Привкус хрома

004 СУТРА БОЛИ

Акутагава вернулся домой в пять часов утра. Он бесшумно прошёл на кухню, включил кофеварку и достал аптечку из подвесного шкафа. Рассвело еще час назад, и теперь рыжий солнечный свет пробивался косыми лучами сквозь жалюзи, исполосовывая кухню на яркие, разорванные куски пространства. Акутагава сел за стол и открыл аптечку. Надрезал первую рану скальпелем и достал пинцетом застрявшую дробь. Кровь стекла по его ноге на белый кафель. Та же кухня, тот же солнечный свет, та же алая кровь — тёплая и липкая; но во всем этом присутствовал въевшийся отпечаток пустоты. Закипела кофеварка, но он не стал наливать себе кофе. Вместо него Акутагава достал банку пшеничного пива из холодильника оставляя за собой кровавые следы на полу. Он хорошо знал эту пустоту — она всегда проявлялась от соприкосновения со смертью, делая окружающий мир чужеродным, обрывая с ним связи; с ней все ощущалось немым, выцветшим, безжизненным. Даже физическая боль была иной, будто бы существуя отдельно от тела. Вот он делал очередной надрез и залезал пинцетом в рану, и острая боль вспыхивала с жаром где-то под столом, а не внутри самой ноги. Акутагава залпом выпил треть банки пива. Кевин сейчас лежит в морозильной камере, и его глупая ухмылка на посиневших губах покрывается тонкой коростой инея. Вчера он еще был, сегодня его уже нет. Жизнь, такая и комплексная и сложная, обрывается так же легко, как рвутся обычные нити. Акутагава обработал раны, зашил их и перебинтовался. Допил пиво и прошёл в спальню. Алиса умиротворенно сопела в постели. Он поцеловал ее и лёг рядом, отчужденно вглядываясь в белый потолок. Когда-нибудь небо обрушится и на него самого. Но будет ли он к этому готов?..

Ему снился пляж Камакура, куда он в детстве ездил на велосипеде купаться. Была пасмурная погода, и изморось пощипывала прохладными прикосновениями кожу. Возле воды, спинной к нему, стоял его отец, но Акутагава чувствовал, что это лишь фигура, пустая оболочка, и не хотел к нему подходить. Отец наклонился и вытащил из воды глиняную чашку с разбитой ручкой. Приливы волн обмывали его оголенные белые ступни. Отец зачерпнул воду из моря и обернулся к нему.

— Ты помнишь? — спросил он, выливая воду в рассыпчатый пляжный песок. На его плоском, гладком лице была только узкая полоска рта.

Акутагава проснулся в три часа дня. Сон, долгий и вязкий, оставил после себя ощущения тревоги и усталости. Он потянулся за стаканом воды на прикроватной тумбочке и сделал несколько глотков, задумчиво любуясь искрящимися переливами света на поверхности воды. Ему вспомнился отрывок из «Сутра сердца», который любил повторял его отец: пустота есть форма, и форма есть пустота; нет пустоты помимо формы, и нет формы помимо пустоты. Акутагава, сколько бы он ни пытался в детстве размышлять над этими словами, не мог уловить их смысл, а отец наотрез отказывался ему что-либо объяснять.

— Это сутра сердца, и ее важно прочувствовать своим сердцем, — говорил ему отец, хмурясь. — Я мог бы тебе разжевать ее, но это бы тебе ничего не дало. То, что ты чувствуешь, и то, что ты понимаешь, существует в разных плоскостях восприятия. Иногда одно важнее другого. Здесь важно именно чувство, внутренняя интуиция — то, что даст тебе ответ без слов.

— Ты тоже самое говоришь про хлопок одной ладонью. Но это все не имеет смысла. Какие-то абсурдные загадки, которые произносят монахи с умудренным видом, чтобы навести на себя спеси.

— Это учение, а не загадки. Когда-нибудь ты это познаешь.

Но Акутагава не хотел ждать озарения и во время очередного посещения буддистского храма выпытал у одного из монахов объяснение «Сутры сердца». Ответ оказался куда проще, чем он себе надумывал в бесплодных размышлениях.

— Что есть для тебя тяван? — спросил монах.

— Пиала для чайной церемонии, — тут же ответил Акутагава, готовясь к какому-то смысловому подвоху.

— Верно. Для всех людей тяван — это пиала. Сосуд для жидкости. Такова его форма в нашем восприятии, когда мы используем этот предмет по назначению. Но сам тяван не является для себя тяваном, это просто кусок глины со смесями, которому мы придали форму и обожгли в печи. Он пуст от самого себя или чего-либо, присущего себе. Поэтому его истинная форма — это пустота. И сама пустота — это его форма. Понимаешь ли ты это, молодой человек?

— Так просто? — удивился Акутагава. — Это ведь логика.

— Просто понять определение, но не прочувствовать. Теперь тебе его надо применить по отношению к своему Я.

— Вот как, — задумался Акутагава, но решил отложить целостное осознание на потом, когда он окажется наедине с собой. — Спасибо, учитель. В таком случае может быть ответите еще на один вопрос?

— Спрашивай, любознательный ум, — с участием ответил монах.

— Что означает хлопок одной ладонью?

Монах достал из-за пазухи палку и ударил его по голове — сильно, но без страсти.

— Вот, что это такое.

— Спасибо учитель, — поклонился Акутагава, сдержав боль.

Удар не навел его на просветление, но зато он сумел глубже понять «Сутру сердца». А теперь, по прошествии стольких лет, и прочувствовать. Жизнь и все то, что люди под ней поднимали, было формой, но сама жизнь была пуста от самой себя. Кевин ничего не обретал и не терял. Акутагава встал с постели, оделся и сходил умыться. На кухне за обеденным столом сидел Акира с тарелкой хлопьев и портативной приставкой.

— Ты почему не в школе? — спросил Акутагава, заходя на кухню. Алиса оставила для него обед — рис терияки и ломтики моркови.

— Сегодня суббота, — ответил Акира, пряча приставку под стол, но продолжая усердно играть. — Я уроки попозже сделаю, мама разрешила поиграть.

Акутагава разогрел обед в микроволновой печи и сел напротив Акиры.

— Как ты думаешь, что такое хлопок одной ладонью?

— Что? — удивился Акира, ставя игру на паузу. — Это же просто, — он громко хлопнул себя по ноге. — Вот, одной рукой.

— Это хлопок по ноге, нужно не задействовать тело и окружающие предметы. Только ладонь.

— Тогда не знаю, — Акира переключился обратно на игру. — В чем разгадка?

— Я сам не знаю.

Поступил запрос по кохлеарной связи от кого-то из корпорации, Акутагава прислонил пальцы к виску и разрешил доступ.

«Добрый день, вас беспокоит служба по работе с людьми корпорации «Ханзо». Сочувствуем утрате вашего отдела. Господин Ясубицу просил передать вам лично, что мы уже решили все организационные вопросы и назначили похороны на пятницу, о чем позже сообщим в рассылке писем на электронную почту и заодно доведем до личного состава в устной форме через начальников отделений».

— Мама, кстати, просила передать, что ушла в магазин с тетей Кэтрин, — вспомнил Акира.

«Хорошо, спасибо»

Акутагава молча кивнул, зажимая между бамбуковыми палочками кусок курицы и ломая его пополам.

Ясубицу стоял, опираясь на трость, возле патологоанатомического стола. Его правая половица лица была перевязана бинтами, а конечности едва поддавались контролю, словно часть нервных импульсов просто терялась — последствия перенесённой электрошоковой травмы нейроинтерфейса и остановки сердца. Врачи запретили ему подниматься с постели, но он не мог позволить себе лежать без дела, особенно в такое сложное для корпорации время; время, которое стремительно просачивалось сквозь пальцы. Вон закончил осмотр тела на столе и застегнул на его спине брезентовый мешок, закрывая торчавший наружу позвоночник.

— Это Джейсон, — сказал Вон, снимая одноразовые перчатки в крови. — У него был позывной «ностальгия», отличался способностью лучше всех работать с чужой памятью, но в остальном был не особо эффективен. Судя по расплавленным контактам в спине, он уже находился на грани, когда решил покончить с собой. Слишком долго использовал лиминал, — Вон подошёл к столу, где лежала маска така. — Интересно вот что. Эта маска была присоединена к его нейроинтерфейсу через оптическое волокно и имела встроенные репитеры. Мы тестировали различные способы усиления охвата лиминала, но пришли к выводу, что это невозможно из-за некоторых технических ограничений. Поэтому, скорее всего, репитер использовался для чего-то иного, например — для приема сигнала извне, а не усиления собственного.

— Думаешь, что им кто-то управлял?

— Не исключено. Технология, конечно, довольно грубая и кустарная, я бы сделал лучше, но справляться со своей задачей она могла.

— Ясно. А что насчёт остальных? К чему нам готовиться?

— Я же уже говорил, разве ты забыл? — озлобленно ухмыльнулся Вон, вспоминая вторжение в его квартиру. — Пора готовиться к смерти. Джейсон должен был использоваться в целях саботажа, отдельных убийств и добычи информации. Он был боевой единицей лишь наполовину — и посмотри, что он смог сделать с вами и федералам, — говорил он с откровенным самодовольством, будто восхищаясь результатом своего проекта. — Остальные удивят вас еще больше...

— У меня складывается впечатление, что тебе не дорога собственная жизнь, — двусмысленно произнёс Ясубицу.

— Нет, я просто думаю, что лучше им позволить сделать то, чего они хотят, и не ввязываться в открытое противостояние. Я занимался их тренировкой и прекрасно знаю их возможности. Если они захотят, то вся корпорация утонет в крови. Этого до сих пор не произошло только потому, что в их планы, видимо, сама корпорация не входит. Но все может измениться, если вы...

— Я буду ждать отчёт по всем членам группировки «Мугэн» сегодня до шести вечера, — прервал его Ясубицу. — И по поводу проекта «прометей»: ты уже подготовил тело?

— В процессе. Прошло уже три года, нужно его слегка освежить и протестировать. Мои люди сейчас как раз занимаются этим.

— Оно должно быть готово в ближайшее время.

— Ты мне не командир. Будет готово, когда мы с ним закончим.

— Это приказ Кэндзо, — сказал Ясубицу. В этот момент у него дернулась левая нога и он припал на колено, ударяя тростью по столу. Вон, довольно улыбаясь, смотрел на его сверху. Он бы мог провести точечную калибровку центральной нервной системы и исправить спонтанные мышечные сокращения, вызванные деполяризацией мотонейрона, но ему хотелось, чтобы Ясубицу хотя бы пару дней провёл с ощущением полной беспомощности.

— Зря ты думаешь, что мы не в одной лодке, — Ясубицу с трудом поднялся на ноги и прислонился боком к стене, чувствуя, что его кренит в сторону.

«СБОЙ ВЕСТИБУЛЯРНОГО АППАРАТА. ДЕЛЕЙ ДИНАМИЧЕСКИХ СИГНАЛОВ РЕЦЕПТОРОВ РАВНОВЕСИЯ СОСТАВЛЯЕТ НОЛЬ ВОСЕМЬ МИЛЕСЕКУНД. НЕОБХОДИМА КАЛИБРОВКА АНАЛИЗАТОРА»

— Я так не думаю. Просто ты мне не нравишься.

— Личная неприязнь не должна мешать общей цели, ты ведь тоже профессионал и должен это понимать. Нам нужно сплотиться перед лицом общей угрозы. Они ведь... — Ясубицу подавился подступившей слюной: его снова тошнило. — Они и до тебя доберутся. Ты их создатель, думаю, им будет интересно узнать побольше о своих... Возможностях...

— О, поверь. Они знают о них лучше меня.

...Кристофер выстрелил в голову Тоби. Лазерные точки на его груди дернулись и обратились в залп пуль. Он упал рядом, выдыхая с хриплым свистом последний воздух. В глазах помутилось от боли; ощущение было такое, словно по груди разом ударили десятки молотов. Изо рта заструилась кровь. Кристофер закрыл глаза, думая о неубранной постели дома. Все, чего он хотел — это просто уснуть.

Акутагава закончил писать главу и какое-то время сидел, потуплено таращась в белое свечение монитора. Он думал о предсмертных словах Кевина, о том, что в последние мгновения своей жизни он мечтал об обещанном отдыхе — только и всего. Ни сожалений, ни страхов, ни воспоминаний. Он был подобен тростинке плывущей на поверхности реки, и теперь река поглотила его. Акутагава перечитал последнюю строчку: «Все, чего он хотел — это просто уснуть».

Поступил звонок по кохлеарной связи от Ясубицу.

«Добрый вечер. Есть срочный разговор. За тобой заедет мой личный водитель через тридцать минут»

«Хорошо»

Акутагава сохранил текстовый файл и достал пачку сигарет. Пока Алисы не было дома можно позволить себе роскошь курения в комнате. Он щелкнул зажигалкой...

...И Эвелин прикурила сигарету, пошатываясь от пяти шотов водки. Мимо прошли два человека в хромированных крольчих масках. В полумраке коридора, освещаемого только полосками тусклых золотых светодиодных ламп, маска юба на лице мужчины казалась еще более устрашающей: глубокие борозды морщин жадно впитывали в себя свет и выглядели как золотистые шрамы. Со стороны танцплощадки доносился гул смешавшихся звуков, словно громыхая где-то под водой — глухо и тихо.

— Не могу перестать смотреть на твою маску, такая красота, — сказала Эвелин, игриво проводя рукой по груди мужчины. — Как же меня заводит, когда у человека есть эсте-т-тический вкус, ты просто не представляешь.

— В пространстве садизма я тоже эстет.

— О боже... Ты такой... Странный, — Эвелин спрыснула от смеха. — Здесь обычно никого интересного, я тут постоянно бываю... Одно и то же... Знаешь, типа, клерки приходят с работы и хотят пор-р-азвлечься, выместить злобу на женщине... Но это так скучно! Они ничего не знают об искусстве садизма! Они бьют тебя, словно пытаются проучить ребёнка!..

— Мой мастер учил меня бить так, чтобы не задумываться о причиняемой боли. Но я зашёл дальше. Я представляю причиняемую боль и наслаждаюсь ею, в точности зная, как она звучит.

— Ох, у меня аж мурашки по телу пробежали... А скажи, как звучит самая сладкая боль?

— Это невозможно описать. Но когда ты поймёшь, что не можешь больше слышать новую боль, ты откроешь для себя идеальных слух. А с ним и придет боль за пределами того, что доступно обычному восприятию. Итог ее совокупности.

— Ничего себе, целая философия, — Эвелин глубоко затянулась сигаретой, пытаясь осознать все сказанное ее партнером. — Этому тебя твой мастер научил? Кем он был?

— Моим отцом, — без тени эмоции в голосе ответил Юба. — Он был больным человеком.

— А ты передашь мне это знание? Я хочу... Я не могу... У меня все снизу сжимается, как только я д-думаю об этом... — простонала Эвелин, поправляя свою маску ягнёнка с нежным велюровым ворсом.

— Если будешь достаточно послушной, — сказал Юба и сжал между пальцев опалённый край ее сигареты. Эвелин завороженно наблюдал, как плавится, смешиваясь с пеплом и кровью, кожа на пальцах, но при этом его рука даже не дрогнула. — Пойдём, — позвал он и свернул за угол...

...Где располагались за шторками приватные столы для тех, кому нужно было уединиться от чужих глаз. Гейша придержала шторку, Акутагава зашёл внутрь и сел на татами. Играла традиционная японская музыка: грустный и красивый фольклор, срывавшийся со струн кото. Ясубицу задумчиво смотрел в панорамное окно с видом на искрящиеся в вечерней синеве небоскребы. Где-то там, вдалеке, можно было разглядеть даже тонувшее в небе здание корпорации «Ханзо» в девяносто три этажа высотой.

— Я не встаю, иначе могу упасть. Не восстановился еще до конца, — сказал Ясубицу. — Спасибо, что приехал.

— Конечно, — кивнул Акутагава и махнул рукой гейше, чтобы та оставила их. Она поклонилась и ушла. — Что случилось? Это кто-то из «Мугэна»?

— Да. Мы вчера взяли одного. Точнее, убили.

— Радует, что они хотя бы не бессмертны.

— Это точно. Но дерутся они как демоны. Будто бы попадаешь в сон из которого нет выхода, — Ясубицу отпил ледяной сакэ из чаши. — Не знаю, голодный ли ты, но я заказал нам по сету фирменных сашими, так что ты будешь обязан их попробовать — вкуснее только на родине. Сакэ подадут вместе с ними.

— Спасибо, не откажусь, — улыбнулся Акутагава.

— И да, сочувствую насчёт Кевина. Мне искренне жаль. Я не принимал его слабоволие в плане зависимости, но в остальном он был достойным человеком и надежным сотрудником. Не ожидал, что все так обернётся.

— Перед смертью, кстати, он вспомнил твои слова. То, как ты учил нас на тренировках делать выбор в ситуации или, или... Это было поразительно. Он не колебался в своём выборе ни на мгновение.

— Я встречал много людей, которые понимали путь, но только единицы — которые его проживали. А он ведь еще и гайдзин.

Гейша вернулась с подносом сашими и плавными движениями расставила их на столе. От ее кожи пахло душистым цветочным мылом. Она налила сакэ для Акутагавы, пополнила пиалу Ясубицу и, оставив на столе бутылку, вышла за штору, предварительно низко поклонившись.

— Ты ведь меня не просто так вызвал? — Акутагава прервал возникшее молчание.

— Да. Но давай для начала поедим.

Ясубицу подхватил бамбуковыми палочками сашими с лососем и окунул...

...Голову Эвелин в наполненную ванную. Когда из-под воды пошли пузыри и она начала брыкаться ногами, пытаясь вырваться, Юба посмотрел на наручные часы и засёк время. Сначала утопающий понемногу заглатывает воду, что помогает ему уменьшить желание сделать вдох. Одиннадцать секунд. Потом происходит неконтролируемый глубокий вдох, но из-за спазма мускулатуры гортани вода не попадает в легкие. Девятнадцать секунд. Он продержал ее еще три секунды и вытащил из воды, чтобы она не потеряла сознание. Эвелин закашляла, выплевывая воду, и он наотмашь ударил ее по лицу.

— О боже, — Эвелин сжалась на полу, мокрые волосы облепили ее лицо. — Меня... Меня однажды изнасиловали на парковке, но даже там... Насильник, когда я пыталась защититься, не бил меня так сильно... Как будто парализовало половицу лица... Как же хорошо...

— Это только прелюдия. Надо тебя подготовить к настоящей боли. К идеальному слуху.

— Мне кажется, я не выдержу... Скажи, ты здесь часто бываешь? Я могу взять твой номер? Страничку? Хоть что-нибудь, пожалуйста?.. — остервенело спрашивала Эвелин, улыбаясь. Из-под ее маски проступили слезы. — Ты мне нужен...

— Если оправдаешь мои ожидания, — сказал Юба. — Теперь, когда я приблизительно понял твой предел, приступим к основному акту.

Эвелин смотрела на него с пола умоляющими глазами, ожидая дальнейших действий. Он поднял руку — и комната опустела, превратившись в оголенный серый куб без дверей и мебели. Она огляделась отупленными от возбуждения и алкоголя глазами, не понимая, что произошло.

— Как это?..

— Время здесь течёт иначе. Пока в реальности проходит минута, здесь проходит день. Поэтому у нас будет достаточно времени поразвлечься.

— Это какая-то виртуальная реальность?..

— Не совсем. Это альтернативная реальность. Ты ощутишь все, что я с тобой сделаю, в полной мере.

Посреди комнаты возникли стальные дыбы. Юба положил на них Эвелин лицом вниз, толстые веревки вырвались из пола и туго обвили ее конечности. В его руке возник охотничий нож — она заметила, как блеснуло широкое острое лезвие возле ее туловища и скрылось за спиной.

— Мне нужны от тебя протоколы шифрования ячейки «Ханзо», — сказал он и сделал глубокий разрез вдоль всего ее позвоночника. — К счастью, здесь ты не умрешь от кровопотери, так что этот недостаток не будет нам мешать.

Эвелин закричала. Ее возбуждение сменилось на ужас. Он распорол ей спину и сделал поперечные надрезы на краях, превращая кожу на спине в своеобразные шторки. С потолка упали, звеня, цепи с крюками.

— Я не знаю никаких протоколов! — завизжала Эвелин, пытаясь изогнуть голову.

— Посмотрим, как быстро ты сумеешь вспомнить.

Он взял цепь и проткнул первым крюком спину. Эвелин вцепилась зубами в губы, прокусывая их до крови. Во рту возник солоноватый...

...Привкус соевого соуса, который Акутагава заел кусочком маринованного имбиря. Ясубицу пополнил свою пиалу очередной порцией сакэ.

— Так о чем ты хотел поговорить?

— Да, — Ясубицу залпом выпил весь сакэ, — в общем, произошла огромная ошибка. На задании по уничтожению нарколаборатории вы убрали старшего сына лидера корпорации «Харвест». Никто не знал, что он как-то замешан в этом деле. Никто. Просто совпадение обстоятельств, которые привели к ужасающим последствиям. Никаких доказательств о его причастности у нас нет — то ли их люди, то ли Ягути подчистили все досконально. Сегодня утром к нам пришло обращение напрямую от Йохана Болдсена, он требует, чтобы виновные в гибели его сына совершили харакири. Понимаешь? Он, — Ясубицу ударил по столу, скалясь от злости. Его правое плечо задергалось в судорогах. — Ебаный гайдзин! Требует! Харакири! Сука!..

— Я так понимаю, что это условие необходимо для предотвращения глобального конфликта? — уточнил Акутагава.

— Все так... В настоящее время наша корпорация и без этого находится в довольно уязвимом положении, поэтому Кэндзо вынужден был согласиться... Мне тяжело об этом говорить. Ты не заслуживаешь подобного. Этот сукин сын, его сынок, сдох как дворовая собака, а теперь они требуют расплаты за его выбор... Я до сих пор не могу это все целиком осознать…

— Понимаю.

— Нет, не понимаешь. Не надо строить из себя героя, — Ясубицу закурил сигарету и посмотрел в окно. Там, в отражении его покрасневшего, наполовину забинтованного лица, он увидел бессилие...

...Граничащее с помешательством — Эвелин достигла своего предела. Юба бросил щипцы на пол и приподнял ее голову за подбородок. Из пустой впадины рта, искривлённой в бессмысленной ухмылке, текла вязкая кровь. Она рассказала ему всю информацию еще три дня — или же минуты — назад, но он не мог остановить себя. Эвелин слишком хорошо держалась. Она даже смогла пережить полную трансформацию в «кровавого орла»; пришлось, правда, вколоть ей несколько доз адреналина для поддержания сердцебиения и немного скорректировать болевые ощущения, но результат все равно впечатлял. Он сделал несколько шагов назад и громко хлопнул в ладоши. Стены, потолок и пол стали зеркальными.

— Посмотри, разве это не прекрасно?

Эвелин приподняла голову и посмотрела в своё отражение. Из ее распоротой спины торчали обломанные вдоль позвоночника рёбра, напоминая кровавые костяные крылья.

— Таковая твоя сутра боли.

Она нечленораздельно промычала, пуская кровавую слюну изо рта. В ее глазах стояла пустота.

— И сейчас ты услышишь абсолютную боль.

Юба поднял руку — и с потолка посыпалась соль. Эвелин взвизгнула, и ее тело забилось в бешеной тряске. Он еще никогда не слышал такого острого, пронзительного крика. Вдруг она резко замерла. Все было кончено.

Лиминал развеялся. Эвелин лежала на полу в луже мочи. Юба перевернул ее ногой и посмотрел на ее молодое, нежное лицо искаженное от боли и ужаса. Согнувшись над ней, он протянул руку и опустил ее веки, закрывая глаза в темноте...

...Сомкнувшейся в загустевшей вечерней синеве за окном. Акутагава сразу знал свой ответ: в ситуации или, или, всегда выбирай смерть. Но все никак не мог его сказать. Его рот будто бы онемел.

— Я, конечно, не буду заставлять тебя идти на самопожертвование, — сказал Ясубицу. — Поэтому предлагаю тебе два пути. Первый, ты сегодня же уедешь куда-нибудь очень далеко со своей семьей и будешь скрываться до конца своей жизни. Никто из нашего отдела тебя за это не осудит, но и не сможет никак помочь. Ты и твоя семья просто должны будут исчезнуть. Только помни, что «Харвест» имеет много глаз и длинные руки. Они будут искать вас. Второй, мы снимем с твоего мозга нейрокарту, грубо говоря копию мозга и перенесём ее в биомеханическое тело, которое создавалось специально для Дадзая. Мы хотели… Это был проект, который должен был вернуть его к жизни, но его нейоркарта из-за возраста оказалась непригодной. С твоей должно быть иначе. Это не будет похоже на воскрешение, ты — тот человек, который сидит сейчас за одним столом со мной — исчезнешь безвозвратно; но зато появишься другой ты, твоя полная оцифрованная копия… Если, конечно, все получится, потому что это будет наш первый опыт подобного переноса…

— Я бы в любом случае выбрал смерть.

— Я знаю, — вздохнул Ясубицу, смотря в глаза Акутагаве. — И от этого мне еще больнее. Таких людей, как ты, почти не осталось.

Накладные ногти из слоновьего бивня продолжали перебирать струны кото и с каждой звонкой нотой Акутагава чувствовал, как в его сердце одна за другой рвутся нити.