Повелители Владений

Глава четырнадцатая

За целый день отряд альвов успел пересечь речную долину и к наступлению сумерек поднялся к входу в затерянное ущелье. Перед ними, как жадная пасть, разверзлась глубокая и темная расселина между двух высоких отвесных скал, мало чем напоминая земли царства Хиш. Это был Шрам Миталиона.

Путники молча уставились во мрак ущелья, на притаившиеся в глубине зловещие тени. Там царила мертвая тишина, не чувствовалось ветра. Хотя ночи в царстве Хиш были светлыми, все понимали, что в Шраме Миталиона будет так же темно, как в глубокой пещере, и, наверное, гораздо опаснее.

— Может, стоит подождать? — осторожно предложила Меторра.

— Некогда ждать, — заявил Сераф. — Наш враг рвется к своей цели, и мы тоже должны спешить!

— Сераф прав, — поддержал своего товарища Дезриэль. — Путь сквозь ущелье будет нелегок, но лучше его не откладывать.

— А длинное оно? — спросил Ферендир.

Он всегда был готов бросить вызов любым трудностям и преодолеть любые лишения, если знал заранее, сколько придется терпеть. Легче приготовиться к испытаниям и сосредоточиться в процессе, когда имеешь возможность сказать себе: «Потерпи, уже недолго осталось». Однако ни Сераф, ни Дезриэль не могли ответить на его вопрос.

— Никто толком не знает, — пожал плечами Дезриэль. — Кто-то говорит, что это ущелье можно пройти за три дня, кто-то уверяет, что за пять, другие рассказывали про два дня…

— Прекрасное место для засады, — пробурчал Таурвалон, осматривая темную впадину.

— Да! Согласен! — кивнул Сераф.

— А другого пути нет? — спросила Фальцея.

— Есть, — ответил Дезриэль, — но этот путь самый короткий. Кроме того, по нашему с Серафом мнению, лучше столкнуться со здешней магией и испытать на себе дурную славу этого ущелья, чем подвергаться риску атаки где-то еще. Если повезет, мы достигнем Берлоги Кетраксис раньше нашего врага. А если люминетка-хранительница, оберегающая покой Кетраксис, сумеет хотя бы ненадолго задержать Эзархада, мы поможем не допустить его внутрь.

Ферендир рассматривал высокие стены узкого ущелья. По дну оттуда выбегал ручеек, он стремился по каменному ложу дальше через лес и впадал в реку, через которую отряд переправлялся вначале. Если вода вытекала из ущелья, значит, дальний его конец находился где-то выше. Им предстояло подниматься вверх, хотя казалось, что дорога вела вниз, в царство мертвых. Раз уж страшное место подчинялось хоть каким-то элементарным законам природы, это вселяло надежду.

Впрочем, стоило ожидать и встречи с животными, потому что дикие звери всегда приходят к воде. Если альвы и смогут добраться до конца ущелья, не встретив Эзархада и его страшилищ, то не исключено, что по пути они наткнутся на что-то похуже…

— Перед тем как мы зайдем в разлом, запомните одну вещь, — сказал Дезриэль. — Это место специально заколдовано, чтобы испытывать тех, кто сюда явится. Здесь будет подвергнута испытанию наша решимость, чистота помыслов и психическая выносливость. Ущелье будет нас изучать, обнажит наши самые глубокие страхи и то, что мы больше всего не любим в себе. Оно превратит нас в собственных злейших врагов. Мы справимся со всем этим, только если будем упорно стремиться к своей цели. Не забывайте: мы боремся со страшным и упорным противником, который желает стереть в порошок царство Хиш, и, если мы оплошаем, наш край будет разорен! Думайте об этом, когда вам станет страшно или стыдно, когда вас начнут обуревать сомнения… Помните: кроме нас, никто наше дело не сделает. Мы — избранники, к которым наше царство обратилось за помощью в трудный момент!

Все переглянулись, посмотрели на стоявших впереди Дезриэля и Серафа и с понимающим видом закивали, а Ферендиру стало очень страшно.

«Я испытаю свои тайные страхи! Переживу глубокий стыд!»

Он-то надеялся, что уже поборол эти неприятные и обессиливающие чувства, но сейчас, глядя на вход в глубокое ущелье, уже не был так в этом уверен.

Ущелье действительно напоминало шрам. Это была расселина на склоне, по обеим сторонам от которой возвышались горы, — она походила на глубокую рану на теле царства Хиш. Воздух в глубине был спертым и затхлым, а небо практически всегда скрывалось за нависающими стенами. Изредка, поднимая глаза, Ферендир видел маленький темно-синий лоскут, усыпанный звездами. Еще реже удавалось разглядеть краешек истинной луны Селеннар. Большую часть времени в ущелье было темно как в могиле. Путники порой слышали завывания горного ветра, но ни разу не почувствовали на коже его дуновение. Казалось, ветер избегал этого дурного места.

Много часов они шли вперед в полном молчании. Время от времени до Ферендира доносился чей-то грустный вздох, или кто-то начинал задумчиво напевать или внезапно втягивал воздух сквозь сжатые зубы. Однако разговоров никто не заводил. Все сосредоточенно шагали дальше: обходили завалы, иногда пересекали ручей в поисках более удобной тропы, но ни разу не останавливались.

«Наверное, в этом-то и есть спасенье, — подумал Ферендир. — Надо идти! Только вперед и вперед. Так нас не поймают, не заманят в ловушку, не смогут замучить и убить».

Ферендир нервничал и все время готовился к тому, что вот-вот попадет в лапы чего-то страшного, что к нему в голову вот-вот полезут какие-нибудь нелепые и непрошеные мысли, требующие немедленных действий. Однако ничего такого не происходило. Ночь была безмолвна и до ужаса спокойна. Тишину нарушали только еле слышные шаги альвов, их редкие негромкие вздохи, мурлыканье каких-то мелодий. Только по этим звукам Ферендир и мог определить, что его товарищи здесь и что они живы.

Глубокой ночью они сделали короткий привал там, где местный ручеек превратился в небольшую заводь почти по колено глубиной. Путники расселись на валуны и набросились на еду. Дезриэль предупреждал, что входить в Шрам Миталиона следовало только с наполненными флягами и пить только из них. Вода в заколдованном ущелье, скорее всего, не годилась для питья. Вот почему все ели и пили только то, что принесли с собой, а на ручей поглядывали так, словно он был готовой ужалить змеей.

— Как тут тихо! — прошептала Меторра, не решаясь нарушить тишину громким голосом.

Дезриэль сидел, скрестив ноги и уставившись в землю.

Альвы от природы наделены ночным зрением, но Ферендир обратил внимание, что в этом странном месте он мог рассмотреть, лишь призрачные неотчетливые тени своих товарищей — и только в моменты, когда те двигались.

— Пусть и дальше будет тихо, — хрипло прошептал Дезриэль. — Пусть это место не заметит нашего присутствия, если есть на то воля Тириона.

Ферендир взглянул на Дезриэля и на Серафа, а потом стал рассматривать остальных альвов: на их лицах можно было различить широко раскрытые глаза и опущенные уголки губ. Все явно нервничали, хотя ничего такого не говорили и не делали, а молча жевали сухари, запивая остатками воды из фляжек. Было хорошо заметно, что им страшно, что царящие вокруг тишина и оцепенение не успокаивали, а скорее угнетали.

Словно они шли через голодную бездну, требующую, чтобы ее накормили. Вот только чем можно было заполнить эту пустоту?

Потом Ферендир внезапно открыл глаза. Он что, задремал? Может, он усыпил себя каким-то медитативным размышлением?

Такое внезапное пробуждение в тот момент, когда он был уверен, что вовсе не спал, совсем смутило Ферендира. Он стал беспомощно озираться.

— Что такое, Ферендир?! — спросил Сераф, заметив его смущение.

— Ничего! — солгал Ферендир. — Просто я, наверное, на секунду задремал!

Дезриэль поднялся на ноги.

— Надо идти дальше, — сказал он. — Мы тут засиделись.

Все встали и пустились в дальнейший путь.

Примерно через час или около того Ферендир услышал, как Таурвалон забормотал себе под нос, еле слышно:

— Финтифлюшки. Вот что я делаю — финтифлюшки. Безделки, обманки, стрелялки… Игрушки сплошные. Да я только на игрушки и способен! Шут гороховый…

Таурвалон, помимо всего прочего, был еще и оружейником.

Ферендир слегка повернул голову и, не замедляя шага и не привлекая к себе лишнего внимания, стал следить за сиарским воином.

Кое-как ему это удалось. Таурвалон в тяжелых доспехах брел понурившись и разговаривал сам с собой. В нем явно шла какая-то внутренняя борьба. Ферендир так и не понял, уловил ли кто-нибудь еще это бормотанье. Колонну замыкала Меторра — по идее, не так далеко от Таурвалона, но по ее виду нельзя было сказать, что она слышала слова товарища или придала им какое-то значение.

Перед Ферендиром шагала старавшаяся не отставать от Серафа и Дезриэля Фальцея, и юноша с интересом прислушался — а вдруг она тоже разговаривала сама с собой? Однако так ничего и не услышал.

«Кто ты такой, чтобы их судить? — спросил Ферендира внутренний голос. — Это опытные воины, защитники твоего родного царства! Ты им никогда и в подметки не сгодишься! Кем ты себя возомнил? Как вообще осмеливаешься смотреть им в глаза?»

— Никак! — громко сказал вслух Ферендир.

Все замерли как вкопанные. Шедшие впереди Сераф, Дезриэль и Фальцея повернулись к Ферендиру и посмотрели на него.

— Что с тобой? — спросил у Ферендира Дезриэль.

— Я, это самое… Ничего! Извините!

Что «я это самое…»?!

— Мы теряем время, — сказал Сераф, обогнал Дезриэля и пошел вперед. — За мной!

Ферендир так и не понял, когда прошла ночь. Они машинально плелись вперед, как заводные куклы, и в какой-то момент оказалось, что новый день настал. Солнечный свет не проникал вглубь Шрама Миталиона, но ущелье все-таки незаметно преобразилось. Исчезла страшная тьма, так давившая на путников. Ферендир стал лучше различать цвета, контуры предметов, детали внешности своих товарищей, а также рельеф каменных стен и дна.

Иногда над путниками пролетала, чирикая, какая-нибудь птица, а иногда по стенам ущелья сыпались камушки из-под лап крадущихся наверху зверей. Пару раз Ферендиру даже показалось, что он слышал вой ветра между отвесных стен, хотя не ощутил на себе ни дуновения. Шрам Миталиона был глухим и опасным уголком, сюда не решался залетать даже ветер.

Внезапно Фальцея споткнулась и упала. Все сразу остановились, а Меторра подбежала, чтобы помочь сестре встать. Она уже протянула было руку, но внезапно Фальцея злобно огрызнулась:

— Не надо!

Потом она оттолкнула Меторру, с трудом сама поднялась на ноги и заявила:

— Без тебя справлюсь. Кто ты вообще такая? Моя жалкая копия! Тебя создали только мне в насмешку!

К чести Меторры, та не стала ссориться, а просто убедилась, что сестра не ушиблась, повернулась и ушла в конец колонны, на свое прежнее место. Фальцея же заметила, что оказалась в центре внимания, и пробормотала:

— Хватит на меня пялиться! Ну да, я поскользнулась, что с того?

И они пошли дальше.

Ферендир поймал себя на том, что пристально смотрел на идущих впереди наставников. Сераф шел во главе колонны, а Дезриэль — на некотором расстоянии позади него. Через некоторое время у Ферендира сложилось впечатление, словно сам он шагал вперед не по собственной воле, а потому что его, как магнитом, тянуло к наставникам. Как истинный послушник, он наблюдал за их движениями и подражал им, без конца — почти маниакально — следил за всеми их жестами и копировал их.

«Вот Сераф ломится вперед, только поспевай. Уверен, что знает правильный путь, ни в чем не сомневается и ничего не боится. А еще он ничего не чувствует — мертвая душа, как у машины. Почему же ты тогда так жаждешь ему понравиться? Он же не способен на банальную похвалу, не понимает, что значит быть живым и несовершенным…

А Дезриэль? Идет пошатываясь, на каждый седьмой шаг спотыкается — видно, тяжек груз собственных слабостей и недостатков. Он видит чужие промахи только потому, что сам — сплошной ходячий промах. Почему же ты тогда доверяешь его суждениям?! Почему тебе нравится, что он верит в тебя? Ведь только такой слабак, как он, готов примириться и с твоими самыми страшными недостатками!..

А ты сам, Ферендир! Мальчишка! Выскочка. Немного новичкового везения в опасных приключениях и ты уже решил, что проявил себя героем, что достоин быть Каменным Стражем, защитником храма? Ничтожество! Детище уродливого и противоестественного симбиоза двух самовлюбленных и неполноценных наставников, из которых один — бездушный, как автоматон, а другой — сентиментальный слюнтяй и глупец.

Они-то сами по себе пустышки, а ты вообще полный ноль.

Тебе в этом ущелье нравится, потому что здесь ты чувствуешь себя как дома. Пустота притягивает пустоту. Тут так восхитительно пусто! Тут можно найти себе какую-нибудь уютную бездну, раствориться в ней и обо всем позабыть. Ты уже продемонстрировал, что ничего собой не представляешь, храма теперь вообще нет…

Просто сядь и расслабься.

Остановись.

Шрам Миталиона все сделает за тебя…»

— Нет! — воскликнул Ферендир вслух и принялся шепотом разговаривать сам с собой: — Мы должны сделать то, что кроме нас больше никто не сделает! Конечно, я ничтожен, но без меня ничего не выйдет! Я не могу теперь остановиться, потому что тогда конец придет всем!

«Глупец! — сказал Ферендиру неприятный насмешливый голос в голове. — Самовлюбленный слепец! Ты думаешь, что без тебя не обойдутся?! Да кто ты такой? Червяк! Пустое место! Тебя чудом еще не прикончили! Как ты вообще смеешь считать себя особенным? Выходит, остальные — те, кто пал в схватке с врагами, — были хуже тебя? Выходит, они оказались недостаточно „особенными“, поэтому должны были умереть? Твоя наглость…»

— Нет, — проговорил Ферендир.

«Подлец!»

— Нет.

«Слабак!»

— Нет.

«Дешевка, дурак и ничтожество. Только зря небо коптишь. Чужое место занимаешь…»

— Нет. — закричал Ферендир.

К его огромному удивлению, в ущелье не раскатилось эхо. Громкий крик угас, едва вылетев из горла. Все его спутники внезапно остановились и посмотрели на Ферендира, а он, еще до того как поднял на них глаза, уже почувствовал в их взглядах недовольство, презрение и осуждение.

Дезриэль приблизился и спросил:

— Что с тобой?

— Не трогайте меня! — заорал Ферендир и поразился силе собственной злости. — Оставьте меня в покое!

«Такого заносчивого! Глупого! Бестолкового! Ничтожного! Жалкого! Презренного!»

— Да бросьте вы его! — крикнул шедший во главе отряда Сераф. — Он слаб и всегда был слаб! Жаль, что его не завалило насмерть тем обвалом!

Ферендир слушал Серафа и не верил своим ушам. Эти слова были не просто жестокими по смыслу — в тоне, с которым их произнесли, сквозила неприкрытая злость и накопившееся раздражение. За что же Сераф — любимый учитель, образец для подражания и само совершенство — так глубоко его ненавидел?

Все остальные тоже смотрели на Ферендира, но не пытались к нему подойти.

— «Сопляк! — выругалась Фальцея. — Молокосос неотесанный!»

Меторра от отвращения скривилась и пробормотала:

— «Юнец бестолковый. Тупица».

Таурвалон сокрушенно покачал головой.

— «Неумейка криворукий!» — проговорил он.

Даже Луверион взглянул на Ферендира недовольно и презрительно. В его удивительных все понимающих светлых глазах читалось горестное сожаление: «Несчастный дурачок, он сам не понимает насколько никчемен и бездарен…»

«Постойте-ка! — Ферендир протер глаза. — Какой еще Луверион? Разве его не убило?!»

— «Это я во всем виноват, — объяснил остальным Дезриэль. — Я поручился за него, хотя и было ясно, что он не готов».

«Нет! Не может быть! Дезриэль не мог такого сказать! И Луверион не мог! К тому же Лувериона тут вообще не может быть!..»

— «Сказал же, бросьте его! — вмешался Сераф. — Он — обуза. Он нам только мешает! Я говорил тебе это тысячу раз, Дезриэль! Тысячу!»

— Нет! — воскликнул Ферендир.

— «Боюсь, это так, — проговорил Дезриэль и придвинулся к ученику поближе. — Извини, Ферендир, я подвел тебя. Напрасно внушал тебе надежду. Я надеялся, что ты все выдержишь, но не вышло… Твоя неудача — это, в сущности, мое поражение. Сейчас я помогу тебе…»

Внезапно в руке у Дезриэля очутился нож.

— «Не бойся, Ферендир. Тебе не будет больно. Так только лучше… И почему ты только не погиб тогда под обвалом? Слепое везение, не иначе».

Ферендир попятился. Слепое везение было ни при чем! Он выжил, потому что так захотела сама гора. Вот она верила в него!

А Луверион? Как он здесь оказался? Он-то как раз и погиб под обвалом, а потом упокоился в могиле на берегу реки!

А его наставник Дезриэль — неужели это он подходил все ближе и ближе, поигрывая ножом в руке?

Нет. Всего этого не могло быть! У Дезриэля другой голос, другие повадки. Это какой-то призрак, тень! Галлюцинация, иллюзия!

— «А ну-ка! — сказал кто-то и внезапно схватил Ферендира за горло безжалостной железной рукой. — Я сделаю то, на что сам ты так и не решился, сентиментальный глупец!»

Кто-то с холодным равнодушием приставил к горлу Ферендира лезвие еще одного ножа. Это был Сераф.

— Не надо! — заорал Ферендир, но из рук Серафа ему было не вырваться.

— «Какое жалкое зрелище! — проговорила Фальцея. — Убей его, Сераф!»

— «Теперь он больше не будет нам мешать», — добавила Меторра.

— «Как он ничтожен! — простонал Таурвалон. — Пародия на альва! Ошибка природы!»

В душе у Ферендира вскипела целая буря чувств: ярость, гнев, стыд, горе, отчаяние, тоска, ненависть, вина — все они бурлили и грозили захлестнуть его с головой. Как он ни крутился и ни извивался, но не мог вырваться из железной хватки Серафа и скрыться от немого упрека в глазах Дезриэля, который подходил все ближе с ножом в руке.

«Не лучший способ встретить свой конец», — произнес в голове Ферендира чей-то голос.

Ферендир прислушался и на мгновение даже перестал сопротивляться.

«Они не прикончат меня! — мысленно вскричал он. — Они не могут меня убить!»

«Ты сам себя убиваешь, — продолжал голос в голове. — Между прочим, я не стала бы спасать тебя от верной смерти, если бы ты был таким никчемным, каким себя считаешь!»

«А кто ты?»

«Кто же я, Ферендир? Кто всегда подсказывает путь? Кто все время спасает тебя от смерти? Я делаю это не потому, что мне тебя жаль, или я слишком сентиментальна, или испытываю к тебе какие-нибудь особые чувства. Тебе одному предначертано совершить то, что необходимо совершить. На твоем месте мог бы оказаться кто-то другой — сильнее, храбрее, умнее тебя, — но очутился именно ты. Осознай, кто твой настоящий враг: Сераф? Дезриэль? Или может быть, Эзархад Уничтожитель Судеб?»

Ферендир задумался над этими словами и отчаянно пытался понять, кто с ним говорил таким непреклонным и одновременно таким нежным и успокаивающим голосом. Товарищи вокруг продолжали над ним издеваться, у горла все еще находился нож Серафа.

«Кто настоящий враг? Да это же мой собственный страх! — наконец понял Ферендир. — Мои желания! Мой стыд! Гнев! Сомнения в собственных силах!.. Вся эта буря эмоций так не характерна для люминета… А это проклятое зачарованное место, этот Шрам Миталиона — он извлекает то, что скрыто в самых далеких и темных уголках души, наши подавленные желания, страхи и сомнения — и обращает их против нас самих».

«Не думай об этом! — посоветовал Ферендиру голос в голове. — И пусть будет то, что будет!»

Ферендир перестал бороться и отпустил все, что бурлило сейчас внутри, — словно проколол дыры в бурдюке с вином и смотрел, как оно изливалось наружу и как кожаный сосуд постепенно становился мягким и сплющенным.

— «Ты даже не пытаешься защититься?» — прорычал ему на ухо Сераф.

«Я уже спасен!» — подумал Ферендир и произнес:

— К чему мне от тебя защищаться? Убей меня, если такова воля Теклиса, Тириона и горы. Я не буду сопротивляться!

Лезвие больно надавило на горло.

— «Не провоцируй меня, мальчик!» — прошипел Сераф.

— Я не провоцирую тебя, — закрыв глаза, ответил Ферендир, — и не желаю с тобой драться. Я хозяин своих чувств и мыслей. И если ты все-таки пожелаешь меня убить, я не запятнаю свои последние минуты жалкой возней, страхом и сопротивлением.

После этих слов Ферендир стал молча ждать. Лезвие ножа все еще лежало на горле, но не врезалось в плоть, не пускало кровь. Через мгновение Сераф вроде бы выпустил юношу из стального захвата. Остальные спутники перестали бормотать и переговариваться. Даже внутренний голос утих. Было слышно только, как бьется сердце и раздается медленное и ровное дыхание.

Ферендир открыл глаза и увидел, что сам приставил нож себе к горлу. Он опустил руку и уставился на нож. Неужели он сам себя чуть не зарезал?..

Бросив нож, Ферендир огляделся. По льющимся вверху отблескам можно было предположить, что полдень уже наступил: где-то в небе наверняка сияло яркое солнце, хотя его упорно пытались загородить мрачные скалы.

Наставники и остальные спутники Ферендира разбрелись по ущелью кто куда. Каждый из них в одиночку боролся с неизвестными внутренними демонами. Таурвалон скинул доспехи и одежду, остался в одной набедренной повязке и, кажется, попал в плен наваждения: он танцевал с длинным ножом, колол и резал невидимого, не существующего в реальности врага. Меторра и Фальцея уставились друг на друга, словно смотрелись в зеркало, обменивались проклятиями и упреками, заливались слезами и ревели как коровы. Ферендиру даже показалось, что они оскорбляют друг друга, но потом он вспомнил, что произошло с ним самим, и понял, что в лице сестры каждая из воительниц видела лишь свои собственные ненавистные черты, поэтому могла бесконечно мучить себя.

Чуть дальше стоял на коленях Дезриэль. Он склонил голову и уставился в землю — вроде бы о чем-то тихо молился, слов было не разобрать. Ферендир не дерзнул к нему приблизиться, ему было довольно одного только выражения глубочайшего стыда и раскаяния на лице наставника. Можно было подумать, что Дезриэль уличил себя во всех смертных грехах и сейчас алкал либо жестокого искупления, либо честной и чистой смерти.

А Сераф? Где же Сераф?

Ферендир прошел мимо Дезриэля и заглянул за поворот ущелья. Там он действительно нашел второго наставника: тот тоже стоял на коленях, но совсем не казался таким отчаявшимся и раздавленным, как Дезриэль. Серафа изнутри полностью захлестнуло что-то страшное и темное. Он выл, как раненый зверь, по искаженному горем лицу струились горючие слезы. А потом он встал и начал крушить невидимых врагов каменным молотом.

— Это ты его убил! — громко кричал Сераф, только в зачарованном ущелье все звуки тут же стихали. — Ты убил их всех, но я отмщу! За Дезриэля! И за Ферендира! За служителей храма и Каменных Стражей! Я отмщу за всех! Подойди же ко мне! Ближе! Ближе!

Ферендир замер в нерешительности. «За Дезриэля! И за Ферендира! За служителей храма и Каменных Стражей…»

В своем личном кошмаре наставник считал, что убили не только всех служителей храма и Каменных Стражей, но и Дезриэля с Ферендиром тоже. Теперь же Сераф завязал бой с воображаемыми слаанешитами и их предводителем, мстил за погибших товарищей!

Ферендир понимал, что двигало Серафом: тот хотел уравновесить гору тел напрасно убитых аларитов осмысленной расправой над их убийцами. Тем не менее юноша в ужасе смотрел, как из Серафа хлестали эмоции, словно вода из прохудившегося корыта. На таком знакомом лице читались глубокое горе, горечь, гнев, ярость. Пока Сераф неистово сражался с воображаемыми врагами, все внутренние преграды на пути бурных эмоций пали — он больше не пытался сдерживаться.

«Он сдался! — ужаснулся Ферендир. — Считает, что это конец. Воображает, что мы мертвы, что уцелел только он, да и сам-то скоро погибнет. Когда все утрачено, нет смысла в самоконтроле!»

Каменный молот внезапно полетел в Ферендира — тому пришлось отпрыгнуть, чтобы не попасть под удар. Тогда юноша как следует рассмотрел искаженное лицо Серафа, и оно ему очень не понравилось. Даже в самых страшных кошмарах Ферендир никогда не видел наставника в таком состоянии — по правде говоря, даже и не думал, что Сераф способен настолько сильно расстроиться. Послушникам постоянно твердили, что люминет должен держать эмоции и порывы в узде именно потому, что в нем они отзывались с особой силой. Однако Ферендир внушил себе, что Сераф вообще лишен эмоций, что он просто бесчувственный. Теперь-то можно было убедиться в обратном.

Внутри Серафа бушевали страсти. Их хватило, чтобы он представил себе полчища врагов, страшную смерть всех, кто ему был дорог, кого он любил и защищал, а также свою скорую неизбежную гибель. Оставалось только выплеснуть наружу эту бурю.

Сдерживавший страсти заслон прорвало. Сейчас Сераф превратился в живое воплощение своих страхов, желаний, порывов и ненависти. Зрелище его буйства очень напугало Ферендира.

— Сераф! — негромко позвал он. — Не переживай за меня! Я жив!

Сераф повернулся к нему и замахнулся молотом.

— Подлые проделки коварного врага! — воскликнул он. — Говорить голосами убитых!

Ферендир отодвинулся подальше, но постарался остаться в поле зрения Серафа — если, конечно, тот вообще был способен видеть реальный мир.

— Сераф! Я жив! — повторил Ферендир, стараясь говорить спокойно и дружелюбно. Он не хотел распалять безумные порывы Серафа, наоборот, стремился помочь ему успокоиться. — Опусти молот и посмотри сам. Я тут. Прямо перед тобой.

— Ложь! — воскликнул громовым голосом Сераф и начал лупить молотом с такой силой, что Ферендир поспешно отпрыгнул подальше назад. — Обманщики! Подлецы! Ферендир и Дезриэль мертвы! Я видел, как они упали на землю, истекли кровью и испустили дух! Я не сумел их защитить и теперь должен за них отомстить!

«Я не сумел их защитить…» Ну да, конечно! Сераф считал, что ответственность за все легла на него!..

— Сераф! — воскликнул Ферендир и стал обходить наставника кругом, держась подальше от каменного молота. — Это я! И я жив! Ущелье Шрам Миталиона, в котором мы оказались, старается всех погубить. Оно читает наши мысли и сердца, и теперь мы представляем себе то, что больше всего ненавидим. Вот что с тобой происходит, наставник!

Каменный молот просвистел перед носом Ферендира — юноша с трудом увернулся и отступил еще дальше.

— Наставник, я жив! — настойчиво повторил он. — Я уцелел потому, что не забыл твоих уроков. Ты служил мне примером, благодаря этому я и выжил. Твоя сила и храбрость меня спасли…

Размахивая каменным молотом, Сераф покачал головой и заскрипел зубами. Из его глаз покатились слезы, он весь затрясся.

— Мальчик погиб из-за меня! — сказал Сераф. — Я недостаточно хорошо его подготовил! Недостаточно любил!..

— Да живой я! — решительно повторил Ферендир. — Потому что ты хорошо подготовил меня, научил всему, что умел, и, конечно, любил меня…

— Нет! — воскликнул Сераф и бросился на Ферендира.

Ферендир хотел было малодушно попятиться, но не стал. В глубине души он почувствовал, что настал момент настоящего последнего испытания. Когда Сераф замахнулся для удара, Ферендир подскочил ему навстречу, схватил каменный молот за рукоять и удержал его.

Сераф попытался высвободить свое оружие. Ферендир не знал, кого наставник видел в его лице — возможно, мерзкого слаанешита или даже самого страшного Эзархада. Ясно было одно: своего ученика Сераф не узнавал, а только боролся, рвал вправо и влево молот, пробовал повалить противника на землю. Ферендир использовал все хитрости и уловки, накопленные за годы учебы под руководством Серафа. Он не упал, не выпустил из рук каменный молот и не поддался ни на какие ухищрения.

Наставник и его ученик боролись за молот, и казалось, что это будет продолжаться вечно.

— Наставник! — взмолился Ферендир. — Умоляю тебя, прозрей! Это же я! Благодаря тебе я жив!

Сераф изрыгнул проклятие и рванул на себя рукоять.

— Ах ты мерзкое страшилище! — проговорил он. — Мутант проклятый!

— Наставник! — стал умолять Ферендир. — Разве я похож на мутанта? Ты только взгляни на меня получше. А остальные?.. Сераф, ты нам всем нужен!

— Иллюзия! — рявкнул Сераф. — Обман! Колдуны проклятые!

В какой-то момент Серафу все-таки удалось вырвать из рук у Ферендира молот и пнуть юношу ногой в живот. Ферендир с воплем покатился в грязь на дне ущелья. Потом наставник отошел подальше.

Ферендир знал, что сейчас произойдет: Сераф с разбегу расплющит его молотом в лепешку.

«Надо что-то делать! Сбить его с ног? Драться?.. А может, попросить о пощаде? Все остальное уже испробовано… Безумие какое-то, но ладно! Будь что будет!»

Ферендир встал на колени, высоко поднял голову и начал ждать, когда Сераф его убьет. Он не стал умоляюще воздевать руки или беспомощно закрываться. Всем своим видом Ферендир показывал, что не боится умереть от руки своего наставника. Он просто замер и ждал удара.

Сераф занес каменный молот, бросился вперед — и тут встретился взглядом с Ферендиром…

— Наставник, — негромко проговорил Ферендир, — поступай как знаешь. Как всегда, я всецело тебе доверяю.

Молот застыл в воздухе.

По лицу Серафа пробежала тень понимания.

— Нет, так не пойдет! — сказал Сераф.

— Ну почему же нет? — отозвался Ферендир.

Страсти, искажавшие лицо Серафа, стали испаряться. От ярости не осталось и следа, горе вместе с горечью и самоубийственной злобой развеялось, как дым на ветру.

Сераф выронил молот и стоял теперь перед Ферендиром с пустыми руками.

— Это ты! — проговорил он. — О Тирион и Теклис! Я же чуть тебя не убил!..

— «Чуть» не считается, — возразил Ферендир.

Ему захотелось плакать, но он сдержался. «Рано расслабляться, — подумал он. — Проклятое ущелье может снова использовать это против тебя».

Юноша выпрямился во весь рост перед Серафом, а тот посмотрел на него и сказал:

— Ты вырвал меня из плена иллюзий, Ферендир!

— Нет, — ответил Ферендир. — Я знал, что ты сам от них освободишься. Так меня учили наставники…

Они с Серафом долго смотрели друг на друга. Наконец Сераф глубоко вздохнул и опустил голову.