Проклятье победителя

Глава 25

По крайней мере, прогулка по апельсиновой роще помогла колену Кестрел. Оно стало легче сгибаться, и каждый день Кестрел заставляла себя ходить все больше. Скоро она почти избавилась от хромоты, а затем и вовсе перестала хромать. Она снова обратилась к музыке и позволила своим пальцам порхать, позволила неистовым нотам заполнять ее сознание настолько, что утрачивала способность мыслить. Было блаженством не думать ни о чем, не вспоминать холодную апельсиновую рощу и то, что она сказала и сделала, о чем просила и чего хотела.

Кестрел играла. Она забывала обо всем, кроме обволакивающей окружающий мир музыки.

За день до Зимнего бала экономка-валорианка доставила Кестрел посылку, завернутую в муслин.

— От портнихи, — сказала женщина.

Кестрел взяла сверток и почти увидела сквозь тонкую материю блеск ткани платья.

Она отложила его в сторону.

Вечером раб принес ей записку от отца: «К нам прибыл кое-кто, и он желает тебя видеть».

Возможно, Ронан. Эта мысль не обрадовала Кестрел, а лишь пришла и ушла и не затронула девушку до тех пор, пока она не осознала, что это неправильно.

С Кестрел было что-то не так. Ей следовало бы радоваться возможности увидеть друга. Следовало бы надеяться, что Ронан для нее больше, чем просто друг.

«Мы не друзья», — сказал Арин.

Но она не будет думать об Арине.

К ужину она одевалась старательно.

Мужской голос, раздававшийся из обеденной залы, показался Кестрел знакомым, но она не смогла сразу определить, кому он принадлежал.

— Спасибо, что не реквизировали мой корабль, — говорил мужчина. — Я бы потерял немалую сумму дохода — а возможно, и сам корабль, — если бы империя позаимствовала его для военных целей.

— Не благодарите меня, — ответил отец Кестрел. — Если бы он был мне нужен, я бы забрал его.

— Недостаточно велик для Вас, Траян? — задорно спросил голос. Кестрел, стоявшая у дверей, внезапно поняла, кто это был. Она вспомнила, как была маленькой девочкой, вспомнила седовласого мужчину, который улыбался так непринужденно и привозил ей из далеких земель нотные тетради.

— Напротив, капитан Венсан, — сказала она, войдя в комнату. Оба мужчины поднялись со своих мест. — Я полагаю, что мой отец не забрал Ваше судно для военных целей, потому что оно вооружено пушками и является одним из лучших судов. Отец отбывает завтра и не хочет оставлять гавань безоружной на время своего отсутствия.

— Кестрел. — Капитан не поздоровался с ней за руку, а на мгновение положил ладонь на ее голову, как мог бы сделать с любимым дитя. Кестрел не почувствовала ни малейшего разочарования по поводу того, что именно он, а не Ронан, был сегодня их гостем. — Ты переоцениваешь меня, — сказал Венсан. — Я — простой торговец.

— Может быть, — ответила Кестрел, и все трое опустились на свои места за столом: генерал во главе, Кестрел справа от него, а капитан слева. — Но я сомневаюсь, что два ряда десятифунтовых орудий присутствуют на Вашем корабле для украшения.

— Я перевожу дорогие товары. Благодаря пушкам пираты обходят мой корабль стороной.

— Ваша команда тоже играет в этом не последнюю роль. Она у многих на слуху.

— Отличные бойцы, — согласился генерал, — хотя и не обладают особенно хорошей памятью.

Капитан бросил на него острый взгляд.

— Быть не может, чтобы Вы слышали об этом.

— О том, что Ваша команда не может запомнить кодовое слово для спасения своих жизней?

Упомянутый код был паролем, который требовали моряки с борта от сослуживцев в шлюпках внизу, когда было слишком темно, чтобы увидеть, кто приплыл с берега.

— Перед тем как решить, который корабль взять в битву, я инспектирую каждое судно и каждую команду, — объяснил генерал. — Я предпочитаю делать это тщательно.

Он рассматривал свою тарелку, которая была пуста в ожидании первой смены блюд. Генерал прикоснулся к белой кайме и передвинул тарелку, изучая изображение птицы в центре. В этом жесте было что-то намеренное.

Венсан взглянул на тарелку генерала, затем на свою и на тарелку перед Кестрел, а также на три другие, которые стояли на столе в честь погибших членов семьи.

— Определенно, — произнес он и добавил без нужды: — Не могу с Вами поспорить.

Мужчины передали друг другу некое сообщение. Кестрел вгляделась в фарфор, который ее отец, должно быть, выбрал для сегодняшней встречи не просто так. На вилле имелось бесчисленное количество сервизов с различными орнаментами. Стоявшие на столе блюда были созданы по валорианскому дизайну и демонстрировали изображения хищных птиц: сокола, коршуна, ястреба, совы, скопы и пустельги. Они являлись отсылкой к походной песне, которую учили валорианские дети.

— Вы используете в качестве пароля на своем корабле птиц из… «Песни о перьях смерти»? — спросила Кестрел капитана.

Венсан выказал лишь мимолетное изумление, а генерал и вовсе остался бесстрастен. Кестрел всегда удавалось быстро разгадывать секреты.

Венсан с печальным видом произнес:

— Это единственное, что моя команда, судя по всему, в состоянии не перепутать. Ты же понимаешь, пароль меняется каждую ночь. Порядок имен птиц в песне легко запомнить.

Генерал позвонил, чтобы рабы принесли блюда. Венсан начал рассказывать о своих путешествиях, и Кестрел подумала, что, возможно, ради этого ее отец и пригласил капитана: чтобы приободрить ее. Затем она внимательнее посмотрела на тарелку гостя и поняла, что ошиблась со своей догадкой.

На его тарелке была изображена пустельга.

Очевидно, генерал не реквизировал корабль вовсе не потому, что капитан был его старым другом, и не потому, что орудия могли защитить гавань в случае необходимости. Это была сделка. Услуга, которая требовала отплаты.

— Я согласен, — сказал капитан Венсан, глядя в свою тарелку.

Он согласился присматривать за Кестрел, пока ее отец будет воевать.

Кестрел осознала, что сидит неподвижно. Ее глаза поднялись на отца, который сказал:

— Капитан будет присутствовать на Зимнем балу.

Рабы принесли еду и стали прислуживать за столом. Кестрел поглядела на три пустые тарелки: две стояли для брата и сестры ее отца, которые погибли в сражении, а третья, с совой, для матери Кестрел. Девушка задалась вопросом, насколько все изменилось бы, если бы ее мать была жива. Может быть, Кестрел и генерал не общались бы шифрами и не вырабатывали бы стратегию друг против друга или друг для друга. Может быть, Кестрел могла бы говорить откровенно.

Что бы она сказала? Что понимает: капитан должен будет не просто присматривать за ней, но и позаботиться, чтобы она не совершила ошибку, не согрешила против общества и своей семьи?

Она могла бы сказать, что не может винить отца за нехватку доверия, когда сама больше себе не верит.

Она могла бы сказать, что видит любовь отца и его беспокойство.

— Я рада за капитана Венсана, — с улыбкой сказала она, взяв в руки нож и вилку. — Уверена, он насладится празднеством. Сама же я на бал не пойду.

На рассвете Кестрел взяла экипаж и отправилась в нем через город в гавань. Ее отец сказал, что не хочет, чтобы она его провожала, поэтому в серые часы, когда корабли готовились отплывать, ее у моря не было. Сейчас же Кестрел стояла под светом холодного солнца на почти пустом пирсе. Поднялся ветер, и соленый воздух ножами пронзил ее плащ.

Она смотрела, как двести кораблей вдалеке выходят в открытые воды. Лишь шесть торговых судов, включая судно капитана Венсана, остались в порту покачиваться на якоре. К берегу жались несколько рыбацких лодок, слишком маленьких, чтобы принести армии пользу. Кестрел лениво сосчитала их.

Она гадала, стоял ли генерал на палубе одного из военных кораблей и мог ли видеть ее.

Флот отдалялся, своим движением напоминая танец, в котором танцоры не прикасались друг к другу.

«Счастье зависит от свободы, — часто говорил генерал, — а свобода зависит от мужества».

Кестрел подумала о завернутом в муслин бальном платье.

Почему она не желает пойти на бал? Чего ей бояться?

Взглядов?

Пусть смотрят. Она не была беззащитной и не нуждалась в попечении отца или капитана.

Кестрел была ранена, но к настоящему времени уже оправилась.

Материя была почти невесомой. Платье прохладой лежало на ее коже, ниспадая золотыми складками, бледными, как зимнее солнце. Оно оставляло руки Кестрел обнаженными, а вырез открывал ключицы.

Платье было легко надеть — рабыне пришлось только застегнуть несколько крошечных жемчужных пуговиц на спине, — и Кестрел привыкла сама закреплять на талии ремень с инкрустированным драгоценностями кинжалом. Однако, оставшись наедине с собой, она поняла, что с волосами будет не так просто, хоть она и не собиралась звать Лиру, человека, который мог бы помочь лучше других.

Она сидела перед туалетным столиком, с опаской глядя на свое отражение. Ее волосы, цветом на несколько тонов темнее платья, были распущены и рассыпались по плечам. Кестрел взяла прядь и начала плести.

— Я слышал, ты идешь сегодня на бал.

Кестрел взглянула в зеркало и увидела, что за ее спиной стоит Арин. Затем она сосредоточилась на своих собственных затененных глазах.

— Тебе не позволено здесь находиться, — сказала Кестрел. Она больше не смотрела на Арина, но чувствовала его ожидание. Она осознала, что и сама ждет — ждет мужества, чтобы заставить его уйти.

Она вздохнула и продолжила плести.

Арин сказал:

— Посетить бал — не самая лучшая идея.

— Ты едва ли находишься в том положении, чтобы давать мне советы насчет того, что мне следует и что не следует делать. — Кестрел снова посмотрела на его отражение. Вид лица Арина натянул ее и так напряженные нервы. Коса выскользнула из ее пальцев и расплелась. — Что? — огрызнулась она. — Тебя это смешит?

Уголок его губ приподнялся, и Арин снова стал собой — человеком, которого она знала с конца лета.

— «Смешит» — неподходящее слово.

Тяжелые локоны упали на ее лицо.

— Обычно Лира делает мне прически, — пробормотала Кестрел. Она услышала, как Арин набрал воздуха, будто собирался заговорить, но промолчал.

Затем он тихо произнес:

— Я могу помочь.

— Что?

— Я могу заплести тебе волосы.

— Ты?

— Да.

Сердце Кестрел стучало где-то в горле. Она открыла рот, но не успела ничего сказать, как Арин пересек комнату и взял в руки ее волосы. Его пальцы начали двигаться.

Ей казалось странным, что в комнате так тихо. Казалось, что, когда кончик его пальца скользнул по ее шее, должен был раздаться какой-то звук. Или когда он натянул локон и заколол его. Когда позволил тонкой, как лента, косе упасть вперед и повиснуть у ее щеки. Каждое его движение звучало, подобно музыке, и Кестрел не могла поверить, что не слышит низких и высоких нот. Она медленно выдохнула.

Его руки замерли.

— Я сделал тебе больно?

— Нет.

Шпильки быстро исчезали с туалетного столика. Кестрел наблюдала, как небольшие косы терялись среди больших, как прятались под ними и снова появлялись, следуя все более затейливому узору. Она почувствовала легкое натяжение. Виток. Дуновение воздуха.

Хоть Арин касался не ее самой, а неживой ее части, ей казалось, будто на нее накинули тонкую сеть, которая заволакивала ее зрение и блестела на коже.

— Готово, — сказал Арин.

Кестрел смотрела, как ее отражение подняло к волосам руку. Она не знала, что сказать. Арин отступил назад, засунув руки в карманы. Но он встретился с ней взглядом в зеркале, и его лицо смягчилось, как в тот момент, когда она играла для него на рояле. Кестрел произнесла:

— Как..?

Он улыбнулся:

— Как кузнец приобрел такой неожиданный навык?

— Ох, да.

— Когда я был маленьким, моя старшая сестра заставляла меня это делать.

Кестрел чуть не спросила, где его сестра была сейчас, но представила себе худшее. Она увидела, что Арин наблюдает за ее отражением, и поняла по выражению его лица, что ее догадка верна. Однако его улыбка не исчезла.

— Разумеется, мне это было ненавистно, — сказал он. — То, как она помыкала мной. То, как я позволял ей. Но сейчас… это приятное воспоминание.

Кестрел поднялась и повернулась к Арину. Между ними стоял стул, и она не была уверена, рада ли этой преграде или нет.

— Кестрел, если тебе нужно отправиться на бал, возьми меня с собой.

— Я не понимаю тебя, — с досадой ответила Кестрел. — Я не понимаю, что ты говоришь, как меняешься, как сначала ведешь себя одним образом, а потом приходишь сюда и ведешь себя по-другому.

— Я и сам не всегда понимаю себя. Но я знаю, что сегодня хочу пойти с тобой.

Кестрел позволила его словам эхом отдаться в ее сознании. В его голосе прозвучала мягкая сила. Неосознанная мелодия. Кестрел гадала: знал ли Арин, что каждым простым и обычным словом выказывал себя певцом? Он хотел пленить ее?

— Если ты считаешь, что с моей стороны глупо идти на Зимний бал, — сказала она, — то можешь быть уверенным, что намного хуже будет, если я возьму тебя с собой.

Он дернул плечом.

— Или это может смело дать всем знать то, что известно нам обоим: тебе нечего скрывать.

Нерил, жена губернатора, замялась лишь на краткое мгновение, когда увидела Кестрел среди выстроившихся в очередь гостей бала. Но губернатор высоко ставил генерала Траяна и, более того, полагался на него. Это делало мужчин союзниками, что означало следующее: Нерил придется вести себя с дочерью генерала учтиво. Кестрел это понимала.

— Моя дорогая! — воскликнула Нерил. — Выглядите великолепно.

Однако ее глаза на Кестрел не остановились. Они метнулись за плечо девушки туда, где стоял Арин.

— Благодарю Вас, — ответила Кестрел.

Улыбка Нерил была натянутой. Женщина не отрывала взгляда от лица Арина.

— Леди Кестрел, я могу попросить Вас об услуге? Видите ли, половина моих рабов сегодня заболела.

— Так много?

— Разумеется, они притворяются. Но, если выбить из них ложь, от этого у меня сейчас не станет больше рабочих рук. Высеченный раб едва ли сможет прислуживать моим гостям, по крайней мере, не с необходимой ловкостью и умением.

Кестрел не понравилось, к чему это шло.

— Леди Нерил…

— Могу я на сегодняшний вечер позаимствовать Вашего раба?

Кестрел почувствовала напряжение Арина также ясно, как если бы он стоял не позади нее, вне поля ее зрения, а рядом, и касался плечом ее плеча.

— Он может мне понадобиться.

— Понадобиться? — Нерил стала говорить тише: — Кестрел, я оказываю Вам услугу. Отправьте его на кухни сейчас, перед тем как бал начнется по-настоящему и его заметят больше человек. Не думаю, что он будет возражать.

Кестрел наблюдала за Арином, пока разыгрывала спектакль перевода слов Нерил с валорианского. Она подумала, что он, несомненно, станет возражать. Однако, когда он заговорил, в его голосе прозвучало почтение. Он говорил по-валориански, будто больше не беспокоился, кому было известно, насколько хорошо он знает язык империи.

— Миледи, — сказал он Нерил. — Я не знаю, как пройти на Ваши кухни, и легко потеряюсь в столь большом доме. Один из Ваших рабов мог бы провести меня, но, как я вижу, они все заняты…

— Да, отлично. — Нерил нетерпеливо махнула рукой. — Я отправлю за тобой раба. Скоро, — добавила она, адресуя последнее слово Кестрел. Затем она обратила свое внимание на следующего гостя.

Дом губернатора был построен после завоевания, поэтому приемная зала вела в зал щитов, где на стенах висели щиты с рельефными изображениями. Гости вели беседы и пили.

Домашний раб подал Кестрел бокал с вином. Она подняла напиток к губам.

Бокал вылетел из ее руки. Он разбился у ее ног, и вино едва не залило ее туфли. Люди прервали свои разговоры и обернулись к Кестрел.

— Прошу прощения, — пробормотал Арин. — Я споткнулся.

Кестрел почувствовала пламя, с которым все посмотрели на нее. На него. На нее, стоявшую рядом с ним. Она увидела на пороге между приемной залой и залом щитов Нерил, которая обернулась, чтобы оглядеть разыгравшуюся сцену. Женщина закатила глаза. Она схватила за локоть одного из своих рабов и толкнула его в сторону Кестрел и Арина.

— Кестрел, не пей сегодня вина, — сказал Арин.

— Что? Почему?

Раб Нерил был уже близко.

— Тебе следует сохранить ясность сознания, — произнес Арин.

— Я мыслю совершенно ясно, — прошипела она ему, стараясь, чтобы не услышала бормотавшая толпа. — Что с тобой происходит, Арин? Ты выказываешь желание сопровождать меня на праздник, на который, по твоему мнению, мне вообще не стоило идти. В экипаже ты всю дорогу молчишь, а сейчас…

— Просто пообещай мне, что не будешь пить.

— Хорошо, не буду, раз для тебя это так важно. — Неужели в этом моменте, как на званом ужине у Айрекса, скрывалась какая-то трагедия прошлого Арина, которую Кестрел не видела? — Но что..?

— Арин. — Это был раб Нерил. Мужчина казался удивленным тем, что увидел Арина, но также и обрадованным. — Ты должен следовать за мной.

Когда Арин вошел на кухни, геранцы замолчали. Он увидел, как изменились их лица, и оттого, как на него смотрели, ему показалось, будто по его коже размазали что-то липкое.

На него смотрели так, будто он был героем.

Он проигнорировал всех и протолкался мимо лакеев и служанок к повару, который поджаривал на вертеле над огнем поросенка. Арин развернул мужчину к себе.

— Которое вино? — требовательно спросил он. Как только яд подадут, ни один валорианец в этом доме не сможет избежать кары.

— Арин, — улыбнулся повар. — Я думал, предполагалось, что ты сегодня останешься в имении генерала.

— Которое вино?

Повар моргнул, уловив наконец серьезность в голосе Арина.

— Охлажденное яблочное, очень сладкое; настолько сладкое, что яд будет незаметен.

— Когда?

— Когда его вынесут? Сразу после третьего танца.