Прегрешения богов

Глава 26

— Ты мне не страшен, Повелитель Слуа, — сказал Баринтус, и океан под окном снова сердито зашумел.

Улыбка полностью стерлась с лица Шолто — оно стало высокомерным, поразительно красивым и абсолютно враждебным.

— Так буду, — ответил он голосом, чуть окрашенным гневом. В глазах у него засверкали золотые искры.

Море плеснуло в окно — сильнее и злее, чем раньше. Дуэль прямо здесь не просто была нежелательна, в такой близости от моря Она грозила опасностью нам всем. От кого другого, но от Баринтуса я никак не ждала проблем. Он веками был олицетворением разума при Неблагом дворе, и вдруг… То ли я упустила свершившуюся в нем перемену, то ли все же королева Андаис, Королева Воздуха и Тьмы, держала его в рамках, а теперь я видела истинное его лицо. Последняя мысль была грустной.

— Довольно, — сказал Дойл. — Сдайте оба назад.

Баринтус тут же повернулся к Дойлу.

— Это на тебя я зол, Мрак. Если ты предпочтешь драться со мной сам, я буду только рад.

— А я думал, ты на меня разозлился, — вмешался Гален.

Эта реплика застала меня врасплох. Я думала, у него хватит ума не лезть снова Баринтусу под горячую руку.

Баринтус уставился на Галена, стоявшего у двери ванной. Море плеснуло в окна за его спиной с такой силой, что они задрожали.

— Ты не предавал нашей цели, отвергая корону, но если хочешь своей доли в драке, я не препятствую.

Гален улыбнулся уголками губ и шагнул вперед.

— Если бы Богиня мне предоставила выбор между троном и жизнью Холода, я бы тоже выбрал его жизнь.

У меня от этих слов заледенело все внутри. Но потом я поняла, что Гален нарочно вызывает огонь на себя, и моя тревога ушла. Мне вдруг стало спокойно, почти весело. Настроение переменилось так резко, что ясно было — это воздействие извне.

Гален неторопливо пошел к Баринтусу, протягивая руку словно для рукопожатия. О господи, он нас всех зачаровывал, именно он это мог — из очень немногих, — потому что его магия не проявлялась внешне. Он не светился, не мерцал, ничего не делал — просто был приятным, и ему хотелось ответить тем же.

Баринтус не повторил своей угрозы, глядя на медленное, осторожное продвижение Галена.

— Значит, и ты дурак, — бросил Баринтус, но ярости в его тоне поубавилось, и следующая волна плеснула в окна с меньшей силой — они не задрожали.

— Мы все любим Мерри, — сказал Гален, — разве не так?

Баринтус нахмурился, озадаченный:

— Конечно, я люблю Мередит.

— А следовательно, мы все на одной стороне?

Баринтус нахмурился сильней, но все же слегка кивнул. Односложный ответ прозвучал тихо, но отчетливо:

— Да.

Гален почти подошел к нему, уже готов был положить руку на плечо — а если его гламор так хорошо действовал на расстоянии, то прикосновение разрешит всю ситуацию мгновенно. Никакой дуэли не будет. Даже понимание подоплеки не отменяло полностью эффект Галеновых чар, а меня-то они только краем задели. Направлены они были на Баринтуса. Гален хотел его успокоить. Хотел, чтобы он остался нам другом.

Снаружи донесся крик — нет, не из-за окна, из-за двери. Кричали где-то в доме, тонким перепуганным голосом. Гламор у Галена работал как у всех: от внезапного крика он рассыпался. В приливе адреналина все схватились за оружие, кроме меня — у меня были собственные пистолеты, но на пляж я их с собой не брала. Впрочем, от них не было бы толку, потому что Дойл тут же толкнул меня на пол за кроватью и велел Галену меня прикрывать. Сам он, конечно, отправился выяснять, что там за крик.

Гален встал на колени рядом со мной, с пистолетом наготове, только не наведенным на цель — потому что цели не было видно.

Шолто открыл дверь, стоя сбоку от нее, чтобы не подставиться под пулю. Когда он не выполнял обязанности царя, то состоял в страже королевы, а потому отлично знал возможности современного оружия, а также удачно пущенной стрелы. Баринтус распластался у другой стороны двери; ссоры были забыты — надо было делать то, на что их натаскивали дольше, чем существуют Соединенные Штаты.

Не знаю, что они увидели за дверью, но Шолто осторожным шагом двинулся вперед, с пистолетом в одной руке и мечом в другой. Баринтус скользнул за дверь на вид безоружный, но практически бессмертному тренированному бойцу семи футов ростом оружие не всегда нужно. Он сам по себе оружие.

Следом, пригибаясь, двинулся Рис с пистолетом в руке. Холод и Дойл тоже умчались с оружием наготове, и во внезапно опустевшей спальне остались только мы с Галеном. Пульс стучал у меня в ушах, бился в горле — не от страха перед тем, что заставило кричать кого-то из моих телохранительниц, а от мысли, что кто-то из моих возлюбленных, отцов моих детей, может не вернуться обратно. Смерть слишком рано ворвалась в мою жизнь, чтобы не понимать: практически бессмертный и бессмертный — не одно и то же. Смерть моего отца показала мне разницу.

Может быть, будь во мне достаточно королевского, чтобы пожертвовать Холодом ради короны, я бы сильнее беспокоилась о попавших в опасность женщинах, но я была честна с собой. С женщинами я едва начала завязывать дружбу, а этих мужчин я люблю. Ради любимых можно пожертвовать многим. Кто утверждает обратное — либо не любил, либо врет самому себе.

Послышались голоса — но не крики, просто разговор. Я прошептала Галену:

— Ты слышишь, о чем говорят?

У большинства сидхе слух острее человеческого, у меня — нет. Гален склонил голову набок, прислушиваясь; пистолет смотрел в открытую дверь, готовый выстрелить в любого, кто покажется на пороге.

— Женские голоса. Слов не разбираю, но одна из них Хафвин, потом еще одна рыдает, а Шаред взбешена. Вот голос Дойла, а вот Иви, он взволнован, но не злится. Скорее чем-то испуган и расстроен.

Гален посмотрел на меня, недоуменно хмурясь.

— Такое впечатление, что Иви в чем-то раскаивается.

Я тоже нахмурилась:

— Иви никогда ни в чем не раскаивается.

Гален кивнул, и вдруг его внимание полностью обратилось на дверь. Палец, на который я смотрела, начал давить на крючок. Мне из-за кровати ничего не было видно. Потом Гален поднял пистолет к потолку и громко выдохнул — я поняла, что еще чуть-чуть, и был бы выстрел.

— Шолто, — сказал он, вставая и подавая мне руку. С его помощью я тоже поднялась.

— Что там такое? — спросила я.

— Ты знала, что Иви с Догмелой провели ночь вместе? — ответил Шолто вопросом.

Я кивнула.

— Не то чтобы именно это, но знала, что Иви и Бри выбрали каждый себе пару среди женщин.

Шолто улыбнулся и покачал головой с видом одновременно задумчивым и повеселевшим.

— Похоже, после совместной ночи Иви решил, что может ее слегка потискать в коридоре, но ненароком ее напугал.

— А что он сделал? спросила я.

— Это было при Хафвин, она подтверждает его слова. Вроде бы он просто подошел к ней со спины, обхватил за талию и приподнял в воздух, а она закричала. Сама Догмела сейчас слишком расстроена, чтобы сказать что-то толковое. Шаред напала на Иви, защищая подругу, и нахватала синяков, а Иви искренне озадачен поворотом событий.

— Но почему она закричала от такого пустяка? — спросила я.

— Хафвин говорит, что это связано с привычками их прежнего господина, Кела. Он бросал их на кровать или держал, пока его дружки с ними проделывали что-нибудь скверное.

— А! — догадалась я. — Событие-триггер!

— Событие — что? — не понял Шолто.

Гален объяснил:

— Событие-триггер. Какая-то мелочь, вдруг напоминающая о насилии или унижении и вызывающая соответствующую реакцию.

Мы оба от неожиданности уставились на него, не в силах скрыть удивление.

Гален ответил мне мрачной улыбкой.

— Что, я не должен этого знать?

— Нет, просто… — Я его обняла, — Просто не ожидала.

— Не ожидала от меня такой сообразительности?

Вежливый ответ я не придумала, а потому только обняла его покрепче. Он обнял меня тоже и поцеловал в макушку.

Шолто стоял рядом с нами, но смотрел только на меня — тем взглядом, которым мужчина смотрит на возлюбленную, и даже больше — на мать своего ребенка. Во взгляде мешались обладание, восторг, и еще немного недоумения, словно он еще не совсем отвлекся от недавних событий за дверью. Шолто протянул мне руку, и я из объятий Галена перешла в его объятья. Гален меня отпустил; обычно у нас не возникало с этим проблем, а даже если бы возникли, то Шолто, как открыла нам Богиня, — один из отцов моих детей. У него есть привилегии, как и у Галена. Хотя вряд ли кто-то из нас ожидал такого чуда генетики, как шесть отцов у двоих младенцев.

Шолто притянул меня к себе, и я с готовностью подчинилась. Из всех отцов моих детей он меньше всего был моим любовником. Собственно, всего один раз до того, как я забеременела, но давно сказано, что хватает и одного раза. И все же такой малый срок знакомства означал, что я его не успела полюбить. Он меня привлекал, был мне небезразличен, но мы слишком мало общались, чтобы я поняла, что люблю его или хотя бы что могу полюбить. Но мы друг другу нравились. Очень нравились.

— Мне случалось видеть традиционное приветствие Царя Слуа его Царице, — сказал Гален, — так что я вас покину. Может, смогу чем-то помочь Догмеле.

Говорил он с некоторым разочарованием, но я не стала его останавливать — он меня удивил, проявив неожиданный ум, что показало недостаток сообразительности у меня самой.

Шолто не стал ждать, пока за Галеном закроется дверь; он доказал мне, как сильно я ему нравлюсь, доказал поцелуем, объятиями, тесно прижавшимся телом — так тесно, как только позволяла одежда. И я провалилась в силу его рук, в атлас его камзола, в мерцание вышивки из золотой нити и крохотных драгоценных камней и, не удержавшись, гладила его поверх одежды, как гладила бы обнаженного. Мне захотелось, чтобы он занялся любовью со мной, почти не раздеваясь, как Иви прошлой ночью, и атлас ласкал бы мне кожу. От этой мысли я жарче стала отвечать на его поцелуи и запустила руки под полы камзола, добираясь до ягодиц, хотя правой руке сильно мешала рукоять меча, висевшего у Шолто на поясе.

Шолто уловил мое нетерпение, подхватил меня руками под ягодицы и поднял выше. Я обвила ногами его талию, а он сделал несколько шагов до кровати и уложил меня, не отпуская. Одной рукой он держал меня под спину, другой опирался на кровать.

На миг прервав поцелуй, он сказал, задыхаясь:

— Знал бы я, что меня ждет такое приветствие, пришел бы куда раньше.

Я улыбнулась:

— Я по тебе скучала.

Он ответил широкой улыбкой. У него было едва ли не самое красивое лицо при обоих дворах, и улыбка нарушала его холодное, супермодельное великолепие, но мне она нравилась — потому что предназначалась мне одной. Он никогда не бывал так счастлив, как в наши минуты наедине. Может, я его пока и не люблю, но быть с ним вместе мне нравится очень. Мне нравится, что Великий Царь слуа готов так мне улыбаться. Я ценю, что он сбрасывает все щиты и маски, позволяя мне увидеть за ними личность.

— Мне нравится, что ты по мне скучала.

Словно прочитав мои мысли, он поднялся и слегка отодвинул меня, расстегивая штаны. Ни меч, ни пояс, ни кобуру с пистолетом он снимать не стал. Уложив меня на край постели, он добрался до трусиков под платьем и стянул их прямо через каблуки. Подняв юбку, он жадно глядел на меня, обнаженную снизу полностью, не считая босоножек. Я не предлагала ему снять босоножки — ему нравилось, когда я на каблуках.

Он вошел в меня грубо и трудно, проталкиваясь на каждый дюйм — хоть я и была готова, но не совсем. Я с силой притянула его к себе, заставила склонить голову, чтобы волосы упали мне на лицо. Помедлив секунду, он принялся за дело, и я получила оргазм от одного ощущения его в себе — большого, твердого, заполняющего меня до краев.

Я закричала, голова запрокинулась, ногти вцепились в атласные рукава, не в силах добраться до кожи под ними.

Он подхватил меня на руки и держал на весу, пока я сотрясалась в оргазме, а потом вошел до конца одним долгим мощным движением, и я закричала снова.

Он полурухнул, полузабрался на кровать, со мной на руках дополз до середины и там меня отпустил со словами:

— Ты моя царица, а я твой царь, и вот тому свидетельство.

Именно так издревле говорили ночные летуны, народ его отца. Ночные летуны похожи на громадных черных скатов со щупальцами на животе, и хотя у них есть лица, но на человеческие они не похожи.

Только королевские летуны способны размножаться и доставлять удовольствие своим женщинам. Женщины-летуны реагируют на шип внутри пениса — такой шип меня убил бы, но, на наше общее счастье, Шолто не настолько пошел в отца.

Я договорила ритуальную фразу, Шолто меня ей научил:

— Ты во мне, и это свидетельство, что ты мой царь и я ношу твое дитя.

Если бы я не была беременна, последняя часть фразы звучала бы в будущем времени: «Я понесу от тебя».

Он снял с себя пояс с мечом и кобурой и отбросил в сторону, но не на пол — чтобы не мешали, но легко было дотянуться. Снимая камзол, он сказал:

— Что-то ты слишком быстро, Мередит.

Ревнивцев среди нас не водилось, но я все же не стала просвещать его насчет предварительной подготовки, проведенной Иви и Бри.

— Я же говорила, что соскучилась по тебе.

Он сверкнул улыбкой, тут же пропавшей за воротом снимаемого камзола. Наконец он сбросил нижнюю рубашку из тонкого полотна, и я увидела его нагой торс. Шолто был мускулистый, как все прочие стражи, кроме Риса, широкоплечий и попросту красивый, но весь живот у него до самых ребер занимала татуировка — очень реалистичный рисунок щупалец, унаследованных им от отца. Совсем недавно они были настоящими, а не нарисованными, но теперь Шолто мог сам выбирать — выпустить их на волю или остаться с гладким животом, как любой сидхе или человек.

Раньше он спрашивал меня, чего мне больше хочется, но теперь я всего мгновение любовалась его красивым плоским животом, а в следующее на волю вырвались щупальца стаей фантастических морских существ, созданных из хрусталя и слоновой кости, с серебряными и золотыми прожилками, подчеркивающими их бледную красоту. Шолто наклонился ко мне, целуя, но прикасаясь ко мне не только губами, а и всей этой мускулистой шевелящейся массой. Он мог обнимать меня куда большим числом «рук», чем другие любовники. Самые крупные щупальца предназначались для переноски тяжестей; они обвились вокруг меня мускулистыми веревками, только в тысячу раз более мягкими и гладкими, мягче и глаже шелка и бархата. Обычные руки тоже не оставались без дела, он весь, весь его организм обнимал меня, прижимал, целовал.

Шолто импонировало, что я не отвергаю его нечеловеческую часть. Когда-то один вид его щупалец меня смущал… нет, пугал так честнее. Но где-то в разгар магии, нас соединившей, я поняла, что его отличие от других это совсем не плохо. Вообще-то, он смело мог хвастаться, что может делать со мной такое, с чем никто другой в одиночку не справится.

Щупальца поменьше, тонкие и способные сильно вытягиваться, несли на вершине маленькую красную присоску. Они щекотали мне живот и грудь, и я извивалась от их прикосновения, страстно желая, чтобы они скорей нашли свою истинную цель. Постепенно они добрались до сосков и присосались к ним так жадно и крепко, что я начала постанывать прямо в губы Шолто, стала гладить руками по мускулистой спине, забралась под живот, под упругий бархат щупалец, лаская их самую чувствительную нижнюю сторону. Шолто приподнялся на руках и больших щупальцах, пропустив тонкие щупальца мне между ног, чтобы поглаживать сверху, пока сам он начинает движение во мне.

Он знал, что мне нравится смотреть, как он входит в меня и выходит, но теперь, приподняв голову, я могла смотреть еще на щупальца, ласкающие меня в трех точках одновременно. Он задвигался быстрей, ловя ритм, глаза вспыхнули золотом и янтарем, и вдруг все его тело превратилось в сверкающее движение и свет. Вдоль щупалец золотыми и серебряными молниями проскальзывали разряды магической энергии. Моя кожа вспыхнула в ответ, словно внутри меня взошла луна — навстречу его сиянию.

У меня еще остались силы поднять руки и прикоснуться к извивающимся щупальцам, и под моими мягко светящими пальцами кожа Шолто вспыхивала цветными огнями — одна магия вызывала к жизни другую. И эта вибрация магии во мне, вокруг меня, рядом со мной будто призвала теплую волну, захлестнув меня наслаждением, заставив кричать и корчиться под ним. Ногти добрались до твердой гладкой плоти и оставили на ней следы. Мое наслаждение процарапало кровавые дорожки на расцвеченных огнями больших щупальцах, и кровь светилась собственным светом, рубинами рассыпаясь по моей лунной коже.

Голова Шолто свесилась вниз, волосы перевили все светящимися нитями — мы словно занимались любовью внутри хрустального кокона. И в неуловимый миг мы оба достигли пика, и наш совместный крик вспыхнул так ярко, что вся спальня заполнилась цветными отблесками.

Он рухнул на меня, придавив на миг своим весом; сердце у него колотилось так сильно, словно хотело выпрыгнуть из груди прямо мне в лицо. Потом он передвинулся, освобождая меня и давая возможность дышать. Щупальца померкли и лежали ослабевшей грудой, опустошенные, как и он сам.

Он перевернулся на бок рядом со мной, заново учась дышать, как и я.

— Я люблю тебя, Мередит, — прошептал он.

— И я тебя.

И это было истинной правдой в этот миг.