Повелители Владений

Глава десятая

Они поужинали, но продолжали сидеть у костра, все еще находясь под впечатлением от страшного сражения с живыми мертвецами и от встречи с земляным червем. Ферендир чувствовал себя среди всеобщего молчания не в своей тарелке. Он поднялся с места и без каких-либо объяснений пошел прочь от лагеря — совсем недалеко, не теряя из виду свет костра. Там он устроился на краю выступа, с которого можно было сквозь деревья рассматривать долины и ущелья внизу, а также соседние горы и их заснеженные вершины.

С этого природного балкона Ферендир обозревал мирный пейзаж, наслаждался неярким фиолетовым свечением сумерек царства Хиш и ломал голову над загадочным молчанием Серафа, который опять не потратил ни слова на похвалу и поддержку.

— Лучше далеко не уходить, — проговорил кто-то.

Ферендир обернулся и увидел Дезриэля, который только что вышел из тени деревьев.

— Отсюда еще видно костер, — скакал Ферендир, давая понять, что не собирался далеко забираться.

Дезриэль уселся рядом с ним. Некоторое время оба молча любовались восхитительным видом. Все казалось таким тихим и безмятежным… Впрочем, в этот же момент где-то в мире наверняка бесчинствовали силы, способные на века или даже на тысячелетия изуродовать его красоту и гармонию. Несмотря на внешнее спокойствие, покоя в мире не было. Ему вечно что-то угрожало.

— Сераф тобой гордится, — проговорил Дезриэль.

— Вроде я не ныл на эту тему, — немного помолчав, сказал Ферендир.

— Ты очень хорошо скрываешь свои эмоции, но я чувствую, как сейчас у тебя внутри все кипит.

— А разве я их так хорошо скрываю? — спросил Ферендир и повернулся к Дезриэлю.

Наставник загадочно улыбнулся и ответил:

— Ты всему быстро учишься — всегда. Продолжай в том же духе!

— Может, я и хорошо учусь, но когда же я перестану учиться и стану таким же, как вы?

— Ты учишься, пока не пришло время принять новую роль. Впрочем, даже когда ты окончишь обучение, то в какой-то степени будешь учиться и дальше. Со мной это тоже происходит. Я твой учитель, но все время учусь чему-то новому.

— Я не совсем понимаю.

Ферендир испытующе посмотрел на Дезриэля — тот был весь окутан приятным мягким светом.

— Даже став учителями, мы продолжаем учиться, — объяснил Дезриэль, — потому что всегда найдется что-то новое. Какими бы сильными, мудрыми и просвещенными мы себе ни казались, жизнь постоянно преподносит нам урок. Вечное ученичество — удел тех, кто достаточно восприимчив и честен с собой.

— Значит, — усмехнулся Ферендир, — Сераф не любит меня за то, что я лучше него учусь новому? Или за то, что я иногда не стесняюсь продемонстрировать, что ничего не знаю? За что именно?

— Ни за то и ни за другое! — безапелляционно заявил Дезриэль. — Сераф сам пытается усвоить один непростой урок, а ты постоянно усложняешь ему задачу.

Ферендиру захотелось рассмеяться, но он понимал, что смех в такой момент мог показаться невежливым и оскорбительным. Он лишь покачал головой и сказал:

— Про урок ничего не знаю, просто вижу, что Каменный Страж, которым я давно восхищаюсь и которому давно прислуживаю, относится ко мне так, будто я — глупец и неумеха. Или даже все сразу!

— Ты его совсем не понимаешь.

— А он и не пытается мне ничего объяснить.

— Это верно, — кивнул Дезриэль, — но только не потому, что считает тебя глупцом и неумехой. Он очень любит тебя, Ферендир, и высоко ценит. Ты не видишь этого — еще бы, ведь Сераф этого не показывает. Однако он уверен, что такого многообещающего ученика у него не было уже очень давно.

Ферендир презрительно фыркнул — и сразу же устыдился.

— Как же мне в это поверить? — спросил он.

— Ты готов запомнить одну историю? — спросил Дезриэль.

Это звучало странно, но Ферендир сразу же понял, что Дезриэль имел в виду. Альвы-люминеты часто подкрепляли воспоминанием из жизни или каким-то рассказом свою точку зрения на те или иные этические вопросы или поступки. Если кого-то спрашивали, «готов ли он запомнить одну историю», это означало: «Я хочу поделиться с тобой кое-чем важным. Можешь ли ты и хочешь ли меня выслушать?»

— Я слушаю тебя, — сказал Ферендир.

— Когда-то мы с Серафом были очень похожими друг на друга, — начал Дезриэль. — Очень много лет назад. Задолго до того, как тебя принесли в храм. Мы оба были полны надежд, ко всему открыты и всем помогали. В то время как другие наставники муштрой и суровостью часто отталкивали от себя послушников и ожесточали их сердца, мы с Серафом славились пониманием. Мы были требовательными учителями, но все же подбадривали учеников, налаживали с ними связь, объясняли, что хотя чувства не должны брать верх над альвом, однако при определенных обстоятельствах они могут принести пользы не меньше, чем познания в геомантии и искусство владения боевым молотом.

В то время у нас была молодая послушница по имени Мендорина — очень умная, одаренная и многообещающая. Все считали ее не такой, как все. Поговаривали, что со временем она могла даже стать Искателем Знаний — в нашем храме их не было уже много поколений.

— Искателем Знаний?

— Неудивительно, что ты никогда о них не слышал, — с легкой грустью сказал Дезриэль. — После истории с Мендориной в храме было решено никого больше не обучать пути Искателя Знаний. Со временем кто-нибудь в результате упорной учебы мог развить в себе нужный талант, но мы решили сознательно не помогать этому. Если сами не народятся, то так тому и быть.

— Я так ничего и не понял!

— Дело в том, что мы все разрываемся между желаниями Тириона и желаниями Теклиса, — сказал Дезриэль. — И ты это прекрасно знаешь.

Ферендир кивнул. Еще бы, послушникам в храме объясняли эту прописную истину в самом начале обучения. Первые из люминетов — просвещенный Тирион, Повелитель Света, и его брат, великий маг Теклис, Хранитель Таинств, — воплощали две в равной степени животворные противоположности, заложенные в каждом альве. Тирион олицетворял силу, чистоту и вдохновение — то есть активное и деятельное начало, а его брат Теклис — утонченную вдумчивость и погруженность в себя, созерцательное начало. Оба начала считались равноценными и не могли существовать друг без друга, однако из их противостояния как раз и возникали силы и склонности каждой отдельной личности. Руническая мандала Хиша-Мхенса — одна из величайших, самых могущественных и почитаемых святынь люминетов — изображала борьбу этих противоположностей и указывала путь к их примирению и к гармонии.

Однако Ферендир знал, что полная гармония существовала разве что в сказках. В храме учили, что большинство из живущих всегда сильнее склонялось в ту или иную сторону: к началу Тириона или Теклиса. Зачастую вся жизнь альва проходила в борьбе с противоречиями своей натуры, в поисках недостижимого равновесия.

— Искатель Знаний, — продолжал тем временем Дезриэль, — от природы умеет уравновешивать в себе стремления Тириона и Теклиса. В отдельные периоды одно из начал может временно преобладать, но суть Искателя Знаний — гармония. Редкий альв способен достичь такого состояния — и это означает, что он наделен огромной силой.

У Ферендира мороз пробежал по коже. Почему же слова Дезриэля так его тронули? Встречал ли он кого-нибудь похожего на Искателя Знаний? Мог ли помыслить, что такие альвы в принципе существовали?

— Мендорина была как раз такой, — пояснил Дезриэль. — Внутри нее тоже происходила определенная борьба, но в спокойном состоянии ни одно из двух начал не брало верх. Эта девушка была прирожденным Искателем Знаний и нуждалась только в правильной подготовке, чтобы достичь уготованных ей высот. К сожалению, Мендорине было нелегко сохранять гармонию — подчас внутренняя борьба грозила ей гибелью.

— Ничего не понимаю. Ведь если она была от природы одарена…

— Представь себе длинную доску, уравновешенную на опоре. Если положить что-нибудь тяжелое на край доски, он перевесит — так поступает большинство из нас: мы нагружаем доску с одной стороны и чувствуем себя уверенными и спокойными, когда один край перевешивает и упирается в землю. Те же, кто родился Искателем Знаний, естественным образом оказались посередине доски. Казалось бы, им можно позавидовать: они никогда не опираются на твердую землю и все время балансируют. С годами они, наверное, становятся в этом деле искусными мастерами, но в молодости очень мучаются, потому что вынуждены все время концентрироваться и удерживать равновесие. Они не просто борются с одной колоссальной силой, призывая на помощь к себе другую, но и все время разрываются между противоположными полюсами притяжения. Последствия этого могут быть ужасны.

— И что же случилось с Мендориной? — спросил Ферендир.

— Мендорина тоже боролась, — ответил Дезриэль. — Когда созерцательная вдумчивость угрожала учебе, послушница, наоборот, начинала действовать бесшабашно, порой в ущерб самой себе. Когда же агрессивная часть ее натуры ставила под угрозу отношения с друзьями и даже чьи-нибудь жизни, Мендорина уходила в свои мысли, мучилась от самокритики и неуверенности в себе. Все мы понимали, что она среди нас самая способная, но нетерпеливый и одновременно замкнутый характер не позволял ей смириться с поступательным развитием и медленным ростом. Сераф к ней особенно благоволил, питал какой-то благоговейный восторг. Я думаю, втайне ему хотелось увидеть, чего может в конце концов достичь уравновешенное существо, ведь сам-то он совсем не такой. Мой друг всеми силами подбадривал и поддерживал Мендорину. Когда та сомневалась в себе, боялась неудачи или не видела пути к дальнейшим достижениям, он пытался развеять ее сомнения и внушить веру в свои силы.

Он так старался, потому что любил ее — как любят собственное дитя, как учитель любит одаренного ученика, как отчаявшийся в своих силах фанатик-неумеха любит пророка, способного творить подлинные чудеса. Сераф старался всему обучить Мендорину, дать ей все необходимое, чтобы потом, когда все наши ожидания оправдаются, она в благодарность поделилась бы и с ним своей мудростью.

Но Мендорина так никем и не стала. Раздраженная постоянными неудачами, она попыталась доказать, что чего-то стоит, и решила пройти последнее испытание задолго до того, как стала к нему готова. Она убежала ночью из храма, пересекла хребет, поднялась на склон, где испытывали послушников, погребла там себя в неглубокой яме и стала ждать реакции горы.

Мендорина была не готова к последнему испытанию и, по сути, недостойна его пройти. Она пошла на гору без понимания и должного смирения, и гора не удостоила ее своих даров. Девушка умерла до того, как мы ее нашли.

Ферендир пришел в недоумение и воскликнул:

— Как же это возможно? Ведь ты сам сказал, что Мендорина была такой способной!

— Нереализованные способности — ничто, — ответил Дезриэль. — Щедро одаренная Мендорина подверглась последнему испытанию слишком рано, а сама не знала, чего хочет, и была психически не готова. Все ее способности обратились в пыль — навеки! — потому что она попыталась одним махом решить сложную и требующую кропотливой работы задачу. Сераф так себя и не простил. Он до сих пор уверен, что сам вдохновил Мендорину на поспешный поступок и виновен в ее гибели. Полагает, что, если бы вел себя с ней строже, она никогда не решилась бы играть со смертью.

Ферендир покачал головой и спросил:

— Но почему Сераф никогда мне об этом не рассказывал? Тогда бы я его понял!

— Потому, — наклонившись поближе, негромко ответил Дезриэль, — что он не хочет обременять тебя своим стыдом, страхом и горем. Он же наставник! По его представлению, это он должен быть сильным и нести свое бремя, а ты, послушник, крепнешь и растешь именно потому, что он оберегает тебя. Сераф не расскажет тебе, Ферендир, о том, что думает, ибо считает, что тем самым выкажет слабость, недостойную учителя, который любит своего ученика.

Если бы не безоговорочное доверие Дезриэлю, Ферендир, наверное, отмахнулся бы сейчас от всего, что услышал. Сераф — ранимый?! Какая чушь!.. Сераф страдал из-за гибели ученицы? Нет! Невозможно!

Однако Ферендир знал, что Дезриэль никогда не станет ему лгать или говорить что-то двусмысленное. Раз уж он решил поведать историю о Мендорине, значит, по мнению наставников, ученик продвинулся далеко вперед. Они явно верили, что Ферендир способен не только выслушать и понять правдивую историю, но и — при необходимости — сохранить ее в тайне.

Ведь больше всего на свете могучие люминеты чурались любых проявлений слабости. Ранимые и все время страдающие нытики были им не по душе.

Ферендир как раз собирался задать еще один вопрос, чтобы понять, как лучше общаться с Серафом в ближайшие дни и недели, но тут из лагеря внезапно донеслись топот, тревожные крики, звон поспешно обнажаемого оружия и прочий шум приготовлений к схватке.

Все произошло так внезапно, что Ферендир отреагировал машинально: вскочил, повернулся лицом к лесу и стал вглядываться туда, где горел костер. На таком расстоянии были видны только мечущиеся тени, но и так стало ясно, что там произошло нечто чрезвычайное. Чьи-то силуэты мелькали на фоне костра, кто-то юркал в лесу, среди кустов и деревьев. Очевидно, случилось нечто неожиданное, и члены отряда пришли в движение.

Ферендир обменялся с Дезриэлем встревоженным взглядом, а затем оба, не говоря ни слова, бросились к лагерю.

Там они застали следующую картину: Сераф, близнецы, Таурвалон и Луверион стояли спиной к огню и лицом к дальней кромке леса с оружием наготове — они явно приготовились дать отпор какому-то пока невидимому врагу. Только когда Ферендир и Дезриэль добежали до своих товарищей, они увидели, от кого исходила угроза.

Неподалеку от лагеря, на расстоянии полета камня, стояли плотной группой коренастые карлики-дуардины. Молодой альв насчитал пятерых, но на самом деле их могло быть чуть больше — уж больно тесно они скучились. Эти низкорослые существа с массивными руками и ногами, как показалось Ферендиру, довольно поспешно и в полном беспорядке покинули свое жилье: каждый дуардин был перепачкан грязью и сажей, а также имел при себе узел с кое-как напиханной провизией и пожитками. У двоих, стоящих впереди, было оружие: острый и страшный на вид топор и длинная тяжелая палица, усеянная квадратными шипами. Столпившиеся за их плечами остальные дуардины казались безоружными. Ферендир распознал в пришельцах двоих мужчин, двух женщин и одного подростка — он был ниже других и совсем безбородый.

Дуардины испуганно таращились на суровых и молчаливых альвов. Напряженность повисла в воздухе, но пока никто не решился заговорить или пошевелиться.

— Кого это к нам принесло? — наконец спросил Дезриэль.

Дуардинка с шипастой палицей нервно облизала толстые губы и сказала:

— Мы просто идем своей дорогой. Вот что, альвы, нам от вас ничего не нужно. Да только если вы к нам пристанете, мы будем драться!

— Своей дорогой? — переспросил Сераф. — А что вы, дуардины, вообще здесь делаете? Это наш мир, Владение, переданное нам нашими создателями. Кто вас сюда звал и вообще разрешил тут шляться?

— Мы ходим где хотим! — огрызнулся бородатый дуардин с топором. — Разве Владения Смертных предназначены не для всех смертных?

— Нам помощь нужна! — кто-то пискнул за спинами вооруженных дуардинов.

— Молчи! — прошипел дуардин с топором.

Все это время Луверион держал наготове магический жезл, чей украшенный драгоценностями наконечник испускал яркое холодное свечение. Однако сейчас Хранитель Знаний шагнул вперед, опустил жезл к земле — и сияние ослабло.

— Чем мы можем вам помочь? — спросил Луверион.

— Назад! — скомандовал Сераф.

К удивлению Ферендира, Хранитель Знаний не обратил на слова Серафа никакого внимания.

— Не бойтесь! Мы не причиним вам вреда, — уверил карликов Луверион.

— Не нужно говорить за других. — Меторра натянула лук. — Лично мне не нравится, когда в этих уединенных местах вокруг моего лагеря ошиваются всякие дуардины!

— И мне тоже! — согласилась Фальцея и занесла для удара пику.

— Наверное, все-таки стоит их выслушать, — сказал Дезриэль.

— Мы сами будем задавать вопросы, а они пусть отвечают, — добавил Сераф, не сводя глаз с пришельцев. — И пока ответы нас не удовлетворят, никто пусть не теряет бдительности.

Ферендир плохо понимал, где сейчас было его место. Отчасти ему хотелось помочь попавшим в беду, но это могло оказаться ловушкой. Что если эти дуардины — слаанешиты, которые вырядились как несчастные беженцы, а на самом деле задумали расправиться с альвами, как только те утратят бдительность. На вид они казались довольно безобидными, к тому же совершенно измученными, грязными и подавленными, словно пережили что-то ужасное. И все же внешность порой так обманчива!

Ферендир разрывался между сочувствием и осторожностью, ему одновременно хотелось и прогнать несчастных дуардинов, и помочь им. Юноша совсем растерялся из-за противоречивых побуждений и не знал, что делать.

«Попробуй прикинуть, — стал помогать ему внутренний голос, — последствия выбора. Что вы теряете, все вместе и по отдельности, если на некоторое время отложите свою ответственную миссию, рискнете своей шкурой и поможете этим дуардинам? Что выиграете, если поверите им, выслушаете их историю и узнаете, не могут ли они вам чем-нибудь помочь?»

Благодаря этому спокойному и уверенному внутреннему голосу Ферендир внезапно понял, что ему делать. Как и Луверион, юноша выступил вперед и оказался между своими встревоженными спутниками и сбившимися в кучу испуганными дуардинами. Руки его были пусты: алмазный чекан остался лежать у костра, когда он решил сходить на склон и помечтать в одиночестве. Теперь это помогло продемонстрировать дуардинам дружелюбие.

— Здесь вы в безопасности, — сказал он.

— Немедленно вернись на место! — прошипел стоявший в угрожающей позе Сераф.

Ферендир слегка повернулся и краем глаза взглянул на него.

— Прости, наставник, но я не сделаю этого, — сказал он. — Дуардинам нужна наша помощь.

Затем Ферендир повернулся к пришельцам.

— У нас не так много запасов, но мы поделимся. Проходите, садитесь у огня.

— Вижу, у вас есть раненые, — проговорил Луверион, приблизившись к дуардинам. — Давайте-ка мы ими займемся.

— Послушник!.. — рявкнул было Сераф, но Дезриэль перебил его:

— Он больше никакой не послушник. К тому же он прав: надо помочь этим дуардинам. — Он повернулся к беженцам. — Идите сюда, подсаживайтесь к костру.

Дуардинов было шестеро: две пары мужчин и женщин, а также юноша и сгорбленная старуха. Левая рука юноши пострадала от какой-то недоброй магии: место уродливого ожога до сих пор жутковато светилось фиолетовым. Луверион немедленно принялся бороться с этим разными заклинаниями. Старуха повредила ногу и с трудом ковыляла, опираясь на импровизированную клюку. Раны остальных дуардинов оказались неглубокие и уже успели затянуться коркой среди них можно было различить нарывающие царапины от когтей и ровные порезы от клинков.

Ялгрим, бородатый дуардин с топором, рухнул как подкошенный, едва добрался до костра. Судя по всему, все его силы ушли на то, чтобы защитить свой небольшой отряд во время бегства через горы. Теперь, оказавшись в безопасности, он мог хоть немного отдохнуть. Его переутомление было таким очевидным, что от одного взгляда на него Ферендир почувствовал себя усталым.

Вместе с Дезриэлем он присоединился к Лувериону и стал перевязывать раненых, поить их водой, кормить хлебом и в целом окружать заботой. Остальные альвы все еще держались настороже — собрались на другой стороне костра и наблюдали.

После длительного молчания Сераф начал настойчиво требовать ответов на свои вопросы:

— Кто вы? Как оказались в этих отдаленных и священных для нас краях?

— В этих отдаленных и священных для вас краях мы у себя дома, — ответила вооруженная палицей женщина, по имени Гералла. — Наши предки жили здесь еще в конце Эры Хаоса, и никто никогда не нападал на них и не прогонял отсюда.

— Не может этого быть! — воскликнул Таурвалон.

— Нет, может, — поправил его Дезриэль, который как раз промывал кровавую рану на ноге у Гераллы. Он поднял глаза и взглянул в усталое лицо дуардинки. — Вас ведь отсюда потом стали выселять, правда?

Она кивнула.

— Все равно ничего не понимаю, — признался Ферендир.

— Они тут тайком остались, — объяснил Сераф со своего места по ту сторону костра. — Когда перекраивали Владения Смертных, дуардинов прогнали с их территорий и вынудили искать новый дом, но некоторые никуда не пошли.

— Мы никому тут не мешали, — пробормотал Ялгрим. — На протяжении жизни многих поколений мы делили с вами, аларитами, один материк, а вы и не подозревали о нашем существовании… Вот я, например, все знаю об альвах, их привычках и обычаях! Почему же вы ничего не знаете о своих соседях?

— Не было необходимости, — не мудрствуя лукаво, заявила Меторра.

Ялгрим, кажется, хотел ей что-то ответить, но тут вмешалась Гералла. Она продолжила свой рассказ, прежде чем успела вспыхнуть ссора:

— Мы всегда жили в этих горах на положении эдаких коренных жителей-отщепенцев, изгоев. Никому не мешали, копали свои шахты, добывали руду и драгоценные камни много поколений подряд. Одно из наших поселений здесь недалеко. Долгие годы все было спокойно: никто нас не трогал и даже не замечал. Мы довольствовались тем, что имели, и лишь иногда странствовали по Десяти Раям — продавали и обменивали драгоценности, инструменты и изделия наших кузнецов. Так было всегда, пока у нас в долине не возникли эти мерзкие слаанешиты — их интересуют только грабежи и бесчинства.

Ферендир хорошо разбирался в тончайших проявлениях эмоций у люминетов, поэтому заметил, как альвов при этих словах прошибла почти видимая глазу дрожь.

— Значит, говорите, слаанешиты? — спросил Сераф.

— Да, — прохрипел Ялгрим. — Не очень большой отряд, всего несколько десятков. Однако их хватило, чтобы застать нас врасплох и разбить в пух и прах. Неизвестно, чего им тут было надо. Конечно, наши изделия и оружие отличаются высоким качеством, но вряд ли они их интересовали… Бегством сумели спастись только мы шестеро. Остальных же…

— Очевидно, — сказала Фальцея, — вы давно отвыкли защищаться, чувствовали себя в сравнительной безопасности и расслабились. Это вас и погубило!

— Такой враг оказался вам не по зубам. Удивительно, что вы вообще умудрились так долго продержаться в чужом краю, который вам не принадлежит, — безапелляционно заявил Сераф.

Ферендир взглянул на дуардинов. Их командиры — Гералла и Ялгрим — гневно сверкали глазами и с трудом сдерживались, чтобы чего-нибудь не наговорить и не лишиться даже той незначительной помощи, которой они заручились. Остальных же дуардинов грубость альвов не тронула: они просто уставились в землю и молчали, во всем полагаясь на командиров.

— Нас застали врасплох, — наконец проговорила Гералла так медленно, словно объясняла тупому ребенку.

— Бдительных застать врасплох нельзя, — ледяным тоном заявил Сераф. — Они ежеминутно просчитывают все возможные ситуации и запасают план действий на случай любой неожиданности.

Ферендир покосился на Дезриэля, а потом на Лувериона, но никто из них не мог уделить должного внимания разгоравшемуся спору: один сосредоточенно зашивал длинный кровавый порез на ноге у Гераллы, другой исцелял магическую рану молодого дуардина. Неужели они позволят Серафу и остальным разговаривать с несчастными подавленными дуардинами в таком тоне?

— Может быть, если бы ваше оружие было получше, — сказал Таурвалон, — или ваши воины более мужественны…

— Как бы то ни было, — добавил Сераф, — потери и унижение — хороший урок вам на будущее. А если повезет, он не станет последним.

— Интересно, какой урок преподали нам? — не выдержал Ферендир.

Не успели эти дерзкие слова сорваться с его губ, как Сераф встал на ноги и произнес:

— Что ты сказал?

Ферендир бесстрашно выпрямился перед бывшим наставником, теперь их разделял только пылающий костер.

— Я спросил, какой урок усвоили мы сами, — спокойным тоном, без горечи, гнева и упрека в голосе, пояснил Ферендир, потому что понял: надменные слова Серафа о злополучных дуардинах с тем же успехом могли быть сказаны о погибших аларитах, которые допустили разорение своего храма. — Разве наших собратьев не застали врасплох? Разве они были готовы отразить нападение? Все они перебиты и уцелели только мы трое!

— Ты сам не знаешь, о чем толкуешь, послушник, — ледяным тоном заявил Сераф и направил палец на Ферендира.

— Он как раз прекрасно знает, о чем толкует. — Дезриэль поднялся с места. — И имеет полное право высказаться, потому что он больше не послушник, а наш товарищ.

Теперь ледяной взгляд упал на Дезриэля. Хотя ярость Серафа и была очевидна всем, кто умел ее распознать, внешне Каменный Страж был совершенно спокоен и говорил не повышая тона.

— Значит, ты решил сейчас занять его сторону? — спросил Сераф.

— Я не выбираю сторон, — ответил Дезриэль. — Речь вообще не об этом. Несколько дней назад, когда наш храм стоял цел и невредим, когда все были еще живы, я, может быть, тоже читал бы этим несчастным дуардинам нотации, как ты, Сераф. Вел бы себя надменно и самоуверенно, не сомневаясь в том, что люминет неизмеримо выше их и со мной такая беда произойти не может… А теперь я вижу, что Ферендир во всем прав. Когда враги напали на храм, там никто не был к этому готов — все погибли. Алариты не были слабы, или неразумны, или даже недостаточно бдительны. Враг просто оказался более коварным и жестоким, чем ожидалось. Он ни перед чем не остановился и не стал накладывать на себя никаких ограничений, на которых зиждется смысл жизни нашего народа. Сдается мне, эти несчастные дуардины пострадали не меньше нашего, и поэтому у нас с ними сейчас гораздо больше общего, чем мы думали раньше.

Сераф молча и угрюмо смотрел на своего старого товарища, потом неодобрительно взглянул на Ферендира и наконец смерил взглядом сбившихся в кучу дуардинов, словно они были нищими попрошайками. Дуардинам он, конечно, показался просто жестоким и равнодушным, но Ферендир хорошо знал своего наставника и мог прочесть у него на лице никому больше не заметную досаду.

Как ни странно, это вдохнуло в молодого аларита решительность и энергию.

В конце концов Сераф снова уселся на место, оперся на рукоять каменного топора, уставился на огонь костра и пробормотал:

— Возможно, я несколько поспешил с оценкой ваших действий и выводами…

Потом он вздохнул, раздраженно взглянул на предводителей дуардинов и добавил:

— Хорошо! Мы поможем вам, чем сможем.

— Ладно, — вставила Меторра, — допустим, эти дуардины все-таки достойны нашей помощи. Да только чем же мы можем им помочь?

— Мы уже помогаем, — сказал Луверион, по-прежнему колдуя над рукой дуардинского юноши.

— Этого недостаточно! — заявил Дезриэль. Он завязал на узел жгут, которым зашил рану на ноге у Гераллы, и посмотрел на удивленную дуардинку. — Отведите нас назад, туда, где произошло нападение.

— Назад?! — поперхнулся Ялгрим. — Вы что, с ума сошли, альвы?!

— Вот тут соглашусь с карликами, — сказала Фальцея. — Мы и так без проблем идем по следу Эзархада — благодаря нашей магии и разрушениям, которые он оставляет за собой. Зачем же нам сейчас помощь этих дуардинов?

— Затем, что с их помощью мы сможем застать Эзархада врасплох, — объяснил Дезриэль.

Он старался говорить убедительно и дружелюбно, но по едва заметной дрожи в его голосе Ферендир понимал, что наставник не до конца уверен в правильности своих решений.

— Скорее всего, слаанешиты задержались у дуардинов, чтобы все разгромить и пополнить запасы провизии. В этом случае они вряд ли ожидают нападения, — добавил Дезриэль.

— А может, они уже ушли! — вставил Таурвалон.

— И это возможно, — сказал Дезриэль. — И все же у нас хороший шанс.

— И вы хотите, чтобы мы вас туда отвели? — мрачно спросил Ялгрим.

— Мы будем вам за это безгранично признательны, — ответил ему Дезриэль.

Поморщившись, дуардин сплюнул на землю.

— Пойми меня правильно, альв, — пробормотал он, — но уж лучше расплавленного золота хлебнуть. Мы вшестером оттуда едва ноги унесли, а ты просишь нас туда вернуться. Нам что, жить надоело?!

— Мы вас защитим, — пообещал Дезриэль.

— Вряд ли у вас это выйдет, — с грустью сказала Гералла. — Прошу на меня не обижаться, но, кажется, вы не представляете, с кем хотите сразиться.

— Мы вам помогли, а у вас хватает наглости отказывать нам в помощи?! — вспыхнул Сераф.

Ялгрим встал, покачнулся и снова сел.

— Пусть так, — заявил он и кивнул, — но я не стану подвергать своих товарищей опасности. Нас и так осталось очень мало.

— Я пойду, — сказал юный дуардин, которого лечил Луверион. — Я больше их не боюсь! Кроме того, там остались мои родители. Может быть, они еще живы…

— Нет! — рявкнул Ялгрим, поворачиваясь к нему. — Все, кто не с нами, погибли! С этим надо смириться и не питать несбыточных надежд!

Молодой дуардин сморщился от горя и отчаянья, но не отвел взгляд. Пока Луверион возился с его обожженной рукой, юноша твердо посмотрел в глаза бушующему Ялгриму и сказал:

— Может, и так, но я все равно отведу туда этих альвов.

— Ну вот и хорошо, — сказал Сераф. — Значит, решено.

— Решено?! — воскликнула Меторра. — Еще минут назад мы не хотели помогать дуардинам — и вдруг стали практически навязываться! Как-то все слишком быстро получается!

— Дезриэль прав, — начал тут же объяснять Сераф. — Именно сейчас можно догнать этих слаанешитов. Даже если не застанем их в дуардинском поселке, то найдем поблизости — они наверняка задержались и не могли уйти далеко. Теперь у нас появился шанс остановить врага тут, в горах, прежде чем он доберется до своей цели…

— И покончить с этим! — воскликнул Дезриэль.

Ферендир внезапно понял, что так воодушевило наставников.

«Если мы нагоним их здесь, в горах, и не дадим добраться до цели, если положим этому конец… тогда все наши потери будут не напрасны…»

Луверион к этому времени завершил лечение: место ожога на руке молодого дуардина все еще было воспаленно-розовым, на большом участке отсутствовала кожа и виднелась запекшаяся кровь, однако зловещее фиолетовое свечение пропало. Теперь заживление должно было произойти естественным путем.

— Руку надо промыть и забинтовать, — тихо сказал Луверион, словно и не слышал недавней перепалки.

— Тогда займитесь этим поскорее, — сказал Сераф. — Сразу же после этого мы выступаем. Нельзя терять ни секунды!

К удивлению Ферендира, Ялгрим в результате согласился сам проводить альвов в поселок и велел остальным членам группы идти дальше на восток, в сторону материка Ксинтиль, где можно было бы обосноваться.

Предводитель дуардинов неохотно расставался со своими товарищами и отправлялся навстречу новой опасности. Однако Ферендир усмотрел в этом коренастом карлике свойство хорошего лидера — способность пожертвовать личными интересами ради высшей цели и сделать это без лишних разговоров и жалоб.

Очень скоро Ферендир, шесть его товарищей и дуардин Ялгрим вышли в путь.

Они всю ночь продирались сквозь чащу на крутых склонах, потом отклонились на восток, прошли по узкому перевалу между двумя невысокими горами — и попали в уединенную долину, притаившуюся в расселине под защитой отвесных скал. К тому времени, когда зыбкий утренний свет начал расцвечивать небо, путники уже вышли к спуску в долину и увидели внизу место, которое еще недавно дуардины называли домом. Горняцкий поселок занимал широкий скалистый выступ на склоне, нависавший над островерхими холмами, за которыми текла извилистая река.

Ферендир и его товарищи притаились среди груды валунов, чуть ниже перевала, и стали рассматривать вымерший поселок с высоты — оценивали обстановку.

Таурвалон извлек из сумочки на поясе телескопическую подзорную трубу, некоторое время смотрел в нее, а затем передал прибор Серафу и сказал:

— По-моему, там никто не движется.

Наставник Ферендира тоже долго изучал поселок дуардинов через подзорную трубу и наконец сказал:

— Я вижу только трупы. Десятки трупов, разложены в жутких позах.

Ферендир понял, что имел в виду Сераф. Они часто натыкались на результаты страшной забавы слаанешитов. Эти твари всегда складывали леденящие душу узоры из трупов врагов и отрубленных частей тел — гнусное проявление извращенного разума. Ферендир украдкой посмотрел на Ялгрима и увидел, что дуардин опустил глаза, а на его красных, покрытых оспинами щеках вроде бы даже заблестели слезы.

— Таурвалон прав, — добавил Сераф. — Там все неподвижно… Значит, враги ушли.

— Точно? — поинтересовалась Фальцея. — А вдруг ловушка?

— Может, и ловушка, — сказал Сераф и опустил подзорную трубу. — Мы узнаем это только тогда, когда в нее попадемся. Ну, старый друг, — добавил он, глядя на Дезриэля, — кто сунется туда первым?

— Я, конечно, — ответил Дезриэль и встал.

Потянулось мучительное ожидание. Сначала Дезриэлю надо было тихо спуститься по каменистому склону, осторожно подобраться к горняцкому поселку и выйти там на открытое пространство, чтобы его увидели товарищи. Ферендир истомился. Он боялся, что Дезриэль в каком-нибудь кустарнике спугнет гомонящую стаю птиц или еще как-нибудь выдаст себя, что внезапно раздадутся сигналы тревоги и радостные вопли идущих в атаку слаанешитов…

Однако ничего такого не произошло. Вокруг царила тишина, которую нарушал только вой горных ветров и ровное дыхание товарищей.

И вот после бесконечного ожидания они наконец увидели, как одинокая фигура вышла из лесного укрытия и двинулась по открытому пространству. Несколько небольших домиков — дуардинских жилищ, складов и мастерских — стояли полукругом, образуя своего рода центральную площадь возле зияющих в скале входов в шахты. Все там было буквально усеяно мертвыми телами. Дезриэль направился к шахтам — он шел в явном нервном напряжении и каждую секунду осматривался, выискивая врагов.

У Ферендира захватило дух. Наставник оказался на виду — и так далеко, что если с ним сейчас что-нибудь случится, товарищи не успеют прийти на помощь. Крепко сжимая в руках алмазный чекан, Дезриэль осторожно и неторопливо огляделся. Казалось, он внимательно изучал каждое здание и склад, высматривал малейшие признаки возможной засады. Ферендир обнаружил, что и сам затаил дыхание. Он заставил себя выдохнуть, а потом снова набрал полные легкие воздуха.

Дезриэль постоял в полном одиночестве на усеянной трупами площади, потом наконец выпрямился и поднял над головой алмазный чекан горизонтально.

Это был условный сигнал: все в порядке, все спокойно.

— Пошли! — сказал Сераф, вылезая из укрытия. Посмотрим, что там нас ждет.

Как ни странно, спуск занял совсем немного времени. Они быстро миновали густые деревья и вышли на площадь. Как и боялся Ферендир, трупы там были разложены в самых жутких и будоражащих душу позах. Одни изображали разные повседневные занятия дуардинов, а других выставили как отвратительный глумливый трофей. Многих изрубили на куски и весьма искусно разложили в виде геометрических узоров и мандал — такой творческий подход лишь усиливал ощущение запредельной дикости произошедшего. Судя по всему, кто-то погиб в огне: по ветру летал пепел, пахло гарью, однако все костры уже успели погаснуть. Над площадью вились полчища мух — они копошились в глазницах трупов и пировали в запекшейся крови.

Кошмарная сцена казалась еще страшнее от царившей вокруг тишины.

Проводник Ялгрим опустил глаза, не решаясь взглянуть в застывшие лица мертвых друзей, родственников, любимых. Несомненно, он знал историю жизни и имена всех тех, чьи тела сейчас усеивали площадь и ее окрестности.

Ферендир вспомнил, как сам ходил по своему разрушенному храму, и содрогнулся.

— Слишком поздно, — изрек Таурвалон, глядя на все это. — Слаанешиты уже ушли.

— Спасибо им, — буркнул Дезриэль.

Ферендир взглянул на Серафа — никогда еще ярость на этом каменном лице не была столь очевидной: наставник прищурился и плотно сжал губы, его ноздри раздувались, он с видимым усилием старался дышать ровно.

Луверион задумчиво бродил среди мертвецов, вытянув перед собой руки и растопырив пальцы, словно пытался уловить нечто спрятанное, то, что нельзя было увидеть, унюхать и потрогать.

— Как то тут нехорошо пахнет, — тихо проговорил он, словно себе под нос. — Чем-то очень древним и скверным. Горьким, как сажа с желчью… и чем-то еще…

Дезриэль его услышал и спросил:

— В каком смысле «скверным»?

Луверион обернулся вокруг своей оси и прикрыл глаза руками. Казалось, что он читал невидимые письмена, которые творил здесь и сейчас горный ветер. Вдруг Хранитель Знаний опустил руки и заявил:

— Ты был прав. Это ловушка.

Ферендира пробила холодная дрожь. Да как же так? Ведь все было тихо!

Потом он услышал душераздирающий вой и увидел, как уродливые воины устремились наружу из шахт.

Только что в горняцком поселке не было видно никого, кроме мертвецов, а в следующую минуту их маленький отряд окружила толпа ужасных Гедонистов Слаанеша.