Пророчество: Дитя Земли

7

— Ты бы хотела взглянуть на мои сокровища, Прелестница?

— Да, — ответила Рапсодия. Она еще не полностью оправилась от страха — еще немного, и ее сердце стало бы еще одним сокровищем дракона. Пока все шло хорошо, Элинсинос не пыталась ставить ловушки или как-то ограничивать свободу Рапсодии. Впрочем, окончательная ясность наступит, только когда она попытается уйти. — Почту за честь.

— Тогда пойдем.

Огромное существо приподнялось и начало медленно разворачиваться в зловонной воде. Рапсодия прижалась к стене, опасаясь быть раздавленной огромным чудовищем, но почти сразу поняла, что ей нечего бояться. Элинсинос прекрасно владела своим телом, к тому же у Рапсодии сложилось впечатление, что она не имеет определенной формы. Элинсинос перемещалась свободно и уверенно, и очень скоро ее огромная голова смотрела в глубину пещеры. Она дождалась, пока Рапсодия подойдет к ней, а затем повела ее в темноту.

Туннель, по которому они шли, постепенно опускался вниз и плавно поворачивал на запад, на его стенах плясали неясные блики, напоминающие далекие отблески пожара. Вскоре в подземелье начал проникать свет. Да и воздух изменился, в нем появился свежий соленый привкус. Рапсодия узнала запах моря.

Когда свет стал ослепительно ярким, Элинсинос остановилась.

— Иди вперед, Прелестница, — предложила она, слегка подталкивая Рапсодию лбом.

Рапсодия повиновалась и медленно двинулась к источнику света. Она непроизвольно зажмурилась — таким ярким было сияние. Она выставила вперед руку и на мгновение остановилась.

Когда ее глаза приспособились к яркому свету, она увидела, что находится в огромной пещере, залитой сиянием шести громадных люстр; на каждой плясали тысячи язычков пламени, и любая из них могла бы подойти для бального зала дворца. Помимо этого, свет отражался от невероятного множества блестящих предметов: драгоценных камней всех цветов радуги, монет из золота, серебра, меди, платины и райзина, редкого сине-зеленого металла, который добывали наины старого мира в Высоких Пределах Серендаира.

Рапсодия сразу поняла, что люстры сделаны из сотен корабельных штурвалов, монеты горами лежали в открытых капитанских сундуках и на растянутых парусах, концы которых крепились к стенам пещеры. На полу с любовью были разложены разбитые носы и палубы кораблей, якоря, мачты и несколько изъеденных солью носовых украшений; одно из них имело поразительное сходство с Рапсодией.

В центре пещеры находилась лагуна с соленой водой, по которой бежали легкие волны. Рапсодия подошла к воде и наклонилась, чтобы потрогать песок. Когда она посмотрела на пальцы, то увидела, что они покрыты золотой пылью.

На скалах, окружающих лагуну, были выставлены еще сокровища: статуя русалки с глазами-изумрудами и хвостом, каждая чешуйка которого была выточена из самоцвета, длинный бронзовый трезубец с обломанным кончиком. Чуть в стороне, на сухом песке, лежали десятки сфер (нечто похожее показывал ей Ллаурон), морские карты и навигационные маршруты, а также корабельные приборы — компасы, подзорные трубы и секстанты, шкивы и румпели, ларцы, набитые лоциями. Настоящий морской музей.

— Тебе нравятся мои сокровища? — Мелодичный голос подхватило эхо, по поверхности лагуны прошла рябь. Рапсодия повернулась к Элинсинос, в чьих радужных глазах горел восторг.

— Да! — с восхищением ответила Рапсодия. — Это невероятно. Я… — Она не знала, что сказать. — … Никогда не видела таких замечательных сокровищ.

Элинсинос радостно засмеялась. И ее смех поразил Рапсодию — высокий, напоминающий перезвон колокольчиков. Разве может столь огромное существо так смеяться?

— Хорошо, я рада, что тебе понравилось. — Элинсинос действительно выглядела очень довольной. — А теперь иди сюда. Я хочу кое-что тебе вручить.

Рапсодия удивленно заморгала. Про драконов всегда рассказывали, что они алчные существа, для которых их драгоценности превыше всего. В старом мире она слышала легенду про дракона, уничтожившего пять городов и несколько деревень только для того, чтобы вернуть обычную жестяную кружку, которую кто-то случайно забрал из его сокровищницы. А теперь прародительница всех драконов этого мира собирается сделать ей подарок. Рапсодия не знала, как реагировать, и потому молча последовала за гигантской рептилией мимо лебедок, колоколов, весел и уключин.

С другой стороны пещеры висела сеть, удерживаемая гарпуном, глубоко вонзенным в скалу. Рапсодия вздрогнула, когда представила, какой силой обладал тот, кто так глубоко вогнал его в камень. Элинсинос протянула коготь и вытащила из сети тщательно отполированную лютню. Казалось, мастер лишь вчера закончил над ней работать. Элинсинос обвила лютню тонким змеиным хвостом и протянула ее Рапсодии.

Певица с благоговением взяла инструмент и принялась его рассматривать. Он находился в превосходном состоянии, несмотря на то что многие годы подвергался воздействию соленого воздуха и воды.

— Хочешь послушать, как она звучит? — спросила она у Элинсинос.

Переливающиеся глаза засверкали.

— Конечно. Я ведь именно для этого и вручила ее тебе.

Рапсодия уселась на перевернутую шлюпку и настроила лютню. Она почувствовала, как ее охватывает волнение.

— Что ты хочешь послушать?

— Ты знаешь песни о море? — спросила дракониха.

— Несколько.

— Они из твоего дома, из старого мира?

На мгновение сердце Рапсодии остановилось. Она ничего не рассказывала Элинсинос о своем происхождении. Дракониха улыбнулась, обнажив похожие на мечи зубы.

— Тебя удивляет, что я знаю, откуда ты пришла, Прелестница?

— Не слишком, — призналась Рапсодия.

Она прекрасно понимала, что дракону под силу почти все.

— Почему ты боишься говорить о своем родном мире?

— Если честно, я и сама не знаю. Люди из этого мира проявляют неуемное любопытство относительно моего прошлого, но крайне неохотно отвечают на вопросы о своем. Создается впечатление, будто намерьены дали клятву хранить тайну, будто им есть чего стыдиться.

Элинсинос понимающе кивнула.

— Человек, который тебя сюда привел, хотел узнать, намерьенка ли ты?

— Да.

Дракониха рассмеялась.

— Ты можешь ему сказать, Прелестница. Он и сам все понял. Это очевидно.

Рапсодия почувствовала, что краснеет.

— В самом деле?

— Боюсь, что да, Прелестница. В тебе есть огонь, время и музыка. Внутренняя магия — верный признак принадлежности к намерьенам, другие люди не обладают этими свойствами. — Она внимательно посмотрела на Рапсодию, которая опустила голову. — Почему мои слова тебя огорчили?

— Не знаю. Наверное, все дело в том, что намерьены не способны быть откровенными даже наедине с собой.

— Это вина Энвин, — сказала Элинсинос, и в ее голосе появился гнев. — Она заглянула в Прошлое и наделила его силой. Она в ответе за все. — В воздухе вновь повисло напряжение.

— Какую силу она дала?

— Злую. Ф'дор.

Удары собственного сердца громом зазвучали в ушах Рапсодии.

— Что ты хочешь этим сказать, Элинсинос? Здесь разгуливает ф'дор? Ты уверена?

Глаза Элинсинос зажглись ненавистью.

— Да. Это демон из старого мира, он явился к нам слабым и беспомощным, но начал быстро набирать могущество. — Ноздри драконихи угрожающе раздувались. — Энвин знала, ей известно все, что происходило в Прошлом. Она могла уничтожить ф'дора, но предпочла впустить его в мои земли, чтобы, когда придет время, воспользоваться его услугами. Так и получилось. Она плохая, Прелестница. Она дала возможность ф'дору жить, хотя прекрасно знала, на что он способен, как знал и тот, кто увел его от меня. Он так и не вернулся. Я больше никогда его не видела. — Воздух вокруг них буквально звенел от напряжения, и Рапсодия услышала, как за стенами пещеры раздаются раскаты грома — так проявлялась связь драконихи со стихиями.

— Меритин? — мягко спросила она.

Гул стих, и на глазах Элинсинос вновь появились слезы.

— Да.

— Мне очень жаль, Элинсинос.

Рапсодия протянула руку и погладила огромное плечо, ее пальцы скользнули по множеству чешуек. Кожа Элинсинос была прохладной и будто подернутой туманом; Рапсодии вдруг показалось, будто она опустила руку в грохочущий водопад. В теле драконихи твердость необъяснимым образом сочеталось с иллюзорностью, словно оно не являлось плотью, а лишь результатом действия ее воли. Рапсодия быстро убрала руку, опасаясь, что ее может увлечь в этот водопад.

— Море его забрало, — печально сказала Элинсинос. — Он не покоится в земле. И я не могу ему петь. Как он может спать спокойно, если обречен бесконечно слушать рокот волн? Он никогда не узнает мира. — Огромная слеза прокатилась по чешуйкам и упала на заблестевший золотой песок.

— Он был моряком, — презрев осторожность, ответила Рапсодия. — Моряки находят покой в море, как лирины — под звездами. Через огонь мы отдаем наши тела ветру, а не земле, так и моряки вручают свои тела морю. Когда ты ищешь покой, важно не то, где находится тело, а то, где осталось сердце. Мой дед был моряком, Элинсинос, он рас сказывал мне об этом. Любовь Меритина здесь, с тобой. — Она оглядела множество сокровищ моря, коими была полна пещера. — Я уверена, что именно тут его дом.

Элинсинос фыркнула, но потом кивнула.

— Так где же моя морская песня? — осведомилась она. Тон драконихи так резко изменился, что по спине Рапсодии пробежал холодок. Она тронула струны лютни и заиграла простой мотив, негромко подпевая. Дракониха вздохнула, и от ее горячего дыхания взметнулись волосы Рапсодии, и ей пришлось сосредоточиться на своем огненном даре, вбирая жар кончиками пальцев, чтобы уберечь чудесный инструмент.

Элинсинос опустила голову на землю и закрыла глаза, впитывая песню Рапсодии. Дающая Имя пропела все печальные песни о море, не обращая внимания на огромные слезы, от которых промокли ее одежда и сапоги. Рапсодия знала, что иногда необходимо хорошо поплакать, чтобы смыть боль утраты, — она и сама в этом нуждалась. Почти все песни она пела на старом намерьенском, некоторые на древнем лиринском; Элинсинос либо знала оба языка, либо слова ее не интересовали.

Рапсодия не смогла бы сказать, сколько часов она пела, но наступил момент, когда она исчерпала весь свой запас морских песен. Она отложила лютню и поставила локти на колени.

— Элинсинос, ты споешь для меня?

Открылся один огромный глаз.

— Почему ты хочешь, чтобы я спела, Прелестница?

— Мне бы очень хотелось узнать музыку драконов. Наверняка я никогда не слышала ничего подобного.

На лице Элинсинос появилась улыбка.

— Возможно, ты даже не поймешь, что это музыка, Прелестница.

— Пожалуйста, спой для меня.

Дракониха вновь закрыла глаза. Через мгновение Рапсодия услышала, как волны в лагуне изменили свой бег, возникли диковинные щелкающие ритмы, напоминающие биение трехкамерного сердца. Поднялся ветер, он постоянно менялся, свистел на разные голоса. Земля под лодкой, на которой она сидела, начала мерно покачиваться, монеты в ларцах зазвенели.

«Песня стихий», — заворожено подумала Рапсодия.

Из горла драконихи вырвался скрежещущий звук, высокий и тонкий. Казалось, рядом храпит во сне человек. Музыка драконихи по-настоящему потрясла Рапсодию. Не много придя в себя, она вежливо захлопала в ладоши.

— Тебе понравилось, Прелестница? Я рада.

— А ты любишь песни намерьенов, Элинсинос?

— Люблю. Знаешь, тебе следует сделать их своим сокровищем.

Рапсодия улыбнулась:

— Ну, в некотором смысле так и есть. Песни и мои музыкальные инструменты; дома у меня их довольно много.

Музыка и мой сад — вот все мои богатства. А еще одежда, по крайней мере, один из моих друзей сказал бы именно так. Огромное существо покачало головой, подняв тучу песка, и Рапсодия на мгновение ослепла.

— Нет, не музыка, Прелестница. Намерьены.

— Я не поняла.

— Тебе следует сделать намерьенов своим сокровищем, как когда-то поступила Энвин, — ответила Элинсинос. — Только ты не должна причинять им вред и нести смерть, как Энвин. Они будут слушать тебя, Прелестница. Ты сможешь вновь их объединить.

— Твой внук поставил перед собой такую же задачу, — осторожно проговорила Рапсодия. — Ллаурон мечтает объединить намерьенов.

Элинсинос фыркнула, выпустив струю пара над головой Рапсодии.

— Никто не станет слушать Ллаурона. Во время войны он принял сторону Энвин, его никогда не простят за это. Нет, Прелестница, они будут слушать только тебя. Ты так замечательно поешь, и у тебя удивительные зеленые глаза. Тебе следует сделать их своим сокровищем.

Рапсодия не смогла сдержать улыбки. Несмотря на всю свою мудрость, Элинсинос явно не понимала, что такое происхождение и какое значение имеет среди людей право наследования.

— А как насчет другого твоего внука?

— Которого?

Рапсодия удивилась.

— А разве у тебя их несколько?

— У Энвин и Гвиллиама родились трое сыновей, — сказала Элинсинос. — Энвин сама выбирала время для появления на свет каждого из них. Перворожденные расы, как и драконы, управляют своим деторождением. И по большей части ее выбор оказался удачным. Старший, Эдвин Гриффит, мой любимец, но я не видела его с тех пор, как он был юношей. Он ушел в море, родители и их война вызвали у него отвращение.

— А другие? В манускриптах о них ничего не упоминается.

— Анборн, самый младший, принял сторону отца, но потом и он не выдержал. Со временем даже Ллаурону пришлось уйти в море — кровожадность Энвин стала не выносимой. Но Анборн остался, пытаясь исправить зло, которое причинили приспешники его матери.

Рапсодия кивнула.

— Я не знала, что Анборн сын Энвин и Гвилдиама, но теперь многое встает на свои места. — Она подумала о хмуром генерале в черной кольчуге с серебряными кольцами, сердито глядевшем на нее лазурными глазами, восседая на своем черном жеребце. — Мы с друзьями встретили его в лесу, когда направлялись к лорду Стивену Наварну, кроме того, его имя упоминалось в книге, которую мы нашли в Доме Памяти.

— Твои друзья — вас трое?

— Да, а почему ты спрашиваешь?

Дракониха улыбнулась.

— Многое встает на свои места, — повторила она вслед за Рапсодией, но что именно, уточнять не стала. — А как ты попала в Дом Памяти?

Рапсодия зевнула, до сих пор она и сама не понимала, как сильно устала.

— Я бы с удовольствием тебе рассказала, Элинсинос, но, боюсь, у меня слипаются глаза.

— Подойди ко мне поближе, и я укачаю тебя, Прелестница, — предложила дракониха. — И не дам приблизиться к тебе плохим снам. — Рапсодия встала и без страха подошла к огромному существу.

Она села и прислонилась спиной к драконихе, ощущая гладкость ее медной чешуи и жар дыхания. Рапсодии даже в голову не пришло, что происходит нечто необычное.

Элинсинос протянула коготь и с величайшей осторожностью убрала прядь волос с лица Рапсодии. Напевая свою удивительную песню, она осторожно взяла Рапсодию на руки.

— Мне снилось, что ты спасла меня, Элинсинос: ты подняла меня на руки, когда мне грозила опасность, — сонно проговорила она.

Элинсинос улыбнулась, когда сон сморил маленькую лиринскую женщину, которую она держала на руках. Она наклонила голову поближе к уху Рапсодии и ответила, хотя знала, что Певица ее не услышит:

— Нет, Прелестница, в твоем сне была не я.