Повелитель огня

Глава 11

После того, как мы с Могутой обменялись верхней одеждой, я попросил его дать мне ещё немного времени. Схватил котомку, принесённую Ясной, и быстро запихал в неё всю собранную не гнилую репу и брюкву, предварительно отмыв её. Затем вывернул карманы Воропая и сгрёб всю мелочь, что там обнаружил. Было не особо приятно это делать, но на войне как на войне. Мне предстояло как-то выживать в дороге, и брезговать такой добычей не стоило, пусть это и были сущие копейки.

Пока я это всё делал, Могута смотрел на меня с пониманием и одобрением — значит, я всё делал правильно. Закончив сборы, я сказал:

— Мне бы хоть какое-нибудь оружие. Странно, что у Воропая с собой только кинжал. Разве тюремщикам не полагается что-то более серьёзное? Вчерашние с топорами были.

— Полагается, — ответил Могута. — Он, наверное, оружие в стражнице оставил.

Мой спаситель взял связку ключей и вышел из камеры, я отправился за ним. Мы дошагали до конца коридора, там и располагалась та самая стражница — караулка по местному. Могута отпер дверь, и мы вошли в помещение.

Небольшая комнатка три на три метра с небольшим окном. Ужасно грязная и вонючая. Быстро осмотрев её, я обнаружил висящий на крючке меч в ножнах — короткий и явно не самого лучшего качества, не чета тому, что был у меня. Но мой забрали, поэтому стоило радоваться тому, что нашёл. Я быстро взял меч и прихватил со стола почти пустую здоровенную бутыль с какой-то мутной жидкостью.

Пока шёл по коридору, я вылил жидкость, а затем в камере прополоскал бутыль и наполнил её водой в дорогу. Правда, я был уверен, что эта вода завоняет раньше, чем скиснет молоко, но другой не было.

Ещё надо было как-то спрятать меч. Одно дело ходить по городу с котомкой, и совсем другое — с оружием. Во втором случае шансов нарваться на проверку патруля намного больше. Поэтому я снял с Воропая камзол и завернул меч в него, постарался сделать свёрток пухлым, чтобы казалось, будто там одни вещи. После этого я ещё раз поблагодарил Могуту, и мы с ним расстались. Я отправился на крышу, а мой спаситель — на болота мимо дружинников.

На крыше было жарко — ничего, что могло бы дать хоть какую-то тень, там не оказалось. Но зато я наконец-то дышал чистым свежим воздухом, и это было прекрасно. После двух с половиной дней, проведённых в душной, вонючей камере, это было настоящим наслаждением.

Через какое-то время свежий воздух подогрел аппетит, и я решил устроить себе пикник на высоте. Нарезал хлеба, окорок, почистил варёное яйцо, разложил это всё на большом платке, достал бутыль с молоком. Красота, да и только!

После еды улёгся спать, так как больше заняться было нечем, а в сон почему-то всё ещё клонило, хотя уже заметно меньше.

Проснулся я среди ночи и почувствовал, что выспался. Не просто поспал, а вот прям по-настоящему выспался и готов идти без остановки хоть до самого Велиграда.

Похоже, до рассвета оставалось ещё часа два, не меньше, так как было очень темно. А ещё, на моё счастье, облака затянули всё небо — я не видел ни одной звезды. Разумеется, петухов я ждать не стал, решив, что именно по такой темноте и надо уходить.

Задняя стена темницы была частично разрушена. По ней я и решил спускаться. Опыт карабкаться по домам у меня был — во время работы в пожарной бригаде куда только не приходилось забираться, поэтому спустился я быстро, легко и без шума.

Так как задней стеной темница выходила на обычную городскую улицу, я быстро шмыгнул в ближайший проулок и, немного поплутав, вышел к небольшой площади — вовсе не рыночной. Половину этой площади занимали спящие нищие. Видимо, здесь им разрешалось ночевать, другой причины такого массового скопления бездомных в одном месте я не видел.

Учитывая, что было всё ещё темно, а приходить на рыночную площадь самым первым мне не хотелось, я решил скоротать время здесь. Среди бродяг меня точно ни один случайный патруль не заметит.

Мягкий климат и тёплое лето позволяли ночевать прямо на земле, поэтому я выбрал себе местечко — такое, чтобы ветер дул от меня на бродяг, а не наоборот, и улёгся под раскидистый бук, положив под голову свёрток с мечом. Спать я не собирался, мне надо было просто дождаться рассвета, не привлекая к себе внимания.

Едва начала заниматься заря и вовсю закукарекали петухи, я направился на рыночную площадь. Добрался до неё, когда небо было ещё молочно-серым. Ветерок гнал утреннюю прохладу, булыжники, которыми площадь была вымощена, были ещё влажны от росы. Привычного гомона на рынке ещё не было, но жизнь уже кипела.

В центре площади возвышался каменный колодец с массивным навесом из дубовых балок. Вокруг колодца стояли кувшины, вёдра, несколько горшков. Худой, загорелый подросток крутил ворот, доставал воду и разливал её по приготовленным ёмкостям.

Покупателей на рынке ещё не было, но торговцы уже собирались: полная женщина раскладывала на скамье зелень; мужчина с обветренным загоревшим лицом вытаскивал из повозки корзины с рыбой; другой высыпал из мешка в корзину орехи; на телеге с сеном сонная девочка жевала яблоко; рядом с ней старик с редкой седой бородёнкой чистил клинок и что-то бурчал себе под нос; конопатый паренёк тащил клетку с курами. Перья сыпались, куры возмущённо кудахтали. Рынок оживал.

Из харчевни на углу вышел мужик с доской, на которой горой были навалены горячие пирожки. И тут же запах от этих пирогов накрыл площадь, ну или как минимум ту её часть, где стоял я. Он ударил в нос с такой силой, что я невольно полез в карман за деньгами.

Я не хотел есть, я не собирался тратить деньги без особой нужды, но… пахло жареным луком, мясом и каким-то пряными специями. Пахло так, что устоять было просто невозможно.

— Сколько? — спросил я у мужика.

— Пятак — с пареной репой, два пятака — с мясом и луком, — ответил тот.

— Дай один мясной.

Сказав это, я выгреб из кармана мелочь, отдал торговцу два пятака и получил взамен горячий пирожок. Разумеется, я тут же отправил его в рот. Неплохо, очень неплохо. С мясом и луком этот пирожок можно было назвать с большой натяжкой, скорее — с луком, луком, ещё раз луком и мясом. Но всё равно было вкусно.

Расправившись с пирожком, я пошёл к колодцу. Достал бутыль с водой, вылил её содержимое на булыжники и попросил парнишку наполнить тару, предварительно её ополоснув, свежей водой. Подкрепил просьбу пятаком. Парнишка быстро всё сделал, я положил бутыль в котомку, напился из ведра про запас и направился туда, где уже готовился к отправке караван из повозок.

Их было чуть больше десяти: на одних стояли бочки, на других — мешки, третьи были пустые — видимо, отправлялись за товаром, четвёртые — с людьми. Также было очень много пеших. И все ждали, когда откроют ворота и дадут команду.

Наконец-то створки Южных ворот открылись, кто-то протрубил сигнал, и караван отправился в путь. Стражники у ворот смотрели на выходящих из города, но с таким безразличием и совершенно не вглядываясь в лица, что я сразу успокоился.

Однако всё равно решил подстраховаться. Приметил парня лет двадцати, в серой холщовой рубахе, с мешком за плечами, шагающего между телег. Я прибился к нему, не сказав ни слова. Пошёл рядом, притворился его спутником.

Так мы и вышли из Крепинска.

Через какое-то время дорога привела нас к развилке, народ на ней разделился практически пополам. Я спросил у одного из возничих, в какой стороне находится Брягославль и, получив ответ, направился к этому городу.

Примерно через два часа пути меня посетила мысль: а какой смысл идти по ночам, если можно идти днём? Народу, конечно, на дороге стало меньше: пешие разбрелись кто куда, те, что были на повозках, уехали вперёд. Но ни дружинников, но патрулей, я пока ещё не встретил.

Ещё через час, пройдя по моим подсчётам довольно быстрым шагом не менее пятнадцати километров, я решил сделать небольшой привал — отдохнуть и заодно перекусить. Приметил буквально в десяти метрах от дороги густые кусты акации, за ними и расположился. Только разложил продукты, мимо меня на гусаке промчался работник почты — я уже научился отличать их по униформе: серым штанам и розовато-красным камзолам. А минут через десять, в разгар моего перекуса, по дороге проехал отряд дружинников в количестве девяти человек. И вот это мне уже совсем не понравилось. И я подумал, что мысль идти днём, не такая уж и замечательная.

А когда ещё минут через двадцать по дороге проехали три повозки в сопровождении двух проводников, я окончательно отказался от идеи дневного путешествия. Спешить мне было некуда, поэтому рисковать было глупо.

Я закончил трапезу и развязал узел с мечом — теперь клинок всегда должен быть под рукой. А камзол Воропая я хорошо свернул и положил в котомку — мне предстояло спать в лесу или в полях на голой земле, поэтому имело смысл забрать его и использовать как подстилку.

После этого я прицепил ножны к поясу и отправился к ближайшему лесу, чтобы досидеть там до вечера. В принципе сидеть можно было и в кустах акации у дороги, но хотелось ещё и выспаться перед ночным путешествием, а засыпать у дороги точно не стоило. И лишнее этому подтверждение я получил почти сразу же, наткнувшись буквально в двухстах метрах от дороги на четырёх небольших травоядных ящеров.

Идентифицировать их я не смог — далеко находились, но мне хватило того, что они щипали травку и не обращали на меня внимания. А ведь на их месте могли быть и хищники. Однозначно спать в этих местах стоило только у костра, а костёр, при отношении местных жителей к обычному огню, стоило разводить лишь в глухом лесу.

Но подойдя поближе к лесу, я констатировал не очень приятный факт: между ним и полями, через которые я шёл, проходила полоса довольно болотистой местности. Не то чтобы прям непроходимая топь, но всё же болото.

Впрочем, выглядело оно довольно мирно: никакого зловония, ни комаров, ни пузырей — просто не очень широкая, но длинная полоса земли, заросшая незнакомой мне травой и осокой. Местами виднелись ямы с водой: тёмной, мутной, но спокойной — будто спящей.

Я прикинул путь. Однозначно пройти было можно, а вот обходить — неизвестно сколько, и неизвестно куда этот обход в итоге приведёт. Главное — если вдруг окажется глубоко, не переть из принципа, даже если осталось немного, а вернуться.

Немного пройдя вдоль края болота, я отыскал прочную длинную ветку с раздвоенным концом. Теперь я был готов к переходу.

Ткнул палкой в кочку впереди меня, вроде должна выдержать. Сделал первый шаг — устойчиво. Второй — немного качнуло, но выдержало. Третий — нормально. Сапоги уходили в воду по щиколотку, тина хлюпала, но молчала.

Я шагал медленно, проверяя палкой почву впереди, прощупывая каждую пядь этого болота. Местами тропинка вилась между кочками, иногда я шагал по верхушкам этих кочек, балансируя, как циркач. Прошёл середину болота, две трети, а когда до твёрдой земли осталось буквально метров пять-семь, ветка в моей руке неожиданно сломалась. Видимо, надавил на землю чуть сильнее, чем следовало.

И, как назло, именно в этот момент нога предательски соскользнула с мокрой скользкой кочки. А опереться не на что. Я, конечно, попытался сохранить равновесие, размахивая руками, но у меня ничего не вышло. Более того, стараясь не упасть, я непроизвольно сделал шаг назад и тут же почувствовал, как моя нога проваливается в густую, липкую жижу.

Грязь обхватила мои ноги, как липкая пасть, я проваливался. Чтобы не уйти под воду солдатиком, я нагнулся вперёд и рухнул грудью на казавшиеся мне сухими кочки. Однако грязь втягивали меня дальше, правда, уже медленнее.

Дёргаться было нельзя, поэтому я осторожно вытянул руки и широко их раскинул, чтобы распределить вес. Замер. Вода доходила уже до пояса, но погружение прекратилось. Уже хорошо. Теперь надо перевести дух и выбираться. Только вот как?

Стараясь не делать резких движений, я повернул голову — чуть сбоку, буквально в метре от меня торчала коряга. Наполовину утопленная, но коряга. Я потянулся к ней — не достал. Тогда я ещё больше лёг грудью на воду и стал ползти, передвигая при этом ногами. Каждое движение давалось с усилием — болото не отпускало. С каждым маленьким шажком я уходил под воду всё сильнее, но при этом с каждым шагом я приближался к коряге.

Я схватился за неё, когда был уже по грудь в воде. Но схватился крепко. Убедился, что перестал тонуть, и перевёл дух. После чего, держась за корягу, подобрался к ней. По мере приближения почувствовал под ногами твёрдую землю.

Минут через пять я уже сидел на коряге. Мокрый, скользкий, весь в грязи и тине, но живой — а это главное! Отдышавшись, рассмотрел местность. Кочки, что возвышались за корягой, казались более крепкими, чем те, что были в середине болота. Но шагать на них без проверки желания не было. Я вспомнил про меч, на удивление, крепление ножен выдержало, и клинок всё ещё висел у меня на поясе.

Достав меч, я ткнул им в ближайшую кочку. Твёрдая. Ткнул в соседнюю с ней — такая же. Неужели выбрался? Я осторожно ступил на проверенную кочку — выдержала. И не просто выдержала, а даже ничего не хлюпнуло под ногами. С кочки на кочку, и буквально через десяток шагов я уже стоял на твёрдой земле. А болотце сзади опять выглядело спокойным и неопасным — будто ничего и не было.

Очень хотелось посидеть и отдышаться, но нужно было идти и разводить костёр. Теперь помимо защиты от зверья, он был мне необходим ещё, и чтобы высушить одежду. И содержимое котомки — к моей радости, она не слетела с плеча. Все продукты промокли и явно провоняли болотом, но, по крайней мере, они у меня остались. А уж тем же варёным яйцам и салу вода точно никакого вреда не нанесла.

Я брёл по лесу, пока не решил, что уже зашёл достаточно далеко, чтобы мой костёр никто не заметил. Затем выбрал практически идеальное место для стоянки — небольшую поляну между соснами. Земля здесь была сухая, даже подстилка из старых иголок приятно шуршала под ногами, а значит, с пригодными для разведения костра дровами тоже проблем быть не должно. Сбросил котомку, снял мокрую одежду и принялся за костёр.

Мне были нужны сухая кора, трут, крепкая палка и терпение. Последнее у меня имелось, а первые три позиции следовало найти. Первым делом я направился к старой берёзе. Содрал с неё слой бересты — тонкой, но сухой, как бумага. Отличный трут — натёр её до волокон. Затем собрал сухие листья, мох, мелкую сухую траву, тонкие сухие веточки. Сложил это всё кучкой.

Потом нашёл две подходящие ветки: одну тонкую, твёрдую, другую широкую, трухлявую с небольшим углублением. У первой заточил ножом край, вторую вставил между колен. Всё было готово, осталось только тереть.

Минут через десять, когда уже даже мои ладони было готовы воспламениться от трения, наконец-то пошёл дым. Сначала едва заметный, затем более менее нормальный. Я быстро поднёс к дымящейся ветке прозрачную бересту. Дунул. Второй раз. Третий. На четвёртый вспыхнуло.

Береста загорелась, и я быстро положил её на подготовленный трут. Огонь перекинулся на него. Загорелись собранные мной сухие листья, иголки, кора и веточки. Я утёр пот со лба и принялся докладывать в пока ещё небольшой костерок веточки побольше.

И вот уже через каких-то десять — пятнадцать минут на полянке горел настоящий костёр. И теперь в него уже можно было закидывать нормальные дрова, греться у него и сушить возле него одежду.

Я нашёл подходящие ветки и соорудил у костра некое подобие сушилки, на которую развесил всю свою одежду, оставшись нагишом и босиком. Сапоги, вылив из них воду, поставил поближе к огню.

Развязал котомку, достал припасы. Кроме хлеба, ничего особо не пострадало. Хорошо, что я пряники ещё на крыше съел. Ещё не сильно намок плотно свёрнутый кафтан Воропая. Я расстелил его на земле у костра, уселся сверху, разломил на несколько частей промокший хлеб и принялся его подсушивать. Когда подсушил, взял бутыль с остатками молока и решил перекусить, раз уж это всё достал.

Вдыхая запах подгоревшего на костре хлеба, я сделал первый укус, запил молоком. Неплохо. Вкусно. Хотел укусить ещё раз, но услышал, как за спиной что-то щёлкнуло. Или хрустнуло. Я быстро обернулся и чуть было не выронил из руки бутыль с молоком.

На меня смотрели два ящера. Невысокие — чуть выше колена, но крепкие, мускулистые и очень зубастые. У них были вытянутые большие морды, длинные и тонкие, как плети, хвосты, зелёная с бурым отливом шкура и хищные жёлтые глаза. И что самое неприятное, смотрели эти глаза на меня как на еду. До такой степени неприятно смотрели, что я невольно поёжился.

Эти твари очень походили на троодонов из книжки моего сына. Но хоть они и были относительно мелкими, но драться с ними одному, да ещё голому и босому, мне категорически не хотелось. На моей стороне, конечно, были сообразительность и сила, но на их — скорость и зубы. И ещё неизвестно, чья бы взяла. Поэтому мне очень захотелось, чтобы слова Долгоя о том, что все звери боятся дикого огня, оказались правдой.

И похоже, так оно и было. Ящеры остановились примерно в трёх метрах от костра, смотрели на меня голодными глазами, облизывались, поводили носами, клацали зубами, но дальше не шли. Я же, держа в руке меч, обошёл костёр и встал так, чтобы огонь оказался между мной и хищниками. Ящерам такой расклад не понравился, и они тоже решили обойти костёр, чтобы быть поближе ко мне.

Так мы ходили примерно полчаса, но звери так и не рискнули приблизиться ко мне. Ящеры были дикие, но не глупые — видимо, они знали, что такое настоящее пламя. В конце концов один из них фыркнул, потеребил лапой мох, развернулся и убежал, крывшись среди деревьев.

А вот второй продолжал стоять и смотреть на меня. Это меня достало, я вытащил из огня длинную ветку, конец которой ярко горел, и сделав резкий выпад в сторону ящера, махнул огненной палкой у него перед мордой. Зверь отскочил, зарычал и убежал. Я же, окончательно убедившись, что обычный огонь работает, как защита от ящеров, окончательно успокоился. Теперь можно было подбросить дровишек и отдыхать не нервничая.

А ещё мне окончательно стало понятно, почему здесь никто не ходит по лесам ночью. Если днём вот так запросто можно на ящеров нарваться, то что здесь происходит с заходом солнца, когда толком ничего не видать?

Я подкинул побольше дров в костёр, нацепил на себя слегка подсохшую рубаху — как-то неприятно было голым в лесу спать, расстелил кафтан Воропая у огня во всю длину, и улёгся, чтобы вздремнуть.

Лёг спиной к костру, чтобы тепло от него волнами обдавало спину. Было приятно, уютно, потрескивание сучьев успокаивало. Это был мой привычный огонь. Хоть я с ним и боролся почти всю свою сознательную жизнь, работая в пожарной бригаде, но он был мне намного милее местного — стерильного, неживого. Он был сейчас для меня словно тот самый старый враг или соперник, с которым ты всю жизнь воевал, а потом вдруг встретился, спустя годы. И ты неожиданно понимаешь, что рад его видеть. А он тебя от ящеров спасает. С этими мыслями я и уснул.

А проснулся я от жуткого рычания или даже рёва — громкого и настолько низкого, что оно пробирало насквозь, до мурашек. Рычало явно что-то большое и очень близко. Я сразу вскочил, открыл глаза и увидел… мраго́на. Он стоял буквально в трёх шагах от меня. И это был не такой мраго́н, что попались нам по дороге в Крепинск. Нет, там была какая-то мелюзга — мраго́нчики, а сейчас возле меня стоял мраго́нище! Раза в полтора, если не в два здоровее тех, что пришибли Долгой с Любором и Влоком.

И я сразу понял, что он не уйдёт. Эта тварь считала меня своим обедом и была крайне раздосадована, что костёр мешает ей к обеду подойти. Ящер приоткрыл пасть, демонстрируя жуткие, острые зубы, облизнулся, с языка на землю закапала слюна. Похоже, мысленно он уже начал меня жевать.

Я невольно приблизился к костру ещё ближе. Зверь расценил это как то, что еда хочет убежать, и несмотря на страх огня он шагнул ко мне. Пока ещё он не был готов броситься на меня, но он явно над этим работал — страха в его глазах я не заметил. Там были лишь голод и ярость.

Мрагон смотрел на меня ещё примерно минуту, после чего сделал ещё один небольшой шажок в мою сторону. Это мне уже совсем не понравилось, и я, как в случае с предыдущей парочкой, обошёл костёр, чтобы спрятаться за пламенем. Мрагон тоже принялся обходить.

Глядя на поведение ящера, я понял, что текущая тактика — опасна. В один прекрасный момент у мрагона в башке что-то переклинит, и он бросится на меня. Коротким некачественным мечом я от него не отобьюсь. Значит, надо было действовать на опережение и отгонять зверя.

Достав из костра подходящую палку, похожую на факел, я сделал резкий выпад в сторону мрагона. Зверь зарычал и попятился. Он боялся огня — это хорошо. Но отступать не собирался — это плохо. Ящер отскакивал, когда я махал в его сторону горящей палкой, рычал, грёб лапами землю, но не уходил.

Надо было прижечь ему шкуру. После этого он должен был железно испугаться и убежать. Только вот как прижечь? Реакция у зверя отменная, скорость фантастическая. Попасть по такому горящей веткой — задача не из лёгких. И не просто попасть, а ещё и не быть при этом укушенным.

Но вариантов не было — не ходить же кругами вокруг костра до самой ночи. Да и ночью в любом случае пришлось бы сначала избавиться от мрагона, а уже потом уходить из безопасного места.

Я сжал покрепче ветку и сделал резкий выпад — почти попал по морде, но зверь в последний момент отскочил. Ещё один выпад, и снова мимо. Отошёл к костру, вытянув на себя мрагона, и снова начал атаковать. И так три раза.

А на четвёртый раз, когда я подумал, что уже вот-вот я изловчусь и ударю-таки ящера по морде, мрагон меня удивил: после моего выпада, зверь не отскочил, а лишь увернулся и сразу же бросился на меня. И тут уже я сам еле успел отскочить. А мрагон уже снова атаковал. И мне опять пришлось отступать.

Что это было, я не понял: ветка ли, корень или ещё что-то. Но зацепился я за это пяткой хорошо. Настолько хорошо, что споткнулся и отлетел прямо в костёр. Я упал спиной прямо в его центр — громко матерясь и поднимая столп искр.

Такого мрагон не ожидал и отбежал довольно далеко — метров на десять. И смотрел на меня с этого расстояния. А я лежал на спине в самом центре костра, в куче раскалённых углей, получая ожоги. Это было ещё нелепее, чем провалиться в болото. Рассказать бывшим коллегам — засмеют.

Но что самое ужасное, пламя меня обхватило так же, как ранее болотная грязь. Оно тоже было вязким и плотным. Либо это я так реагировал на болевой шок от многочисленных ожогов.

С огромным усилием я повернулся на бок и, вдыхая запах горящей кожи — моей горящей кожи, разбрасывая угли, выкатился за пределы костра. Приготовился к боли, так как знал, чем чревато такое падение на угли. Однако боли не было. Но её не могло не быть, возможно, это был такая реакция на шок. Опять же болевой.

Испугавшийся ранее мрагон пришёл в себя и снова начал приближаться. И тут меня словно переклинило: адреналин зашкалил, кровь вскипела в жилах, я схватил горящую ветку и бросился на зверя. Никаких больше осторожных выпадов — я подбежал к ящеру вплотную и наотмашь врезал ему горящей веткой по зубастой морде.

Мрагон зарычал, завертел головой, словно пытался сбросить с морды прилипшие к ней куски углей от ветки. А потом вдруг замер, раскрыл пасть и зарычал. И мне показалось, что это была реакция защиты. Зверь не нападал, он пытался меня напугать, чтобы я отступил. Непонятно, почему он не стал убегать, видимо, сработали какие-то алгоритмы, заложенные в его зубастую голову. И этим надо было пользоваться.

Я сделал резкий выпад и засунул горящую ветку прямо в пасть ящеру, протолкнул её насколько мог, после чего бросился за мечом. Когда я вернулся с клинком, мрагон хрипел, мотая в разные стороны головой, пытаясь избавиться от застрявшей в горле ветки.

В анатомии динозавров я не силён, но сердце у мрагона явно должно быть в груди и, скорее всего, слева, поэтому, недолго думая, я вонзил меч туда, где по моему предположению оно должно было находиться. Ящер дёрнулся и принялся мотать головой ещё сильнее. Похоже, в сердце я не попал, но ранение нанёс значительное. После него зверь ещё какое-то время вертел головой, а затем упал, несколько раз дёрнулся и затих.

— А ведь ты мог просто уйти, как те два троодона, — сказал я поверженному врагу, вынимая меч из его тела.

И лишь когда я достал клинок, до меня дошло, что всё это я вытворяю, получив сильнейшие ожоги. Отбросив меч на траву, я принялся их рассматривать. Но… их не было. Ни одного даже самого маленького ожога. Ссадины были, синяки, царапины, а ожогов нет. Спину я, конечно, рассмотреть не мог, но мне хватило рук и ног. Я хорошо помнил, как голыми ногами лежал на углях, но следов от этих углей на ногах не было.

Это было странно, ведь я помнил, как ощущал запах горящей кожи? Или это был запах горения грязной, мокрой рубахи? Я осмотрел её — рубаха прогорела в нескольких местах до дыр. А на моей коже не было вообще никаких следов огня.

Как такое возможно? Что это? Очередная магическая опция? А не много ли их на одного меня? Куча вопросов и ни одного ответа. Но факт оставался фактом — огонь не нанёс мне никакого вреда.

Я посмотрел на слегка погасший костёр и решил провести эксперимент: подошёл к нему и сунул руку в огонь. Пламя охватило мою кисть, я невольно зажмурился, ожидая, что будет больно, но нет.

Сначала было горячо, но не более чем, когда суёшь руку в излишне горячую ванну, потом я почувствовал в руке пощипывание, слегка похожее на онемение, а секунд через десять прошло и оно. И я вообще ничего не ощущал. Огонь меня не брал. Как минимум обычный огонь, который здесь называли диким.

Я хотел было уже вытащить руку из костра, как вдруг пламя, пляшущее вокруг моей ладони, стало ярче, и буквально за пару мгновений огонь охватил меня всего. От неожиданности я вскочил, но так и остался стоять возле костра, не зная, что делать. Дискомфорта я не испытывал, но меня ужасно напугало, что я превратился в живой факел. Неизвестно, какие у этого могли быть последствия. А их не могло не быть, это я понимал.

А ещё я вдруг понял, что мне это всё нравится. Внезапно пришло осознание этого факта. Я вдруг почувствовал невероятную эйфорию и лёгкость, будто я стал воздушным, как этот огонь. Я ощутил себя невероятно сильным и могущественным. Мне казалось, теперь я могу свернуть горы; меня распирало от какой-то невиданной, мощной энергии; казалось, если я не дам ей прямо сейчас возможности выйти наружу, она меня просто разорвёт.

А пламя вокруг меня разгоралось всё сильнее и сильнее.

Зал Дыхания Истинного огня располагался в самом сердце Старшего Дома братства. Стены его уходили вверх на высоту шести человеческих ростов и были отделаны в оттенках тлеющего угля: глубокие бордовые, охристо-рыжие и кроваво-красные переливы создавали ощущение, будто само помещение пульсирует жаром. Сводчатый потолок был выложен из чёрного обсидиана и покрыт рельефными узорами в форме языков пламени. По периметру зала медленно вращались висящие в воздухе тонкие, пылающие ровным магическим светом венцы. Они освещали зал тёплым, золотистым сиянием.

В центре помещения располагался подиум из полированного красного камня в форме девятиконечной звезды. Он был огромен, как площадка для поединков, и возвышался над полом примерно на метр. А в центре подиума в глубокой чаше находилось само Дыхание Истинного огня — пульсирующий ровным ослепляющим светом огненный шар. Пульсация его была неспешной, завораживающей, похожей на настоящее дыхание.

Диаметром шар был около метра, он совсем немного возвышался над чашей и не подпитывался ни дровами или каким-либо ещё обычным топливом, ни магическими энергетическими запасами. В этом не было нужды. Дом Старшего Братства Истинного огня был построен на месте Силы, а максимальная её концентрация была здесь — в месте, где установили подиум для Дыхания. Поэтому сама Сила питала этот огненный шар, энергия Силы позволяла ему дышать.

Дыхание Истинного огня было не просто символом братства, его важнейшим артефактом и главной ценностью. Огненный шар являлся определённым маркером благополучия этого древнего магического ордена и всего мира. Одно из древних пророчеств гласило: пока Дыхание Истинного огня не остановится и не собьётся, его братству ничего не грозит. А если ничего не грозит братству, то ничего не грозит и девяти княжествам — этой парадигмы в Девятикняжии придерживались все.

Вокруг подиума, между его лучами, стояли девять магов. Лучшие из лучших: сильные, верные идеям братства, специально обученные, чтобы в чрезвычайной ситуации поддержать Дыхание. Таких ситуаций не случалось уже несколько сотен лет, но это ничего не значило: братья не сводили глаз с огненного шара. Каждый из них, случись что, был готов отдать свою жизненную энергию и саму жизнь, лишь бы Дыхание не сбилось и не остановилось. Но пока нужды в этом не было.

Пока…

Неожиданно все венцы, освещающие помещение, стали тускнеть. Зал погрузился почти в полную темноту, его освещало лишь само Дыхание. Но свет, исходящий от шара, тускнел с каждой секундой, а сам он стал стремительно уменьшаться в размерах. Но самое страшное — Дыхание замедлилось, пульсация стала реже.

Все девять братьев, стоящие на страже, тут же протянули к Дыханию свои руки и принялись начитывать необходимые защитные заклинания. От ладоней чаровников к огненному шару устремились лучи. Восемнадцать ослепляющих лучей. Скорость уменьшения шара тут же замедлилась.

Но когда братьям показалось, что ситуация уже под контролем, один из них, не рассчитавший силы и отдавший их слишком много, рухнул без сознания к основанию подиума.

— Бегите за Верховным! — закричал стоявший рядом с ним.

Находящиеся в комнате послушники тут же сорвались с мест и бросились искать Верховного брата.

Когда я пришёл в себя, то не сразу смог вспомнить, что произошло. Сначала меня очень удивил убитый мрагон, затем я вспомнил, как его пришиб, потом вернулись воспоминания о моём эксперименте с огнём. Единственное, чего я не мог вспомнить — это на каком моменте я потерял сознание.

Но если голова работала не очень, то тело, казалось, было готово к любым нагрузкам на все сто процентов. Меня уже не распирало от энергии и силы так, как во время воспламенения, но всё равно состояние было такое, что хоть на мрагона без оружия иди. Да что там на мрагона — на камнерога! Даже его, казалось, я был в состоянии пришибить голыми руками.

А вот что смущало, так это полное непонимание происходящего. Что это было? Ещё одна суперспособность? А не много ли мне их перепало? За что так щедро меня этот мир вознаграждает? Будет ли потом спрос за выданное? Снова в голову полезли вопросы, на которые ответа не было даже в перспективе.

А может, мне вообще это всё приснилось? Я присел к затухающему костру и осторожно сунул руку в огонь.

Ни-че-го!

Лишь опять лёгкое пощипывание. Я быстро одёрнул руку, пока снова не началось. Вроде успел. Стало дико интересно, работает ли эта опция с местным магическим огнём. Однозначно надо было проверить. Ну и ни в коем случае нельзя было никому говорить о моей новой суперспособности.

Костёр почти погас, но разводить его заново я смысла не видел. Солнце клонилось к закату, если отправиться в путь прямо сейчас, то как раз к наступлению темноты можно было бы дойти до дороги.

На всякий случай я ещё раз осмотрел себя на предмет ожогов — ни одного! Я был относительно цел, если не считать ушибов и ссадин, невредим и… гол как сокол. Рубаха полностью сгорела в тот момент, когда меня охватило ярким пламенем. Хорошо, что я попал в болото, и основной гардероб и сапоги сушились. Вот был бы номер — остаться полностью без одежды и в таком виде выйти из леса к людям. Прямо Маугли бы получился.

Сравнение с Маугли развеселило ещё сильнее, когда я вспомнил, что тот тоже в итоге открыл для себя огонь. Не так, как я сегодня, но всё же.

Одевшись, я затушил, костёр, оставив гореть лишь самую большую ветку, повесил на плечо котомку и отправился к дороге, держа в одной руке горящую ветку, в другой — меч.

Когда Верховный брат Истинного огня в сопровождении трёх Старших братьев вбежал в зал Дыхания, из девяти человек, поддерживающих огненный шар, на ногах оставались лишь трое. Но само Дыхание, хоть и стало меньше почти в десять раз, уже восстановило свой ритм и прекратило уменьшаться.

Трое Старших братьев тут же заняли свободные места у подиума и принялись питать шар своей Силой. А Верховный брат, подойдя к Дыханию, внимательно его рассмотрел, прикрыл глаза и принялся начитывать долгое заклинание на древнем никому не понятном языке.

Под конец Верховный протянул руки к шару, и от его ладоней пошёл свет, но не такой, как у других братьев — не ослепляюще-яркий, восстанавливающий, а едва заметный, полупрозрачный, золотистый. Этот свет растворился в Дыхании, но спустя некоторое время он сконцентрировался в самом центре шара в виде небольшой золотистой точки. Она принялась быстро расти и превратилась в силуэт мужчины.

— Что это, Верховный брат? — спросил один из Старших.

— Это угроза, — ответил Верховный. — Дыхание указывает на угрозу.

— Выходит, пророчество сбывается? — с некоторой долей растерянности произнёс второй Старший.

— Нет! — отрезал Верховный брат. — Пророчество всего лишь показывает один из возможных вариантов развития событий. Теперь мы точно знаем, что Он пришёл. Но это ещё ничего не значит!

— И что мы теперь будем делать?

— Искать!