Проклятая война

7

Рут отвела бинокль от лица и поморщилась. По лицу под очками и маской катился пот. Их троица нашла клочок тени рядом с грузовиком «ФедЭкс», но легче не стало. Грузовик все утро впитывал солнечные лучи, и теперь излучал тепло вместе со специфическим типографским душком старых посылок, медленно поджаривающихся внутри. Картон и клей. На забитом машинами шоссе было жарко как в печи. Полтора дня назад небо расчистилось — ни единой тучки. Похоже, весна уступала место лету. Вокруг царили безветрие и зной, солнце белым факелом горело в небе. Беглецы старались обходить стороной машины, выкрашенные темной краской. Рут чувствовала, как раскалены черные автомобили, даже сквозь перчатку и куртку. После множества таких прикосновений кожа на здоровой руке покраснела и начала болеть. Наружная сторона бедер, колени, ноги — все, что постоянно касалось машин, — пострадали почти так же.

Стараясь не обращать внимания на боль, женщина вглядывалась в ряды домов снизу от шоссе. Вряд ли она могла заметить что-то существенное, но до сих пор все складывалось из мелочей — и к тому же, к ее стыду, Рут терзало нездоровое любопытство.

Больше чем в полутора километрах стальной метеорит пропахал два квартала спального района, разбрасывая во всю сторону осколки. По меньшей мере дюжина домов сгорела или обрушилась — от них остались только куски стен, перекрытий и россыпи мебели, присыпанные штукатуркой. Кое-где виднелись искореженные обломки металла. Самолет, должно быть, приближался к точке рандеву на 65-й трассе, хотя они направлялись не туда. Они уже миновали Роклин и углублялись на северо-восток.

Это поле обломков скрывалось под вихрем насекомых. Привлеченные кровью и клочками тел, разбросанными по руинам, муравьи и мухи кишели на земле и вились в воздухе гигантскими столбами. Трое беглецов пытались обойти эту бурю, не понимая, что ее вызвало, пока Ньюкам не заметил сквозь дымку фюзеляж самолета. Самым большим уцелевшим обломком была носовая часть транспортника C-17 Globemaster III. Вероятно, это и был тот самолет, на борту которого летел обнаруженный ими вчера солдат. C-17 рухнул почти в пятнадцати километрах от первого трупа.

«Господи Боже, Боже мой», — думала Рут, стараясь изгнать из головы эту картину.

Самолет, рассыпающийся в воздухе. Человек, выброшенный в пустоту. Новые воронки, оставшиеся после падения других частей C-17. Даже истекая потом под курткой, Рут ощутила холодок. Неважно, что она не просила повстанцев прилетать за ней. Эти люди погибли из-за нее, и она никогда не сможет отплатить за их героизм.

Рут прикрыла глаза. Ей хотелось помолиться, но недоставало веры.

«Боже» — для нее это было просто эмоциональное восклицание. И все же события последних дней напоминали Рут об отчиме и его спокойной вере, хотя эти воспоминания вызывали только зависть и злость. Женщина вновь взглянула на небо, стараясь перевести дыхание.

От нее несло бензином и репеллентом. Все они так пахли. Кэма начало беспокоить невероятное количество мух, которые, несмотря на духи, преследовали их, ударялись об очки, пытались пролезть под капюшоны и воротники. Он сделал единственное, что пришло в голову: вылил на куртки бензин и бутылки репеллента. Вонь была ужасной; Рут казалось, что в голову ей вбивают тупой гвоздь.

— Что думаешь? — спросил Кэм. — Сорок человек? Пятьдесят?

— Давай убираться отсюда, — ответил Ньюкам, поднимая рюкзак.

Затем, развернувшись, он нарочито громко добавил:

— Да. И это значит, что всего их было около сотни.

«Размазанных по земле, как тот первый парень, на которого мы наткнулись», — подумала Рут, но вслух ничего не сказала. Женщине не хотелось их провоцировать. Кэм и Ньюкам еще только учились понимать друг друга, как и она сама, и споры вспыхивали даже тогда, когда спорить было уже не о чем.

Рут попыталась остановить ссору, прежде чем все началось снова. Она поспешила за Ньюкамом, и Кэм двинулся следом. Они шагали быстро, напрягая все силы. Рут заметила скелет собаки, комок банкнот, а затем красную, нисколько не выгоревшую блузку. В остальном это кладбище было изматывающе монотонным: машины, кости, мусор, кости — поэтому и мысли в голове крутились, как заезженная пластинка.

«Сто человек, — размышляла она. — Еще сотня погибших из-за меня».

Рут знала, что это не совсем так. Она всего лишь защищалась, пытаясь вырваться из лап смерти. На нее ни в коем случае нельзя было взвалить вину за вспышку наночумы, однако ученой все равно казалось, что она виновата. Можно было сделать больше. Больше и лучше.

— Давайте снова подумаем, как нам поступить, — сказал Ньюкам.

Кэм покачал головой.

— Давайте не тратить время попусту.

— Этот самолет доказывает, что они верны своему слову.

— Я не хочу говорить об этом, Ньюкам.

С каждым часом искушение согласиться с Ньюкамом все росло. Рут невероятно устала. Ее постоянно тревожила рука. Зарастал ли перелом так, как надо? Кэму медицинская помощь нужна была даже больше, и все же он упорно стоял на своем.

— Я не знаю, чего вы еще хотите, — настаивал Ньюкам. — Та каша позади — это сотня парней. Ребята понимали, что им вряд ли удастся выбраться, даже если они найдут нас — а до этого так и не дошло… И все же они прилетели, верно?

Рут отвернулась. В последнее время это превращалось в привычку, рефлекторный жест непринятия того, что ждало их впереди. Ничего не изменилось, не считая обрывка передачи мятежников, который беглецы перехватили прошлой ночью. Они по-прежнему были здесь, под небом, кишащим вражескими самолетами. И пускай повстанцы провозгласили себя законно избранным правительством США. Ну и что? Обе стороны уже заявляли это прежде. Пустые слова, но все же они дали Ньюкаму новые аргументы.

Сержант еще не отчаялся переубедить их. Возможно, никогда не отчается. Они добились лишь того, что радио стало для него еще важнее, — других друзей у него не осталось, а Кэм признавал, что нужно слушать как можно больше передач. Каждый раз когда они останавливались перекусить или передохнуть, двое мужчин вместе прочесывали эфир. Кэму необходимо было убедиться, что Ньюкам ничего не передает повстанцам. Он хранил все их рации в своем рюкзаке и спал, положив рюкзак под голову. Жесткая начинка его подушки включала и пистолет сержанта.

— Каждый день движения на восток — это лишний день пути в обратном направлении, — убеждал Ньюкам. — Они никогда не решатся подобрать нас так близко к базе Лидвилла. Риск и без того очень велик.

— В этом и проблема, — возразил Кэм. — Садиться в самолет только для того, чтобы нас сбили, чертовски глупо.

Слева неожиданно открылось что-то вроде лужайки, залитой асфальтом. Затем им пришлось брести по ковру из разбитого стекла там, где «бьюик» врезался в крошечный «гео», отбросив его на две другие машины.

— Черт! — воскликнул сержант, беспомощно взмахнув руками. — Они скоро свернут всю операцию, если мы не установим радиоконтакт. Они решат, что мы мертвы.

— Ты сможешь связаться с ними, когда наступит подходящее время.

— Это безумие.

— Все уже решено. Хватит об этом.

Рут с хрипом втянула воздух сквозь ткань маски. Ее ботинки с хрустом наступили на бедренную кость, затем на порванный чемодан, а потом всей троице пришлось свернуть влево, чтобы обойти пятно разлившегося масла. Здесь, похоже, внедорожник разгонялся, затем пятился и снова разгонялся, на протяжении пятнадцати метров трассы тараня другие машины, — пока не лопнули шины и двигатель не заглох из-за пробоины в радиаторе. Они снова и снова видели последствия этих таранов, когда умирающие люди любой ценой пытались спастись, но каждый раз это вызывало у Рут чувство тревоги и дезориентации.

Она продолжала шагать, сосредоточившись на собственных мыслях. Затем пришлось согнуться, чтобы нырнуть под сломанный багажник для велосипедов. Рут споткнулась. Она немедленно выпрямилась, чувствуя головокружение и сухость во рту, и оглянулась на тучу насекомых. Кажется, или туча приближалась к ним? В глазах заплясали черные точки, она неловко развернулась боком…

Удара об асфальт как будто и не было. Рут очнулась во влажном, душном коконе своей куртки и лицевой маски. Руку пронзила новая боль.

Кэм, склонившись над ней, сказал:

— Осторожней.

«Я потеряла сознание», — подумала Рут, но и эта мысль казалась пустой и бессмысленной, пока Кэм не попытался поднять ее на ноги. Он и сам чуть не падал под грузом рюкзака и штурмовой винтовки. Его левая рука, вцепившаяся в куртку Рут спереди, дрожала.

Ньюкам остановился, чтобы помочь, и Кэм немедленно ощетинился. Даже под маской и одеждой это было очевидно — точно так же вел себя пес ее отчима, маленький тупоголовый терьер, если кто-нибудь, кроме хозяина, уличал его в краже подушки или ботинка.

Кэм, наклонив канистру, вылил немного воды на перчатку и сбрызнул капюшон и плечи Рут. Женщина растерянно нахмурилась. Она слишком много думала о прошлом — и вот теперь отводила взгляд от лица Кэма и его обеспокоенных глаз. Такое же выражение было в глазах ее сводного брата, когда тот спрашивал, надо ли рассказать остальным. Рассказать о том, что они переспали, когда Рут приезжала домой на Хануку, и потом еще на неделю в Майами. То, что было между ними, давно вышло за пределы дружеского секса и развлечения, но ни один не знал, как сообщить родителям. Ари. Рут не думала о нем уже целую вечность, и все же понимала, почему воспоминания пробудились именно сейчас. Напряженность между ней, Кэмом и Ньюкамом напоминала те странные, безнадежные отношения.

Изначально паршивая ситуация стала еще хуже. Они уже не доверяли друг другу и ни на секунду не могли расслабиться, даже ночью, на стоянке, когда отдых был важнее всего. Ни один из них не высыпался как следует, несмотря на снотворное, и бессонница стала еще одной проблемой. Она мешала думать. Превращала их в параноиков, и все же они вынуждены были работать вместе. Другого не дано.

Беглецы были связаны куда крепче, чем Рут с Ари на протяжении всего их недолгого романа, и женщина отчаянно пыталась найти решение. Затем она заметила, что двое мужчин уставились ей за спину — должно быть, боялись, что сейчас налетят насекомые. Рут кивнула и с трудом встала. Тупая боль в голове запульсировала с новой силой.

Они зашли в тупик. Рут готова была признать, что виновата в этом не меньше своих попутчиков. Она могла бы просто подчиниться Ньюкаму, вместо того чтобы науськивать на него Кэма. Или разрешить Кэму в одиночестве отправиться на восток и испытать судьбу, сев в самолет.

Они уже давно миновали точку рандеву. Роклин остался позади, как и большая часть Сакраменто. Они не раз говорили, что пора бы свернуть с шоссе и идти прямиком через бурые, поросшие сухой травой и дубами холмы. Кэм считал, что так они смогут продвигаться быстрее, но тогда вставал вопрос пополнения продуктов. Ньюкам и Кэм были уверены, что смогут тащить запас провизии на несколько дней, однако каждый из них нуждался по меньшей мере в двух литрах воды в день. А некоторые канистры надо было заполнить бензином. Беглецы понятия не имели, сколько насекомых окажется в холмах. Больше? Меньше?

Приходилось учитывать и другие неизвестные. Рут не могла понять, что она чувствует по отношению к Кэму. Невозможно было не испытывать к нему благодарность и не восхищаться им. Рут все еще оставалась в живых лишь потому, что Кэм раз за разом делал трудный выбор — и именно ему она была обязана большей частью достигнутого. Ученая не хотела причинять ему боль. Она испытывала к Кэму настоящую привязанность, но в то же время ее преследовали сомнения. В том, как Кэм защищал ее, ощущались претензии на обладание, и это тревожило Рут. Женщину также беспокоило, как быстро он ополчился против Ньюкама. Она думала, что Кэм станет спорить, но похоже, он сразу поверил в предательство сержанта. Это снова заставило женщину задуматься о том, каково ему пришлось там, на вершине горы, где старались выжить любой ценой.

Возможно, Кэм согласился только ради нее. Он определенно был без ума от Рут. Ученая полагала, что дело отнюдь не в ее выдающихся качествах, а просто в том, что она рядом. Ему так страстно хотелось, чтобы его приняли, хотелось снова почувствовать себя нормальным и здоровым.

Потянуться к первому встречному — это так по-человечески. Страх и боль лишь усилили этот инстинкт. Нынешняя ситуация напоминала историю с Николаем Улановым. Будучи командиром космической станции, Уланов старался держаться подальше от Рут, несмотря на то, что они обменивались взглядами и при каждом удобном случае находили предлог прикоснуться друг к другу: то споря у нее в лаборатории, то пробираясь по узким коридорам и тесным жилым отсекам МКС.

Эти неловкие моменты с Улановым давались ей куда легче того, что происходило здесь и сейчас. Рут не могла представить каких-то физических отношений с Кэмом. После долгих дней пути ее с ног до головы покрывала грязь, и они оба были ранены… А учитывая, какие шрамы у него на лице, волдырей и ожогов на теле должно быть не меньше. К тому же он просто мальчишка по сравнению с ней, двадцать пять от силы, а ей тридцать шесть, и следующий день рождения не за горами.

Кэм пока ничего не говорил. Рут не думала, что он станет давить на нее. Может, парень даже считал, что она не догадывается о его чувствах. Он наверняка стеснялся всех этих шрамов и часто вел себя с ней очень робко. Застенчиво. И пока они ходили вокруг до около, маленькая искорка между ними разгоралась сильней.

Уже сама дорога изматывала до предела. Их двоих не хватило бы на то, чтобы следить за Ньюкамом и одновременно избегать насекомых и других опасностей, ориентироваться по компасу и по картам, искать еду и воду, разбивать лагерь. Было ясно, что придется наконец-то обговорить все с Ньюкамом и довериться ему. У него тоже особых вариантов не имелось. Что он мог сделать? Подраться с Кэмом, отбить обратно свою винтовку, затем пристрелить Кэма и держать Рут в плену, связав ей ноги, чтобы она не могла сбежать?

По крайней мере, тут у Кэма с Рут было преимущество. На стоянках они всегда старались улечься поближе друг к другу. Двоих одолеть труднее, чем одного, но эти ночевки бок о бок лишь усугубляли первую проблему. Тело Кэма казалось таким теплым прохладными весенними ночами. И даже под курткой и перчатками, он был куда мягче каменистой земли. Последней ночью Рут прижалась к Кэму, зная, что провоцирует его, но не в силах отказаться от этого тепла.

Из тех, кто когда-то составлял часть ее жизни, Рут сильней всего скучала по сводному брату. Не по родителям и не по нескольких близким друзьям. Ари всегда был самой большой ее слабостью. Они так и не выяснили отношений и уже никогда не выяснят, потому что Ари погиб — или, с меньшей вероятностью, затерялся среди рассеявшихся по континенту беженцев. Он превратился в идеальное воспоминание, яркое и приятное. И безопасное. Рут понимала это. Даже самые жестокие его поступки были частью того, легкого, лучшего мира до прихода чумы. Вообще-то, в свое время сводный брат сильно ее ранил. По сути, его почти никогда не было рядом. По закону они были родственниками и всегда боялись того, что могут подумать люди. Поэтому Ари бросил ее. Дважды. В третий раз она сама порвала отношения. Все протекало крайне запутанно и бурно.

Рут Энн Голдман была единственным ребенком. Возможно, к лучшему. Ее отец, программист-фрилансер и аналитик, блестящий и очень востребованный специалист, уделял очень мало времени дочери и еще меньше — жене. Рут до зрелых лет не могла понять, почему он предпочел такую жизнь, а не нормальную работу в офисе с девяти до пяти. Сама она росла бойкой девчонкой, резвой и шаловливой, и ей важно было получить признание сначала дома, а потом и в школе, у сверстников.

После развода ее мать нашла более подходящего мужчину, не настолько поглощенного работой. Ее отчим во многом напоминал отца — такой же энергичный и умный. Однако он уделял больше внимания окружающим, больше ценил их, потому что первая его жена скончалась от рака.

Они не походили на Семейку Брейди, неважно, сколько раз ее мать повторяла эту идиотскую шутку. Рут делила ванную со Сьюзан и Ари, что было крайне мучительно и одновременно захватывающе для тринадцатилетней девчонки, всегда пользовавшейся отдельной душевой и туалетом. Дети Коэны имели привычку непринужденно врываться внутрь в нижнем белье или прикрывшись только полотенцем. Обнаженная кожа, хлопок дверью, извинения — чертовски драматично. Оба они были старше Рут, Сьюзан на четыре года, Ари на два, и всегда суматошно собирались на свидания или — в случае с Ари — отмывались после бейсбола и баскетбола. Рут то и дело попадалась им под ноги.

Если любовь — это всего лишь химия, то нет ничего удивительного в том, что сводные брат и сестра оказываются в одной постели. Его отец и ее мама были хорошей парой. Отзвук этого влечения передался и следующему поколению, и они долгие годы ходили кругами, то сближаясь, то отдаляясь. Рут отталкивала Ари своим сарказмом, но притягивала тысячей других способов: разгуливая по дому в одной пижаме, высмеивая его подружек, помогая ему выполнить задания по математике. Между ними всегда присутствовало слабое эротическое напряжение, очень похожее на то, что спустя почти два десятилетия возникло между Рут и Николаем Улановым. Оставаясь одни дома, они то и дело сражались за телевизионный пульт, а в общественном бассейне, на глазах у всех, весело топили друг друга.

Ари был популярным и спортивным парнем. Рут, заучка и ботаник, мало участвовала в общественной жизни школы. У нее было неплохое тело и великолепные волосы, но нос и уши выглядели так, словно она одолжила их у взрослой девицы.

Они впервые поцеловались, когда Рут, семнадцатилетняя, все еще девственная и очень несчастная, прибежала домой после школьного бала. Парень, который ей нравился, не обратил на нее внимания. Возможно, Ари воспользовался этим. Возможно, Рут позволила ему. Он щупал ее сквозь одежду, и она один раз прикоснулась к его члену. На следующий день обоим было неловко. Замешательство воздвигло барьер между ними, а дружба сменилась отчуждением. К счастью, Ари уехал в колледж. Сводные брат и сестра встречались только на каникулах и следующим летом, после чего Рут и сама покинула дом, поступив в Университет Цинциннати. А потом у него появилась настоящая девушка. А затем у нее была первая практика.

В тот год когда Рут исполнилось двадцать один и они оба приехали домой на Хануку, она была уже более опытной. Строила ему глазки за ужином и во время семейного просмотра телевизора. После того как дом погрузился в сон, она оставила свет в своей комнате включенным, делая вид, что читает книгу. Ари тихонько постучал в дверь спальни — и это было приятно, возбуждающе и чертовки романтично.

Так продолжалось долгие годы: день или пара ночей, украдкой проведенных вместе. Конечно, при определенных усилиях их отношения могли стать глубже, но Рут была слишком занята, а Ари без колебаний затаскивал в постель других женщин, что изрядно ее нервировало.

Именно эта кармическая незавершенность мешала его забыть.

Большую часть того, что Рут знала о религии и во что верила, она почерпнула у отчима. Ортодоксальной иудейкой она точно не была, ела у друзей в гостях пиццу с мясом, а ее родной папаша неистово стучал по клавиатуре в шаббат — но после второго замужества матери эта часть ее жизни изменилась. Ари участвовал в соревнованиях по субботам, и отчим с удовольствием возил семью поболеть за сына, однако Коэны, как полагалось, не употребляли в пищу свинины. Они также старались не работать и не включать телевизор по субботам. Вера ее отчима выражалась не в почитании божества, а скорее в уважении ко всем окружающим. В сжатом виде она формулировалась одной фразой, которую обычно приписывали не иудеям: «Не делайте другим того, чего себе не пожелаете».

Учитывая некоторые свойства человеческой натуры, этот принцип нельзя было назвать научным или даже просто логическим, но в нем ощущалась гармония, и он нравился Рут.

Поначалу Рут вела себя с Ари по-детски, а потом эгоистично. Она не могла снова позволить себе эту ошибку.

После всех этих раздумий Рут приложила массу усилий, добывая в «Уолгринс» пачку презервативов. Мужчины в это время отоваривались консервами в соседнем отделе, и Рут с легким ужасом пыталась представить, как, черт возьми, станет объяснять свои действия, если они ее застукают.

«Потому что я должна это сделать».

Даже если она бы сказала «нет», Кэм мог сказать «да», и особого выбора у нее не оставалось. Рут сама поощряла его и теперь за это возненавидела. Порой не слишком приятно быть женщиной, быть уязвимой, быть одной.

Следом за Кэмом огибая помятый фургон, Рут усилием воли заставляла себя не просить о передышке. Она все больше и больше боялась показаться слабой. Схватившись за боковое зеркало машины, чтобы не потерять равновесия, женщина подняла голову и посмотрела в спину Кэму. А затем отшатнулась от пробитого черепа, прижавшегося к стеклу с той стороны и скалящего зубы в вечной ухмылке.

Ее сомнения все росли, а вместе с ними рос и этот новый стыд.

«Постарайся не думать об этом».

К сожалению, у нее болело все тело, так что не думать не получалось. А там, где не болело, все чесалось. Рут не понимала, как Кэм может каждое утро вставать и идти вперед.

«Не думай. Вот в чем фокус. Не думай».

В этом лабиринте машин приходилось постоянно принимать решения. Кэм переступил через скелет, но Рут пришлось обойти кости стороной. Затем юноша забрел в тупик из нескольких столкнувшихся машин и попятился. Рут, изрядно отставшая, решила срезать дорогу — и внезапно замерла, неверяще глядя за спину Кэма. Они почти поднялись на вершину небольшого холма. Впереди, между отвесными утесами, заросшими травой и скрюченными дубами, тянулось шоссе. Трасса просматривалась километра на полтора и с обеих сторон была забита машинами, направлявшимися на восток. Автомобили заполонили обочины, а кое-где скатились с дороги. С одного края насыпь обвалилась — Рут отчетливо видела металлически-красный земляной откос и рассыпавшуюся щебенку. Казалось, шоссе никогда не кончится. Ньюкам был прав. Им ни за что не добраться до гор меньше чем за одну-две недели, если придется бороться за каждый шаг в этой чертовой свалке.

«Не надо. Пожалуйста. Пожалуйста, прекрати думать», — мысленно взмолилась она, но холодный ужас не уходил. Пока они протискивались между двумя бамперами, Рут не могла отвести глаз от дороги. Кэм, развернувшись, столкнулся с ней — и тут раздался сухой прерывистый треск. Гремучие змеи. Кольцо мускулистых тел, агрессивных, твердо намеренных защищать свою территорию, свилось на участке шоссе впереди них. Кэм шагнул в сторону и тут же отступил под новый сердитый треск. Он явно наткнулся на новое гнездо за ближайшими машинами. Рут завертела головой, высматривая, на что бы взобраться.

Она с трудом выдавила:

— Что будем делать?

— Им нравится шоссе, — сказал Кэм. — Оно хорошо разогрелось, и тут куча потайных местечек. Наверное, нам лучше сойти с дороги и пойти по холмам, как мы обсуждали раньше.

— В Бога душу мать, это полное безумие, — выругался Ньюкам. — Вы даже не представляете, во что мы там вляпаемся.

— Я представляю. Мы пройдем.

— Мы можем сегодня же вызвать самолет!

— Они прикончат нас, как только увидят, что самолет заходит на посадку.

— Перестаньте, — вмешалась Рут. — Перестаньте ссориться.

Но голос ее был не громче шепота, и мужчины ничего не ответили, яростно сверля друг друга взглядами. Рут, дрожа, отвернулась.

Природа вокруг менялась с повышением местности. Здесь уже водились кое-какие рептилии, а ведь путники поднялись всего на двести метров над уровнем моря. Им предстояло пройти еще как минимум сто двадцать километров по этому незнакомому и смертоносному миру. Рут не хотелось подводить Кэма, но что если они сделали неправильный выбор?

Кэм уже разыскивал дорогу в обход змеиного гнезда, для лучшего обзора взобравшись на капот «тойоты». Машина, качнувшись и задев другую, пронзительно заскрипела. Но впереди тянулись километры и километры пути, а ноги Рут, натертые, покрытые мозолями и уставшие, нестерпимо ныли.

Она начала сомневаться, что им удастся дойти.