Повелители Владений

Глава первая

Ферендир поскользнулся на камешках, рассыпанных по сухой земле. Пошатнулся вперед, отпрянул было, чтобы удержать равновесие, но неумолимая сила тяжести все равно потянула вниз. Послушник стал падать, как будто поросший редкими деревьями крутой и неприветливый склон отталкивал его от себя. Ферендир отчаянно замахал руками, стараясь не плюхнуться на спину и не покатиться.

Выше по склону стоял наставник Сераф — он обернулся и смотрел на все это.

Страшнее всего было не само падение и даже не ожидание удара о землю, а именно ледяной оценивающий взгляд Серафа, его молчаливое презрение.

Потом в спину Ферендира мягко уперлась чья-то рука. Он устоял, и позорного падения не произошло. Его поддержал второй наставник, Дезриэль. Ферендир широко расставил ноги и вернул равновесие, но при этом опустил глаза. Несмотря на многолетнее обучение в горном храме, молодой послушник ощутил, как в душе разыгралась неудержимая буря эмоций. Страсти бурлили, как воды в подземных источниках, вскипевшие от внезапного глубинного толчка. Стыд, облегчение, страх и недовольство собой в этот гадкий момент грозили прорвать внешнее спокойствие, которое Ферендир старательно изображал для своих наставников. Эти чувства обладали такой насыщенностью, что можно было ощутить их вкус.

«Дыши ровно! — мысленно велел послушник самому себе. — Дыши так, как тебя учили… Держи себя в руках. Сосредоточься и не переживай. Ты просто поскользнулся, с кем не бывает».

Однако так ли это? Ферендир снова посмотрел вперед, на Серафа, и подумал: «Вот Сераф никогда не поскальзывается. Поэтому-то он и смотрит на меня с таким неодобрением, почти с осуждением. Вряд ли он теперь вообще когда-нибудь меня похвалит… А Дезриэль? Спокойный, рассудительный и всегда сочувствующий Дезриэль — он убедительно делает вид, что верит в меня и терпит мои постоянные ошибки. Да только в глубине души ему, наверное, тоже за меня стыдно, и, конечно, он понимает, что я не выдержу испытание… Мое последнее испытание… Может, вообще последнее, что я сделаю в жизни».

«Довольно! — вступил ледяной и спокойный внутренний голос Ферендира. — Страх тебя погубит. Думай только о деле. Сейчас самое главное — подняться по склону и опять не упасть».

Ферендир заставил себя прислушаться к внутреннему голосу. Он задышал ровно и спокойно — не торопясь мысленно отсчитал до нуля, вдыхая на четных числах и выдыхая на нечетных.

«Вдох… выдох…»

Сердце Ферендира забилось ровнее, руки перестали дрожать, пот на ладонях высох.

— Ну что? Идем дальше? — негромко спросил Дезриэль.

Ферендир открыл глаза и уставился на крутой горный склон: Сераф всем своим видом выражал молчаливое нетерпение и презрение к послушнику.

— Пошли! — проговорил Ферендир и полез дальше.

Сегодня он проходил последний обряд посвящения как послушник храма Аларита. Нельзя было допустить, чтобы спокойствие и уверенность, которых он с таким трудом добивался при подготовке к самому последнему и трудному испытанию, улетучились из-за одного неверного шага, одной нелепой ошибки. Требовалось быть собранным, внимательным, готовым ко всему и не питать никаких иллюзий.

Сегодня Ферендир покорится воле горы и испросит ее благословения.

Его погребут заживо.

Если будет угодно горе, он уцелеет. Если же гора сочтет его недостойным, он умрет…

— Надо поторопиться, — сказал где-то впереди Сераф.

Послушник заставил себя не поднимать глаз на Серафа и не замечать его неодобрения. За спиной у Ферендира заговорил Дезриэль:

— Немного терпения, Сераф! Наш юный ученик просто приходил в себя.

— Если бы он смотрел, куда ступает, то видел бы все препятствия на пути и ловчее бы их избегал. Тогда не поскользнулся бы и не растерял концентрацию, — возразил Сераф.

Сдерживаться было невыносимо. Не замедляя шаг, Ферендир взглянул Серафу прямо в лицо и сказал:

— Мои наставники! Прошу прощения у вас обоих, но пойдемте все-таки дальше!

Опустив глаза на тропу, Ферендир осторожно зашагал по крутому склону и больше не промолвил ни единого слова. Теперь он быстро подмечал места, куда можно было спокойно поставить ногу.

Они продвигались в глубине Иметриканских гор царства Хиш. Кругом возвышались унылые серые скалы, покрытые редкой порослью. На сухой горной почве росли только огромные деревья-стражи, встречались небольшие островки мха да кустики осоки. Здесь всегда можно было найти, за что зацепиться или куда наступить: часто попадались участки плотно утрамбованной земли, всюду торчали выступы камней или узловатые древесные корни. Ферендир выискивал взглядом самые надежные из них и больше не оступался по небрежности. Иногда при подъеме он использовал свои нежные маленькие руки. Здесь, среди искривленных от ветра деревьев, было тихо, как в склепе, и только снизу все еще доносилось журчание ручейка, через который они перешли еще у подножья горы.

Ферендир украдкой взглянул на Серафа, желая убедиться, что его вечно всем недовольный наставник по-прежнему идет впереди. Однако Сераф как раз остановился. Он стоял, сверкая светлыми золочеными доспехами и опершись на длинную рукоять молота. Одним сапогом Каменный Страж наступил на ворох побелевшего от времени валежника между двумя чахлыми худосочными деревцами. Как всегда, он глядел на своего давнего ученика с укоризной.

Ферендиру было не понять, что таится в этом непостижимом и таинственном взгляде: глубокое презрение или столь же глубокая жалость. Встретившись глазами с юношей, Сераф отвернулся и стал подниматься дальше.

Где-то сзади Дезриэль стал тихо напевать какую-то медленную и грустную мелодию. Ферендир сразу опознал в ней мрачноватый гимн, которому учат всех, кто служит горе. Заунывная интонация и неторопливый повторяющийся мотив должны были обострить интуицию, заглушить мысли и раздвинуть границы сознания. Такая медитативная музыка помогала при выполнении тяжелого физического труда — например, во время медленного и утомительного подъема по крутому и неудобному горному склону. Старинный гимн всегда пробуждал в юноше умиротворение и светлую печаль — Ферендир чуть не начал подпевать Дезриэлю.

Однако удержался — ведь сам Сераф не подпевал. Послушник внимательно следил за шагающим впереди учителем — пения оттуда не доносилось. Судя по всему, Сераф был вполне способен собраться с силами и сосредоточиться, не прибегая к гипнотической помощи гимна. Ферендир последовал примеру сурового учителя и поборол желание присоединиться к Дезриэлю, потому что хотел добиться от Серафа если не симпатии, то хотя бы одобрения.

Они вышли в путь рано утром, еще в предрассветных сумерках, заменявших в царстве Хиш ночь. Большинство Каменных Стражей храма и учеников еще спали. Наставники Ферендира были полностью облачены в доспехи и вооружены: Дезриэль нес изящный алмазный чекан, а Сераф — тяжелый каменный молот на длинной рукоятке. Сам же Ферендир в день своего последнего испытания был одет в простую тунику послушника, в качестве оружия ему позволили взять только отполированный временем посох из тиса и небольшой кинжал.

Покинув скрытую от посторонних глаз живописную лощину, где стоял храм, они пошли на северо-запад, через перекаты горных хребтов и глубокие долины, по одной из многих узких тропинок, которая привела их в дремучий лес на западных склонах горы. Через несколько часов пути по холмистой местности наконец показался бегущий из леса извилистый ручей. Тогда они свернули с тропы и побрели вдоль каменистого русла — все дальше и дальше, по тенистым ущельям и глубоким распадкам горного склона.

Когда забрезжил дневной свет и мрак Владения Тени — Улгу — начал уступать место неумолимому свечению Враждебного Периметра, путники добрались до субальпийского пояса горы. Позади остались наполненные жизнью участки склона: там в тени густых лиственных лесов и высоких пушистых колдовских сосен зеленел густой подлесок, встречались россыпи поганок. Природа выше ручья стала унылой и бесцветной. Деревья попадались реже. Зеленую траву и раскидистые папоротники сменили голые камни да сухая почва с вкраплениями пористого мха и жесткой осоки.

Путники шли вверх еще много часов. Редкие деревья уже не заслоняли дневной свет, зато с вершины горы все сильнее и упорнее дул ледяной ветер. Мир вокруг казался безжизненным. Лишь птица порой тоскливо выкрикивала что-то у них над головой, а в рассеянных тенях под немногочисленными деревьями скреблись по камням малюсенькие коготки каких-то крошечных неуловимых зверьков. Чахлая растительность, усиливающаяся крутизна склона, сам местный воздух — все это казалось скудным и суровым, однако создавало впечатление чего-то живого, бдительного и голодного. Одна из непреложных истин, которую вбивали в головы молодых послушников горного храма — да, впрочем, и любого иного храма, — звучала так: «Везде и во всем есть жизнь. Везде и во всем есть желание. Везде и во всем есть воля. В большой опасности тот, кто забыл об этом».

Сосны теперь почти не встречались. На этой высоте остались только кривые и бесцветные деревца, навсегда изуродованные порывами ветра. Лишенные листьев ветви разрастались вширь, но это трудно было назвать кроной. Деревца жались к горному склону и напоминали потрепанные и выгоревшие на солнце знамена, которые однажды навеки застыли под яростным шквалом.

Здесь перед железной волей горы и ее диких ледяных ветров покорно сгибалось даже то, что росло очень медленно и не сопротивлялось непогоде. Увидев воочию, какой безжалостной и непреклонной может быть гора, Ферендир внезапно исполнился благоговения и ужаса перед лицом того, что ему предстояло.

В этот день обряд должен был помочь Ферендиру испытать волю горы, которая была его элементарным повелителем, и познать сущность ее желаний. Согласно незыблемым законам божественного Теклиса и священным принципам алементири, священным для его храма, Ферендир, как и сотни его предшественников, должен был отправиться в сопровождении своих наставников в уединенное место у вершины — поближе к незримым, но бурным потокам могущественной тектонической энергии, которую источала душа великой горы. Там ему предстояло предаться благочестивым размышлениям. Для этого будет выкопано то, что, в сущности, станет могилой Ферендира: наставники похоронят его заживо. В этой холодной и неуютной каменистой почве, под гнетом камней послушник ощутит всем телом тяжесть воли и желаний горы. Он постарается не задохнуться и не поддаться паническому страху смерти среди кромешной тьмы, чтобы гора могла признать его своим и принять его дальнейшее служение длиною в жизнь. Если гора сочтет Ферендира достойным, то не допустит его гибели, даст ему возможность дышать — и тогда он восстанет преображенным и просветленным, оставит позади послушничество и сделается одним из преданных служителей горы.

Если же гора сочтет, что Ферендир ее не достоин, то обречет его на смерть!

Ни результаты его обучения, ни наставники, ни сами верховные жрецы, ни Каменные Стражи из храма не могли предсказать, что уготовала Ферендиру гора. Ему растолковали, что узнать это можно лишь через испытание. Только так Ферендир мог доказать, что чего-то стоит. Ради своей мечты нужно было рискнуть жизнью, ибо лишь на пороге ужасной смерти его дух до конца пробудится и закалится, подарит уверенность в себе, силы жить дальше и служить горе — а именно к этому юный послушник всегда стремился.

У Ферендира за спиной Дезриэль спросил:

— Видишь тот конец уступа вверху?

Юноша поднял глаза и заметил в пятидесяти метрах над собой место, где не росли даже редкие и кривые деревья. Там торчал голый и плоский кусок скалы, покрытый подсохшим нездоровым мхом и жидкими пучками осоки. Ярко светило солнце, но Ферендир знал, что на уступе, скорее всего, очень холодно: он продувался всеми ветрами и не имел укрытия — ни одного малорослого кустика, за которым можно было бы хоть как-то спрятаться от пронизывающего ледяного дыхания.

— Да, наставник Дезриэль! Вижу!

— Мы почти пришли, — спокойно заявил Дезриэль. — Сразу за этими валунами, над уступом в горе есть глубокий разлом — место твоего испытания. Вход отсюда уже почти виден, но его трудно различить среди серых камней.

Ферендир стал взбираться еще выше и смотрел во все глаза. Он прищурился — ему показалось, что он разглядел вход, который описывал Дезриэль, но это мог быть только обман зрения.

— Его обязательно развлекать разговорами? — крикнул сверху Сераф. Он опять всех обогнал и был уже у самого каменистого уступа. — Это же послушник, Дезриэль! Пусть он учится смотреть и самостоятельно делать необходимые выводы.

— Не будет большого греха, если я что-нибудь ему расскажу! — добродушно ответил Дезриэль. — Необходимые выводы Ферендир сделает сам, я же просто поясняю то, что открывается взгляду.

Сераф взглянул на них, быстро отвернулся и пошел дальше.

— Ты ему потакаешь, — спокойно и безапелляционно произнес он. Это прозвучало не как обвинение или упрек, а как простая констатация факта.

— Может быть, — буркнул себе под нос Дезриэль. И снова его слова прозвучали бесстрастно, без намека на стыд и смущение. Он просто тихо согласился — правда, было не вполне понятно, с чем именно: то ли с тем, что он действительно потакал Ферендиру, то ли совсем наоборот.

Ферендир карабкался дальше. Ему хотелось оглянуться на Дезриэля, увидеть острые черты, добрые карие глаза и едва заметную улыбку на почти всегда непроницаемом лице. Однако послушник не стал оборачиваться: стоило Серафу заметить, что Ферендир ищет у Дезриэля поддержки и утешения, как он сразу бы счел это очередным проявлением слабости, признаком — пусть даже и в высшей степени косвенным — того, что Ферендир не достоин пройти последнее испытание.

«Мне ничего не нужно! — сказал сам себе Ферендир. — Я ничего не хочу и ничего не жду! Я иду навстречу последнему испытанию добровольно и бесстрашно. Прошу только, чтобы гора заглянула в мое сердце и поняла, что я благонадежен и способен ей служить».

Ферендир беззвучно твердил про себя эти слова, чтобы унять бурю эмоций, кипевших в самых дальних уголках его души.

Дезриэль был в такой же степени дружелюбен, в какой Сераф — надменен. Один помогал Ферендиру, а другой только насмехался. Тем не менее, хотя юный послушник в значительной степени черпал силы и уверенность в постоянной поддержке Дезриэля, ему почему-то всегда хотелось понравиться суровому наставнику, добиться его уважения и восхищения, услышать от Серафа хотя бы самую маленькую, самую ничтожную похвалу. Ферендир понимал, что все это очень глупо, но в глубине души считал желание услышать слова одобрения от одного из своих наставников в каком-то смысле предательством другого. Впрочем, в их храме было так заведено, чтобы каждого послушника на определенном этапе обучения наставляли двое.

Много лет назад, когда маленький Ферендир только явился к Верховному Каменному Магу, чтобы вступить в число послушников храма, тот сказал: «Ты, как и все мы, родом из Хиша. Здесь царит равновесие и гармония, здесь нет места борьбе противоположностей. Наши боги-близнецы — Тирион и Теклис — такие разные и непохожие, но служат единой божественной цели. Они, как две половины Великой Мандалы, выражают борьбу и единство противоположностей. Точно так же два наставника пробудят твою еще не сформировавшуюся натуру. Они явят собой две противоположности, которые помогут тебе обуздать внутреннюю борьбу чувств и страстей…»

Ферендир с самого начала знал, почему двое его наставников так не похожи между собой и как их различия призваны помочь ему примирить соперничающие половинки собственной натуры. Однако он не предвидел странного чувства ревнивого нетерпения, которое часто овладевало им при обучении. Благодаря тонкому чутью и искусному наставлению Дезриэля Ферендир не сдавался и вдохновлял себя на новые попытки, однако при этом страстно желал заручиться хотя бы самым малым знаком одобрения и признания от Серафа. Дезриэль давал очень много — Ферендир чувствовал, что этого более чем достаточно, и сам ничего не требовал от наставника. Зато Сераф не давал почти ничего, лишь заставлял юношу потеть, лезть из кожи вон и унижаться за самую маленькую и ничтожную похвалу — и тем не менее Ферендир все равно хотел от него большего, старался во всем походить на Серафа, быть достойным Серафа и даже — в один прекрасный день — превзойти Серафа. При этом юный альв, желая почувствовать, что сам чего-то стоит и что-то может, вновь и вновь прибегал к помощи Дезриэля.

Ферендир старался быть самодостаточным и непоколебимым, как Сераф, но за поддержкой и одобрением все равно обращался к Дезриэлю.

Вот почему юноша удержался и не обернулся. Не посмотрел он и вперед — туда, откуда его мог видеть Сераф. Ферендир просто пополз дальше. Он хотел поскорее добраться до уступа, где уже не росли деревья, и войти вместе с наставниками в узкий разлом, навстречу своей судьбе. Там, вдали от остального мира, он вручит свою судьбу горе и подвергнется последнему испытанию!..

Ферендир не желал ни при каких обстоятельствах признаваться Серафу в своем глубоком страхе перед результатом этого испытания.

Он понимал, что глупо так переживать, и был почти уверен, что внешне его страх почти незаметен. И все же бушевавшие в его сердце эмоции было трудно полностью скрыть. Ферендир прошел долгий путь обучения и теперь постоянно твердил себе, что его чувства — вернее, неспособность с ними совладать — все способны погубить. В детские и юношеские годы он старался изо всех сил. Его хвалили за сообразительность, магические способности и физическое развитие, но ему никогда не удавалось полностью совладать с эмоциями, не давать им повлиять на поступки и поколебать волю. Сейчас он уже повзрослел и готовился стать полноправным Каменным Стражем храма Аларита. Однако, несмотря на мастерство, опыт и знания, полученные за нелегкие годы учебы, в какой-то частичке души послушника по-прежнему ярко пылал огонь сомнения, который постоянно пытался подорвать уверенность Ферендира в себе.

В царстве Хиш каждого люминета, в зависимости от его принадлежности к тому или иному племени, обучали наиболее подходящим способам сдерживать эмоции и принимать решения во благо всего царства и его жителей, никогда не идти на поводу у собственных интересов, желаний, страхов и мелких устремлений, но ставить во главу угла всеобщее процветание и равновесие.

Их учили тому, что эмоции — проклятье рационального мышления, бич трезвых и мудрых поступков.

Их учили сдерживать, подавлять или перенаправлять эмоции. Однако можно ли полностью освободиться от эмоций?! Ферендир всегда боролся с мощным натиском бушевавших внутренних противоречий и абсолютно бессознательных порывов, которые мешали ему выполнять долг и справляться с обязанностями.

Так, он боялся не выдержать испытание и сгинуть в недрах горы. Или, например, он страстно желал угодить Серафу, добиться его уважения — и одновременно ненавидел Серафа за то, что тот, кажется, совершенно не уважал это рвение и никогда не хвалил ученика.

Как бы Ферендир ни лез из кожи вон, в очередной раз доказывая, что ему по плечу даже самое сложное дело, все равно юноша не мог отделаться от мысли, что он самозванец и занял чужое место, принадлежавшее по праву кому-то более совершенному и достойному.

«Откуда такие мысли?» — думал Ферендир, погружаясь в медитацию или ворочаясь от бессонницы. Почему, несмотря на многочисленные достижения, он все равно тайно подозревал, что остался недостойным и не выдержит последнего испытания?

Может, он сомневался даже в Дезриэле, который верил в успех ученика? Нет! Это совсем уж глупо!

Ферендир не знал никого более достойного доверия, чем Дезриэль, и ни на кого не мог бы в такой же степени положиться. Умения и черты характера Дезриэля были самой высокой пробы, иначе он бы не пользовался таким уважением среди Каменных Стражей.

Почему же послушника преследовали такие мысли? Не потому ли, что Сераф все время казался бесконечно в нем разочарованным, не ценил его достижений и не верил в его успех? Возможно, и так… Однако само по себе это вряд ли могло стать источником бесконечных навязчивых сомнений, которые железной хваткой вцепились в Ферендира. Страхи и дурные предчувствия таились так глубоко внутри, что не могли быть связаны с поступками другого человека, пусть даже наставника. Как бы ни вел себя Сераф, источником этих мучительных глубинных переживаний было что-то еще.

Оставалось третье объяснение, самое неприятное. Может быть, несмотря на все навыки и опыт, Ферендиру просто не хватало внутреннего стержня, тех особых черт характера, которые отличали полноценного и зрелого Каменного Стража от талантливого послушника?

По сути Ферендир не был недостойным, но таковым могли его сделать сомнения, ибо по-настоящему достойные никогда не сомневаются в себе!

Впрочем, так ли это?!

В этом-то и загвоздка! Мучительная загвоздка…

Ферендир взглянул вверх и увидел, что Сераф уже дошел до каменного уступа. Там он и стоял у кромки пожухлой горной травы — она выгорела так, что почти не выделялась на фоне камней. Сераф ничего не говорил, но явно сгорал от нетерпения. Это было понятно несмотря на выражение его лица, такое же бесстрастное и непроницаемое, как и отвесные скалы вокруг. Ферендир заставил себя быстро преодолеть последний неровный участок склона, быстро перелез через гряду камней и оказался рядом с Серафом. Вскоре до них дошел и Дезриэль.

Они стояли на широком и голом каменистом уступе, отходившем от крутого склона к еще более крутой, почти вертикальной скале у них за спиной. На несколько мгновений трое альвов — послушник и два его наставника — замерли в немом восторге. За ними высилась скала, внизу терялся безлесный склон. Путники с упоением созерцали роскошный вид. Редкие чахлые ели и сосны, а также безжалостно исковерканные карликовые березы постепенно уступали место голой скале. Внизу густой темный лес словно зеленым покрывалом укутал склон и холмы на обширной равнине — ее ограничивали со всех сторон перекаты предгорий, за которыми вновь начинали вздыматься далекие горы. В пустом пространстве между горными цепями в потоках восходящего из долины теплого воздуха лениво парили хищные птицы — если прислушаться, можно было различить их хриплые крики.

Вид был восхитителен. Он одновременно переполнял Ферендира благоговейным восторгом и дарил уверенность. Парящие птицы, струи душистого воздуха с равнины, смешанные с ледяными порывами горного ветра, золотистые солнечные лучи над землями царства Хиш… Где-то далеко на востоке, за каменистой грядой, лежал их родной храм, уютно устроившийся в прекрасной тенистой лощине среди скал, под водяной взвесью водопадов. Ферендир, Дезриэль и Сераф вышли оттуда всего несколько часов назад, но теперь казалось, что это было очень давно.

Глядя на развернувшуюся перед ним картину, Дезриэль с довольным видом улыбнулся и пробормотал:

— Чудесно!

— Восхитительно! — согласился с ним Ферендир.

— Ничего особенного, — буркнул Сераф. — Все как обычно… Пошли, скоро начнет темнеть.

Он повернулся спиной к кромке уступа и уверенно зашагал по плоскому, пологому каменному спуску к скале. Еще выйдя из леса, Ферендир смог наконец разглядеть то место, к которому они стремились, — вертикальную узкую трещину в сером склоне горы. Разлом был почти не заметен в игре света и тени на поверхности скалы. Подумать только, где-то здесь, глубоко в недрах горы, будет решаться судьба юноши!

Ферендир взглянул на Дезриэля. Наставник только развел руками, словно говоря: «Вперед, послушник!»

Ферендир пошел за невозмутимым Серафом вверх по зеленой лужайке навстречу манящему мраку разлома.

Казалось, что в расщелину с трудом можно было пролезть, но она почти сразу же стала расширяться. Скоро она стала достаточно широкой, чтобы в ней могли проехать плечом к плечу трое Всадников Рассвета, однако была усеяна валунами и щебнем в местах старых вымоин и оползней. По дну разлома бежал мелкий извилистый ручеек — где-то скакал по маленьким камушкам, а где-то захудалой струйкой еле сочился из-под больших валунов. Высоко с обеих сторон поднимались стены разлома. Сначала они расходились, а потом самым зловещим образом снова смыкались, словно грозя обрушиться вниз. Сюда проникало мало света, потому что разлом был очень узким и неровным. Воздух оказался неподвижным и холодным, кругом царила мертвая тишина. Еще хуже было то, что проход сильно извивался. Через несколько шагов впереди уже ничего не было видно, и место их назначения в этом страшном ущелье было скрыто от глаз.

Ферендир заставил себя не шевелиться и принялся молча оценивать место, в котором оказался. Горы щебня и отсутствие растительности говорили о том, что ущелье возникло сравнительно недавно, но слои отложений на стенах свидетельствовали о сотне тысяч геологических эпох.

Сераф шагал впереди по россыпи щебня вдоль валунов, которые помешали бы идти вперед менее ловкому и проворному путнику. Он выбирал самый короткий путь по дну ущелья. Кое-где между скалами встречались впадины, в которых ручеек на несколько метров превращался в уверенный поток, но потом каменистое дно мельчало, и он снова становился едва заметной струйкой.

Время от времени в узкое ущелье проникали сильные порывы ветра. Ферендир отчетливо слышал в них голос горы. Между отвесными стенками ледяной дикий ветер звучал по-особенному: то стонал, то сокрушенно вздыхал. Странная это была дорога, медленно, но верно она уводила альвов в недра горы по узкой щели. О том, куда именно она должна была их привести, Ферендир не стал спрашивать.

Ему не пристало ничего спрашивать. Надо послушно идти туда, куда его ведут.

— Я не выполню свой долг, — внезапно сказал шагающий впереди Сераф, — если в последний раз не спрошу, действительно ли ты готов к последнему испытанию, послушник?

Удивительно, но Сераф, даже когда говорил совершенно спокойно и бесстрастно, умудрялся производить впечатление презрительности и высокомерия. Ферендир с огромным трудом сдержал вырывающиеся наружу стыд и гнев и подыскал подходящие слова для ответа:

— Гора обратилась ко мне с призывом, о наставник. Она велела мне подвергнуться испытанию и отдаться на ее суд. Я стремился к этому в течение многолетней учебы и теперь, услыхав призыв, не осмеливаюсь его ослушаться.

— Хорошо сказано, — проговорил Дезриэль. Где-то с большой высоты сорвался камушек и застучал по уступам, разбудив шумное эхо. — Предсказываю, послушник: ждет тебя успех. И не только сегодня, но и вообще в жизни.

— Не стоит ничего предсказывать, — сказал Сераф и быстро зашагал по неровному дну ущелья. Хотя на его пути и встречались самые разные препятствия и преграды, даже молодой Ферендир с трудом за ним поспевал.

— Взвесь все возможности, представь, чем может завершиться сегодняшнее испытание, и будь ко всему готов, — продолжал Сераф. — Предсказания — вещь неблагодарная. Предсказывают только гадалки и разные шаманы. Альвы же анализируют, а это требует знаний и проницательности. Трезвый ум должен оценить скупые факты. Вот и все!

— Верно, — согласился Дезриэль. — И все-таки между предсказаниями и анализом лежит лишь зыбкая грань, не так ли? Тонкая пелена между…

— Тонкая пелена? — переспросил Сераф.

— Да. Предсказания от точных знаний, трезвого ума и рационального анализа отделяет лишь тонкая пелена, именуемая интуицией. Она помогает все увидеть и понять даже тогда, когда перед нами непостижимое.

Сераф долго ничего не отвечал, а только быстро и не оглядываясь шагал вперед. Он перескочил через осыпь и камни на неровном склоне, чтобы самым коротким путем миновать большой валун, выросший на пути. Прежде чем исчезнуть за грудой булыжников, он ответил:

— На мой взгляд, эта твоя интуиция — лишь подогнанная под личные потребности кривая маска, нацепленная на рациональный анализ. Речь идет не о тонкой пелене, а о соединяющей все предметы непрерывной нити причинно-следственных связей. Вот и все!

— Как у нас это часто происходит, — сказал Дезриэль, — вынужден с тобой не согласиться!

Ферендиру показалось, что Дезриэль, несмотря на абсолютно серьезный тон, с трудом сдерживал смех.

Сераф же ничего не сказал в ответ.

Карабкаясь на каменную осыпь, через которую только что перепрыгнул Сераф, молодой альв внезапно почувствовал, как по узкому коридору пронесся безжалостный и хлесткий порыв ледяного ветра. У Ферендира страшно завыло в ушах, и на какое-то мгновение ему стало очень холодно. Он вздрогнул и остановился. Ветер принес с собой запах чего-то мерзкого и противоестественного. Послушнику пока было непонятно, откуда взялась вонь, он заволновался и задрожал. Удары сердца невольно участились, по всем членам разлилась пульсирующая энергия.

Сераф впереди остановился, его сильное и гибкое тело напряглось и приготовилось к схватке. Он слегка наклонил голову влево и немного приподнял подбородок, словно к чему-то прислушивался и одновременно принюхивался.

Ферендир услышал, как негромко хрустнула щебенка под мягкими кожаными сапогами Дезриэля. Подойдя к Ферендиру, тот глубоко вдохнул и медленно выдохнул.

Ферендир осмелился взглянуть на наставника. Дезриэль неторопливо поворачивал голову, изучая все многочисленные изгибы узкого разлома. Он словно искал глазами что-то таившееся среди выступов и отвесных стен.

— Наставник, что это такое? — спросил Ферендир.

Дезриэль ничего не ответил, только кивнул на Серафа: тот обернулся и прищурился. Он явно чувствовал, что впереди столкнется с… чем-то неожиданным.

— Двигайтесь медленно! — прошипел Сераф и пошел вперед, достав из-за спины чекан из солнцестали. Жуткого вида шип с противоположной стороны от плоской смертоносной колотушки заблестел в скудном освещении разлома.

Дезриэль тоже расчехлил оружие. Ферендиру очень захотелось, чтобы предстоящее испытание было уже позади — тогда бы он тоже вооружился. Однако сейчас пришлось только покрепче сжать тисовый посох. Послушник очень хотел спросить, что за неестественный и зловещий запах так обеспокоил его наставников, но промолчал.

«Делай как они! — напомнил он себе. — По их поступкам ты поймешь все, что сейчас надлежит знать. Не трать слова на пустые домыслы…»

Так они шли дальше.

Вскоре тропа резко свернула влево. Сразу за поворотом путники миновали тесное сужение и вышли на широкую квадратную площадку в конце разлома. Вокруг них возвышались отвесные стены, но тут было достаточно места для целой фаланги Аураланских Стражей — в сорок рядов по двести воинов в каждом. По голому камню тупиковой стены сочилась талая вода. Она капала и скапливалась в широкой мелкой луже, а потом вытекала из него извилистой струйкой и становилась ручьем, через который путники все время перешагивали по пути сюда. Наверху, в просвете над разломом, нависали облака, за которыми уже не было видно дальнейшего подъема и заснеженных вершин. Со стен здесь свисали клочья мокрого мха, кое-где торчали искореженные деревца — кроме них в этой груде унылых и мокрых камней ничего живого больше не было.

Сераф остановился на входе и внимательно осмотрел открытую площадку перед собой. Ферендир принюхался, но не учуял вони, которая резанула его возле каменистой осыпи пару минут назад. В здешнем воздухе можно было различить лишь минеральный привкус талой воды с вершины, слабый аромат хвои и глинистой почвы да отчетливый запах сырого камня и щебня.

Наконец Сераф, по-видимому, удостоверился в безопасности, кивнул в сторону водопада и сказал:

— Сюда!

Все пошли за ним по пологому спуску, к озерцу темной воды в дальнем конце ущелья.

Ферендир рассматривал унылый серый пейзаж вокруг себя. Живых существ видно не было, но их присутствие ощущалось. В густых тенях под нависшими скалами шныряли маленькие юркие твари и бойко скребли коготками по камням. В расщелинах наверху гнездились птицы — они, должно быть, мрачно глядели вниз злыми темными глазами и удивлялись, откуда и зачем в их обычно тихое и уединенное убежище явились эти дерзкие чужаки. Короче, везде таилась жизнь — кипучая и бдительная.

— Тут все проходят последнее испытание? — спросил наконец Ферендир. — Или только я? Все идут за одобрением горы сюда или это место выбрали специально для меня?

— А какая тебе разница? — не замедляя шага, бросил через плечо Сераф.

— Вполне закономерный вопрос, — возразил Дезриэль. — Мальчик просто расспрашивает о том, что ему предстоит. Может, в будущем он сам приведет сюда какого-нибудь молодого послушника, как сейчас привели его мы.

— Тогда у меня самого есть вопрос, — по-прежнему не оборачиваясь, сказал Сераф. — Скажи-ка, Ферендир: какое впечатление это место производит на тебя?

— Какое впечатление это место производит на меня, наставник?

— Мне что, повторить?

Ферендир нахмурился и после минутного размышления, положившись скорее на интуицию, чем на логику, ответил:

— Честно говоря, я ощущаю здесь… тревожность. Чувствую себя не в своей тарелке и беспокоюсь, словно вот-вот произойдет что-то нехорошее… А чем это так воняло там, на тропе?

Сераф замер, обернулся и смерил Ферендира испытующим взглядом.

— Так ты тоже это учуял?

— Конечно! — ответил Ферендир, немного обидевшись на Серафа за то, что он мог счесть своего ученика настолько тупым и ненаблюдательным.

— А сейчас ты что-нибудь чувствуешь? — спросил Сераф.

Ферендир принюхался. В основном он различал только характерные запахи ущелья: холодная вода, мокрый камень, влажный мох, песчаная почва, слабый плесенный запах грибов и лишайников. Однако в проходе-то пахло по-другому! Чем-то гнилым… гадким… Чем-то неуместным, неправильным.

— Мы здесь не одни? — наконец спросил Ферендир.

Сераф ничего не ответил, а только посмотрел на Дезриэля, который стоял за плечом у Ферендира, и спросил напарника:

— Ты тоже так думаешь, дружище?

Ферендир повернулся к Дезриэлю и увидел, что тот медленно кивнул, не переставая всматриваться в освещенные солнцем скалы и глубокие тени вокруг себя.

— Я тоже так думаю, Сераф, и считаю, что нам надо уходить отсюда, — ответил Дезриэль.

— Нет! — протестующе воскликнул Ферендир и сразу же устыдился своей бурной реакции на слова наставника.

Дезриэль и Сераф уставились на Ферендира. Похоже, они тоже были поражены его эмоциональным всплеском.

— Нельзя уходить, — продолжил Ферендир, гораздо тише и спокойнее. — Я добрался сюда, чтобы подвергнуться испытанию, и я желаю это сделать.

— Как следует обдумывай свои желания, послушник, — снова прищурившись, сказал Сераф. — Во Владениях Смертных заветные желания сбываются самым неожиданным образом, и зачастую мы оказываемся к этому не готовы.

— Сераф прав, — сказал Дезриэль. — Тут что-то не так. Это не имеет никакого отношения к твоему испытанию, Ферендир, но может повлиять на его исход. Придется вернуться. Пошли!

Дезриэль повернулся было назад, но путь к отступлению уже был отрезан.

В узком месте разлома стояли в ряд три фигуры. Мимо них к выходу из ущелья было не пройти.

Ферендир уставился на эти фигуры, стараясь понять, что же он видит — или думал, что видит. В некотором смысле эти создания походили на людей: у каждого из них было по две руки и по две ноги, голова и грудь. И все-таки они казались странными, какими-то исковерканными. Черные глаза выглядели неестественно. Плоть под белесой кожей шла буграми, была усеяна иглами и проколота во многих местах проволокой. Испачканная землей яркая одежда промокла от сырости и пота, зато незнакомцы были увешаны разными блестящими украшениями и побрякушками.

Несмотря на сходство с людьми, в глаза бросались явные животные черты. Руки скорее напоминали лапы, а ступни — копыта. Все трое шевелили хвостами, а их лица были изуродованы каким-то нечестивым зверским методом — Ферендир не мог себе и представить, зачем и как это было сотворено.

Сераф придвинулся к Ферендиру, встал рядом с Дезриэлем и прошептал:

— Послушник, назад!

Трое уродцев медленно и вальяжно двинулись вперед. По мере приближения они казались Ферендиру все страшнее и страшнее. Недоумение и ужас охватили молодого альва.

— Так-так! — прогнусавило одно из существ. — Кого это мы тут видим?

Вдруг раздался звук удара копыт и каблуков о камень. Ферендир и его наставники обернулись: в ущелье у них за спиной обнаружились собратья уродливой троицы из прохода.

Альвы были окружены.

К великому сожалению Эзархада Уничтожителя Судеб, воины не могли сейчас приветствовать его радостными криками и возносить хвалу, прославлять его, шествующего сквозь их ряды. Жертву нельзя спугнуть, пусть даже таким вполне понятным шумом. Трудно, конечно, не ликовать при виде своего повелителя, но сегодня придется обойтись без восторженных возгласов. Что ж, на этот раз лучше подождать. Когда пробьет час победы, воины смогут ликовать до потери сознания!

Ах, как они были хороши! Вооруженное до зубов полчище: тучи нетерпеливых демониц, гарцующие изверги и ерзающие в седлах Адские Наездники — все они собрались под сенью высоких сосен и, насколько могли, затихли в терпеливом ожидании. Их жертвы совсем рядом — на другой стороне этой небольшой горной долины. В храме Аларита понятия не имеют о том, что начало очередного дня в царстве Хиш готовит им полное и безжалостное уничтожение!.. Если все пойдет по плану Эзархада — а сомневаться в успехе не было причин, — через пару часов этот храм обратится в дымящиеся руины, а победитель умчится со своим трофеем!..

Эзархад прошел по рядам воинов, и они молча приветствовали его, склонившись или воздев вверх свои уродливые узловатые лапы и руки. Нельзя было кричать здравицы и восхвалять повелителя, поэтому они только шипели, скрежетали зубами и страшно скалились в полумраке сосновой рощи. Об их ликовании можно было судить по тому, как яростно они били хвостами и копытами об землю, подскакивали и плясали. Эзархад даже заметил слезы на некоторых белесых и шершавых щеках, проколотых проволокой.

«Я вселяю восторг! — подумал он с удовлетворением. — Смотреть на меня — значит находить смысл в существовании! А почему, собственно, и нет? Ведь я — сам Эзархад Уничтожитель Судеб, бич Владений Смертных, избранник нашего владыки и повелителя великого Слаанеша и наследник его Низменного Трона!»

Таким Эзархад представал по крайней мере в собственных глазах. У других негодяев-соратников — Мейганта и Асториссы — были собственные претензии на звание и трон верховного злодея. Как же они заблуждались! Эзархад не сомневался, что расправится с ними обоими. Надо только выждать удобный момент, когда все козыри окажутся у него в руках!

Вот поэтому-то Эзархад и пришел к храму Аларита. Ведь именно здесь хранится залог его окончательной победы!

Эзархад воздел к небу все четыре мускулистые руки — каждая была украшена татуировками, разноцветными шелковыми шарфами и многочисленными браслетами, которые тихонько зазвенели в тишине леса. Вот таким он и предстал перед обожавшими его воинами: трехметровый гигант с прекрасной бледной кожей, усеянной мириадами малюсеньких блестящих колечек и сверху донизу разрисованной древними колдовскими символами и зловещими кабалистическими знаками. Эзархад взирал на подданных огромными блестящими глазами, похожими на черные шарики, и испытывал глубокое удовлетворение. Как же перед ним не преклоняться? Разве он — не само воплощение красоты и величия?

— Скоро! — пообещал он войску совсем тихо, так что его могли слышать только ближайшие ряды. — Мои верные слуги! Скоро вы утолите свой страшный голод! Вам осталось ждать совсем недолго!

Воины яростно зашипели, сдавленно засопели и закряхтели от нетерпения. Совсем как малые дети! Эзархад одновременно любил их и ненавидел.

Они выдвигались на передовые позиции всю ночь — если сумерки в этом проклятом краю можно было назвать ночью. Тут никогда по-настоящему не темнело, а наступала какая-то ущербная полутьма: собственное свечение этого мира ослабевало, и на несколько коротких часов приходил мрак Улгу. Если завоевать эти края и воцариться тут в качестве верховного наместника Хаоса, возможно, получится подтянуть Владение Тени поближе, обуздав неистовую Яркую Периферию. Тогда сумерки станут подлиннее, а день — покороче.

Если сегодня все пойдет по плану, почти ничего невозможного для Эзархада не останется. Надо только заполучить этот камень!..

Перед Эзархадом предстал высокий и широкоплечий уродец в доспехах, обшитых кусками дубленой кожи и костями поверженных врагов, — его главный военачальник Крейгорн. Этот воин Слаанеша почти не уступал ростом самому Эзархаду. В исковерканном лице все еще угадывалось что-то человеческое, но при этом он весьма походил на горного козла: на голове у него росли загнутые рога. Крейгорн низко поклонился Эзархаду и произнес низким, но звучным голосом:

— Доброе утро, мой повелитель! Надеюсь, вы хорошо спали?

Эзархад едва кивнул Крейгорну и негромко ответил:

— Да, вполне… Все отряды уже на месте?

Крейгорн кивнул:

— Так точно, мой повелитель! Храм окружен с трех сторон. Изверги и демоницы зашли в тыл и ждут на склоне горы. Адские Наездники и остальные воины расположились на флангах, а ваши наилучшие части находятся в авангарде и готовы нанести удар.

— А наши дуардины? — спросил Эзархад.

— Саперы вели земляные работы всю ночь и, по последним донесениям, уже подкопались под наружную стену.

«Идеально».

Эзархад довольно кивнул и пошел дальше, бряцая подвешенным к поясу роскошным длинным мечом в изысканных ножнах, усыпанных драгоценными камнями.

Благодаря огромному росту и зловещему облику Крейгорн совершенно естественным образом стал одним из командиров полчищ Хаоса. Конечно, воины околдованы красотой Эзархада и его неподражаемой жестокостью, но крылось в Крейгорне нечто такое, из-за чего доверять ему до конца было нельзя. Пожалуй, Крейгорн вел себя слишком самостоятельно. Не сохранилась ли в нем частица самоуверенности и свободной воли?.. Как бы то ни было, за ним требовалось следить внимательнее.

Наблюдательный пункт устроили совсем рядом, под укрытием густых сосен. Эзархад раздвинул ветви с пышной хвоей, и перед ним открылся с высоты восхитительный вид на небольшую долину между двумя отрогами величественной горы. Прямо перед Эзархадом с высокой отвесной скалы срывался бурлящий водопад. Поток низвергался в обширное взбаламученное озеро, вырытое водой на уступе. В этом естественном древнем котле волны кипели и бурлили, а затем изливались через край, каскадом спускались по огромным каменным ступеням и становились рекой в низине.

Там, на скалистом, окутанном влажной дымкой утесе, под которым бурлило горное озеро, вожделенный храм Аларита безмятежно нежился в лучах мягкого утреннего солнца. На расстоянии он казался тихим, мирным и совершенно не способным отразить нападение свирепого полчища Эзархада. Высокие остроконечные крыши и башни сгрудились за мощной и толстой внешней стеной. На территорию храма вела узкая дорожка, внутрь можно было попасть через одни-единственные ворота.

«Две тысячи. Нет, три тысячи! — лениво прикидывал Эзархад, сколько воинов потеряет при наступлении. — Впрочем, какая разница?! Тысячей больше, тысячей меньше. Мне нужно сокровище, что лежит внутри!..»

— Сколько защитников может быть в храме? — спросил Эзархад, не сомневаясь, что Крейгорн все еще ошивается у него за спиной. Впрочем, ответить помощник не успел. В этот момент из тени, сгустившейся под деревьями, вынырнула худощавая, укутанная в черное фигура. Она проскользнула к величественному и прекрасному Эзархаду с грацией гибкой пантеры. Это была Тирирра — начальница всех ищеек, разведчиков и шпионов Эзархада. Ее плавные, текучие и совершенно нечеловеческие движения заставляли думать, что она сама соткана из клубов дыма, подобно Обитателям Ночи с равнин Шаиша, Владения Смерти. Тирирра носила тени подобно тому, как большинство воинов носили безвкусные шелковые наряды, усыпанные самоцветами. Даже Эзархаду всегда становилось не по себе, когда она ловко и неожиданно возникала из ниоткуда. В такие моменты он чувствовал себя неприятно удивленным. Следовало бы изобрести способ всегда узнавать о ее присутствии, и желательно такой, чтобы она не смогла этому никак помешать. Подчиненные должны знать свое место.

— Там две дюжины защитников, мой повелитель, — как кошка прошипела Тирирра. — В любом случае, никак не больше тридцати. По меньшей мере половина из них — послушники, не прошедшие последнее испытание. Их еще не проверили в деле и не приняли в число Каменных Стражей Аларита. Столь великому и могущественному военачальнику, как вы, вообще не пристало беспокоиться о такой ничтожной кучке!

«Ох уж эта лесть!»

Эзархад улыбнулся. Конечно, слушать лесть приятно, но ей никогда нельзя полностью доверять. Впрочем, Тирирра была очень полезна и прекрасно справлялась со своими обязанностями. Эзархад старался держать себя в руках и планировал спустить с нее шкуру только после того, как узнает об измене.

— При обычных обстоятельствах этот жалкий храм и кучка его защитников не удостоились бы моего внимания, — сказал Эзархад. — Однако у этих глупых камнепоклонников есть одна вещица, которая может мне пригодиться. Я непременно получу ее — неважно, сколькими из вас придется пожертвовать. Пусть даже всеми.

Тирирра кивнула, молча попятилась и удалилась. Эзархад стал рассматривать раскинувшийся внизу ландшафт и обдумывать подробности своего плана, который уже привел в действие. Сам Эзархад последует за авангардом, который будет штурмовать ворота и пытаться проломить внешнюю стену. Остальные силы нападут на храм с трех сторон, не стараясь взять стену или перебраться через нее, — им просто нужно отвлекать защитников храма, пока отряд у главных ворот будет ломиться внутрь. Конечно, при этом падет много простых воинов и демониц, так как алариты славились отвагой и умением яростно и упорно сражаться даже в самом безнадежном положении. Однако Эзархад не сомневался, что сможет в конце концов сломить их оборону — для этого нужно только достаточно времени. Он приготовил для аларитов несколько неприятных сюрпризов и с радостью пустит их в дело, когда пробьет час.

— Трубите в рога, — наконец скомандовал Эзархад.

Крейгорн кивнул:

— Будет сделано, мой повелитель.

— Пусть атакуют сначала отряды с тыла и с флангов, а потом мы ударим в главные ворота. Вот увидишь, довольно скоро прорвемся.

Крейгорн отдал все необходимые распоряжения. Вдалеке среди холмов вокруг храма Аларита гнусаво запели рога полевых командиров Эзархада.

«О, до чего чудесные звуки! — подумал он. — Скоро эта земля, а за ней и все Владения Смертных, как и все силы Хаоса, подчинятся мне!»

Ферендиру с младых ногтей рассказывали о приверженцах Хаоса. Воочию же он только пару раз видел их — мертвецов, которые пали от рук люминетов, отражавших очередной набег. Ферендир слышал рассказы о коварных Апостолах Тзинча, неистовых Связанных Кровью Кхорна, о мерзких Гнилоносцах Нургла. Однако среди слуг Хаоса, осквернявших прекрасное царство Хиш, самыми ненавистными и презренными были, конечно, Гедонисты Слаанеша.

Ферендир глядел на существ, которые постепенно окружали его с наставниками в ущелье. Было трудно определить, кому из богов Хаоса эти твари поклонялись, были ли они смертными или демонами. Он видел перед собой только свирепую свору каких-то омерзительных антропоморфных выродков, нездоровые, извращенные пародии на человека. Они украшали себя чужеродными частями тел, щеголяли в одеждах кричащих цветов, увешивались побрякушками из золота, серебра и драгоценных камней, хотя по их жутким лицам и коже нездорового оттенка было ясно, что эти уродцы — отнюдь не аристократического происхождения.

Высокие и тощие бледные существа, преграждавшие Ферендиру и его наставникам выход из ущелья, выглядели болезненно и нездорово — и в то же время казались грозными и опасными противниками. На каждом из них был наряд из кожаных и шелковых деталей и целая сбруя украшений: браслеты с самоцветами на запястьях и щиколотках, золотые и серебряные цепи, булавки, брошки и подвески, продетые сквозь плоть. Смутно угадывалось, что когда-то эти создания были простыми смертными, но Ферендир не поклялся бы на Великой Мандале, что они ими остались. Какого бы из мерзких божеств Хаоса они ни избрали повелителем, их путь служения, несомненно, лежал через множество чудовищных колдовских превращений.

Тот, что заговорил первым, — существо мужского пола, за которым шли остальные, — обладал огромными ушами: гигантские лопухи из кожи и хрящей, растянутые на длиннющих колючих распорках, присоединялись с обеих сторон к его черепу, словно нелепые паруса. Его глаза были темно-красными, почти черными — будто шары из эбенового дерева обмакнули в кровь. Они сладострастно вращались в глубоких глазницах и зловеще поблескивали. Урод раздвинул тонкие синюшные губы и обнажил темно-фиолетовые десны, усеянные бесчисленными рядами острых, как иглы, зубов. Получилась то ли хищная улыбка, то ли свирепый оскал — наверняка никто бы не определил. Дружки этого выродка были ненамного симпатичнее.

Ферендир оглянулся. Еще шестеро таких же богомерзких, страшных и нелепых гадин вышло из теней под стенами ущелья — они явно сидели в засаде и ждали лишь момента, когда трое альвов соберутся отступать. У членов этого отряда вроде бы человеческие части тела тоже причудливо сочетались с совершенно нечеловеческими: у кого-то были острые клешни, у кого-то — шестипалые лапы с двумя большими пальцами и набором огромных черных когтей. У некоторых за спинами извивались и хлестали по земле длинные раздвоенные хвосты, похожие на разъяренных змей. Одна из тварей имела настоящий скорпионий хвост, росший снизу от спины, он изгибался над головой и заканчивался торчащим вперед шипом, на котором висела мутная капля какого-то смертельною яда.

Три альва против девяти Гедонистов Слаанеша! Ферендир старался убедить себя, что расклад неплохой.

Дезриэль был спокоен, лицо его ничего не выражало, словно он не со смертельной опасностью столкнулся, а с банальной мелкой неприятностью, Сераф выглядел более суровым: он нахмурился и плотно сжал губы, впрочем, в остальном его лицо было таким же непроницаемым, как у Дезриэля. Ферендир отметил — хотя это и не слишком успокаивало, — что наставники встали по сторонам и заслонили его своими телами от нападения страшилищ. Вооруженные Каменные Стражи в полном доспехе оказались хорошо готовыми к бою, чего нельзя было сказать о Ферендире в простой тунике, с жалким деревянным посохом и крошечным ножом, непригодным даже для того, чтобы выпотрошить более-менее крупную рыбу. Страхолюдины грозно надвигались, а Ферендир чувствовал себя перед ними совершенно беззащитным и беспомощным.

— Три кусточка, трясутся листочки, — сложил стишок лопоухий вожак. — Дело не ново, чик-чик — и готово.

Шесть уродцев, вылезших из засады под скалами, захохотали, как полоумные гиены, и завыли, как голодные волки.

— Убирайтесь! — сказал им Дезриэль. — Это ущелье священно. Не смейте осквернять его своим присутствием.

— Ну уж нет! — заявил ушастый и изобразил жуткого вида ухмылку. — Нам и здесь хорошо. Симпатичное и тихое местечко. Такая девственная природа нам по душе. Тут нам самое место!

За его плечом одно из страшилищ засмеялось и закивало уродливой лысой головой. У него были зашиты веки, но безумный хохот как бы свидетельствовал о том, что слова вожака рисовали перед ним полную и ясную картину происходящего.

У третьего урода, преграждавшего путь к выходу, были злобные глаза и остроконечные уши, почти такие, как у альва, зато не имелось рта. Не то чтобы рот зашили или заткнули каким-либо иным образом — он просто отсутствовал, и лицо в этой части омерзительно затягивала гладкая и тугая кожа.

— Больше предупреждать не станем, — со зловещим видом заявил Сераф. — Если сейчас же не уберетесь, мы вас перебьем.

Ферендир заметил, что Сераф по очереди рассматривал каждого из приближавшихся противников, оценивал их, быстро представлял себе все фазы предстоящей схватки с ними и выбирал наилучший вариант действий еще до того, как был нанесен первый удар. Послушник попытался последовать примеру учителя, но обнаружил, что в ситуации стресса его закипающий мозг оказался не способен просчитывать вероятности.

Страшилища зашипели и засмеялись так, словно не восприняли угрозу Серафа всерьез.

Ферендир понимал, что другой возможности подготовиться к схватке, кроме этих нескольких быстротечных мгновений перед неизбежно надвигающейся сумятицей боя, не представится. Он собрал волю в кулак, постарался дышать ровно и стал вспоминать бесконечные часы тренировок с посохом. Восстановил в памяти все наставления Дезриэля, Серафа или прочих Каменных Стражей о том, как подчинить время и замедлить его бег в минуты смятения и панического страха.

«Таков путь люминета, — твердили ему. — Время — поток. Его нельзя остановить, но можно замедлить, пусть лишь в собственных мыслях. Каждый ускользающий миг обращай себе на пользу».

Ферендир принял нужную оборонительную стойку и установил зрительный контроль за всеми врагами — тремя спереди и шестью за спиной. Ему предстояла битва не на жизнь, а на смерть. Скорее всего, он погибнет. Совсем не такого испытания он ждал, выходя утром из храма…

Весельчак, командовавший воинами Слаанеша, выступил вперед.

— Скажи-ка, альв, как прикажешь поступить с твоим телом? Если хочешь, мы можем подвесить его на железных крючьях к стенам ущелья, пока в тебе еще будет теплиться жизнь. Держу пари, ты получишь от этого большое удовольствие! Небесные птички будут каждый день прилетать и клевать тебя понемногу, пока от тебя не останется только зловонный разложившийся труп… Ну как? Или, может быть, ты хочешь, чтобы мы просто разрубили тебя на куски и выложили из них оригинальную большую мандалу? Мы не звери какие-нибудь, великодушно позволим тебе самому выбрать свой конец — а потом проводим тебя к нему!..

Дезриэль встретился взглядом с Ферендиром и тихо, не для чужих ушей, проговорил:

— Держись между нами.

Потом он нанес первый молниеносный удар.

Дезриэль двигался быстро и стремительно — как лис, скользящий сквозь кустарник, не потревожив ни веточки. Только что он стоял рядом с Ферендиром, заслоняя его от мерзких страшилищ, — а в следующий момент скакнул вперед, три раза обернулся вокруг собственный оси, словно листок под ураганным ветром, и со свистом нанес по врагу удар алмазным чеканом. Голова ближайшего из хаоситов, безротого урода, залилась тягучей черной кровью, и тот упал с расколотым черепом, разбрызгивая вокруг зловонные мозги. Прежде чем его труп коснулся земли, на Дезриэля бросился слепой урод с зашитыми веками. На глазах у ошеломленного и испуганного Ферендира это незрячее страшилище попробовало ухватить Дезриэля клешнями — они со свистом резали воздух, словно настоящие ножницы, но так и не коснулись Дезриэля. Сильное и жилистое тело наставника изгибалось, уклонялось и с идеальной точностью уходило от каждого опасного движения противника. Слаанешит не мог даже чуточку задеть альва, поэтому раздражался и все больше выходил из себя. В момент, когда он утратил бдительность, Дезриэль ткнул в слепую морду тупым концом алмазного чекана и раздробил страшилищу зубы. От этого удара урод попятился и завалился назад, а Дезриэль тут же раскрутился и с размаху раскроил череп врага. Безглазый воин Хаоса рухнул на камни рядом с трупом своего товарища.

Ферендир не отказался бы посмотреть, как Дезриэль расправится с не в меру остроумным ушастым вожаком, но услышал у себя за спиной движение и ощутил надвигающуюся опасность. Молодой альв стремительно повернулся вокруг своей оси и приготовился отразить посохом любое нападение. При этом он успел заметить, как незыблемо держался Сераф, чей тяжелый каменный молот не давал проходу страшилищам, напиравшим со стороны тупикового утеса. Одним мощным взмахом Каменный Страж сбил врагов с ног, потом размозжил одному злополучному уродцу череп, а другому пробил широкую голую грудь. Пока остальные оглушенные гадины приходили в себя и пытались было подняться на ноги, Сераф вывел из строя еще двоих.

Один выродок не лез под молот, а напал на Ферендира. Он напоминал сумасшедшего разукрашенного шута с длинными патлами всех цветов радуги. Драный клетчатый наряд был пестр и увешан бубенцами. Верхняя половина нападавшего явно принадлежала человеку, зато ниже пояса он больше походил на козла. Худой, как скелет, уродец проворно скакал на маленьких раздвоенных копытцах, которыми кончались его шерстистые ноги, вывернутые коленками назад. Пальцы одной руки у него были невероятно длинными и чем-то смахивали на безволосые лапки какого-то паукообразного мутанта. Второй руки вообще не было — вместо нее красовалось странное металлическое приспособление вроде зазубренного острого крюка.

Чудовище хихикало и ухало — от этих звуков кровь стыла в жилах.

Ферендир вспомнил былые тренировки и провел серию оборонительных взмахов — вправо, влево, вниз, вверх. Он отбил посохом пару неточных ударов жуткого крюка с шипами, а потом его противник допустил ошибку. Все происходило очень быстро, но как раз в этот миг молодой альв полностью успокоился — об этом и твердили наставники. Время замедлило бег и позволило Ферендиру без проблем направить удар в уязвимое место врага. Посох угодил страшилищу прямо в пульсирующее тощее горло. Уродец поперхнулся, захрипел и повалился навзничь, а Ферендир поспешил этим воспользоваться — и размахнулся, целясь в разноцветную башку. Он ожидал, что в следующий момент тисовый посох уже повстречается с черепом врага и, как положено, с приятным хрустом размозжит его, но этого не произошло.

Шут успел поднять свою железную руку и встретить удар. Зазубренная внутренняя грань крюка вонзилась в древесину и застряла в ней. Ферендир хотел еще раз замахнуться и повторить атаку, но не смог высвободить посох — шипы и зазубрины на крюке сработали будто капкан.

Страшилище ухмыльнулось, стало жадно облизываться фиолетовым раздвоенным языком и скалить острые как иглы зубы. Внезапно оно рванулось вперед и протянуло свою мерзкую паучью руку — длинные извивающиеся пальцы попытались вцепиться молодому альву в горло.

Ферендир же действовал почти инстинктивно. Он знал, что подвергнет себя опасности, но в нынешней ситуации другого выхода не было. Не выпуская бесполезный пока посох, Ферендир вытащил свободной рукой нож, висевший на поясе, и полоснул прямо по тянущейся к горлу жуткой лапе — тут же хлынула черная кровь, враг взвыл от боли. Пока противник не пришел в себя, Ферендир еще раз попытался высвободить свое оружие, на этот раз успешно, а затем нанес немного неуклюжий одноручный удар. Посох впечатался в череп, и тот подобающим образом хрустнул — страшилище рухнуло на каменистую землю ущелья. Без сомнений и колебаний Ферендир наклонился и вонзил нож в грудь врага — туда, где должно было находиться сердце. Уродец взвыл, выгнулся, умолк, пару раз дернулся в конвульсиях и испустил дух.

Ферендир вытащил из груди трупа кинжал, встал и попятился. Ему захотелось хотя бы на минуту оказаться подальше от этого ужаса и смертельной опасности. Нужно было перевести дух, все обдумать, осмыслить. Мгновение он смотрел на отчаянную схватку Дезриэля с ушастым командиром, а также на Серафа, который в одиночку сражался с тремя противниками, но об этом уже было некогда думать.

Думать вообще было слишком поздно. В сторону Ферендира двинулось еще одно из страшилищ — высокий мускулистый великан с четырьмя ручищами, на каждой из которых было по массивной шестипалой ладони. Колосс, топая ногами, мычал и ревел, как бык из кошмара. Кулаки месили воздух, пытаясь сокрушить тонкую фигуру молодого альва. Ферендир увернулся и отскочил назад, он лихорадочно соображал, какую управу найти на такого врага или хотя бы как спастись от его атаки. Противник был такой громадный, что заслонял собой белый свет. В Ферендира летели чудовищные кулачищи — каждый размером с добрый валун.

Ферендир за что-то зацепился каблуком сапога, не устоял, начал падать и раздраженно выругался. «Идиот! Ты опять упал! Что теперь о тебе скажет Сераф?! К счастью, ты этого уже не узнаешь, потому что тебя не будет в живых!» Он рухнул спиной на неровную каменистую почву, несколько обломков скалы глубоко впились в тело. Впрочем, плакать от боли было некогда. Все решали доли секунды: надо было уворачиваться от мелькавших перед ним кулачищ и от огромных ножищ, которые перекрывали дневной свет.

Вскочив на ноги, Ферендир сделал кувырок вперед. Великан навис над своей жертвой и нанес серию ударов всеми четырьмя кулаками, но они пришлись в камень, потому что Ферендир в этот миг быстро прокатился между широко расставленными ножищами противника и оказался у него за спиной. Все кости ныли после падения на землю, но Ферендир проигнорировал боль, вскочил на ноги, развернулся и завел посох между ног у четверорукого урода, рассчитывая потом подналечь и повалить противника. Однако все пошло совсем не так. Страшилище хотело было обернуться, само споткнулось о посох и рухнуло ничком на каменистую почву. Оно ударилось мордой о камни и взревело от боли. В этот момент на него набросился Ферендир и трижды изо всех сил огрел посохом. При каждом ударе поверженный враг издавал стон, но тут оружие Ферендира не выдержало.

Раздался жуткий треск, и в руках молодого альва вдруг осталась жалкая половина посоха, Враг пока был ошеломлен, но начинал приходить в себя. Ферендир видел, как заиграли мышцы под тугой бледной кожей, спина выгнулась — великан силился встать на ноги.

Достать нож было плохой идеей: такое маленькое лезвие не смогло бы нанести противнику хоть сколько-нибудь серьезную рану, не говоря уже о смертельной.

И тут Ферендир заметил на поясе у страшилища ятаган в огромных ножнах. Рукоятка очень соблазнительно торчала прямо перед глазами, и молодой альв потянулся за ней. Великан уже успел подобрать под себя колени и встать на четвереньки. Ферендиру больше ничего другого не оставалось — он выхватил большущий кривой клинок из ножен. Оружие было тяжеловато и дурно сбалансировано, но Ферендир приноровился и совершил единственное, что могло спасти ему жизнь, — рубанул изо всех сил.

Голова четверорукого урода скатилась с плеч, разбрызгивая зловонную и черную, как тушь, кровь. Тело обмякло и повалилось на землю.

Струя омерзительной жижи окатила Ферендира, он отпрянул и стал отплевываться и вытираться, надеясь, что эта дрянь не попала ему в рот. Все еще не выпуская из рук огромный и тяжеленный ятаган, послушник оглядел поле боя.

Почти все Гедонисты Слаанеша были перебиты. Уцелело только двое раненых. Один из них — ушастый командир — распростерся на земле в уродливой и неестественной позе, по меньшей мере две его конечности были раздроблены и изувечены. Дезриэль прижимал его к земле тупым концом алмазного чекана.

Дышало пока и чудовище со скорпионьим хвостом. Собственно, хвост был отрублен и валялся неподалеку, из него на каменистое дно ущелья вытекала густая липкая жидкость, похожая на мутный мед. Искалеченное страшилище обезвредил Сераф, но, даже будучи насаженной на шип каменного молота, тварь упрямо извивалась и вырывалась.

Ферендир плохо понимал, что теперь надо сделать, хотя его переполняла энергия стресса. Сердце бешено стучало, и мелко дрожали руки. Он прижал кулаки к телу, опустил голову и приказал себе успокоиться, не нервничать и не психовать. «Опасность миновала. Теперь уже нечего бояться. Отбрось страх. Соберись с мыслями. Рассуждай и думай, а не просто подчиняйся инстинктам и порывам…»

— Глупцы! — прохрипел валяющийся на земле изувеченный вожак. — Пока можете, радуйтесь своей мнимой победе, ибо грядет буря, которая сотрет вас в пыль!

Ферендир потерял концентрацию. Как тут медитировать и успокаиваться, когда под ногами корчится и вопит этот мерзкий урод?!

Удерживаемый на месте молотом Серафа недоскорпион тоже начал сквернословить, но на каком-то неизвестном Ферендиру наречии. С этим было легче справиться — проще представить себе, что слышишь рокот водопада или шум холодного восточного ветра в листве деревьев. Да только как быть с вожаком? Как не слышать его слов? Ведь он говорит на понятном языке!.. Кстати, о чем это он?..

Дезриэль налег на алмазный чекан и надавил всем весом на переломанные кости урода. Ушастое чудовище взвыло от боли, а потом, как ни странно, залилось бурлящим, почти ликующим хохотом.

— Слепцы и невежды, тупые и наивные, никчемные и ничтожные люминеты! — провыл вожак нараспев.

Подопечный Серафа тоже что-то злобно затянул в адрес своего победителя на каком-то тарабарском наречии. Ферендир стоял ровно посередине между своими двумя наставниками и заметил, как они встревожились и многозначительно переглянулись. Потом без предупреждения Сераф замахнулся каменным молотом и беспощадно прикончил своего пленника раньше, чем тот успел допеть непонятное проклятье. Череп хрустнул, и противный голос замолк навсегда.

Сераф подошел к Дезриэлю, и со страшным ледяным безразличием они вдвоем посмотрели на изувеченного ушастого вожака.

Ферендир шагнул к ним поближе, хотя что-то внутри до сих пор протестовало и содрогалось. Послушника все еще мутило от пережитого, от волны насилия, в которую их всех затянуло, от того, что пришлось обагрить руки…

— Как вы пронюхали об этом месте? — спросил Сераф у раненого.

Тот криво ухмыльнулся и пожал плечами.

— Просто гуляли и зашли. Тут было так тихо и спокойно.

Дезриэль налег на чекан, и Ферендиру показалось, что он услышал звук ломающихся костей. Урод взвыл от боли, но в конце концов умудрился усмехнуться и проговорил:

— Вы что, больше ничего не умеете?

Сераф замахнулся было своим огромным молотом, но Дезриэль предупреждающе поднял руку и остановил друга, а затем спокойно сказал:

— Это священное место. Оно укрыто в глубине гор, и о нем мало кто знает. Как вы сюда попали?

— Вот так священное место! — сплюнул Гедонист. — Груда грязных мокрых камней и щебня! Что за никчемный народ может считать эту вонючую дыру священной?

Дезриэль снова спокойно надавил на алмазный чекан. Он не суетился и в этот раз не прикладывал силу, однако страшилищу становилось все больнее и больнее. Боль нарастала, и наконец вожак испустил душераздирающий вопль, а его изуродованное тело, слабо напоминающее человеческое, стало биться в агонии.

— В пекло вас! Всех троих! — прорычало страшилище. — Придут и другие! Полчища придут, клянусь! Повелитель выпускает нас погулять и только радуется, если мы находим себе клочок нетронутого холста, жаждущего красок.

— Нетронутого холста?! — пробормотал Ферендир в недоумении.

Страшилище вперилось в него темно-красными глазами и прохрипело с таким видом, словно пыталось растолковать глупцу очевидное:

— Во Владениях Смертных все бесцветно и невыносимо скучно. Мы проливаем кровь и учиняем всякие бесчинства в творческом порыве — во славу божества, которое сотворило нас! Во имя нашего повелителя!

Внезапно Сераф нанес ему удар каменным молотом. Каменный шип вошел уроду прямо в мозг, и тот затих. В ущелье опять воцарилась тишина, которую нарушали лишь далекие завывания горного ветра и журчание водных струй на камнях.

Некоторое время Сераф и Дезриэль просто глядели друг на друга, очевидно общаясь без слов. Что именно они поняли и о чем переговаривались в минуту надвигающейся опасности, Ферендиру было невдомек. Однако у них был очень озабоченный и в высшей степени подавленный вид. Через несколько мгновений Сераф быстро и уверенно зашагал к коридору, ведущему прочь из ущелья.

Дезриэль посмотрел на Ферендира и спросил его:

— Ты знаешь, кому служат эти мерзкие уроды?

Ферендир кивнул и ответил, надеясь, что угадал:

— Слаанешу, богу бесчинств и излишеств.

Это была первая догадка, когда он разглядывал чудовищно исковерканные тела и безвкусные пестрые одеяния страшилищ.

— Именно так, — ответил Дезриэль.

Удивительно, но даже сейчас, после смертельной схватки и убийств, даже когда стало ясно, что надвигается большая беда, Дезриэль не упускал возможности донести до своего ученика что-то новое.

— Надо скорее уходить отсюда. За Серафом, наружу!

С этими словами Дезриэль, не сводя глаз с Ферендира, попятился к выходу из ущелья, мимо вражеских трупов. Когда молодой альв не сдвинулся с места и застыл в растерянности и потрясении. Каменный Страж осторожно подбодрил его:

— Пойдем, послушник! Нельзя терять ни минуты. Надо уходить отсюда.

— Но, наставник!..

— Пошли! — отрезал Дезриэль. Такого жесткого тона Ферендир ни разу от него не слышал. — Спрашивать будешь потом, а сейчас иди за мной.

Дезриэль повернулся и бросился бегом за Серафом. Только тогда Ферендир в полном раздрае и недоумении устремился вслед за наставниками. С некоторым трудом он нагнал Дезриэля и после этого уже не отставал.

Выбраться из узкого ущелья оказалось нетрудно, хотя Ферендиру казалось, что внутрь они тащились бесконечно. Наверное, тогда время растянулось для Ферендира из-за волнения, страха и неуверенности. Теперь же альвы довольно быстро вылезли из разлома наружу и стали спускаться по поросшему желтой травой пологому каменистому склону, туда, где он становился круче и вел в лесистую часть горы.

Сераф сильно обогнал остальных. Когда Дезриэль и Ферендир высунулись из ущелья, он уже стоял у отвесного обрыва, под которым, густели деревья. Широко расставив ноги, Каменный Страж смотрел вперед, туда, где за лесистой долиной внизу и большим скалистым отрогом в юго-западной части горы в туманной лощине стоял родной храм.

Ферендир еще не дошел до обрыва и не занял места между двумя наставниками, но уже заметил страшный признак беды, на который Сераф смотрел, словно зачарованный. Маленькое пятнышко портило прекрасную картину и словно кричало о том, что в родном доме творится нечто ужасное.

Дым.

Он поднимался тремя вертикальными столбами: белым, серым и черным. Клубы дыма лениво поднимались над горным склоном, откуда шальным ветром их сносило к югу. Там три дымовых столба перемешивались и превращались в одно пушистое расплывчатое облако пепла и сажи.

Вдобавок ко всему в потоках теплого воздуха над пожарищем уже плясали и кружились крошечные черные точки. С большого расстояния они казались комарами, но Ферендир быстро понял, что на самом деле это были стервятники. Почуяли мертвечину и стали ждать, когда внизу перестанут драться, чтобы полакомиться вдоволь.

В храме явно происходило что-то невыразимо ужасное.

Сераф перемахнул через край и стал быстро спускаться по крутому поросшему лесом склону.

— Нельзя терять ни минуты! — рассеянно бросил он скорее себе самому, а не спутникам.

Ферендир взглянул на второго наставника: никогда еще Дезриэль не казался таким озабоченным, он широко открыл глаза и слегка наморщил лоб — несмотря на безупречную подготовку и психологическую устойчивость, ему было трудно скрыть страх и трепет. Ферендир разинул было рот, но вопрос задать не успел.

— Нет времени на болтовню, — безапелляционно заявил Дезриэль. — Нам надо быстро идти. Вперед!

И отправился за Серафом.

Ферендиру ничего не оставалось, как послушаться, последовать за наставниками, приготовиться исполнить любой приказ и быть рядом с ними до конца.