Престол Немедии

ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ

Приготовления к столь же смелой, сколь рискованной акции – походу нищих на Дворец Королевы – проводились в спешном порядке и были завершены всего за сутки. Сперва Пфундс произнес перед собравшимися в самой большой пещере катакомб сотоварищами пламенную речь, взывая к их «верным немедийским сердцам», где «под рубищем никогда не угасали патриотические чувства». Речь главы отделения безруких и безногих, сочиненная для него лично Рингой, была встречена с большим пониманием. После Пфундса говорил Ревенд. Он в общих чертах поведал историю монарха, обманутого коварным приближенным и продажным колдуном. Рассказывал все это юноша просто, но горячо, в нужных местах голос его дрожал, а руки сжимались в кулаки. Слушатели были растроганы, некоторые женщины даже шмыгали носами.

Затем выступил Нимед. Показательно прижимая к груди отмытого общими силами для такого случая сына, он обрисовал ожидающее Германию печальное будущее в случае, если самозванец не будет лишен незаконно занятого трона, прозрачно намекнул на возможные льготы и послабления для нищенского сообщества, которые он готов ввести, и закончил горячим призывом к справедливому возмездию к предателям. При этом он обращался к своим слушателям не иначе как «братья» и «надежда нации». Речь короля завершилась общим восторженным ревом и соответствующими выкриками, после чего, по выражению Конана, «ребят можно было брать тепленькими».

Последним взял слово Мораддин. Кратко, ясно и просто он объяснил всем план короля и его спутников и попросил остаться в пещере лишь желающих принять участие в штурме, предупредив, что сражение будет настоящим, поэтому каждый должен решить, что для него важнее – собственная жизнь или благо страны. После таких слов из пещеры не ушел никто, поэтому женщин, детей и не годных для битвы калек пришлось выгонять силой. Оставшихся разделили на два отряда. Тех, кто хоть раз в жизни держался за любой конец любого холодного оружия и, оказавшись в воде, не сразу шел ко дну, объявили гвардией и отдали под начало Конана. Тех, кто не попал в число счастливчиков, окрестили ополчением и поставили над ними Серкла. «Гвардейцев» оказалось совсем немного, главным образом потому, что городские нищие поголовно не умели плавать. Нимед был главнокомандующим, Мораддин, Пфундс и Ринга – его маршалами. Вместо армейского знамени почитался маленький Ниди. Он очень быстро вжился в новую роль, неотступно следуя за отцом и оглядывая всех печально-серьезными глазами юного пророка. Женщины со слезами на глазах гладили его по голове, мужчины сурово сдвигали брови и обещали жестоко отомстить обидчикам маленького кроткого принца. Конан же ухмылялся, украдкой разглядывая небольшой розовый шрам, оставшийся на руке после укуса «кроткого принца».

Тут встал было вопрос об оружии, но Конан решил его быстро и на свой манер. С несколькими отобранными им самим крепкими и сообразительными парнями варвар ограбил подводы офирских оружейников, привезших в немедийскую столицу на продажу свой товар. В распоряжении маленькой армии оказались орудия убийства всевозможных видов: от затейливо изукрашенных парадных мечей в кожаных ножнах с золотым тиснением до арбалетов новейшей конструкции, со ста шагов пробивающих железные доспехи средней толщины. Конан и Мораддин раздавали трофеи добровольцам, стараясь при этом, чтобы хозяин оружия имел хоть малейшее понятие о том, как его использовать. Глядя, как нищие держат выданные им клинки, полугном вздыхал и болезненно морщился.

Вечером Мораддин и Ринга едва не поссорились. Полугном утверждал, что, необходимо провести хотя бы простейшие учения, иначе их затея будет глупой и рискованной. Ринга возражала, что их затея и так донельзя глупая и рискованная, а от проведения учений менее глупой и рискованной не станет, к тому же у них на это нет времени. На обвинение туранца в том, что они посылают многих на верную гибель, рабирийка цинично ответила, что род людской невероятно плодовит и скоро восполнит количественную потерю. Мораддин вскочил на ноги и назвал Рингу бессердечной женщиной, в своем неуемном честолюбии забывшей обо всем, в том числе и о собственной душе, и что занятие домашним хозяйством и рождение детей пошли бы ей на пользу куда больше, чем увлечение политикой и шпионажем. Потом туранец и девушка-гуль долго и тихо о чем-то говорили, при этом глаза у Ринги были злые и почему-то несчастные, а лицо Мораддина казалось холоднее асгардских ледников. В конце их разговора Конану показалось, что на щеке рабирийки блеснула слеза, но варвар решил, что у него просто рябит в глазах после трудного дня, ибо представить Рингу плачущей ему было не легче, чем вообразить себя законопослушным отцом семейства.

Штурмовать замок было решено под утро, когда все, кроме часовых, видят самые сладкие сны, но в то же время уже достаточно светло, чтобы Аррас и его подопечный не смогли втихомолку сбежать в темноте, сделав тем самым нападение бессмысленным. Вечером, когда начало темнеть, армия нищих двинулась в дорогу. Впереди в качестве разведчиков бежали трое подростков, в задачу которых входило сообщать командирам обо всем подозрительном. В авангарде шли подчиненные Конана, следом нестройной толпой валило ополчение, подгоняемое начальственными окриками Серкла. Рядом с тюремщиком держался Бебедор. Достойный мэтр не попал в гвардию, поскольку честно признался, что единственным доступным ему оружием являются остро отточенные гусиные перья. Племянник философа гордо шествовал позади Конана, сжимая в руке подаренную Мораддином саблю, уже обагренную кровью баронской собаки. Рядом с Ревендом решительно шагала Ингода в мужском костюме, неся врученный ей арбалет. Вид у девушки при этом был такой спокойный, словно она идет на кухню замешивать тесто для пирожков. При взгляде на нее Ревенд переставал нервно кусать губы, и лицо его становилось куда более решительным и мужественным, чем можно было бы ожидать от мирного студента-философа.

Между двумя отрядами на единственных во всей армии четырех лошадях следовал Главный Штаб. На жеребце Конана восседал король, держа на седле перед собой постоянно сползающего набок сонного Ниди. На своей караковой кобыле рядом ехала Ринга с мечом на боку, собранная и очень соблазнительная в мужском платье, которое ей было очаровательно велико. На третьем коне отличных туранских кровей следовал Мораддин, за спиной которого сидела Ильма, вцепившаяся обеими руками в пояс полугнома. Несмотря на свою полную бесполезность в предстоящем штурме, Ильма наотрез отказалась остаться одна в катакомбах среди нищих, и теперь ехала вместе со всеми. Бывшая служанка королевы тряслась от страха так, что Мораддин чувствовал плечом дрожание ее подбородка, но жаловаться девушка не решалась ввиду близкого присутствия грозной Ринги. Четвертым, на смирной лошадке, которая послушно везла Ильму от самого Шусфа до немедийской столицы, величественно возвышался Пфундс, донельзя гордый уже одним фактом передвижения своей особы верхом.

Мальчишки, бегущие впереди, несколько раз возвращались, чтобы доложить, что все спокойно. Армии нищих повезло: по пути им не встретилась ни карета, ни разъезд стражи. Лишь какой-то припозднившийся крестьянин с возом, торопящийся из города в родную деревню, вытаращив глаза, смотрел, как его обгоняет пестро одетая и гомонящая толпа вооруженных людей. На чье-то предложение присоединиться к ним для спасения особы короля крестьянин сложил пальцы в охранный знак и под общий хохот подхлестнул своего старого мерина.

Отряд прошел две лиги по хорошо наезженному тракту, ведущему на Нумалию, и свернул на когда-то ухоженную, а теперь размытую дождями неширокую дорогу, ведущую ко Дворцу Королевы. Сам дворец располагался на берегу небольшого чистого озера, обрамленного со всех сторон лесами. Поблизости не было ни одной деревни или хутора – Нимед рассказал, что его мать любила природу и уединение, поэтому при строительстве дворца по ее приказу близлежащие поселки были просто снесены, а их жители вывезены в пустынные области близ Пограничного Королевства под тем предлогом, что эту местность необходимо осваивать. Дворец представлял собой уютное трехэтажное здание, всем своим видом показывающее, что предназначено быть обиталищем немолодой, но не лишенной романтического настроя дамы. Правда, сейчас дом выглядел несколько запущенным, краска на фасаде облупилась, украшающие балкон барельефы лишились некоторых существенных деталей, а одну из стен густо обвил плющ, явно не являющийся плодом долгих трудов садовника.

Бывшее жилище королевы не было похоже на крепость, что несколько облегчало задачу нападающих. Но огораживающая здание и прилегающий к нему сад высокая каменная стена служила вполне надежной защитой обитателям дворца. К тому же, Аррасу нельзя было отказать в предусмотрительности – колдун не пожалел денег на наемников, которые бдительно охраняли дворец днем и ночью, осматривая прилегающую местность с крыши, балконов и надвратных башенок, во времена королевы явно служивших не более чем стилизованным украшением.

Стена, окружающая дворец, начиналась прямо от озера, поскольку сад королевы спускался к самой воде, где была расположена купальня. Эта часть озера была отгорожена прикрепленными к вбитым в дно сваям сетями, чтобы никто не смел тревожить покой купающейся монархини. Но все же здесь было единственное место, где было возможно проникнуть в сад. План, выработанный Мораддином, Конаном, Нимедом и Рингой, был таков: пока ополчение по мере сил разыгрывает попытку штурма стены дворца, Конан со своей гвардией должен переплыть озеро, разрезать сети и, выбравшись на берег, ударить наемникам в спину и открыть ворота своим товарищам. Ставка в этом плане была на неожиданность, превышение численности нищих над количеством защитников дворца, а также на удачу и хорошее стечение обстоятельств. Для обеспечения последних двух условий с маленькой армией следовали несколько бывших жрецов, давно лишившихся работы и обретавшихся среди отбросов общества. Жрецы были призваны молить любых известных им богов о ниспослании победы. С собой служители культа тащили петуха, подаренного кому-то из нищих на базаре милосердным купцом. Петух предназначался в жертву богам, причем всем сразу, поскольку других животных у армии не было. Но при взгляде на изнуренную многодневным постом и чередой прожитых лет птицу закрадывалось нехорошее сомнение в угодности такой жертвы и оставалось надеяться, что боги куда менее прихотливы и разборчивы, чем люди.

Последнюю часть пути армия нищих проделала по лесу, чтобы не быть замеченной караульными. Неподалеку от дворца отряды разделились. «Гвардейцы» вместе с Конаном двинулись к озеру, остальные, выждав какое-то время, начали незаметно подкрадываться к вырисовывающемуся в утреннем тумане дворцу. Звуки, производимые в предрассветной тишине незаметно подкрадывающимся отрядом нападающих, разносились на добрых пару лиг и распугали все окрестное зверье, вообразившее, что началась королевская охота, и надо поскорее уносить ноги. Позади своих подчиненных двигался Главный Штаб, оставивший лошадей на поляне в укромном уголке леса. Там же остались и жрецы, чья ругань по вопросам проведения обряда жертвоприношения и взаимные упреки в ереси порой даже заглушали шум, производимый в лесу ополчением. На краю поляны, под толстым буком, укрытый чьим-то плащом, сладко спал маленький Ниди в обнимку с меланхоличным жертвенным петухом.

Место для штурма было выбрано неподалеку от главных ворот, где лес подступал почти вплотную к стене. В кустах расположились лучники и арбалетчики маленькой армии. У каждого было не больше чем по три стрелы, но держались они при этом весьма бодро. Остальные растянулись цепью вдоль стены, ожидая команды к наступлению. Мораддин с тоской оглядел оборванных ополченцев, неуклюже держащих свое оружие, напряженных стрелков, больше всего опасающихся попасть в своих, вздохнул и крикнул:

– Вперед!

– Давай, парни! – заревел Серкл, энергично размахивая своим мечом.

Ополчение откликнулось нестройными выкриками и бросилось вперед, с треском ломая кусты. Их почти тотчас заметили. Во дворце резко взвыл сигнальный рог, послышались отрывистые команды, в окнах дома замелькал свет. Нападающие заторопились. Те, что полегче, становились на плечи своим более крепким товарищам и, цепляясь за край стены, взбирались наверх. Там они цепляли веревки к выступающим через равные промежутки из стены зубцам, по которым должны были залезть остальные. Не привыкшие к таким упражнениям нищие болтались на веревках, точно мешки, медленно продвигаясь наверх под отчаянную ругань ожидающих своей очереди соратников. Вскоре их начали обстреливать из арбалетов. Стрелки укрылись в надвратных башнях и на крыше. Появились первые убитые и раненые, ополченцы заметались: большинство пыталось укрыться в кустах, кое-кто пытался всевозможными способами преодолеть стену. Серкл бегал вдоль стены, понукая медлительных и стараясь не дать струсившим удрать в лес. Арбалетчики и лучники нищих яростно бранились, не в силах разглядеть своих противников. Пущенные ими стрелы бессильно стучали по каменной кладке или разбивали дорогие оконные стекла дворца.

Нимед смотрел на все это из кустов и беспокойно грыз ногти. Он рвался участвовать в сражении, но совместными усилиями ему удалось втолковать, что, если он погибнет, все их дело окажется бессмысленным. Теперь король в отчаянии наблюдал за суетой своих ополченцев около стены. Рядом с ним Ильма беспрестанно взвизгивала и прижимала ладони к щекам, пытаясь разглядеть среди нападающих Бебедора. Ринга, очень бледная и собранная, стояла, стиснув рукоять легкого меча и в волнении то выпуская, то пряча ногти на левой руке. Ее глаза неотрывно следили за Мораддином, который среди первых оказался на стене и спрыгнул в сад. Судя по доносившемуся оттуда звону клинков, там уже завязался бой. Потеряв полугнома из виду, рабирийка нервно взмахнула рукой, подчистую срезав острыми ногтями несколько листьев. Позади девушки-гуля Пфундс, который не мог преодолеть стену из-за своего увечья, красочно и с животрепещущими подробностями поминал Конана, его подчиненных, а также перечислял недостатки и некоторые противоестественные наклонности их родичей вплоть до седьмого колена – по уверению Вонючки, таким образом, согласно примете, можно отвести от «гвардейцев» неудачу.

Конан в этот момент тоже ругался – но не потому, что верил в приметы, а главным образом для облегчения души. Как раз сейчас варвар и его спутники плыли по озеру сквозь поднимающийся от воды туман и выныривающие на поверхность бутоны лилий. Расстояние до купальни оказалось значительное, вода была холодная, «гвардейцы» плавали из рук вон плохо. То и дело кто-нибудь из них принимался тонуть, отчаянно молотя руками по воде, и его товарищам приходилось помогать бедняге держаться на плаву. Если бы Конан предусмотрительно не приказал привязать всем клинки вместе с одеждой к голове – добрая половина отряда давно была бы безоружной.

Чуть позади северянина плыла Ингода, выглядевшая несколько странно с привязанным к голове арбалетом. К удивлению киммерийца, дочь тюремщика хорошо держалась на воде. Пока Конан, злобно бранясь, нырял за некоторыми членами своего отряда, девушка первой добралась до заграждения и кинжалом разрезала сеть. Подплывшие следом нищие расширили дыру, и вскоре все «гвардейцы» выбрались на берег рядом с королевской купальней. Пока нищие торопливо одевались, Ингода, отвернувшись, пыталась выжать волосы и костюм – она единственная плыла в одежде, несмотря на уверения Конана, что всем присутствующим уже давно известны те детали, что она прячет под одеждой, поэтому стесняться нечего. За отворотом ее куртки варвар заметил полураспустившуюся лилию, и который раз про себя подивился женской натуре, способной, идя на бой наравне с мужчинами, не забыть при этом украсить себя цветком. Если бы варвар знал, что Ревенд не поленился сплавать за этой лилией едва ли не на другой конец озера, он удивился бы еще больше.

Тем временем небольшой части отряда «ополченцев» все же удалось перебраться через стену и вступить в бой с подоспевшими наемниками. С одной стороны, им повезло, поскольку арбалетчики противника не обстреливали их, опасаясь попасть в своих. Но, с другой стороны, драться с хорошо обученными солдатами оказалось куда более сложным делом, чем воображали себе нищие, воинственно размахивая в катакомбах полученным оружием и похваляясь друг перед другом тут же выдуманными боевыми подвигами. Оправившись от первого изумления, защитники дворца быстро поняли, с кем имеют дело, и теперь рубили нападающих, точно капусту, даже успевая обмениваться циничными шуточками. Возможно, нищие давно бы разбежались, но скрыться им было некуда: позади возвышалась стена, впереди был противник. В первых рядах «ополчения» рубился Мораддин, стараясь по возможности прикрыть своих неумелых соратников. Рядом с ним понемногу собрались те, кто хоть немного был способен постоять за себя. Этот маленький отряд в основном и наносил урон врагу, оттягивая на себя силы противника и не давая им попросту уничтожить своих товарищей.

По другую сторону стены метался Серкл, яростно и без особого успеха понукая немногочисленных оставшихся у стены нищих лезть на помощь своим соратникам, поскольку по доносящимся выкрикам тюремщик ясно понимал, что их дело плохо. Сам Серкл, пару раз попробовав подтянуться по веревке, оставил это безнадежное занятие, решив дождаться, пока Конан откроет ворота. Мэтра Бебедора, висящего на веревке ровно посредине стены и уже собиравшегося потихоньку спуститься обратно, кто-то из ожидающих внизу нетерпеливо подтолкнул так, что философ, к собственному неудовольствию, моментально оказался наверху. Перво-наперво мэтр уронил в сад свой меч, потом свалился туда сам. Немного посидев в кустах шиповника и переведя дух, достойный преподаватель философии нашел в себе мужество подняться и присоединиться к своим соратникам. Приметив Бебедора, Мораддин тотчас оказался рядом, защищая философа от случайного удара.

Стрелки маленькой армии короля праздновали победу – кому-то из них случайно удалось подстрелить арбалетчика, высунувшегося из-за парапета, обрамляющего плоскую крышу дворца. Нимед в отчаянии молотил кулаком по стволу дерева, за которым укрывался. Ринга и Ильма едва удерживали короля от того, чтобы он кинулся в бой. Пфундс, исчерпавший весь богатый арсенал ругательств и проклятий, беспомощно смотрел, как арбалетчики уничтожают тех из его друзей, кто еще не сбежал в лес.

– Ну, где же они, во имя Митры?! – Ринга в нетерпении топнула ногой, глядя на закрытые по-прежнему ворота.

…Конан с трудом дождался, пока его подчиненные выберутся из воды и приготовятся к бою. Горячка близкого сражения уже бурлила в крови киммерийца, заставляя сердце биться быстрее. Как всегда в такие мгновения, слух и зрение варвара обострились, точно у дикого зверя. Он слышал звуки боя, идущего в противоположном конце сада, видел прилипшие к окнам лица челяди, пытающейся разглядеть, что происходит. Оглянувшись, Конан заметил со вздохом облегчения, что «гвардейцы» уже одеты, а оружие находится у них в руках. Махнув рукой, северянин бросился по едва заметной тропинке, ведущей вдоль стены сада. Остальные последовали за своим командиром. Вскоре укрывающие их деревья закончились, и отряд выбежал на большое пустое пространство, заросшее травой, посреди которого возвышался давно заглохший фонтан. Их тут же заметили арбалетчики, сидевшие на крыше дворца. Внезапно за спиной Конана раздался крик, перешедший в хрип – это противник точным выстрелом уложил одного из людей Конана. Все тут же, не дожидаясь команды, вернулись в заросшую деревьями часть сада. Сам Конан вместе с Ингодой и Ревендом укрылись за парапетом фонтана.

– Чтоб демон выпустил кишки тому садовнику, что устроил здесь эту проплешину! – в сердцах ругнулся варвар.

– Сейчас все дворяне делают в саду такие площадки. Они здесь играют в шары, новомодную игру, придуманную в Коринфии, а ввела ее у нас королева – матушка Нимеда. Дурацкое, право слово, занятие. Нужно загнать костяной шар в такую лунку… – принялся было объяснять Ревенд, но замолк под свирепым взглядом своего командира. Тем временем Ингода молча натянула тетиву арбалета, приставила его ложе к плечу, как учил ее Мораддин, и, дождавшись, пока арбалетчик противника высунется для следующего выстрела, спустила крючок. Наемник повалился назад с болтом, засевшим у него во лбу.

– Да ты прирожденный стрелок, девочка! – восхищенно воскликнул варвар. Ингода улыбнулась и пожала плечами, словно не видела в этом ничего особенного. Ревенд открыл было рот, подумал и закрыл его снова.

Последний оставшийся в живых на крыше дворца арбалетчик после гибели двух товарищей не рискнул сразу же высунуться из-за парапета, поэтому отряд Конана без помех преодолел пустое пространство и вновь скрылся среди деревьев. Неподалеку от ворот Ингода остановилась и аккуратным выстрелом сняла еще одного арбалетчика, сидевшего в надвратной башне. Правда, остальные, увидев, что враг уже пробрался в сад, прекратили обстреливать находящихся по ту сторону стены нищих и перенесли свое внимание на «гвардейцев». Конан слышал, как сзади к ним через цветники бегут наемники, раньше не принимавшие участия в сражении и охранявшие непосредственно дворец. Варвар занервничал. Сейчас они увязнут в безнадежном бою, а стрелки, сидящие в надвратных башнях, не позволят приблизиться к воротам и открыть их. Он взглянул на Ингоду, но девушка покачала головой – арбалетчики врага стали куда более осторожнее и уже не высовывались в окна башенок. Конан перевел взгляд на своих подчиненных – те смущенно мялись и отводили глаза. Пространство перед воротами отлично простреливалось из обоих башен, а времени, требующегося на то, чтобы отодвинуть запирающий ворота засов, вполне хватало, чтобы не торопясь прицелиться и в упор пристрелить свою жертву.

Конан быстро отобрал из рядов «гвардейцев» восьмерых, показавшихся ему наиболее смышлеными и крепкими.

– Вы четверо – в ту башню, вы – в эту, и выкиньте оттуда этих сукиных детей! – кратко приказал варвар. В глубине души он не слишком надеялся на успех своих солдат, но другого выхода северянин не видел – необходимо было во что бы то ни стало отвлечь арбалетчиков и не дать им выстрелить. В конце концов, какой-то шанс у «гвардейцев» был: арбалет – не лук, пока натянешь тетиву, пока наложишь болт, пока прицелишься – вполне можно успеть добежать до башни. Конечно, при условии, что предыдущим выстрелом уложили твоего товарища, а не тебя.

Сам Конан повернулся к надвигающимся на отряд наемникам, справедливо полагая, что, если первым не вступит бой и не подаст этим пример, его «гвардейцы» попросту разбегутся. Ингода, встав на одно колено и уперев локоть в другое, успела сделать несколько выстрелов, пока защитники дворца не приблизились к солдатам Конана. Варвар взревел, и его «гвардейцы» откликнулись нестройными воплями, храбро кидаясь в атаку вслед за своим командиром. Нищие дрались отчаянно, поскольку речь шла об их жизни, наемники – осторожно, вычисляя при этом в уме, сколько им запросить за этот бой с хозяина сверх уговоренного. Конан рубился впереди всех, стараясь, как и Мораддин, прикрыть тех из «гвардейцев», кто был ближе к нему.

Один из наемников увидел одиноко стоявшую Ингоду и, рассчитывая на легкую добычу, прыгнул на нее, замахиваясь мечом. В последний момент девушка успела разрядить арбалет, прошив нападающего навылет. Другой наемник, заметив, что его товарища убила какая-то девка, выругался и, мимоходом вспоров грудную клетку одному из нищих, двинулся на нее. Ингода растерянно отступила, машинально подняв разряженный арбалет в качестве защиты. Подойдя к девушке, наемник даже не поднял меч, а просто ударил ее кулаком в лицо, присовокупив к этому грязное слово. Ингода упала, ее лицо залила кровь из разбитого носа. Наемник занес ногу для второго удара – но вынужден был обернуться, чтобы защитить свою жизнь, ибо на него напал Ревенд, совершенно озверевший от того, что увидел. Выкрикивая что-то нечленораздельно-угрожающее, юноша яростно наседал на не успевшего опомниться противника, уже понявшего, что ругать эту даму ему не следовало. Видевший это Конан лишь восхищенно цокнул языком и подумал, что никогда раньше не видел настоящего берсерка. Посягнувший на Ингоду наемник был буквально смят бушующим Ревендом и не сбежал лишь потому, что не успел. Когда красный туман злобы в глазах юноши развеялся, и он увидел то, что осталось от его врага, Ревенд затрясся и его вырвало. Впрочем, наемника эти запоздалые признаки раскаяния уже не трогали.

Тем временем из каждой четверки, посланной Конаном на стрелков противника, до башен добрались лишь двое, что указывало на то, что в каждой башне находится по два арбалетчика. Открыв двери башен, «гвардейцы» бросились внутрь. Приметивший это Конан понял, что у него есть несколько мгновений, пока арбалетчики расправятся с напавшими на них нищими. Махнув мечом напоследок и отрубив кисть своему противнику, варвар понесся к воротам, машинально вжав голову в плечи в ожидании арбалетного болта. Добежав до ворот, северянин перевел дух и без труда отодвинул тяжелый железный засов, поскольку силы ему придавала любовь к собственной жизни. Толстые деревянные ворота распахнулись, и скрип их давно не смазываемых петель не хуже боевой трубы возвестил нищим, что весы победы склоняются на их сторону. Вскоре вооруженная толпа оборванцев, прятавшаяся дотоле в лесу, ворвалась в сад и поспешила на помощь своим товарищам.

Теперь численный перевес был на стороне нищих. В драке они использовали старый и хорошо известный прием, нападая на наемников по трое и даже по четверо: пока один отвлекал внимание противника, остальные били в спину. Не выдержавшие натиска наемники спешно отступали вглубь сада. В первых рядах среди своих солдат сражался и Нимед, которого уже ничто не могло удержать от священного боя за свою поруганную честь. Серкл, напротив, был среди последних, неустанно подгоняя отстающих и раздавая команды направо и налево. Те наемники, что нападали на Мораддина и ту горсточку «ополченцев», что была с ним, почуяв неладное, предпочли присоединиться к товарищам, бросив своих врагов на произвол судьбы. В воздухе ощутимо запахло долгожданной победой.