Престол Немедии

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

Как, в сущности, просто устроен человек! Дайте ему теплую комнату, сухую одежду, хорошо приготовленное жаркое и стаканчик подогретого вина – и он уже доволен собой, окружающими, своей страной, ее правителем и налогами. Он уже готов простить ближнему свои обиды, отдать старые долги и даже дать в долг сам. Он благодушно прислушается к горячим проповедям святых подвижников, призывающих к миру и любви. Он равнодушно отвернется от бунтарей и смутьянов, обличающих власть. Словом, легко и приятно иметь дело с подобным человеком!

Сезия, хозяйка дома, куда Ринга привела своих спутников – немолодая уже женщина с простым добрым лицом – казалось, ничуть не удивилась появлению столь странных гостей в неурочное время, а тотчас захлопотала, стараясь устроить их получше. Вскоре все получили возможность переодеться и подкрепиться. Серклу, которому после всего происшедшего стало совсем худо, предоставили спальню хозяйки, где он лежал на мягких перинах, непрерывно стеная и охая. Ингода терпеливо выслушивала его жалобы и поила его с ложечки целебным отваром из запасов Сезии. Ильма, поняв, что ее никто бросать не собирается – по крайней мере, сейчас – сразу успокоилась, и теперь крепко спала на кровати сына хозяйки, того самого мальчика, что увез карету. Внизу остались Ринга, Конан и Мораддин, которым было о чем поговорить после разлуки. Около пылающего очага приютился незнакомец, кутающийся в заботливо накинутый Сезией на его худые плечи плед и потягивающий слегка разбавленное теплое вино с какими-то пряностями.

Ринга устроилась с ногами в широком кресле, невесть как попавшем в этот дом, явно принадлежащий лавочнику или владельцу ремесленной мастерской. Почти утонувшая в обширном платье хозяйки, девушка-гуль выглядела особенно хрупкой и юной. Казалось невозможным, что именно она недавно сражалась наравне с мужчинами и бестрепетно вонзала клинок в чужую плоть. Перед Рингой стояли две чаши. В одной было вино, в другой – что-то темное и густое. Конан решил не гадать, откуда взялось содержимое второй чаши.

Мораддин сидел рядом, явно наслаждаясь теплом и покоем после тюремной камеры. Одежда, предоставленная полугному Сезией, была ему велика, ладони спрятались в слишком длинных рукавах, а штаны пришлось подогнуть, словно какому-нибудь рыбаку. Однако туранец даже сейчас держался с таким достоинством, что Конану даже не пришло в голову подтрунить над другом. Ему самому хозяйская одежда была маловата, и полотняная куртка угрожающе трещала по швам при каждом движении киммерийца.

Какое-то время все сидели молча, прислушиваясь к шуму дождя за окном и чувствуя, как приятная нега разливается по согревшемуся телу. Первым заговорил Конан, которому надоело общее безмолвие.

– Ринга, а где хозяин дома? – поинтересовался варвар, движимый не заснувшей даже сейчас осторожностью.

– Перед тобой, – невозмутимо ответила девушка. – Этот дом мой. Купила когда-то специально для таких случаев, – рабирийка усмехнулась. – Всегда полезно иметь тайное убежище, где можно кого-нибудь спрятать или скрыться самой. Дом записан на имя Сезии, так что найти меня здесь довольно трудно.

– А эта Сезия? – понизив голос, вновь спросил Конан. – Она нас не выдаст?

– Сезия – одна из моих самых доверенных людей, – пояснила Ринга. – Я вырастила ее, когда умерли ее родители, и Сезия предана мне как никто. Недавно скончался ее муж, и, кроме меня и сына, у Сезии никого нет.

Конан невольно бросил взгляд на кухню, где в чане мыла посуду домоправительница Ринги. Ее волосы уже покрывала первая седина, а руки были изборождены морщинами, говорившими о возрасте лучше, чем моложавое ясное лицо. Странно было слышать, что эту женщину вырастила девушка, по виду годившаяся ей в дочери. Видимо, Мораддин подумал о том же, потому что внезапно сказал:

– Ринга, а каково это – видеть, как стареют и умирают твои друзья?

Рабирийка ответила не сразу, глядя в огонь, отсветы которого плясали в ее загадочных желтых глазах.

– Поначалу страшно, потом привыкаешь, – наконец, заговорила девушка. – Наверно, из-за этого гули не хотят жить рядом с людьми. Это ведь ложь, что мы можем питаться лишь человеческой кровью. Нам все равно, чья кровь – людей или животных, – Ринга спокойно отхлебнула из чаши темную жидкость. – Но видеть, как те, с кем ты вырос, уходят на Серые Равнины, а ты остаешься молодым – от этого можно сойти с ума или вообразить себя бессмертным. А мы, гули, стареем не так, как вы – долгие годы. Мы долго сохраняем внешнюю юность, зато потом сгораем быстро, словно тонкая восковая свеча, – рабирийка грустно усмехнулась и добавила: – Главное – никого не любить. Тогда не будет больно видеть исход их жизни.

– Ты очень одинока, Ринга? – тихо спросил Мораддин. Девушка опустила голову, не желая встречаться с умным и понимающим взглядом черных глаз полугнома. Потом сердито встряхнула распущенными волосами и со стуком поставила чашу на стол.

– Можно подумать, у нас других забот нет, только обсуждать всякие глупости! – резко сказала рабирийка. – Лучше расскажи, что с тобой было в тюрьме. Нам необходимо знать, какие тебе предъявили обвинения.

Теперь это была прежняя Ринга – собранная, властная и решительная, словно натянутая тетива боевого лука.

– Предъявили? – поднял брови Мораддин. – Скорее уж, сообщили. Мне сказали, что я убил этого барона Вольденского по заданию каких-то заговорщиков из клана бедняжки королевы. Я, конечно, пытался объяснить, что приехал в Бельверус несколько дней назад и никого здесь не знаю, тем более всяких заговорщиков, что шел я вовсе не к барону, а к его служанке – но этим господам, по-видимому, было глубоко плевать на истину и здравый смысл. Они требовали от меня какие-то имена, грозили пытками и вообще вели себя крайне грубо. Я, правда, поставил на место одного чересчур зарвавшегося стражника – но после этого на меня надели кандалы… – полугном невольно потер запястья.

– Да, в кандалах много не навоюешь, – со знанием дела сказал Конан. – Помню, на твоем руднике они мне здорово натерли ноги. Ты же мне их самолично тогда и надел.

– Ну, к чему старое вспоминать, – слегка смутился Мораддин.

– Похоже, в Бельверусе просто помешались на заговорах, – скривила губы Ринга. – Готовы вздернуть кого угодно, лишь бы доказать, что сами к этому не причастны. Трусливые безумцы!

– Ах, как ты права, уважаемая госпожа! – неожиданно раздался голос незнакомца, о присутствии которого все уже успели забыть. – Они обвинили в участии в заговоре даже меня – доктора философии, обладателя диплома Тарантийского Университета, сочинителя трактата «Экспликация природы небесных тел» и наставника молодежи в Университете Бельверуса! – с видно было, что незнакомец перечислил свои заслуги не для того, чтобы похвастаться перед слушателями, а чтобы они глубже оценили несправедливость судей Каземата.

– Ты – доктор? – оживился Конан. – Слушай, у меня вот тут прыщ вскочил, я и думаю – а вдруг болезнь какую дурную подхватил? Может, посоветуешь чего? – и варвар энергично поднялся с места с намерением продемонстрировать незнакомцу этот самый прыщ.

– Э, молодой человек, ты меня не так понял, – растерялся тот. – Я вовсе не лекарь, я доктор философии. Я пользую не тело, но разум человека!

– Ну, с разумом-то у меня все в порядке, – пробурчал Конан. – А вот прыщ…

– Кстати, простите великодушно, но я еще не представился. Мое имя Бебедор, доктор философии, почетный член Немедийского общества магистров науки, – товарищ Мораддина поднялся и церемонно поклонился, словно на официальном приеме.

– Магистров? – подозрительно переспросил Конан. – Колдовством занимаетесь?

– Мы?! – оскорбился доктор Бебедор. – Наше общество стоит сугубо на натуралистических позициях. Мы не признаем наличия в природе так называемой магии, также как и вмешательства божественных и демонических сил.

– Ну-ну, – протянул варвар. – Жаль только, демоны об этом не знают.

– Послушай, Мораддин, – заговорила Ринга, – ты сорвал наш план и подверг всех большой опасности из-за этого человека – так хоть объясни, почему. Хотя я лично против тебя, уважаемый мэтр, ничего не имею, – и девушка очаровательно улыбнулась Бебедору, не смогшему не улыбнуться ей в ответ.

– Я объясню, – спокойно проговорил полугном. – Доктору предлагали признать во мне одного из заговорщиков, обещая за это отмену смертной казни. А доктор отказался.

Все замолчали – подобное благородство вызывало уважение даже у варвара.

– Так что, сами понимаете, я не мог бросить уважаемого Бебедора, когда мне представился случай бежать, – продолжил Мораддин. – У меня, понимаете ли, слабость к порядочным людям.

– А к нам у тебя нет слабости? – недовольно произнес варвар. – Мы едва не распростились с жизнью из-за твоей прихоти!

– Это не прихоть, – холодно сказал Мораддин, взглянув в глаза Конану – и киммериец замолчал, поняв, что эту тему лучше не обсуждать, для его же собственного блага.

– Хоть бы спасибо сказал, нелюдь несчастный, – пробормотал словно бы про себя Конан.

– У нас в Туране не говорят спасибо человеку, спасшему тебе жизнь, – невозмутимо сообщил Мораддин. – Слова здесь бессильны. Просто твоя жизнь отныне принадлежит твоему спасителю, вот и все.

– Мне ужасно неприятно оттого, что из-за меня вы подверглись такому риску, – взволнованно произнес Бебедор. – Право, спасение одинокого старика не стоит ваших юных жизней. Теперь я навеки ваш должник!

Тут даже Конан махнул рукой – как можно сердиться на человека, одержимого демоном мягкосердечности?

– А что нового у вас? – многозначительно поинтересовался Мораддин, меняя тему беседы.

Ринга покачала головой и незаметно кивнула в сторону доктора философии, протянувшего худые руки к огню.

– Можете говорить при мэтре Бебедоре. Я ему доверяю, – твердо произнес полугном.

Ринга вздохнула, Конан пожал плечами – но спорить с туранцем никто не решился.

– Проклятая девчонка оказалась мальчишкой, и ее, то есть его, увели, – мрачно сообщил варвар главную новость.

Мораддин вопросительно поднял брови, и Ринга кратко рассказала полугному о событиях последних дней.

– Значит, это был наследник трона? – без всякого удивления повторил Мораддин. – Что ж, я догадывался о чем-то подобном.

– И не сказал мне? – возмутился Конан, чувствуя себя оскорбленным оттого, что, как оказалось, он единственный попался на удочку Ринги.

– Это была не моя тайна, – развел руками туранец.

– Кто же все-таки похитил ребенка? – задумчиво протянула Ринга. – Судя по всему, во дворце он не объявился. Может, это действительно были те самые заговорщики, в чьи ряды едва не записали нашего Мораддина?

– Ох, уж эти заговорщики! – вмешался мэтр Бебедор. – Вместо того, чтобы изучать науки или, на худой конец, искусства, молодые люди закрывают лица черными платками, собираются в каких-то подозрительных местах и толкуют о том, о чем не имеют ни малейшего понятия в силу их молодости и отменной глупости! Мой племянник, знаете ли, тоже этим увлекся. Мнит себя спасителем отечества и пыжится – а сам даже не способен дать определение сущности мирового эфира! – философ осуждающе покачал головой, приглашая остальных присоединиться к его негодованию.

– Так я могу твоего племянника научить, – проявил любезность варвар. – Я эту сущность по запаху определяю. К примеру, хороший эль пахнет совсем… – тут Конан увидел устремленные на него взгляды присутствующих и несколько смущенно пробормотал: – Разве эфир – не выпивка? А я думал, это что-то вроде туранского керзаза…

На лице доктора Бебедора был написан истинный ужас, которого на нем не было даже во время драки у Каземата – видимо, мэтр впервые встретил более неосведомленного в философии человека, чем его племянник, и это поразило его в самое сердце.

– Послушай, мэтр Бебедор, а как давно твой племянник связался с заговорщиками? – словно невзначай поинтересовалась Ринга, но по ее заблестевшим глазам было видно, что девушке пришла в голову какая-то мысль.

– Совсем недавно. До этого Ревенд был вполне приличным юношей, – сокрушенно вздохнул философ. – Учился в Университете Бельверуса, и неплохо. А теперь и учебу забросил. Говорит, не время заниматься образованием, когда король разваливает страну! Явно племянник попал под чье-то дурное влияние – каких-нибудь прощелыг-эвдемонистов! – горячо воскликнул мэтр. – Совершенно, знаете ли, ложная теория! Я еще могу согласиться с некоторыми утверждениями гедонизма, но…

– Прости, мэтр, а с кем встречается твой племянник? – вежливо перебила доктора Ринга. – Какие у них планы?

– Ревенд мне что-то говорил, да я не прислушивался, – отмахнулся Бебедор. – Все это детские игры, и ничего более. Хотя есть среди них и вполне взрослые приличные люди, дворянского сословия. О чем они думают, позволяя мальчикам рассуждать на такие темы? – внезапно философ побледнел и встревожено взглянул на собеседников: – Но вы ведь не донесете на Ревенда? Он, конечно, глупый мальчишка, но я не могу допустить, чтобы ему отрубили за это голову. Перед смертью мой брат просил меня позаботиться о сыне, и я хотел бы оправдать его доверие. В Каземате я ни словом не упомянул о моем племяннике – как я понял, эти звери не будут разбираться, кто настоящий преступник.

– Успокойся, уважаемый доктор, – улыбнулся Мораддин. – Ты забыл, что за нами самими охотится стража.

– Да, действительно, – смутился Бебедор. – Прошу великодушно простить.

– Мэтр, нам необходимо поговорить с твоим племянником, – с нажимом сказала Ринга. – В одном Ревенд прав – в столице действительно творится что-то неладное, и мы пытаемся в этом разобраться. Быть может, твой воспитанник сумеет помочь нам в этом.

– Мне бы не хотелось, чтобы мальчик занимался такими делами, – вздохнул доктор философии. – Гораздо больше пользы для юношества приносит учеба, чем участие в политике. Но моим спасителям я отказать никак не могу… Я завтра же пойду домой и попрошу Ревенда встретиться с вами.

– Мэтр Бебедор, тебе нельзя идти домой, – терпеливо проговорила девушка. – После твоего побега из Каземата в доме тебя наверняка ожидает стража.

– Да, наверно, – расстроено произнес философ. – Я как-то не подумал об этом. А что же делать?

– Я пошлю Трима, и он приведет твоего племянника сюда, – решила Ринга. – Тем более, что ему тоже грозит опасность. Ревенда вполне могут арестовать как твоего сообщника.

– Какое ужасное время! – посетовал Бебедор. – Ученый, вместо того, чтобы заниматься изысканиями, вынужден сбегать из тюрьмы и прятаться, точно какой-нибудь разбойник!

Ринга грациозно поднялась с кресла и по-кошачьи потянулась всем телом.

– Вы как хотите, месьоры, а я иду спать, – сообщила рабирийка. – Сами знаете, в моем возрасте такие эскапады даются нелегко, – и, рассмеявшись, девушка легко выбежала из комнаты.

– В ее возрасте? – недоуменно покрутил головой Бебедор. – Не сочтите вопрос бестактным, но сколько же госпоже лет?

– Я думаю, около сотни, – серьезно ответил Конан и, подумав, добавил: – Ну, может быть, девяносто восемь.

– Но это же невозможно! – вскричал доктор с пылом. – Согласно законам естествознания, человек не может выглядеть столь юно в подобном возрасте!

– То – человек, а то – вампир-гуль, – пояснил варвар.

– Но… вампиров не бывает, – как-то по-детски жалобно сказал философ.

– А ты спроси об этом Рингу, – хмыкнул киммериец.

Доктор Бебедор растерянно взглянул на Мораддина – но тот лишь развел руками: мол, я тебя очень уважаю, но против истины не попрешь. Недоверие не лице доктора сменилось печалью, и он вышел, что-то расстроено бормоча про себя о конфликте между какими-то номиналистами и реалистами. Конан тоже поднялся, намереваясь найти свободную кровать и хорошенько вздремнуть до утра.

– Послушай, Конан, – остановил его Мораддин. – Это, конечно, не важно, но мне хотелось бы знать… Серкл сказал мне, что мой побег стоит тысячу золотых талеров. Откуда у вас такие деньги?

– Не тысяча, а шестьсот, – поправил Конан и невольно ухмыльнулся. – Часть насобирала Ринга, продав свои драгоценности, а остальное достал я.

– Ограбил кого-нибудь? – мигом расстраиваясь вздохнул туранец.

– Сразу тебе ограбил! – оскорбился киммериец. – Я продал свой лотос.

– Лотос? – резко переспросил Мораддин. – Откуда… Ты украл лотос в Дэлираме?! – полугном даже стукнул кулаком по столу в гневе от своей догадки.

– Не украл, а спас от бессмысленного уничтожения, – поправил друга Конан. – И, как видишь, правильно сделал.

Лицо Мораддина залила краска.

– О Эрлик, думал ли я, что доживу до такого позора! – воскликнул полугном. – Своим спасением я обязан проданным женским украшениям и украденному порошку лотоса!

– С тобой не поймешь, что для тебя позор, а что нет, – пробурчал Конан. – Я бы на твоем месте не ломался.

– Ты не понимаешь, – печально сказал бывший гвардеец. – Туранский воин считает себя опозоренным, если женщина будет продавать из-за него свои вещи или если он воспользуется краденым. Теперь моя честь погибла, – и Мораддин в отчаянии отвернулся.

Конан поглядел на своего друга и недоуменно пожал могучими плечами.

– Охота людям мучиться, – пробормотал варвар. – Сначала насочиняли себе запретов, а потом беспокоятся, как бы их не преступить. Как, все-таки, удобно быть киммерийцем!

Ночью дождь прекратился, и под утро Бельверус затянуло плотным белесым туманом. Солнце отчаянно трудилось, прокладывая себе дорогу сквозь белую пелену – и, наконец, торжественно засияло в чистом, словно вымытом дождем голубом небе.

Трудолюбивая Сезия поднялась спозаранку, чтобы успеть приготовить завтрак для ночных гостей. Ингода молча спустилась на кухню и принялась помогать хозяйке. Ильма, напротив, первым делом занялась приведением в порядок себя и своего платья, весьма пострадавшего после вчерашнего приключения. Мораддин и мэтр Бебедор беседовали на ученые темы, сидя у очага. Серкл, уже оправившийся от потрясения, обретался рядом, делая попытки вставить в их разговор очередную байку из тюремной жизни. Конан, не мудрствуя лукаво, просто отсыпался в ожидании, когда позовут трапезничать. Ринга ушла куда-то с самого утра, и на все вопросы о ней Сезия лишь улыбалась и разводила руками – мол, сами знаете, госпожа Ринга как ветер, на одном месте не сидит…

Рабирийка вернулась к обеду. Оказывается, она ходила в город разузнать последние слухи. Там уже активно обсуждался ночной побег из Каземата. Говорили, что сбежали чуть ли не десять узников во главе с самой королевой, что помогали им наемники-головорезы, количество которых колебалось от двадцати до ста в зависимости от воображения рассказчика. Погоня будто бы результатов не дала, поскольку беглецы на быстрых, как ветер, конях умчались в сторону Офира, чья грязная лапа, без сомнения, и организовала эту авантюру, каковая является просто плевком в лицо Немедии. Теперь король, конечно же, объявит войну этим наглецам, считающим, что соседи без офирцев в своих делах не разберутся. Так что можно чистить дедовское оружие и готовиться к рекрутскому набору, а цены на соль снова взлетят.

В Канцелярии, куда рискнула зайти рабирийка, проявили гораздо большую осведомленность. Как выяснилось, сбежали из Каземата неизвестный иноземец, хладнокровно вырезавший всю семью почтенного дворянина, друга самого короля, и один из самых отъявленных смутьянов, выдававший себя за какого-то ученого. Снаружи их ожидал могучий человек варварского обличья, который без труда порубил половину стражников, дав возможность скрыться своим сообщникам.

Канцелярия шумела и возмущалась наглостью бунтовщиков. Были приняты крутые, хотя и несколько запоздалые меры. Приказы об аресте и смертные приговоры раздавались направо и налево. Стражники во главе с офицером, упустившие беглецов, уже находились на пути к Немедийским горам, где им предстояло охранять каторжников в самых глубоких и сырых шахтах. Караулы в Каземате удвоили, надзирателей сменили, а королеву лишили возможности получать с воли даже нитки для вышивания.

К вечеру Трим привел в дом Сезии еще одного гостя. Это был весьма молодой человек, которому явно еще не исполнилось двадцати лет, чего он, видимо, очень стеснялся. Юноша был высокий и худой, с длинными руками и крупными ногами, и при этом напоминал большого неуклюжего щенка. Лицо его, нежное и румяное, как у девушки, чем-то напоминало лицо мэтра Бебедора.

– Дядюшка! – взволнованно закричал гость, бросаясь к философу и заключая его в объятия. – Как я счастлив видеть тебя вновь на свободе! Я так беспокоился за тебя!

– Позвольте представить вам моего племянника Ревенда, – сказал Бебедор, выпутавшись из рук юноши. – Этим людям, Ревенд, твой дядя обязан своей свободой и, если не ошибаюсь, жизнью.

Юноша обвел всех присутствующих – а присутствовали при этом Ринга, Конан и Мораддин – взглядом больших светлых глаз и прижал руки к сердцу.

– Вы благородные люди, месьоры, – срывающимся голосом заговорил Ревенд. – Но знайте: спасая мэтра Бебедора, вы спасали один из лучших умов Немедии, продвинувших нашу философию на сотню лиг вперед!

– Если меня поймают, эта мысль очень скрасит мои последние мгновения на эшафоте, – не слишком вежливо пробормотал Конан.

– Ревенд, эти господа нуждаются в одной услуге, которую ты можешь им оказать, – начал было философ.

– Для твоих спасителей я готов на все! – горячо вскричал юноша, и его глаза загорелись опасным блеском энтузиазма.

– Ну, так много они не требуют, – успокоил Бебедор. – Им всего лишь надо, чтобы ты свел их со своими друзьями… Ну, ты понимаешь, о каких друзьях я говорю. Ты знаешь, я не одобрял и не одобряю твоих увлечений, но на этот раз ты можешь не считаться с моим мнением.

Лицо Ревенда покрылось жарким румянцем, брови сдвинулись, а кулаки сжались.

– Дядюшка! – срывающимся голосом заговорил юноша. – Я очень уважаю тебя, но эту просьбу я не выполню никогда! Как ты можешь просить своего племянника совершить предательство! Что сказал бы мой отец…

– Да оставь ты в покое моего бедного брата, – поморщился Бебедор и вздохнул. – Госпожа Ринга, прошу тебя, объясни этому глупому мальчишке, для чего вам понадобилось встречаться с его не более умными друзьями.

– Конечно, мэтр, – кивнула девушка.

Конан со скучающим видом отвернулся. Подобные сосунки, изъясняющиеся сплошь восклицаниями и поминутно краснеющие, наводили на него одну тоску. Сам он не был таким даже в пору ранней юности, а в Киммерии, между прочим, юность обычно заканчивается лет в четырнадцать.

Ринга что-то мягко и настойчиво втолковывала Ревенду, напоминая умелого наездника, объезжающего молодого жеребчика. Вскоре глаза юноши перестали метать молнии, кулаки разжались, и лицо приняло спокойное выражение, что с ним, по-видимому, случалось нечасто.

– Конечно, госпожа Ринга, мой долг – помочь вам, – согласился юноша. – Мы, как и вы, печемся лишь о благе Немедии, и здесь наши интересы пересекаются. Мои друзья будут в восторге оттого, что я привел таких знающих людей и… – Ревенд с уважением посмотрел на Конана, – таких хороших бойцов.

– Как же, стану я драться за твоих приятелей-заговорщиков, держи карман шире, – пробормотал Конан в сторону.

Тут в комнату легкой походкой вошла Ильма. Увидев новое лицо мужского пола, она быстрым движением поправила прическу, на которую потратила половину дня, и с кокетливой улыбкой прошла мимо юноши, повиливая округлыми бедрами. Но Ревенд, занятый своей важной миссией посредника между двумя тайными обществами, не обратил на присутствие девушки никакого внимания. Ильма разочарованно пожала плечами и подошла к Бебедору. Философ тут же отвернулся от племянника и засуетился, пододвигая девушке стул и усаживая ее поближе к очагу.

– Как хорошо, что вы прислали за мной именно сегодня, – возбужденно говорил Ревенд. – Завтра мы встречаемся в доме одного из наших людей, чтобы обсудить дальнейшие действия. Туда-то я вас и приведу! – юноша сиял, словно он только что придумал удачный план сражения.

– Пойдете только вы с Конаном, – сказала Ринга, посмотрев на Мораддина. – Думаю, мне не стоит туда соваться. Если я встречу там знакомого – могут быть неприятности. Я ведь всегда слыла сторонницей Нимеда, и мое появление в стане недовольных королем может насторожить их, – добавила девушка, понизив голос, чтобы ее не услышал племянник философа.

– Месьор Конан и месьор Мораддин? – обрадовался Ревенд, глядя на них так, словно они были его братьями, потерянными десять лет назад и вновь обретенными. – Конечно, наши будут рады вам! – при этом юноша невольно повернулся к Конану, видимо, не будучи уверен, что его друзья будут рады принять какого-то коротышку с лицом заурядного чиновника. Потом Ревенду пришла в голову еще одна мысль:

– А, может, мы возьмем с собой дядю? Он представит вас как своих спасителей, это внушит к вам большое доверие. Мэтра Бебедора все уважают… Дядюшка, ты пойдешь с нами?

– Что?.. А… Да… Не знаю… – рассеянно ответил философ, который в этот момент объяснял Ильме, каким образом в гностицизме решается проблема дуализма. Ильма старательно кивала.

– Я думаю, мэтр не откажется сопровождать Конана и Мораддина, – улыбнулась Ринга.

– Да, конечно, – нетерпеливо отмахнулся Бебедор и перешел к учению об эманации, вдохновляемый взмахом длинных ресниц Ильмы.

Из кухни выглянуло круглое распаренное лицо Сезии.

– Ужинать! – позвала она, добродушно улыбаясь.

Уже знакомые с непревзойденным умением Сезии готовить, гости не заставили себя упрашивать. В комнате остался один Ревенд, растерянно озирающийся вокруг и не знающий, что ему делать. Из кухни вышла Ингода и, увидев топчущегося на месте юношу, улыбнулась.

– Что же ты стоишь? – сказала она. – Ужин стынет.

– Но… меня не приглашали, и вообще… – промямлил Ревенд. Немногословная Ингода подошла и просто взяла его за руку.

– Ужин стынет, – повторила девушка, и племянник философа покорно пошел за ней, ведомый за руку, словно нерадивый ребенок терпеливой матерью.