Пророчество: Дитя Земли

21

Когда Рапсодия и Элендра добрались до поляны, почти совсем стемнело, на небе появилась Дневная звезда и россыпь мелких ярких точек, уверенно занявших свои места на черном бархатном пологе ночи, они сияли сквозь легкие облака, проплывавшие мимо серебристой красавицы луны.

Рапсодия постаралась очистить свое сознание и откашлялась. Она не заметила, как подкралась ночь, и потому попыталась поскорее настроиться на торжественную песнь, посвященную звездам. На время она забыла об ужасах, рассказанных Элендрой, надеясь, что они не помешают ей исполнить древний ритуал, которому научила ее мать. Последние лучи солнца погасли, и она пропела первую ноту прощальной молитвы, пожелание солнцу доброго пути сквозь мрак и обещание с радостью встретить его, когда наступит новый день.

Она пела едва слышно, надеясь, что Элендра к ней присоединится, но воительница стояла молча. Тогда Рапсодия запела громче — ночь вступила в свои права, и теперь звезды сияли точно яркие фонарики на черном небе, отражаясь в ее глазах. А лес помогал ей, и ее вдруг наполнило ощущение покоя и свободы. Молитва легко и безмятежно уносилась в вышину, обретая силу с каждым новым звуком. Лирины, живущие в Тириане, не принадлежали к клану лирингласов, воспевавших красоту неба, но они все же были его детьми.

—На приветствие звездам ушло совсем мало времени; каждая строфа звучала ясно и четко, и Рапсодия быстро закончила. Она не понимала, почему Элендра к ней не присоединилась, и, побоявшись, что чем-то расстроила воительницу, петь более сложную мелодию не стала. С удовольствием вдохнув напоенный чарующими ароматами воздух, она повернулась к своей наставнице, и улыбка сразу погасла — столь необычное выражение застыло на лице Элендры.

— Что случилось?

Элендра смотрела на небо так, словно вдруг заблудилась в густом непроходимом лесу, и Рапсодии на мгновение стало ее жаль. Затем Элендра взглянула на нее, и в глазах воительницы певица увидела ту же вековую мудрость, так поразившую Рапсодию при их первой встрече.

— Ничего, дорогая. Просто я задумалась. Иди в дом, я тебя догоню.

Рапсодия кивнула и зашагала по тропинке к дому Элендры. Войдя внутрь, она не стала закрывать дверь.

Элендра осталась одна на залитой звездным сиянием поляне. Песнь Рапсодии разбудила в ней воспоминания о ритуалах, исполнявшихся каждый вечер и каждое утро у нее на родине. А потом она приплыла сюда и забыла о них — до нынешней минуты.

Там, на Серендаире, ее собственные молитвы состояли не только из обычных посвящений, которые пели лирингласы, обращаясь к солнцу и звездам; Элендра никогда не забывала о Дирж, Упавшей звезде, в честь которой ее на звали. Сколько же лет прошло с тех пор, как она в последний раз к ней обращалась? И помнит ли кто-нибудь из ныне живущих ту потухшую звезду или она сама стала виной тому, что все о ней забыли?

Элендра почувствовала, как в ее измученное сердце вернулась память, песни, которые приносили ей утешение в часы печали и указывали путь, когда казалось, что она заблудилась в этом бескрайнем мире. А ведь она даже не заметила, в какой момент песни ее покинули, но теперь они вернулись — благодаря девушке, пришедшей, чтобы учиться владеть волшебным мечом. Она принесла свет в сердце самой Элендры. Но место, где родился этот свет, погружено в мрачные глубины безмолвного моря. Нести свет в мрак и из мрака. Илиаченва'ар.

Резкий холодный ветер начал трепать полы плаща Элендры, она вытерла слезы и замерла на мгновение на краю поляны, глядя на свой дом.

«Как же я могла забыть? — подумала она. — Наверное, это произошло в тот момент, когда замолчал меч, не в силах перенести разлуку с Серендаиром».

На землю опустилась ночь, и свет, льющийся из двери ее дома, казался островком тепла среди черного моря мрака. Она следила за ловкими и быстрыми движениями Рапсодии: вот она мешает жаркое в кастрюльке, вот подошла к столу и поставила в вазу букетик весенних цветов, которые, наверное, собрала в темноте по пути к дому.

Элендра улыбнулась.

«Она наделена истинной силой, — думала воительница, наблюдая за Певицей. — У нее благородное сердце, и она предана другим людям. Девушка знает, что на свете существуют вещи гораздо более значимые, чем ее собственное благополучие, и готова им служить. И может добиться успеха там, где они… нет, мы потерпели крах».

Рапсодия поставила на стол две миски, затем выглянула в окно и снова подошла к очагу, чтобы помешать жаркое.

«Сколько же времени прошло с тех пор, когда кто-то другой готовил для меня ужин?» — Элендра вздохнула.

Она другая, и с ней будет очень непросто. Элендра знала: ей снова придется отдать всю свою душу, понимая, что, возможно, ее снова будет ждать боль утраты, придется поверить в свою ученицу, помочь ей и полюбить, и молиться, чтобы она выжила в схватке, которая ей предстоит.

Рапсодия протянула Элендре чистые миски, чтобы та убрала их на место, а затем устроилась около огня.

— Элендра, расскажите мне еще про Гвидиона, — попросила она.

Элендра закрыла буфет и, улыбнувшись, подошла к плетеному креслу-качалке. Подобрав под себя одну ногу, она устроилась поудобнее и продолжила:

— История действительно осталась без конца, верно? Несмотря на смертельные раны, Гвидион был еще жив, когда я его нашла. Я ничего не могла для него сделать, не могла даже облегчить его страдания, поэтому я отнесла его истерзанное тело в самое сердце Великого леса, миновала Покров Гоэн и передала лорду и леди Роуэн. Они решили попытаться его исцелить и на протяжении нескольких дней сражались за его жизнь.

Когда стало ясно, что ничего не помогает, а Гвидион испытывает ужасные муки, я взяла кусочек звезды из рукояти своего меча и отдала его леди Роуэн. Понимаешь, я украсила Звездный Горн кусочком Серенны, звезды, в честь которой назвали наш Остров. Будучи чистейшим фрагментом стихии эфира, он связывал меня с мечом, у меня больше не было ничего, обладающего столь мощными магическими свойствами — если не считать самого меча, конечно. Я отдала частичку Серенны в надежде, что она поможет спасти Гвидиона, и Роуэны попытались, но он уже слишком далеко ушел по дороге смерти. Может быть, и к лучшему, потому что сохранить жизнь для Гвидиона в такой ситуации было бы хуже смерти.

— Почему?

— Потому что Гвидион был правнуком Элинсинос, следовательно, в его жилах текла кровь дракона, смешанная с кровью человека. Магия такой силы могла разбудить в нем спящего дракона. Я сомневаюсь, что он захотел бы жить после этого дальше — ведь у него была душа человека. Возможно, нам всем повезло, что он умер, — если бы ф'дор поработил его и подчинил себе дракона и использовал бы свое могущество, чтобы взять власть в любом случае, мое решение отдать Гвидиону кусок звезды, было жестом отчаяния, не давшим к тому же ничего, но я все равно ни о чем не жалею.

— Я уверена, в последние минуты жизни он сумел оценить вашу доброту и щедрость, Элендра.

— Сомневаюсь. Гвидион вообще вряд ли что-либо понимал. Он очень страдал. Ничего страшнее мне видеть не доводилось, а я немало пережила.

Рапсодия задумалась о Ллауроне.

— Мне кажется, Гвидион похоронен под белым ясенем в саду Главного жреца. Ллаурон называет его Маиб.

— Может быть. Это слово означает «сын».

— Вы принесли его тело отцу?

Элендра покачала головой:

— Нет. Лорд Роуэн велел мне возвращаться в мир живых. Леди еще не закончила благословлять тело, когда я прошла через Покров. Я даже не могла рассказать Ллаурону, что его сын делал и говорил в последние мгновения жизни, потому что меня там не было.

— В мир живых? — удивленно переспросила Рапсодия.

По лицу Элендры скользнула мимолетная улыбка.

— Двор Роуэн таинственное место, расположенное по другую сторону Покрова Радости. Чтобы туда попасть, нужно быть при смерти или оказаться в ситуации, когда твоя жизнь висит на волоске. Время там идет совсем не так, как у нас. Ты можешь провести в их царстве несколько лет, а когда вернешься домой, окажется, что тебя не было всего мгновение и ты нисколько не постарела.

— А кто такие Роуэны? Целители?

— Очень могущественные, — грустно проговорила Элендра, — хотя исцеление, которое они даруют, часто трудно принять. Леди Роуэн является Хранительницей снов, Ил Брэдивир. Лорд Роуэн — Властитель благостной смерти, Ил Анголор. Вот почему я знаю, что Гвидион умер, хотя я не видела, как он покинул наш мир. Сам лорд Роуэн сказал мне, что пришло его время. И я поспешила вернуться назад, поскольку они больше во мне не нуждались. Когда я в следующий раз увижу леди и лорда Роуэна, я навсегда войду в их царство и расстанусь с землей. Увидев тебя, я поняла, что это время не за горами.

Рапсодия почувствовала, как ее охватывает холодный страх.

— Вы хотите сказать, что мое появление станет причиной вашей смерти?

— Нет, конечно, но я прожила долгую жизнь, дожидаясь, когда придет человек, который меня заменит. Теперь я смогу передать тебе свои обязанности и мне будет дарован мир, о котором я так давно мечтаю. И я встречусь с теми, кого люблю. Знаешь, Рапсодия, бессмертие в этом мире дается тяжело.

Выражение глаз Элендры тронуло сердце Рапсодии, ведь она и сама мечтала о том же.

— Именно тогда вы и расстались с мечом?

Элендра улыбнулась и сделала глоток дол моула.

— Именно тогда меч расстался со мной. Я подошла к тому месту, куда положила меч, после того, как вынула из его рукояти кусочек звезды, но он исчез под землей прямо на моих глазах — лишь на короткое мгновение возникла вспышка света, и все. Словно он умер в тот момент, когда жизнь покинула тело Гвидиона, и тоже остался за Покровом Гоэн. Мне казалось, что там для него самое подходящее место. Хотя и не сомневалась, что он рано или поздно вернется. Так и случилось.

Рапсодия кивнула, она поняла, как меч оказался под землей.

Остаток вечера они провели за приятной беседой. Рапсодия сыграла несколько песен старого мира на лютне, подаренной ей Элинсинос, на древнем языке лиринов. Элендра с восхищением ее слушала, но ни разу не присоединилась к ее пению. Она рассказала Рапсодии о последних славных днях Серендаира, когда после окончания войны там воцарился мир и Острову еще не грозила страшная катастрофа, о своих друзьях и товарищах.

В конце концов усталость взяла свое, и Рапсодия задремала у очага. Через некоторое время Элендра тихонько погладила ее по плечу, и она открыла глаза.

— Идем, дорогая, я покажу тебе твою комнату.

Рапсодия поднялась и смущенно потерла виски.

— Мне нужно как можно скорее сообщить в Илорк, что у меня все в порядке. Если это возможно, конечно, — сказала она.

— Разумеется, — проговорила Элендра. — Утром я отведу тебя в Тириан. Почтовый караван заходит туда раз в неделю. Не сомневаюсь, что твои друзья будут рады узнать, что ты благополучно до нас добралась. Пойдем, ты едва держишься на ногах.

Буквально засыпая на ходу, Рапсодия прошла за Элендрой мимо очага, потом через прихожую и оказалась в маленькой комнатке с забранной решеткой окном. У одной стены стоял массивный шкаф, а у другой — огромная кровать со множеством одеял и меховых шкур, и Рапсодия подумала, что здесь ей никакая зима не страшна.

— Вот твоя комната, ты можешь оставаться здесь столько, сколько пожелаешь, — сказала Элендра. — Устраивайся и отдыхай. Завтра, если захочешь, я покажу тебе город. Но пока тебе необходимо как можно лучше вы спаться. Мне кажется, тебе это совсем не помешает.

— Спасибо. — У Рапсодии уже совсем слипались глаза. — Но я должна вас предупредить — во сне меня часто посещают кошмары. Если услышите, как я кричу ночью, не пугайтесь и заранее извините меня.

— Это не удивительно — после всего, что ты пережила. Мне тоже снились кошмары. Но они уйдут. Сначала ты проспишь спокойно одну ночь, потом другую, кошмары будут посещать тебя все реже, и в конце концов они тебя оставят. Доброй ночи.

Элендра мимолетно коснулась плеча Рапсодии и вышла. Рапсодия быстро разделась и забралась в постель.

Ей приснился не Остров и не демон, а красивый мужчина, который смущенно ей улыбался. Она видела, как он стоит рядом с ней на лесной поляне, залитой лучами солнца, а потом прощается на пороге логова драконихи.

«Но они извращены и несут в себе только зло, опасайся их, Прелестница. И еще: он где-то рядом. Будь осторожна, когда уйдешь отсюда».

Мужчина из ее сна снова смущенно улыбнулся. А по том выглянуло солнце, и он начал таять, а из его глаз по щекам катились огромные ледяные слезы, и вскоре он превратился в большую лужу, в которой по-прежнему отражалось его лицо.

— Что ты будешь пить?

— Портвейн или не слишком выдержанный бренди.

— Может быть, что-нибудь покрепче?

— Хм-м-м. Что, выдался не слишком удачный день?

— Похоже, в последнее время ты не очень-то берешь в голову мои дела.

— Неправда. И доказательством тому прекрасное кандеррское виски, которое я для тебя держу.

— Отлично.

— Должен признаться, я несколько удивлен твоему появлению здесь. Что ты тут делаешь?

— Не смог удержаться. Ты всегда так чудесно меня встречаешь.

— Да ладно тебе, нечего обижаться. Ты же знаешь, я тебе рад.

— Разумеется. Я помешал важным делам? Ты прикидывал, как бы тебе избавиться от какого-нибудь интересного человека?

— Я даже и не подумаю тебе отвечать. Вот твое виски. Итак, что тебе нужно?

Эши несколько мгновений подержал во рту обжигающую жидкость, прежде чем проглотить ее.

— Я хочу, чтобы ты изменил свои планы касательно Рапсодии.

— Правда? С какой стати?

Он сделал еще один солидный глоток и опустился за резной деревянный стол.

— Если она и в самом деле та, о ком мы думаем, лучше не портить с ней отношения.

— Если она и в самом деле та, о ком мы думаем, она все поймет. Это ее судьба — и наша.

— Знаешь, у меня сложилось впечатление, что ты неправильно понимаешь глубинный смысл слова «судьба». Другие люди не принимают ее или трактуют не так, как тебе того хотелось бы. В особенности когда речь идет о том, что им придется страдать, терпеть боль или вообще расстаться с жизнью.

— Послушай, а ты случайно не себя имеешь в виду?

Эши помолчал немного, а потом проговорил:

— Нет, разумеется.

— Так я и думал. А с каких это пор, позволь мне поинтересоваться, тебя стало беспокоить благополучие моей протеже?

— Дело в том, что не ты единственный считаешь ее своей протеже. Сейчас, когда мы с тобой разговариваем, она берет уроки фехтования у Элендры.

— Очень хорошо. Это нам пригодится. Итак, не уходи от вопроса. С чего это ты вдруг стал волноваться за Рапсодию? Решил, что она не годится?

— Нет, конечно. По правде говоря, мне представляется, что она значительно сильнее, чем мы предполагаем.

— В таком случае, чего ты волнуешься?

Эши допил остатки виски, но алкоголь почему-то не действовал.

— Мне страшно представить себе, что все наши усилия пойдут прахом только потому, что ты неверно оценил свое влияние на одного из Троих.

Он поднял голову и увидел ледяные голубые глаза, в которых светился змеиный холод.

«Как они несовместимы с его добрым лицом», — подумал Эши.

— А теперь послушай меня внимательно. Рапсодия должна сыграть роль, которую я для нее приготовил. Остальные двое с ней просто не справятся. Впрочем, она не слишком значительна — ее роль. Единственный, чье расположение мне необходимо сохранить, это Акмед. Он незаменим.

Эши улыбнулся, затем поднялся и направился к буфету, где стояло спиртное.

— Ты не понимаешь распределения сил, — сказал он, наполнив свой стакан до краев. — Акмед предан Рапсодии. Только ее хорошее отношение к тебе может повлиять на его решение. А лично ему наплевать на тебя и твои планы. Если ты причинишь ей вред, он обязательно с тобой разберется.

— Твой поверхностный взгляд на вещи меня огорчает, — нахмурившись, проговорил Ллаурон. — Боюсь, ты ошибаешься. У Акмеда найдутся другие причины сделать то, что мне нужно, уходящие корнями в глубокую древность, а потому гораздо более сильные, нежели любовь или дружба, которые живут в его уродливом сердце. Очевидно, ты не сумел достаточно хорошо их узнать — в отличие от меня, — и это несмотря на то, что столько времени ты провел в их компании. Жаль.

Эши молчал, глядя на пылающий камин.

«Если бы не туман, — подумал Ллаурон, — его можно было бы принять за одну из теней, заполнивших мой кабинет».

Он мягко коснулся плеча сына:

— Она знает?

— Что?

— Что ты ее любишь?

— Нет.

— Хорошо. Для всех заинтересованных сторон.

— Правда? — приглушенно рассмеялся Эши. — С нетерпением жду твоих разъяснений. Почему так лучше для всех?

Старик вздохнул и вернулся к своему креслу.

— Было время, когда ты не задавал подобных вопросов. Ты верил в то, что я знаю, как будет лучше для всех. Поскольку мое благо означало и твое благо, а также благополучие этой земли.

— Полагаю, двадцать лет одиноких странствий, а еще бесконечной физической и душевной боли в состоянии притупить даже самую неистовую любовь к самому великому герою.

— Временно, — холодно парировал Ллаурон. — Скоро все закончится. Когда ты станешь правителем этих земель, ты избавишься от боли. И разумеется, сможешь получить любую женщину, какую пожелаешь.

— Я хочу только одну.

— Извини, но должен напомнить тебе, что я это уже слышал. — Он даже не пошевелился, когда Эши швырнул стакан с виски в камин и пламя сердито взревело в ответ на его выходку. — Кроме того, Рапсодия будет твоей, если ты к тому времени не передумаешь. Вне всякого сомнения, ей надоест играть роль куртизанки болгов. Если ты готов воспользоваться услугами шлюхи, которая ходила по рукам, уверен, что она с радостью запрыгнет в твою постель.

Эши повернулся, и Ллаурон увидел, как в его голубых глазах, прячущихся в сумраке капюшона, вспыхнул гнев. Ему даже показалось, будто он разглядел, как дракон приготовился нанести удар.

— Никогда больше этого не говори. — В его голосе звучала еле сдерживаемая ярость. — Ты и так подошел к границе моего терпения. Советую быть поосторожнее с данной темой.

Ллаурон улыбнулся, глядя в свой стакан.

— Ты забыл, что мы с тобой по-разному относимся к придворным фавориткам, Гвидион. Лучшие женщины в моей жизни были шлюхами при моем дворе. Я нисколько не хотел оскорбить Рапсодию.

Эши помолчал несколько секунд, а потом проговорил:

— Знаешь, отец, возможно, ты прекрасно разбираешься в вопросах стратегии и манипулирования судьбами людей, но человеческое сердце для тебя тайна, и ты не знаешь, что такое доверие.

— Ты так думаешь?

— Именно. Ты обещаешь мне Рапсодию так, словно тебе под силу повлиять на ее решение. Возможно, после всего она меня возненавидит — и будет права. Есть вещи, которыми ты не в состоянии управлять, и такие, которые не в силах исправить, тем более когда причинен вред и совершено предательство. Нельзя рассчитывать, что человек останется рядом с тобой после того, как ты использовал его в качестве простой пешки в собственной игре, да еще с угрозой для его жизни.

— Почему? — спросил Ллаурон, глядя в пол. — С тобой у меня всегда получалось.

— Я не намерен в этом участвовать, — едва слышным шепотом проговорил Эши.

В прозвучавшем ответе сочувствия было не больше, чем в пылающем огне камина.

— Поздно, мой мальчик. Ты уже участвуешь.

Ветер взметнул бумаги на столе Ллаурона, только по этому он смог догадаться, что его сын ушел.