Престол Немедии

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

Вздохнув, варвар перелез через парапет галереи и мягко спрыгнул во внутренний дворик, прямо на клумбу смутно белеющих цветов. Мораддин последовал за ним. Конан обошел дворик, ударившись в темноте об угол каменной скамейки и ругнувшись сквозь зубы. Окна первого этажа были закрыты тяжелыми ставнями, скрепленными прочными цепочками. Зато полугном обнаружил дверь, скрытую за каким-то благоухающим иноземным деревцем – правда, тоже надежно запертую.

– Кром! – разочарованно пробормотал Конан. – Они что, никогда ничего не забывают запереть?!

Неожиданно с балкона послышалось громкое сопение, шорох и звук, сильно напоминающий царапанье деревянных ножен об камень. Северянин и полугном быстро отступили к стене дома, укрывшись за посаженными там невысокими, но раскидистыми деревьями. Сопение прекратилось, зато раздался треск и невнятное восклицание – это человек спрыгнул с балкона, но не так удачно, как Конан, и угодил прямиком в обрамляющие клумбу колючие кусты. Затем ночной гость принялся шумно выдираться из сплетения веток, попутно обсуждая сам с собой неприятную перспективу покупки нового плаща. Киммерийцу казалось, что все обитатели дома давно должны были проснуться.

– Дернул Сет неумеху-новичка лезть именно сюда и именно сегодня! – недовольно пробормотал Конан.

– Это не вор, – шепнул в ответ Мораддин.

Действительно, когда незнакомец выбрался из кустов и ступил на залитую лунным светом дорожку, стала видна вышитая куртка из дорогого сукна, высокие сапоги из тонкой кожи, заблестели драгоценные камни на рукояти меча – на обычного вора этот человек не был похож. Он нетерпеливо огляделся, пригладил волосы и процедил:

– Ну, где эта проклятая баба, разрази ее Митра!

Словно в ответ на его слова послышался скрежет отодвигаемого засова, и из двери, примеченной Мораддином, во двор вышла женщина. Светильник, который она держала в руке, позволял рассмотреть ее тщательно продуманный наряд и сложную прическу, что, впрочем, не могло скрыть ни ее весьма почтенного для девицы возраста, ни того, насколько скупа была природа, наделяя ее привлекательностью.

Раздраженное и сердитое выражение лица молодого человека как по команде сменилось нежной восторженностью.

– О, Кларион! Как ты прекрасна! – произнес он, явно переигрывая.

– Все для тебя, Энеро, любовь моя! – прошептала Кларион, томно сжимая светильник.

Конан и Мораддин нерешительно переглянулись. Эта парочка грозила им здорово помешать. Дворик был небольшой, и долго оставаться незамеченными они не могли, а если девица кликнет слуг, то выбраться отсюда будет сложно. В голове Конана молниеносно созрел план.

– Беру на себя парня, а ты – его подружку, – прошептал киммериец.

– И что мне с ней делать? – недоуменно спросил Мораддин.

– Приставь ей кинжал к горлу, и пусть покажет, где они наследника прячут, – терпеливо разъяснил Конан.

– Я тебе что, мясник – на беззащитную девушку с кинжалом бросаться? – недовольно пробормотал полугном.

– Ладно, подойди к ней, поклонись и вежливенько попроси проводить тебя к сыну короля! – яростно зашипел варвар.

Тем временем дела влюбленной пары успешно продвигались. Светильник стоял на земле, девица, блаженно закрыв глаза, пребывала в объятиях своего кавалера, который расписывал ей свою неземную любовь, не забыв при этом запустить руку в вырез ее платья. Конан уже напрягся для прыжка – и в это мгновение дверь, через которую недавно вышла Кларион, с треском распахнулась, и во двор выбежал сам граф Корнелиус собственной персоной, в длинной белой ночной рубашке, но зато с мечом.

– Что здесь происходит? – загремел он, поддерживая подол своего одеяния. – Как ты посмел явиться сюда, щенок?!

Энеро с похвальной торопливостью отскочил на порядочное расстояние от своей возлюбленной, которая лихорадочно натягивала на плечи сползшее платье.

– Я… я лишь беседовал с твоей достойной дочерью, граф… – забормотал молодой человек, понимая, что ему не поверят, и судорожно оглядываясь в поисках пути отступления.

– Ты посягнул на честь моей семьи! – бушевал Корнелиус. – Знаешь, что бывает с теми, кто оскорбил графа Корнелиуса?!

По изменившемуся лицу Энеро было ясно, что он знает.

– Папочка! – завизжала Кларион. – Не убивай его! Я его люблю!

– Дура! – огрызнулся граф на дочь. – Если б я убивал всех, кого ты любила, на городском кладбище уже не было бы места.

Услышав это, молодой человек несколько воспрял духом.

– Достойный граф, я нисколько не хотел… – залепетал он, напряженно придумывая себе оправдание.

– Ясное дело, не хотел! Кто ее такую захочет?! – заорал Корнелиус. – На деньги мои посягнул, молокосос! Вот я тебе башку-то сейчас проломлю, отучу на приданое моей дочери зариться!

Конан даже хмыкнул в восхищении – с достойного графа слетела вся аристократическая спесь, и он выражал свои чувства, как простой лавочник.

– Не надо, папочка! – заломила руки Кларион. – Он меня любит!

– Вот и просил бы твоей руки, как положено! – рявкнул граф. – А раз пробрался в мой дом, как вор – пусть получает сполна!

– Я и не думал об этом! – взвыл Энеро. – Это она меня сюда затащила! Свидание при луне ей понадобилось! Она меня еще и на поединок с тобой, граф, подбивала, – мстительно взглянув на девицу, добавил кавалер.

Кларион зарыдала в голос, оплакивая предательство возлюбленного. В доме замелькали отблески свечей, послышались встревоженные голоса. Во двор, зевая, выбрался Агритас – в отличие от отца, одетый.

– Чего шумите? – вопросил он и, обежав взглядом всех присутствующих, понимающе хмыкнул и обратился к графу: – Папа, тебе не надоело? Позволь, наконец, сестрице избавиться от так надоевшей ей девственности!

– Наглец! – истерически вскрикнула Кларион.

– Убирайся отсюда, сопляк, а то до утра будешь пудрой сестры синяки замазывать! – зарычал окончательно взбешенный Корнелиус.

– Агритас, твой отец хочет меня искалечить! – умоляюще вскричал Энеро, простирая руки к другу.

– Какое совпадение – меня тоже! – доверительно сообщил сын графа.

Из-за плеча Агритаса выглянуло бледное женское лицо.

– Нел, умоляю тебя, успокойся. Агри и Клари больше не будут, – жалобно забормотала графиня единственную фразу, с помощью которой она осмеливалась возражать мужу последние двадцать пять лет.

– А, и ты здесь! – воскликнул Корнелиус. – Вот, полюбуйся! Если бы я знал, каких детей ты мне родишь – я бы собственноручно задушил жреца, проводившего нашу брачную церемонию!

– Мамочка, папа опять не позволяет мне выйти замуж! – заплакала Кларион.

Дворик быстро наполнялся народом. Из дома выскакивали заспанные полуодетые слуги, не понимающие, что случилось. Граф бранился, графиня нервно комкала в руках носовой платок, Кларион рыдала, Агритас хохотал, Энеро пятился от наступающего на него оскорбленного главы семейства, слуги шумели, а Конан от души наслаждался этой сценой. Тут он почувствовал, как Мораддин ощутимо ткнул его в бок и указал куда-то рукой. Взглянув туда, Конан увидел малыша в ночной рубашонке, грызущего ногти и с интересом наблюдающего за действиями взрослых. Варвар тотчас узнал королевского сына.

– Забираем ребенка и уходим через дом, – быстро сказал киммериец. Мораддин кивнул, и оба друга, незамеченные в общей суматохе, проскользнули к мальчику. Конан намеревался просто схватить принца и зажать ему рот, чтобы ребенок криком не выдал их, но полугном оттеснил северянина и наклонился к малышу.

– Пойдем с нами, дружок, – ласково сказал он. – Тебя ждут тетя Ильма и тетя Ринга.

Мальчик посмотрел на Мораддина, перевел взгляд на Конана, набрал в легкие побольше воздуха и завизжал.

– Не хочу с вами! – надрывался он, топая босыми ногами. – Здесь мне каждый день дают миндальное пирожное! И никто меня не ругает!

Тоненький визг принца перекрыл гомон, стоящий во дворике. Граф мигом забыл о соблазнителе дочери и ринулся к ребенку, с которым связывал все честолюбивые мечты. Конан закинул отчаянно отбивающегося мальчика на плечо и, оттолкнув с дороги какую-то служанку, кинулся в дом.

– Взять их! Во что бы то ни стало! – орал где-то позади граф.

Поднявшись по узкой витой лестнице на второй этаж, Конан бросился бежать по анфиладе комнат, моля про себя Митру, чтобы он привел его к выходу из графского особняка. За спиной варвар услышал звон клинков – это Мораддин схватился с догнавшими его телохранителями Корнелиуса. К месту драки подбегали еще слуги, вооруженные чем попало и подгоняемые окриками хозяина дома. Конан неуверенно остановился. Бросить полугнома он не мог, драться с ребенком на руках – тоже, а оставить принца одного варвар не решался из боязни, что мальчик удерет во время сражения.

Тут мимо дерущихся туранца и слуг торопливо прошмыгнул человек. Это был Энеро, весьма обрадованный тем, что общее внимание отвлечено от его персоны, и решивший спешно покинуть не слишком гостеприимный дом возлюбленной. Он просеменил через комнату и собрался было юркнуть в скрытый портьерами проход – как могучая рука Конана легла на его плечо.

– Бери мальчишку и жди нас на улице, – сказал варвар, сунув ребенка в руки оторопевшего Энеро. – И смотри у меня!..

Подкрепив свои слова показом внушительного кулака, Конан выхватил из ножен меч и бросился на подмогу Мораддину. Полугном уже уложил одного телохранителя, и теперь отбивался от двух других, в то время как остальные слуги пытались достать его – кто подсвечником, кто ножкой от табурета, а какой-то подросток с упитанным лицом поваренка целился в голову туранца тяжелой медной статуэткой. С поваренком варвар церемониться не стал, просто отшвырнув его ногой, как щенка, другие слуги брызнули врассыпную от гиганта-киммерийца с обнаженным мечом, телохранителя Конан свалил точным ударом клинка, со вторым разделался Мораддин.

В этот момент в комнату, наконец, вбежал сам граф, придерживающий подол рубахи, словно придворная дама платье. С яростным воплем он кинулся на похитителей. Мечом граф владел неплохо, но длинное ночное одеяние, превосходное во всех других отношениях, не было приспособлено для сражений. Конан успел дважды отбить выпады Корнелиуса, когда граф зацепился подолом за ногу скорчившегося на полу охранника и рухнул навзничь. Тут же к нему с причитаниями бросились подоспевшие жена и дочь, а за ними – слуги, мешая Корнелиусу подняться и продолжить схватку. Воспользовавшись этим, Конан и Мораддин выскользнули из комнаты, сопровождаемые бессильными проклятьями и угрозами запутавшегося в женских руках графа. Беспрепятственно добравшись до парадной лестницы, по которой их недавно приводили сюда, варвар и полугном спустились на первый этаж и покинули особняк.

Энеро послушно стоял на улице, крепко держа за руку мальчика. Видимо, кулак киммерийца оказал на молодого человека столь сильное впечатление, что он и не помышлял ослушаться приказа варвара. Юный принц уже не вырывался, но лицо у него было надутое и сердитое.

– Спасибо, парень, выручил, – как ни в чем не бывало, сказал Конан, забирая у Энеро ребенка. Изловчившись, мальчик укусил варвара за палец, за что получил увесистую оплеуху и захныкал.

– Я могу идти? – робко спросил Энеро.

– Конечно! – великодушно ответил Конан и взвалил принца на плечо. Когда спустя несколько мгновений Энеро оглянулся – похитители с ребенком уже растворились во мраке ночного Бельверуса.

Ринга была несказанно рада, когда Конан, Мораддин и философ привезли сына Нимеда. Правда, варвар подозревал, что ее радость вызвана отнюдь не тем, что они вернулись живыми и здоровыми. Девушка-гуль тут же заявила, что надо как можно скорее доставить мальчика барону Вику, хотя не объяснила причины такой спешки. Она отказалась от сопровождающих, не позволив ехать даже Ильме, которая горела желанием вновь взять на себя заботу о королевском сыне. Перед поездкой Ринга едва ли не полдня провела у зеркала, наряжаясь и прихорашиваясь, и предупредила Сезию, что может вернуться очень поздно. При этом рабирийка была как никогда веселой и оживленной, а ее желтые глаза сияли, точно освещенные изнутри пламенем свечи.

Вернулась Ринга лишь утром, когда все уже начали беспокоиться. Рабирийка выглядела несколько утомленной, под глазами залегли легкие тени, но вид у нее при этом был довольный и вполне счастливый. Девушка потягивалась все телом, точно кошка, и, казалось, была готова замурлыкать. Конан подмигнул, Ильма дернула плечиком, Ревенд открыл рот, мэтр Бебедор покачал головой, Серкл осклабился, Ингода промолчала. Мораддин даже не взглянул на Рингу, а вечером позвал Конана с мэтром Бебедором и, к несказанному изумлению обоих, выставил на стол внушительный кувшин с вином. После обильных возлияний Конан и философ пустились в дебри обсуждения солипсизма, а северянин каким-то образом убедил Бебедора, что все трансцендентное имманентно, после чего мэтр разрыдался и решил уехать в Киммерию. Мораддин же пил, не пьянея, а взгляд при этом у полугнома был совсем невеселый.

На следующий день Ринга опять куда-то укатила – Конан догадывался, куда – остальные предавались безделью. Варвар снова засобирался к пиратам в Зингару. В конце концов, тайна короля раскрыта, наследник в безопасности, Ринга занята больше своей личной жизнью, нежели делом – так чего торчать в этом Бельверусе? Пусть барон Вик вместе со своим вертлявым родичем и доводят все до конца, а Конану здесь больше делать нечего. Варвар поделился своими мыслями с Мораддином, и полугном неожиданно согласился с другом и даже обещал подумать насчет пиратов, из чего северянин понял, насколько тяжело у туранца на душе.

Остальные тоже считали, что дело завершено, и надо подождать совсем чуть-чуть, пока король Нимед освободится от наведенных на него чар, справедливость в стране восторжествует, и им не надо будет больше скрываться. Мэтр Бебедор рассчитывал вернуться к преподаванию в Университете. Пока, чтобы не потерять навык, он обучал философии Ильму. Трудно сказать, когда девушка возымела интерес к этой науке, но занятия продвигались успешно, проходя в укромных уголках дома Сезии, и их количество неуклонно возрастало. При этом философ молодел на глазах, краснел, встречаясь взглядом со своей ученицей, и старался незаметно оттереть от нее других мужчин.

Серкл пребывал в радужных мечтах насчет своих будущих свершений. Он был уверен, что Ринга замолвит за него словечко перед Нимедом, и король предоставит тюремщику, принимавшему деятельное участие в спасении его особы от заговорщиков, какую-нибудь выгодную и почетную должность. Серкл уже забыл, что пустился в это дело ради денег, и искренне считал, что помог Мораддину бежать исключительно потому, что знал, каким важным делом занимаются полугном, Конан и Ринга.

Лишь Ревенд был хмур и озабочен. Он не верил, что так уважаемый им граф Корнелиус был виновен в безумии Нимеда. Вдобавок, племянник философа вообще считал колдовство и магов не более чем суеверием. Но и Ринге юноша искренне доверял, попав под ее безотказное обаяние, поэтому сейчас он буквально разрывался на части, не зная, на чью сторону встать. Ревенд растерянно бродил по дому и не мог ни на что решиться. Все, в том числе и родной дядя, благодушно посмеивались над нравственными мучениями юноши, и лишь Ингода жалела его и подкармливала мятущуюся натуру медовыми пирожками.

В это утро Конан от скуки обучал мэтра Бебедора хитроумному искусству жульничать при игре в кости, а Мораддин, как обычно, молча сидел рядом, глядя в огонь очага. Философ пока не мог постигнуть тонкую науку как аккуратно подтолкнуть кубики в последний момент указательным пальцем, чтобы выпали две «шестерки». Мэтр хмурился и вполголоса ворчал.

– Еще пару дней бездействия, Конан, – с усмешкой заметил Мораддин, – и ты начнешь посвящать мэтра в таинства своего ремесла контрабандиста.

– А что, могу, – вяло подтвердил варвар. – Знаю я в Бельверусе пару таких местечек…

Сказав это, Конан невольно вспомнил заведение матушки Вильи, свою удачную сделку по продаже серого лотоса и недотепу-покупателя, все твердившего о своем могучем господине… Неожиданно это воспоминание наложилось на другое: дом барона Вика, и резкий голос, доносящийся из-за двери: «Как ты посмела разбить реторту моего великого господина?» Варвар нахмурился, досадуя на себя, что не вспомнил об этом раньше.

– Знаешь, Мораддин, а у барона, видать, колдовством попахивает, – произнес Конан медленно.

– Почему ты так решил? – осведомился туранец.

– Человек, что купил у меня лотос – из его дома, – пояснил Конан. – Похоже, он слуга Арраса. Точно, матушка же говорила, что покупатель лотоса – из Аквилонии! И этот парень все твердил, что лотос нужен его господину для свершения каких-то великих планов. Конечно, для колдовства! И как я раньше об этом не подумал? – киммериец возбужденно вскочил с места.

– Даже если Аррас и маг – ну и что? – пожал плечами Мораддин. – Это не преступление.

– Не нравится мне это, – пробурчал Конан. – От чернокнижников добра не жди.

В этот момент в комнату просунулся сын хозяйки. Сочувственно понаблюдав за жалкими попытками Бебедора бросить кости нужным образом, мальчик, наконец, вспомнил, зачем пришел, и сообщил, что некий господин, встреченный им на улице, попросил передать месьорам Конану и Мораддину, чтобы они срочно явились в Рощу Девы, где их будут ждать с важными новостями.

– Ринга опять что-то задумала, – Конан сдвинул брови. – И что еще за Роща Девы такая?

Как оказалось, вышеупомянутая роща находилась всего за лигу от городских стен, и считалась местом сугубо аристократическим. Почему она называлась именно Роща Девы – доподлинно никто не знал. Правда, для объяснения названия существовало немало легенд – от вполне романтических до скабрезных, и каждый мог выбрать по своему вкусу. Аристократическим же это место слыло из-за того, что его облюбовали для поединков бельверуские дворяне. Лет пять назад, после уличной резни, в которую вылилась дуэль между двумя баронами, поединки в Немедии были запрещены особым королевским указом, но высокорожденные не собирались отказываться от возможности с честью избавиться от своего врага. И никакие наказания не в силах были остановить дуэлянтов, толпами съезжающихся в Рощу Девы.

– Ну и местечко выбрала Ринга, – хмыкнул варвар, привычным движением надевая перевязь с мечом.

– Странно, что она послала сюда какого-то незнакомца, а не приехала сама, – задумчиво пробормотал Мораддин. – Ринга всегда такая осторожная, а тут доверила тайну своего убежища неизвестно кому.

– Это уже не тайное убежище, а постоялый двор какой-то, – Конан оглянулся на обитателей дома Сезии, расположившихся в большой обеденной комнате. – К тому же, Ринга сейчас занята кое-чем поважнее таких мелочей… – киммериец ухмыльнулся. По лицу Мораддина пробежала судорога, но он ничего не ответил.

Вместе с Конаном и полугномом увязался Серкл под предлогом, что покажет им дорогу к Роще. На самом деле, достойный тюремщик надеялся выслужиться перед Рингой, уповая на будущий высокий пост.

Роща Девы оказалась больше похожей на ухоженный парк. На земле не валялись сухие ветки и стволы рухнувших деревьев, дорожки были посыпаны гравием и обсажены кустами, кое-где были даже разбиты цветники и врыты скамеечки для отдыха. Повсюду в зеленой траве виднелись вытоптанные поединщиками проплешины. При входе в Рощу шла бойкая торговля. Крестьяне продавали молоко, эль и хлеб для ожидающих своих господ слуг, кондитеры предлагали пирожные и сласти для дам, прибывших полюбоваться на подвиги возлюбленных, кузнецы прямо здесь меняли подковы захромавшим лошадям, виноделы выкрикивали названия вин, обещая победителю продажу со скидкой, оружейники разложили прямо на траве мечи и кинжалы. Тут же примостились лекари, гробовщики и нотариусы, специализирующиеся на завещаниях. В общем, для прибывающих сюда дворян были созданы все удобства.

Конан придержал коня и огляделся. Кое-где из-за кустов слышался звон оружия, выкрики дерущихся и манерные взвизгивания зрительниц. Ринги нигде не было видно.

– Поехали, поищем ее, – предложил Мораддин, пуская свою лошадь рысью по одной из дорожек. Позади трясся Серкл, яростно хлещущий веткой своего ленивого мула, все норовившего сойти с аллеи в поисках сочной травы.

Наконец, они забрались в более глухую часть Рощи Девы, где никого не было. Конан выехал на уютную поляну и спешился.

– Пусть Ринга сама нас ищет, коли ей надо, – пробурчал он, растянувшись на траве и подставив лицо солнцу. Мораддин устроился рядом с другом. Тишину нарушало только фырканье лошадей и ругань Серкла, гоняющегося за своим философски настроенным мулом по кустам. Внезапно раздался испуганный крик тюремщика, затем хорошо слышное лязгянье стали о сталь и протяжный стон, свидетельствующий, что чье-то оружие попало в цель. Конан и Мораддин молниеносно оказались на ногах.

– Попался Серкл, – сказал варвар, вытаскивая меч. – Не повезло.

Но, к его удивлению, на поляну из кустов выскочил доблестный тюремщик с окровавленным кинжалом в руке. За ним бежали вооруженные люди.

– Ох, только не бросайте меня! – умоляюще кричал Серкл, торопясь к Конану и Мораддину. Варвар оглянулся – на другом краю поляны показались еще противники. Это было уже похоже на спланированное нападение.

– Кром! – хмуро пробормотал Конан, досадуя на себя, что так легко попался на чью-то уловку. Славянин и полугном торопливо вскочили на своих коней – но вооруженные наемники уже окружили друзей кольцом. Их было человек десять, и намерения у них были самые серьезные.

– Будем прорываться, – буркнул варвар и, дав коню увесистые шенкеля, помчался прямо на врагов. Мораддин подождал, пока запыхавшийся Серкл взберется на лошадь позади него, и собрался последовать за северянином – но крепкие руки подоспевших противников схватили его лошадь под уздцы. Мораддин успел рубануть того, что был справа, но к нему подбегали все новые наемники, не давая возможности вырваться из их кольца. За спиной полугнома Серкл отчаянно лягался и тыкал во все стороны кинжалом, сопротивляясь попытке стащить его с лошади. Неожиданно конь под Мораддином заржал и начал заваливаться на бок – кто-то из нападавших просто перерезал несчастному животному связки на задних ногах. Туранец едва успел соскочить на землю и увернуться от слепо бьющих по воздуху передних копыт скакуна.

Обернувшись, Конан увидел, что Мораддин сражается один против пятерых, и только непревзойденное искусство полугнома позволяет ему до сих пор оставаться в живых. Лицо Мораддина было спокойно и сосредоточенно, а руки, в каждой из которых было зажато по мечу, мелькали с такой быстротой, что, казалось, уследить за ними просто невозможно. Пока варвар разворачивал коня, Мораддин уже успел разделаться с двумя противниками. К некоторому удивлению северянина, в руках Серкла он тоже увидел меч, выхваченный тюремщиком из рук убитого полугномом человека. Серкл ясно осознал, что спасения ждать неоткуда, и ему пришлось взять на себя труд по защите своей драгоценной жизни. Трудно сказать, какие приключения случались у бравого тюремщика в юности, но оружие он держал уверенно и с некоторым успехом отбивался от обратившего на него внимание наемника, хотя на победу рассчитывать ему было трудно.

Конан больше привык сражаться пешим, поэтому он спрыгнул с коня и бросился на подмогу туранцу. В глазах киммерийца горел боевой азарт, он лихо вращал меч, не подпуская врагов близко. Но нападающих все-же было слишком много, и они не торопились, выжидая, пока варвар и полугном ослабнут и можно будет без помех разделаться с ними. Конан рассчитывал пробиться к Мораддину, чтобы обороняться спина к спине, но это ему никак не удавалось. Киммерийцу и туранцу приходилось проявлять изрядную изворотливость, чтобы избежать удара в спину. Поодаль Серкл уныло махался с наемником, мысленно готовясь к встрече с Нергалом.

Положение становилось все более трудным. Конан уже подустал, пот градом катил с его лба. Куртка киммерийца была располосована в нескольких местах, лезвие одного из противников задело левую руку, и хоть рана была неглубокая, но сильно кровоточила. Мораддин еще не был ранен, но и он перешел от нападения к обороне, бережно расходуя силы. Сопение Серкла оглашало всю поляну. То, что он еще жив, могло быть объяснено лишь тем, что его соперник не горел желанием помочь товарищам справиться с такими бойцами как Конан и Мораддин, предпочитая относительно безопасную драку с тюремщиком. Напряжение боя давало себя знать, киммерийцу все тяжелее было следить за всеми противниками, парируя их удары. Помощи ждать было неоткуда – любой, кто услышит звон оружия, решит, что здесь происходит обычный поединок. Те, кто решил разделаться с киммерийцем и туранцем, удачно выбрали место.

Отчаянным усилием Конан достал лезвием меча одного из наемников, и тот с криком повалился в траву. Краем глаза варвар заметил свою лошадь, одиноко стоящую на краю поляны и терпеливо поджидающую всадника. Вдвоем с Мораддином они могли бы вырваться отсюда, тем более что их враги были пешие. Но троих его конь не вынесет. Конан с затаенной надеждой скосил глаза в сторону Серкла – но тюремщик был все еще жив. Варвар привык никогда не сдаваться, но сейчас он ощутил уныние, и под курткой по его спине пробежал холодок. Неужели колдун, предсказавший, что он станет королем, обманул, и ему суждено удобрить своим телом землю в Роще Девы?

Но нет, маг не солгал тогда киммерийцу. Это он понял в следующее мгновение, когда, ломая кусты, на поляну выехал отряд городской стражи во главе с бравым капитаном. Стражники угрожающе опустили свои пики и галопом помчались на наемников. Те, не горя желанием оказаться на месте их жертв, мигом бросились врассыпную и исчезли среди деревьев.

Никогда в жизни Конан не испытывал такой радости от лицезрения стражей закона. Опустив меч и вытирая пот со лба, он смотрел на капитана, чувствуя непреодолимое желание обнять его. Впрочем, по лицу командира отряда было видно, что он этого желания не разделяет.

– Что, нападение с целью убийства? – разочарованно спросил капитан, пока его подчиненные рыскали по лесу в поисках наемников.

– Еще какого убийства! – с энтузиазмом встрял Серкл, в волнении размахивая руками. – Накинулись, разбойники, ни с того ни сего на мирных людей, и ну мечами махать!

– Угу, мирных, – протянул капитан, оглядывая валяющиеся на поляне трупы.

К командиру стражников подошел Мораддин, спокойный и учтивый, как всегда.

– Позволь поблагодарить тебя, капитан, за то, что своим неожиданным появлением ты спас наши жизни, – вежливо произнес полугном, вытирая пучком травы окровавленные мечи.

– Да уж, неожиданным! – с досадой воскликнул командир. – Хотел бы я потолковать по душам с тем парнем, что меня сюда направил. Говорит – в глухой части Рощи Девы поединок, и соперники что надо, заплатят, сколько скажешь! А я и поверил, как дурак, – капитан даже сплюнул в негодовании. – Помчался сюда со своими ребятами, как на пожар. А тут – простое нападение! И добро бы, на барона какого – так на бродяг-чужестранцев, с которых и медного талера за спасение не стрясешь!

Гнев капитана вполне можно было понять. Поскольку дуэли были запрещены, и за нарушение этого указа виновным грозила высылка или даже тюрьма, дворяне предпочитали откупиться от заставших их на месте поединка стражей порядка и замять эту историю. Правда, от гвардейцев тут требовалась известная изворотливость, поскольку за попытку ареста очень высокопоставленного лица можно было здорово пострадать самому, а из какого-нибудь пятого сына захолустного дворянчика выколотить было просто нечего. Поэтому стражники очень ценили сведения о дуэлях, где противниками были люди небедные, но и не слишком могущественные.

– И как же, позволь спросить, выглядел человек, направивший тебя сюда и тем заставил тебя спасти наши жизни? – невозмутимо поинтересовался Мораддин, пропустив мимо ушей возмущенную тираду стражника.

– Как выглядел, как выглядел! – злобно огрызнулся капитан. – Как последняя свинья!

Махнув рукой своим подчиненным, приказывая следовать за собой, капитан удалился с поляны, недовольно бормоча что-то себе под нос.

– Вот так! – пожал плечами полугном. – Кто и зачем напал на нас – неизвестно, кто помог нам – тоже. Не люблю, когда меня водят за нос!

– Это госпожа Ринга послала сюда стражников! – убежденно сказал Серкл, в представлении которого Ринга по своему могуществу стояла на третьем месте после Митры и короля Нимеда.

– Хотелось бы верить. Надеюсь, с ней самой все в порядке, – тихо произнес Мораддин.

Конан, закончив обматывать раненую руку обрывком рубахи, подошел к туранцу.

– Кажется, я знаю, кто нам это подстроил, – голосом, не предвещавшим ничего хорошего, произнес варвар. – И, клянусь Кромом, он за это поплатится!

– Да кто же это? – спросил Серкл и затаил дыхание.

– Этот щенок! – рявкнул Конан. – Ревенд!