Повторение пройденного

Часть вторая «ДОРОГА ЖИЗНИ» Глава 20

— Головотяпство какое-то, ощущение, что немцам просто подыгрывали, «поддавки» с ними затеяли. Всего пять полков крутятся из угла в угол, и ничего с ними поделать не могли. А тут идти всего восемь километров, всего восемь и ведь ничего не сделали, прах подери, каждый из наших генералов свою собственную войну ведет!

Григорий Иванович только матерился себе под нос, тихо, чтобы никто не увидел, что маршал взбешен. Наступление началось, но проклятый туман мешал видеть, что происходит — даже пролеты Кузьминского моста не разглядеть, хотя они в двухстах метрах. Но полк пошел вперед, а с реки доносилась бешеная стрельба — судя по всему, моряки все же произвели высадку десанта, сумев не заплутать, и там сейчас пошла рукопашная.

За сутки он успел сделать больше, чем все местное «начальство» вместе взятое, имеется в виду командование 48-й армией, потерявшее управление войсками, и что хуже всего, не стремившееся его хоть как-то наладить. Предоставленные сами себе дивизии воевали так, как видели обстановку их комдивы. И там где командиры проявляли решительность, то бои шли с переменным успехом, и у немцев частенько возникали критические моменты. Полковник Донсков со своими пограничниками дрался от Кузьминского моста до Мги, прикрывая важнейший участок фронта. Ему по мере сил, вернее, немощности, помогала 1-я горнострелковая бригада полковника Грибова, представлявшая сводный батальон с парой минометов. Рядом с ними сражались различные части и подразделения, которые вместе с бойцами в зеленых фуражках решили стоять до конца — и таких было немало, присоединилось до двух тысяч красноармейцев и командиров. Саперы и понтонеры, маршевый батальон, караульная рота, железнодорожники, танкисты. И сражались отчаянно, держа протяженную линию фронта — 20-я мотодивизия, усиленная пехотным полком, ничего не могла сделать, наоборот, часто возникали моменты, когда немцы отступали.

Но хватало примеров другого рода, когда командиры проявляли откровенное безволие и эгоизм, если не сказать «шкурничество». Подошедшая еще 3-го сентября 115-я стрелковая дивизия, заняла на северном берегу оборону, хотя чтобы наступать на нее немцам бы потребовалось форсировать Неву. А такая попытка сродни безумию — переправа через горловину в восемь километров обречена на катастрофу изначально. В любой момент «живительную пуповину» можно перерезать, да массированным артиллерийским огнем все с землей перемешать. Единственное, когда прорыв возможен, это быстрый захват Кузьминского моста, у которого вот уже несколько дней шли кровопролитные бои, но немцы его до сих пор не захватили.

И это при том, что на северном берегу целая дивизия, пусть потрепанная финнами, но получившая изрядное пополнение на «ходу». Имевшая полторы сотни полевых и противотанковых пушек на два боеготовых и один формируемый стрелковый полк, немыслимой по нынешним временам численности… Вот только ее комдив генерал-майор Коньков избрал беспринципную и аморфную позицию стороннего наблюдателя, совершенно не выказывая предприимчивости. Покорно ожидал спущенного из штаба фронта очередного «цэу», отменяющего предыдущий приказ, и все.

Ведь чтобы сделал на его месте любой инициативный командир — переправил бы на южный берег стрелковый и артиллерийский полки с танками, противотанковым дивизионом и частями усиления, создав тет-де-пон, то есть «предмостное укрепление», как прописано. И ссылаться на то, что немцы могли разбомбить мост, а потому части бы погибли, есть «гнилая отмазка». Мог бы сообразить, что раз люфтваффе демонстративно игнорирует мост, то он нужен самим немцам. А взглянув на карту, убедился, что через Неву всего два железнодорожных моста. Два — и один из них в пределах досягаемости моторизованного корпуса. И если фашисты собираются устроить Лениграду полный и окончательный «капут», то им этот мост дозарезу нужен, они с него «пылинки сдувать будут», как говорится.

Но нет — русский генерал с олимпийским спокойствием смотрел, как пограничники воюют, как через мост идут нескончаемым потоком раненые бойцы, как проследовали остатки полностью обескровленного 2-го стрелкового полка НКВД, и совершенно не оказывал помощи своим сражавшимся товарищам, не отправив хотя бы батальон с артдивизионом. Да что там — ни одной роты не дал с батареей, ссылаясь на отсутствие на то приказа. И ведь не трус — его дивизия должна была переправиться первой на «Невский пятачок», и там вся полегла в отчаянных самоубийственных атаках. Именно вся — уцелело не больше сотни бойцов, перераненных, кого удалось переправить через Неву, воды которой стали действительно кровавыми. А ведь этого кошмара можно было избежать, вовремя перейдя реку, тогда бы и Мгу удалось закрепить за собой, ведь соединения 54-й армии уже были на подходе, и счет времени уже пошел на дни, считанные дни, никак не больше недели…

— Да что же это такое делается — война идет, а есть товарищи, что совсем не «товарищи», сидят на попе ровно, и клювом щелкают!

Кулик от души выругался — а что остается делать, когда слов уже нет, и остаются одни маты. А ведь все они есть порождение одной системы, скованной жесткими рамками устава и приказов. Уже много раз в нем поднимался в душе гнев, порой клокотала ярость и хотелось вытащить ТТ из кобуры, и самому перестрелять тех, кто допускал вот такой «саботаж», не желая действовать без приказа. Но именно эти соображения его и останавливали — изменять нужно многое, а не бессудно или по приговору трибунала расстреливать. А это дело долгое, кропотливое, воспитывать решительность у подчиненных, которые не будут боятся собственного начальства с его «поглаживания» того места, что родило замысел. Ведь недаром в армии в ходу изречение — «всякая инициатива наказуема». Есть и побочное явление, не менее ужасное — не дай бог подчиненным иметь дурака с амбициями и инициативой, те тысячи бойцов положат в самоубийственных атаках, пока у них в мозгу щелкнет, как в том анекдоте про закрытую дверь.

Но что верно в мирное время страшно по своим убийственным последствиям, когда начинается война — за отсутствие инициативы на поле боя всегда и жестоко наказывает твой противник. Упустил час, запоздал с отдачей приказа, пытаясь все согласовать с вышестоящими штабами, решив перестраховаться — «распишись» в «получении» нехорошего сюрприза. А потом не удивляйся, когда тебя поставят к стенке со словами, которые будет произносить прокурор, открыв красную папку, где будет белеть листок — «за проявленную халатность и потерю управления вверенными частями, за трусость и шкурничество», и прочие, весьма нелицеприятные слова, за которыми последует залп расстрельной команды…

Немецкие генералы охотно пользовались русскими картами, как более точными, благо хватало трофейных, и размножали их быстро. И план окружения Ленинграда в первой половине сентября 1941 года у них был весьма дерзновенный — как на этой штабной карте 39-го моторизованного корпуса. В красной подковке ключевой «шверпункт» — Кузьминский мост, который было важно захватить неповрежденным. После чего корпусу надлежало выкатить свои танки (по красному «фронтиру») на отделенную Невой северную часть «колыбели революции»…