого начала не слишком вдохновлял такой план. У нас вызывала отвращение одна мысль о том, что Земле, нашей Матери, придется стать темницей для чудовищных, злобных существ, однако мы прекрасно понимали, что, оставшись свободными, ф'доры уничтожат Землю.

Вклад драконов в борьбу с детьми огня состоял в строительстве пещеры, которая стала их тюрьмой. Мы высекли ее из самого дорогого, что у нас было, Живого Камня, чистого элемента Земли, единственной субстанции, способной удержать ф'доров. То была огромная жертва, Прелестница. Такова одна из причин, по которой драконы стали вспыльчивыми и жадными. Мы считаем, что пожертвовали ради общего спасения гораздо большим, поскольку нам пришлось поступиться неприкосновенностью нашей Матери, чтобы защитить всех.

— Мне кажется, — с улыбкой заявила Рапсодия, — что в легендах жадность и вспыльчивость драконов сильно преувеличены. Если верить моему опыту, то драконы начинают гневаться только в том случае, если ты опускаешь какие-то подробности в своем рассказе.

В радужных глазах драконихи появилось выражение огромной нежности, но потом они вновь стали серьезными.

— Первичные расы, имеющие такие же тела, как ты, — кизы, серенны и митлины, получили общее название Троих.

Рапсодия чуть не свалилась с лодки.

— В самом деле?

— Да.

— Ллаурон рассказал нам о пророчестве Трех, которых называют Дитя Крови, Дитя Земли и Дитя Неба, — они должны прийти и восстановить мир между намерьенами.

Элинсинос рассмеялась:

— Ты сильно забегаешь вперед, Прелестница. Я пока рассказываю о тех временах, когда существовало лишь пять рас — Перворожденных. Их дети, Старшие расы, тогда еще не существовали. Намерьены, вообще говоря, появились в Третьем веке и были детьми Старших рас. Понятие «Трое» появилось очень давно — миллионы лет назад. Тебе еще это трудно осознать, поскольку ты молода, но наступит день и ты поймешь. Возможно, ты проживешь столько, что сможешь, сама оценивать огромные промежутки времени. Не пройдет и нескольких тысяч лет, как ты по-другому взглянешь на то, что я сейчас говорю. — И Элинсинос расхохоталась, увидев, как содрогнулась Рапсодия.

— Три расы имели тела, в целом напоминающие тела современных людей, — продолжала Элинсинос. — Вот только драконы были ближе к змеям, а ф'доры и вовсе не имели физической формы. Так случилось из-за того, что в момент создания Троих Дающий Жизнь явил им свой образ и они приняли облик, близкий к нему. Драконы также видели Создателя, но решили поступить по-своему; наверное, ты слышала, что драконы не любят, когда ими командуют. Ну и как ты уже догадалась, ф'дорам вообще не показали Дающего Жизнь. Он знал, что побочные дети огня злы по своей природе, и отказался открыть им свой лик. Вот почему ф'доры вовсе не имеют тел.

Теперь пришло время вспомнить о душе. Ты сказала, что прошла сюда из Серендаира под землей?

— Да, — сказала Рапсодия.

— И как тебе понравилось путешествие? Как ты перенесла пребывание в недрах земли — ведь лирины так почитают небо?

Рапсодия закрыла глаза, стараясь вспомнить то, что так хотела забыть.

— Наверное, так чувствует себя человек, похороненный заживо.

Элинсинос кивнула:

— Небо есть связь с душой вселенной, с Создателем, и те, кто хочет стать частью всеобщей души, должны поддерживать с ним постоянный контакт. Без этого контакта теряется связь с живущими в этом мире и нет надежды на вечную жизнь после смерти. Твоя раса произошла от ветра и звезд, поэтому и твой голос звучит в огромном хоре — ты фрагмент всеобщей души. Те, кто не становится частью неба, у кого не будет вечной загробной жизни, после смерти попадают в Пустоту, великое Ничто.

Драконы, ф'доры и даже митлины решили жить, не обращая свои взоры к небу, поэтому у них нет души. Митлины выбрали местом своего обитания моря, держась особняком от дружественных рас, а драконы остаются в Земле. Дети моря, которые произошли от митлинов — русалки, морские нимфы и им подобные, — живут тысячелетиями, но после смерти их души не устремляются к звездам, они возвращаются в пену морских волн и исчезают в ней, их бессмертие возможно лишь в воспоминаниях других существ.

Так будет и со мной. Когда я устану от жизни, когда боль утрат станет невыносимой, я лягу отдохнуть, и у меня не останется сил, чтобы подняться, тогда и придет мой конец. И мое тело будет разлагаться здесь, в моем логове, а кровь уйдет в землю и превратится в медь, которую добудут люди и отчеканят из нее монеты или сделают браслеты.

Ты любишь медь, Прелестница? Медь — это застывшая кровь драконов моего вида, тогда как золотоносные жилы есть кровь золотого дракона. Изумруды, рубины, сапфиры — не более чем сгустки крови древних драконов раз личных рас и расцветок. Вот что мы оставляем после своей смерти в надежде, что Время сохранит память о нас, но оно этого не делает. В результате золото и самоцветы служат лишь для того, чтобы украшать женщин и пустые головы королей.

Но если ты будешь помнить обо мне, Прелестница, по-настоящему помнить меня, а не легенды, тогда я буду существовать еще некоторое время. И приближусь к бессмертию, вечности, которых мне никогда не достигнуть, ведь у меня нет души, и я почти всю жизнь провожу под землей, вдали от неба.

Элинсинос говорила мечтательно, лишь с легкой примесью грусти, но Рапсодии ее слова показались необыкновенно печальными. Скорбь захлестнула ее, она заплакала и, ни о чем более не думая, вскочила на ноги и обхватила руками могучее плечо Элинсинос.

— Нет, — сквозь рыдания говорила Рапсодия. — Нет, Элинсинос, ты ошибаешься. У тебя и Меритина общая душа, я уверена, что ее часть сейчас пребывает вместе с Меритином. У тебя есть дети, несомненно это одна из форм бессмертия. И ты касалась неба, и сейчас касаешься его ребенка. Ты тронула мое сердце так глубоко, что связь между нами никогда не разорвется. Если потребуется, я буду твоей душой.

Дракониха нежно погладила золотые волосы небесной Певицы одним из своих когтей.

— Будь осторожна, Прелестница, ты ведь не хочешь дать себе новое имя. В тебе есть такое могущество, которое может все изменить, и ты станешь моей рабыней. Но я рада, что теперь у меня есть душа и она так прелестна.

Элинсинос еще раз погладила Рапсодию, и та вновь уселась на лодку.

— Относительно детей ты права, — продолжала Элинсинос, — хотя сейчас они кажутся мне ужасно далекими и совсем чужими. Мне даже трудно считать их своими, особенно Энвин.

Расы, лишенные души, иногда страстно мечтают о потомстве, поскольку оно дает им одну из форм бессмертия. Вот почему ф'доры изобрели ракшасов, но ракшасы не плоть от плоти своих родителей, это как бы искусственные дети. Ф'доры очень хотели обзавестись потомством, но при этом они не желали отдать своим чадам даже небольшую часть своей жизненной сущности, дабы не стать слабее. Ведь разве так не происходит с каждым родителем? Ты даришь кусочек своей души, чтобы получить немного бессмертия, верно?

— Пожалуй, ты права, — согласилась Рапсодия, отводя от лица прядь волос. — Раньше я никогда об этом не думала.

— Отправляя своих детей в мир, ты действуешь либо из корыстных побуждений, либо из альтруистических, и тому есть много причин. Ф'доры хотят, чтобы ракшасы исполняли их волю среди людей. Они всего лишь инструмент, необходимый для продвижения к главной цели.

— А чего они хотят добиться, Элинсинос? Они стремятся к власти? К управлению всем миром?

Элинсинос рассмеялась.

— Ты мыслишь как человек, Прелестница. Чтобы понять мотивы поведения ф'доров, нужно мыслить, как ф'дор, и поскольку они сила хаоса, их действия предсказать не возможно. Для достижения своих целей они используют и людей. Они не стремятся занять высокое положение и править государствами, не хотят победить врагов. Ф'доры мечтают лишь о разрушении и смерти, о жестоких, кровопролитных конфликтах, дарящих им силу и удовольствие. Их главная задача — уничтожить все, вообще все, в том числе и себя, если они намерены покончить с Землей. И тогда они будут существовать лишь в загробном мире и в кошмарах. Как и все мы.