Прегрешения богов

Глава 22

Здесь было две гостиных — одна поменьше, поинтимней, если это слово можно применить к пространству, в котором помещаются столовая, кухня, прихожая и выгороженная с одной стороны зона отдыха. Все помещение называлось «большой комнатой», но та его часть, что служила гостиной, была меньше прочих, так что звалась «малой гостиной». Большая гостиная была отдельной комнатой, с громадными окнами во всю стену — от высокого остроугольного потолка до застеленного коврами пола.

Ковров в доме было мало, чуть ли не только в одной этой комнате, потому что на них остаются следы от мокрых ног. По этой причине большая гостиная была изолирована от других комнат и не имела прямого выхода на море.

Почти весь периметр гостиной занимал широкий секционный диван, оставляя свободным только узкий вход, да еще через равные промежутки между секциями стояли журнальные столики, чтобы было куда поставить стакан или бокал — на случай, если вас не устроит небольшой обеденный стол позолоченного дерева, поставленный сбоку, у забитого доверху бара.

Белые секции дивана тонули в бежевом море ковра. Цветовое решение почти повторяло обстановку главного дома Мэви Рид. Холодные чистые краски — белый, кремовый, беж, золото и синева — господствовали в других помещениях дома, но здесь ничто не должно было отвлекать глаз от потрясающего морского простора, и кто не страдает боязнью высоты, мог встать у окна и любоваться острыми скалами, о которые бился прибой.

Комната была красивой и холодной — помещение для деловых встреч, не для дружеских вечеринок. Мы собирались добавить в декор некоторую теплоту.

Небо за стеклом оставалось черным. Море под полной луной сияло чернильным, почти маслянистым блеском, насколько хватало глаз.

Бежевый ковер в лунном свете стал серо-белым, предметы отбрасывали густые тени, как бывает только от яркой луны. Мы втроем вошли в эту яркую тень, и наша кожа отразила свет, словно белая вода под лунным сиянием.

Тишина стояла такая, что слышен был рокот и шепот волн, накатывающих на скалы. Мы скользили в тишине, созданной лунным светом, тенями и вздохами океана.

Я подошла к дивану у стеклянной стены — называть это окнами было бы неверно. Настоящая стена из стекла, за которой море простиралось в бесконечность, до края мира — темным текучим кольцом, мерцавшим и переливавшимся под лаской луны.

Игра света заворожила меня, я прошла за диван к самому стеклу, глядя на головокружительную рябь моря и бело-серебряную пену в ночном сиянии.

Бри аккуратно выкладывал на длинный стол лук, стрелы, меч и ножи.

Иви подошел ко мне, не снимая ни кобуры с пистолетом, ни перевязи с мечом, ни даже бронежилета. После такого долгого перерыва мужчины обычно робки с женщинами, но Иви схватил меня за плечи крепко до боли и оторвал от земли, чтобы поцеловать. Он не намерен был склоняться, он меня поднес к себе, и ему вполне хватало силы меня держать.

Полотенце, которым я замотала голову, свалилось, мокрые волосы холодили нам лица. Одной рукой прижимая меня к себе за талию, Иви другой ухватил меня за волосы и резко дернул, заставив вскрикнуть от боли и от другого чувства.

Отрывисто и свирепо, понизившимся, как это бывает у мужчин, голосом, он сказал:

— Говорят, тебе нравится боль.

— Не слишком сильная, — сдавленно от его хватки ответила я.

— А такая?

— Такая — да.

— Ну и отлично. Мне тоже.

Он отпустил мои волосы и сильнее прижал меня к себе, другой рукой расстегивая бронежилет. Не вытерпев, он швырнул меня на ковер и одним движением сдернул жилет через голову.

От неожиданности у меня сбилось дыхание, но он взял очень верный тон, подчиняя меня себе. Я люблю играть добровольную жертву — если «насильник» играет правильно. Ошибется — и получит нешуточное сопротивление.

Полотенце, в которое я завернулась сама, размоталось тоже. Я лежала нагая, открытая лунному свету и Иви.

Он коленями прижал мои ноги к полу, стаскивая с себя кобуру, меч, ремень и футболку. Все это разлеталось вокруг цветочными лепестками, оборванными нетерпеливой рукой.

Иви выпрямил торс, еще сильней надавив мне на ноги — почти до боли, но еще не совсем. Я уже видела его голым, потому что мало кто из нас стеснялся наготы, но когда ты случайно видишь мужчину без одежды — это совсем не то, что смотреть на него снизу вверх, зная, что все, что обещает его тело, сейчас будет твоим.

Талия у него была длинная и стройная, и мышцы под мягко мерцающей кожей тоже были длинные и стройные, и вряд ли физические упражнения могли превратить его в тяжелоатлета. Он был сложен как бегун на длинные дистанции — сила, изящество и скорость в одной упаковке. Волосы веером разлетелись вокруг его головы — они двигались под ветром его собственной магии, образовав почти двухметровый нимб серо-серебристого цвета, а рисунок из листьев и лоз горел ярче, зеленоватыми контурными линиями, словно выложенными оптоволокном. В глазах у него бежали зеленые спирали, и если смотреть на них слишком пристально, начинала кружиться голова.

Не знаю, что светилось в моих глазах, но он расстегнул пояс штанов и обнажил уже готовую и нетерпеливую часть своего тела — казалось, природа решила на ней отыграться за слишком тонкие прочие части. Ничего лучшего я и желать не могла.

Иви наклонился ко мне, но его волосы не упали вперед в беспорядке, они аккуратно легли вокруг, укрыв своим сиянием, и шелестя, словно листья на ветру.

Он прижал мне руки к полу, полностью меня обездвижив, но ноги у меня оставались плотно сдвинуты, и я не понимала, как он своим преимуществом воспользуется. Наклонившись низко к моему лицу, он прошептал:

— Не хмурься, Мередит. Мне нужно другое выражение у тебя на лице.

— Какое? — едва выдохнула я.

Он меня поцеловал. Поцеловал так, словно собирался съесть и начал с губ — я все его зубы почувствовала, но когда я готова была уже заорать, поцелуй стал долгим, глубоким и нежным, невероятно ласковым.

Чуть отстранившись, он заглянул мне в глаза. В его глазах уже не бежали спирали, они светились ровным зеленым огнем, даже без зрачка, как у слепого.

— То самое, — сказал он. — Ты говорила, что предварительных ласк тебе сегодня уже хватило, так что я и не заморачивался, но имей в виду, что я не Мистраль. Нежность мне тоже нравится.

— Но не сегодня, — прошептала я.

Он улыбнулся:

— Нет, не сегодня. Я видел, как ты каждый божий день принимаешь тысячу решений. Вечно за что-то в ответе, вечно перед выбором, вечно решаешь чью-то судьбу. Я уловил, что тебе нужно: чтобы хоть когда-то решения принимались за тебя и выбор делала не ты, чтобы хоть на миг могла себя распустить и перестать быть принцессой.

— И кем стать?

— Да вот кем, — сказал он, перехватил оба моих запястья одной рукой, другой стаскивая штаны, и раздвинул мне ноги коленями.

Приподняв голову, я смотрела, как он находит путь в меня; мне почему-то всегда нужно смотреть, как мужчина входит в меня впервые. От одного только этого зрелища я закричала без слов.

Он давил на мои запястья почти всем своим весом — это было больно, но боль была приятная, боль, которая отмечала, что момент для выбора остался в прошлом. Я могла бы начать сопротивляться, могла сказать нет, но, если он не захотел бы меня отпустить, я бы не вырвалась, и в этой мысленной капитуляции было нечто, чего мне на самом деле давно недоставало.

Я еще дважды вскрикивала, пока он в меня вошел — и даже не полностью. Еще не скоро я была готова, а его движения стали долгими, ритмичными, медленными. Я думала, с таким началом секс будет жестким, но он оказался похож на второй поцелуй Иви — глубокий, нежный, потрясающий.

Медленно, равномерно двигаясь, он довел меня до вершины и заставил вслух вопить его имя. Пальцы у меня судорожно сжимались, я бы разодрала ему спину, если бы дотянулась, но он удерживал меня без особых усилий, спокойно и безопасно заставляя орать от восторга.

По моему телу побежал свет, кожа засияла под стать коже Иви. Пламя моих рубиновых волос играло сполохами на его серо-белых, из глаз лилось золотое и зеленое — другого оттенка, чем из глаз Иви — сияние, и мы лежали в гроте из света и магии, созданном водопадом его волос.

Лишь когда я превратилась в сплошную дрожь, когда нервные окончания будто обнажились все до одного, когда глаза потеряли способность фокусироваться вовсе — лишь тогда он начал снова. И на этот раз без всякой нежности. Он обрабатывал меня как свою собственность, врезался так, словно хотел достать везде. Меня унесло в оргазм чуть ли не от первого же удара, и я вопила снова и снова, почти на каждом его движении. Оргазмы шли подряд, переливались друг в друга одной сплошной цепью наслаждения, пока я не охрипла от крика и не потеряла способность различать окружающее. Мир сузился исключительно до его врезающегося в меня тела и моего нескончаемого наслаждения.

Но только с последним толчком я поняла, что до тех пор он сдерживался, потому что на этот раз я заорала по-настоящему, но боль перемешалась с таким наслаждением, что перестала быть болью и стала лишь сияющим, жарким краем экстаза.

И лишь когда все было кончено, я заметила, что он давно не держит меня за руки, но руки все же не свободны. Я не могла разбегающимися глазами увидеть, что их держит, но по ощущению это были веревки, только очень странные, непохожие на обычные.

Иви встал с меня, и я поняла, что и ногами пошевелить не могу. Бедра и голени тоже были оплетены веревками.

Конечно, я постаралась скорее прийти в себя, сфокусировать зрение. Страшно не хотелось так быстро прогонять последействие такого сказочного удовольствия, но мне надо было увидеть, чем он меня связал, и как ему удалось это сделать без помощи рук.

Мои запястья оплетали лозы. От моих рук они тянулись к другим, карабкавшимся на стеклянную стену, чьи темные тени вырисовывались на светлеющем за оконном фоне. Снаружи было уже не так темно, как когда мы сюда пришли, но и рассвет еще был далек. Тьма редела, но свет еще не показался. В окна заглядывал псевдорассвет, полускрытый темными плетями плюща.

Иви поднялся на ноги, придерживаясь за спинку дивана, и все же едва не упал.

— Не помню уже, как давно я не доставлял удовольствия женщине, а способность вызывать лозы я потерял еще раньше. Ты связана плющом, принцесса.

Я хотела сказать, что не понимаю смысла его слов, но тут увидела Бриака у покрытой плющом стены. Он был обнажен и блистал серовато-белой кожей, не лунно-белой, как моя, а с пепельным оттенком, которого не было ни у кого среди двух дворов. Плечи у него были шире, чему Иви, а тело мощней и мускулистей. И все же Бри был прекрасен и изящен. Длинная коса золотистых волос, перекинутая через плечо, наполовину скрывала его нетерпеливую готовность, но ему пришлось бы распустить волосы, чтобы скрыть свою красоту целиком. Я лежала связанная по рукам и ногам, неспособная пошевелиться, а он возвышался надо мной, нагой и готовый.

— Не так мне надо было прийти к тебе в первый раз, принцесса Мередит, — сказал он почти смущенно, а это не то чувство, которое поощряется во время секса.

— Наш Бриак не увлекается бондажем, — усмехнулся Иви. В его словах прозвучало обычное его ехидство, но неизменная раньше нотка горечи ушла, словно вытесненная счастьем разрядки.

Я потянула за лозы, и они зашевелились сами по себе, связывая крепче, скручиваясь и переплетаясь, так что я только хуже сделала.

— Да, — подтвердил Иви, — они живые. Они моя принадлежность, но они живые, Мередит. Сопротивляйся, и они затянутся сильней. Сопротивляйся слишком сильно, и повредишь себе.

Бри опустился на колени, потом на четвереньки и пополз ко мне. Змеившиеся по полу лозы разбегались от него, словно мелкие зверьки. Я невольно попыталась тоже отползти назад, но лозы предупреждающе сжались, будто руки, и я заставила себя лежать спокойно, пока Бри не остановился прямо надо мной.

Он почти прижался к моим губам своим полным, красным, самым красивым при двух дворах ртом и прошептал:

— Скажи «Да».

— Да, — сказала я.

Он улыбнулся и поцеловал меня, и я ответила поцелуем.