Проклятая война

18

Шесть дней спустя они стояли в трех километрах от летного поля. Кэм отошел от Рут и притаился за грядой красных скальных обломков. Оба они действовали молча. Кэм пробирался сквозь неширокий каменный лабиринт, а Рут пригнулась в паре метров сбоку от него и следила за тылом. Ньюкам протрусил мимо и занял позицию по другую сторону от Кэма.

Треугольный строй постепенно стал их привычкой и их силой. Эта фигура была максимально близка к кругу, дающему наилучший обзор местности.

Над тропой за их спинами поднималась оранжевая дымка пыли. Ветер сегодня дул порывами и рано поутру почти утих. Пройдут часы, прежде чем мелкозернистая сухая пелена уляжется, но у беглецов не было времени ждать перемены погоды. Вместо этого они высматривали другие султаны пыли.

«Никого, — подумала Рут. — Может, тут никого уже никогда и не будет».

На западе зубчатой стеной из синих теней и темных участков леса вздымалась Сьерра. Стена светлела и шла проплешинами по мере того, как горы переходили в засушливые предгорья. Беглецы думали, что большинство беженцев двинется на север или на юг вдоль этой неровной границы, а если русские войска станут их преследовать, они пойдут по тому же маршруту.

От последнего клочка зелени беглецов отделяло уже много километров. Чума стала катастрофой для этих мест. Даже травы и стойкая полынь погибли. Уцелели лишь сухие обломки и обточенные ветром корни. Несколько раз им попадались пятнавшие землю остатки травы и цветов, черные и хрупкие. На жаре насекомые вымерли, что, в свою очередь, обрекло на смерть растения и рептилий. Биосфера, лишившись баланса, разрушилась. Земля спеклась в корку и нагревала воздух до невероятных температур.

Жар вытягивал влагу из всех швов их одежды. Рут разделась до майки и трусов под пропотевшими штанами и курткой, и все равно варилась в собственном соку.

Постоянно пить воду стало делом жизни и смерти. Каждый день им требовалось больше, чем они могли унести. К счастью, путники вернулись к цивилизации. Они проходили по окраинам небольших городков с названиями вроде Чилкут и Аллилуйя Жанкшн. Шоссе 395 шло на север параллельно их маршруту и было забито заглохшими машинами и армейскими грузовиками. Беглецы добыли себе новую одежду и ботинки. Они без особого труда находили бутылки с водой и консервные банки, хотя многие припасы воняли и раздулись на солнце.

Шоссе не защищало от пыли. Красная грязь и песок волнами накатывались на асфальт, скапливались у машин и ограждения, образуя дюны и полосы. Там, где были дренажные трубы и другие препятствия, вроде заборов и подземных коммуникаций, прятались ямы. Рут один раз порезала лодыжку о замаскированный песком пожарный кран, и с тех пор путники предпочитали двигаться по бездорожью.

Они так пока и не увидели нового облака пыли. Дни стояли по большей части ветреные, и ветер уничтожал их следы — но он и помешал бы им понять, откуда поднимается пыль, потревоженная кем-то другим. Еще они постоянно беспокоились о самолетах и слежении со спутников. Можно ли заметить сверху султаны пыли, поднятой их ногами? Вокруг постоянно что-то двигалось. Огромные смерчи разгуливали по пустыне, исчезали и затем снова взмывали вверх, особенно на востоке. Беглецы надеялись, что их примут за еще один пылевой столб.

— Шшш, — прошипел Кэм.

Ньюкам знаком показал, что все чисто, затем его жест повторила Рут. Они собрались вместе в полосе тени, и Рут мысленно благословила большой обглоданный ветром валун. Подняв голову, она окинула взглядом выщербленную поверхность скалы. Здоровую руку женщина прижала к карману штанов и твердому кругляшу внутри. Она до сих пор носила с собой гравированный камень, который подобрала на первой горе. Уважение Рут к неодушевленным предметам росло — все они, что прикасались к ней, превращались в друзей или врагов.

Какая-то часть ее понимала, что это глупо. Но Рут становилась суеверной. Некоторые вещи, несомненно, кусались. Она еще долго будет помнить жесткое прикосновение пожарного крана, впившегося в ее штанину, — так не логично ли испытывать благодарность к доброжелательным объектам, вроде ее маленького камня или огромной пустынной скалы? Эта идея, обостренное чувство связи со всем вокруг приближали ее к вере настолько, насколько это вообще было в характере Рут.

Может, Бог действительно существовал. Он неощутимо присутствовал в небе и на земле, независимо от того, ошибочны или верны были религиозные доктрины. Люди предпочитали верить собственным представлениям о мире вместо того, чтобы присматриваться к нему. Они придумали племенную систему власти, игнорируя подлинные наблюдения, чтобы придать себе большую важность. До чумы самые успешные религии существовали, по сути, как теневые правительства, выходившие за рамки наций и континентов. Отцы учили своих сыновей тому, во что верили сами. А их поощряли иметь как можно больше сыновей. Неужели кто-то всерьез полагал, что католический запрет на противозачаточные средства был основан на учении Христа? Или что пренебрежительное отношение к женщинам у мусульман имело какое-то отношение к святости? Многочисленное потомство было самым быстрым способом умножить ряды верных — но все эти человеческие заблуждения не означали, что в идее высшего существа нет определенного зерна истины.

История породила сотни форм поклонения богам, а с приходом чумы наверняка появились новые религии. Почему? Несмотря на жадность и подозрительность засевшей в них первобытной обезьяны, люди могли быть умными, честными и отважными. Неужели лучшие из них действительно постигли некую связь с божественным? Рут начинала думать, что да, хотя эти чувства пока оставались неуверенными и робкими.

Земля возникла очень поздно в истории галактики и пряталась глубоко в одном из ее спиральных рукавов. Если Бог существовал, возможно, он использовал самые дальние и затерянные планеты в своем мироздании как поле для экспериментов. Все равно большинство из них были его творческими неудачами. Что Он надеялся постичь? Пределы человеческого воображения и силы?

Ее маленький камень с выцарапанными крестами из простой памятки превратился во что-то гораздо большее. Он стал талисманом. В нем присутствовала сила. Рут это чувствовала.

Камень защищал ее.

— О чем ты думаешь? — спросил Кэм.

Ньюкам смотрел на север, приложив к глазам бинокль. Рут тоже развернулась и, сощурившись, вгляделась в пустыню. Городишко Дойл представлял собой коллекцию приземистых, похожих на коробки зданий и квадратных вывесок на длинных металлических шестах: «Мобил», «Карлс Джуниор». За ним в ослепительное небо поднимались бурые холмы и хребты.

Ньюкам, пожав плечами, отдал Рут бинокль в обмен на пластиковую бутылку с минеральной водой. Она перевела взгляд с города на скудные постройки аэродрома, чувствуя надежду, смешанную с опаской. И, следовало признать, законную гордость. Мужчины начали доверять ей не меньше, чем друг другу, и она это заслужила.

Ее преображение завершилось. Рут всегда была крепкой, но сейчас она превратилась в полноценного бойца: поджарого, стойкого и в то же время чуткого. Пожалуй, даже нервного. Однако это была холодная, отстраненная нервозность, уравновешенная опытом.

Рут скользнула взглядом по ограждению летного поля и высоким зданиям.

— Выглядит неплохо, — заметила она.

И все же они выжидали, потягивая воду. Ньюкам раздал им сладости, чтобы быстро восстановить энергию, и вытащил рацию. Он не говорил — только нажал несколько раз на кнопку вызова, передав три коротких шумовых импульса. Это означало «я здесь», однако ответа не последовало, только бессмысленный белый шум.

Беглецам еще дважды удалось установить прямой контакт с повстанцами. Один раз почти на минуту, с истребителем, который транслировал автоматический ответ. Оба раза Ньюкам говорил без умолку, несмотря на опасность быть подслушанным и на то, что их координаты могли вычислить. Он использовал как много больше сленга, на случай если враг записывал передачу. Сержант, однако, никогда не давал точной информации, и пилоты тоже выражались уклончиво. Никто конкретно не называл аэродром Дойла или утро 11 июня.

— Ладно, — сказал Ньюкам. — Вы помните интервалы.

Кэм кивнул.

— Десять минут.

— Тридцать, — отозвалась Рут.

Ньюкам тронул за плечо ее, а потом Кэма, прежде чем двинулся с места. Он намеревался широким кругом обойти летное поле. Беглецы были связаны по рукам небольшим радиусом действия своего передатчика, а ретрансляционная вышка тонула в пыли. Они не знали, чего ожидать. Солдаты США не могли долго находиться под барьером, если, конечно, пилот не совершит посадку в защитном комбинезоне и с запасом кислородных баллонов. Это казалось маловероятным. Они уже полтора дня наблюдали за летным полем, не замечая никаких признаков активности, но у русских было множество способов помешать их спасителям.

Поскольку враги завладели вакциной, они могли оставить часовых в каждом аэропорту в радиусе ста километров. Или просто установить датчики движения и противопехотные мины. Конечно, для таких широкомасштабных мер потребовалось бы много горючего и оборудования. Скорей всего, захватчики не пошли бы на это. Ставки для них не настолько высоки.

К сожалению, Штаты не могли похвастаться тем же, потому что так до сих пор и не получили вакцину. Два истребителя, установившие с ними связь, были не единственными самолетами, в которых Ньюкам признал своих. Четыре дня назад над горами пронеслась тройка F/A-18 «Супершершень». Вчера с юго-запада появился подбитый бомбардировщик, но два Мига набросились на него и расстреляли.

Союзники пытались прикрыть их и направить врага по ложному следу. Беглецы порядком изумились, услышав очередные переговоры по радио: человек со слабым передатчиком утверждал, что он Ньюкам, а его собеседник с более сильным сигналом направлял его к точке рандеву в Карсон-Сити. Слабая передача все равно была сильнее, чем сигнал их рации, так что перехватить ее было легче, а Карсон-Сити находился в ста километрах от Дойла — в том направлении, куда они свернули бы, если бы двинулись на юг вместо севера. Это был ловкий трюк, и Рут оценила их помощь… однако все это время другие люди жертвовали жизнями ради нее.

Более масштабные бои проходили в Йосемити и дальше к югу. Русские перевозили остатки своего населения в Калифорнию. В этом были и минусы, и плюсы. С одной стороны, враг поглощен защитой своих самолетов от американских и канадских перехватчиков, с другой, захватчики становились все сильнее и укреплялись все лучше.

Штаты не могли достойно ответить на вражеский удар. Огромная часть национальной авиации сгинула вместе с Лидвиллом — а уцелевшие самолеты на сотни километров вокруг превратились в бесполезные груды алюминия, пластика и резины. ЭМИ сжег электронику даже ниже барьера, где ВВС США добывали запчасти и компьютеры.

Согласно оценкам, переданным по радио, русские уже высадили десятки тысяч солдат и гражданских. Ожидалось еще больше. Если говорить откровенно, цифры зашкаливали. Каждый день появлялись все новые и новые самолеты, поскольку русские перевезли вакцину за океан. Они освободили от других заданий всех пилотов и инженеров, чтобы мародерствовать ниже барьера и поднимать в воздух самолеты с Ближнего Востока и со своей родины.

Рут не сомневалась, что их крошечная группа не сможет долго опережать захватчиков. Русским надо было расширять территорию хотя бы для того, чтобы усилить оборону и захватить новые пищевые ресурсы. Они найдут ее.

Нанотехнолог все еще держала гранату вместе с базой данных и спала, положив то и другое под голову.

Еще ее беспокоила рука: правильно ли срастается кость? Как они узнают, что пора снимать вонючий, истрепавшийся гипс? Мужчины без особых проблем могли соорудить шину, но их мнения по поводу того, когда Рут сможет расстаться со своим стеклопластиковым панцирем, расходились. Она честно рассказала им все. Объяснила, что докторов в Лидвилле тревожила плотность ее костей и что перелом может срастаться очень долго. Рука все еще болела, и это не сулило ничего хорошего.

— Как у него дела? — шепнула Рут.

Кэм не ответил. Ей поручили следить за тылом, но ее самообладания хватало лишь на то, чтобы не повернуться и не посмотреть, как там Ньюкам. Это входило в обязанности Кэма — наблюдать за местностью и за летным полем на случай, если Ньюкам обнаружит какую-то опасность. Поверхность земли здесь была обманчива. На первый взгляд пустыня сливалась в одно большое красное пятно, однако плоские участки при ближайшем рассмотрении оказывались совсем не плоскими, как беглецы убедились на собственном опыте. Равнину усеивали незаметные ямы, овраги и глыбы камня.

Рут переспросила:

— Эй, ты меня слышишь?

— Он в порядке.

Пытаясь разглядеть, что происходит, ученая слишком сильно высунулась из-за валуна, и солнце блеснуло на ее очках — однако Кэм на нее не смотрел. Из рации раздавался треск помех. По ребрам тек горячий пот.

«Ты злишься на меня», — подумала Рут.

Теперь, когда они спали бок о бок, между ними то и дело пробегали электрические искры. Несмотря на усталость, Рут не раз чувствовала волнение. Им все еще было не до романтики: покрытые грязью, переполненные адреналином, они постоянно ждали появления насекомых или вражеских солдат. Это сексуальное напряжение сводило с ума.

Они старались почаще оставаться наедине. Хорошим предлогом были поиски пищи или краткий отдых, пока Ньюкам разведывал, что впереди. Тогда они снова целовались и осторожно касались друг друга. Рут нравилось прижиматься к Кэму, несмотря на их громоздкое снаряжение. Ночами она подумывала о большем. По крайней мере, можно было задействовать руки. Стоило ли мимолетное удовольствие того, чтобы подхватить техночуму? Нет. И все же Рут понимала, что одежда — очень ненадежная преграда. В голове постоянно крутилось: «Если я спущу штаны, а он снимет перчатку…»

Две ночи назад, пока Кэм спал, она попыталась мастурбировать, но без малейшего успеха — грубая перчатка бессмысленно терлась о ткань джинсов.

— Помни наш сигнал, — напутствовал ее Кэм, протягивая бинокль.

— Будь осторожен, — ответила Рут.

Похоже, он решил ограничиться этим. Бросив рюкзак рядом с рюкзаком Ньюкама, Кэм быстро похромал прочь. Юноша свернул налево, чтобы на пару с сержантом взять летное поле в клещи.

Рут прижала мятную жвачку языком к зубам и опустила здоровую руку на бедро, снова ощутив под пальцами рваные брюки и круглый камень в кармане. Надо застать Кэма врасплох. Так бы она поступила раньше, в прошлой жизни — воспользовалась бы своим шансом поразвлечься и расслабиться. Они могли умереть в любую минуту.

Кэм слился с равниной, оставив после себя лишь оседающую пыль. Горизонт дрожал от жары. Рут вертела головой — теперь, когда она осталась одна в укрытии, надо было сохранять обзор на триста шестьдесят градусов, — но поймала себя на том, что по большей части глядит в ту сторону, куда ушел Кэм. Женщина угрюмо улыбнулась.

«Ты вовсе не влюблена в него», — подумала она.

Небо содрогнулось до того, как ее тридцать минут истекли. Реактивные истребители тремя наконечниками стрел вынырнули с северо-востока, летя почти над самой землей. Одна группа отличалась от двух других. Рут научилась узнавать двойной вертикальный след F-35, но третья группа состояла из остроносых, невиданных ею прежде машин с узкими обтекаемыми крыльями. Это было неважно. Рут ощутила, как сердце сжалось от восторга — и новой тревоги.

Самолеты не замедлили ход. Они пронеслись мимо и врезались в небо над Сьеррой, ведя прерывистую передачу: «Отель Янки, Браво Квебек. Отель Янки, Браво Квебек. Джордж, ответьте. Это Дятел-шесть».

Рут, открыв рот, уставилась в гремящую высоту. На секунду ей пришла в голову дикая мысль вскочить на валун и позвать Кэма и Ньюкама, может, выстрелить из пистолета. Однако не было гарантии, что кроме них троих тут никого нет. Она не могла пойти на риск и выдать их. Следовало самой принять решение. Простой код соответствовал тому, что говорил ей Ньюкам.

— Это Голдман, прошу подтверждения, прошу подтверждения, — выдохнула Рут в рацию.

Согнувшись, она подхватила свой рюкзак и рюкзаки мужчин. Затем пустыня вновь содрогнулась. Горы за ее спиной загудели от грохота и движения, окутавшись рваными вихрями дымовых столбов и огня, — ракеты и самолеты.

Ей ответил тот же голос, хотя истребители вступили в бой.

— Принято, Джордж, вас заберут через пятнадцать минут. Повторяю, вас заберут через пятнадцать минут.

Повстанцы ударили в полную силу. Невозможно было спрятать самолет над низинами Невады, так что они бросили свои резервы вперед, как таран, расчищая пространство между вражескими позициями и взлетными полосами Дойла.

Рут поспешила к аэродрому, сжимая в руке пистолет и тихо шипящую рацию. Она бежала под рев самолетов и грохот дальних разрывов. Небо над горами расчертил дымный след, но, собрав всю волю в кулак, женщина сумела повернуться спиной к происходящему и продолжить бег.

В пустынной дымке возник человек с винтовкой.

«Пожалуйста, нет», — мысленно взмолилась она, высвобождая руку с пистолетом.

Это был Ньюкам.

— Что ты делаешь?! — проорал сержант, переводя взгляд с нее на горы.

Рут посмотрела туда же. Воздушный бой был стремительным и беспощадным, и сейчас явственно разделился на два сражения — яркие искры и дым.

— Где Кэм? — спросила она, задыхаясь. — Самолет за нами. Через двенадцать минут. Нам надо выйти на летное поле.

Ньюкам забрал у нее рацию и просто зашагал прочь, не взяв ни свой рюкзак, ни рюкзак Кэма.

— Мы не можем все испортить. Нанотех у тебя, так?

— Я не брошу Кэма!

— Нанотех у тебя? — повторил сержант. — Он увидит нас на поле. Идем. Проклятье, идем же! Нет смысла носиться кругами и искать его. Мы можем потерять друг друга и упустить самолет!

Рут кивнула, но даже на бегу не могла избавиться от нелогичного, бессмысленного чувства. Она и не представляла, как сильно привязалась к нему. Она обманывала себя, притворяясь, что ее отношения с Кэмом были чисто физическими, случайными, да какими угодно. Если бы речь шла всего лишь о теплом теле, ей бы следовало выбрать Ньюкама.

Из горячей дымки наверху, намного раньше, чем ей хотелось, вынырнул другой самолет. Он был меньше и медлительней своих собратьев. Истребители тоже шли очень низко, но этот держался в нескольких метрах от поверхности, то и дело ныряя и качая крыльями, словно трюкач первых дней авиации. Жужжание его мотора очень отличалось от пронзительного визга реактивных самолетов. Это была маленькая курносая «Сессна».

Ньюкам врезался в проволочную изгородь и, выругавшись, яростно ее затряс.

— Проклятье!

До летного поля оставалась сотня метров, и прохода не было. Сержант мог легко перелезть через забор, но Рут мешала раненая рука.

Женщина снова оглянулась на голую землю и скалы.

«Что если Кэм побежал обратно к укрытию, чтобы найти меня?» — крутилось у нее в голове. Хотелось закричать: «Где ты?!»

Ньюкам протащил ее сорок метров до ворот. Прижав дуло винтовки к замку, сержант выстрелил, и они помчались между двух алюминиевых ангаров. «Сессна» с жужжанием вырвалась на открытое пространство впереди, но вдруг снова набрала высоту.

— Подождите, подождите, мы здесь! — проревел Ньюкам в рацию.

Затем они миновали ангары и увидели, что взлетные полосы засыпало песком. Пустыня уже давно вновь присвоила себе это поле, так же, как похоронила под собой шоссе. Самолет, сделав петлю, вернулся, и Рут мельком увидела под его днищем черные полозья. Конечно. Повстанцы поняли, чего ожидать, по фотографиям со спутника. Первый заход был только для того, чтобы присмотреться.

— Держись сзади, — велел ей Ньюкам.

Возможно, он опасался взрыва и осколков, если самолет разобьется при посадке.

Белая «Сессна» подпрыгнула на полосе, подбросив вверх песок. Ньюкам кричал и махал руками, пока самолет разворачивался, занимая взлетную позицию, — но смотрел при этом за плечо Рут. Женщина обернулась и увидела позади Кэма. Она прижала руку к груди, словно для того, чтобы удержать вспыхнувшее там теплое чувство.

— Я же тебе говорил, — сказал Ньюкам. — Шевелись!

Она не послушалась. Ей хотелось помочь Кэму, но тот замахал рукой, так что она развернулась и побежала. Дверца самолета была открыта. Рут попыталась с помощью Ньюкама забраться внутрь. Какой-то мужчина высунулся из кабины и схватил ее за куртку.

Рут подняла голову.

— Спасибо…

В его лице было что-то не так. Повязка. Он не надел защитный костюм или хотя бы противогаз. Рут заглянула в кабину. В пилотском кресле сидел второй мужчина с точно такой же повязкой. Нет. Первый человек закрыл белым марлевым прямоугольником правый глаз, а у второго был закрыт левый. В остальном летчики выглядели невредимыми и даже опрятными. Новые комплекты формы. У обоих были короткоствольные автоматы.

Рут начала протискиваться назад мимо Ньюкама, но сержант был сильнее. Второй мужчина крикнул:

— Скорей, скорей!

— Давай, Рут! — прокричал Ньюкам.

Она полезла внутрь вопреки подсознательной тревоге. Может, все в порядке. Человек в кабине опустил автомат, а первый мужчина протянул руку, чтобы помочь Ньюкаму и Кэму. Никого больше на борту не было. Чем меньше груза, тем больше дальность полета. Даже в тощем ковре виднелись дыры там, где убрали ряды сидений.

Рут села в одно из немногих оставшихся кресел. Кэм тяжело плюхнулся рядом с ней. Ньюкам уселся у них за спиной. Первый военный захлопнул дверцу.

— Пристегните ремни, — приказал он, ныряя в кабину.

Пилот уже набирал скорость. Самолет подскакивал на дюнах, и Рут почувствовала, как грудь ее заполняет знакомая холодная тяжесть, словно клубок змей. Она забыла. Долгие месяцы, проведенные на космической станции, выработали у нее страх перед замкнутыми пространствами. Дребезжащая кабина казалась смертельной ловушкой. А затем они поднялись в воздух.

— Что случилось с их глазами? — спросила Рут у Кэма, в основном для того, чтобы быть поближе к нему.

Раны пилотов выглядели слишком симметричными. Это наводило на мысль, что люди поранили себя сами. Зачем?

Кэм, все еще не пришедший в себя, только пожал плечами. Затем он развернулся к Ньюкаму и ткнул пальцем себе в лицо.

— Атомные бомбы, — тихо сказал солдат. — Они боятся, что сбросят новые бомбы. Вспышка. Если они потеряют только один глаз, то еще смогут посадить самолет.

«Боже мой», — подумала Рут, борясь с клаустрофобией.

Она прижалась очками к окну, словно хотела вырваться наружу, но воздух за исцарапанным плексигласом превратился в мешанину гибнущих вдалеке истребителей и пылающих горных вершин.