Последствия старых ошибок. Том 2

История тридцать пятая. Человек в белом

Тэрра, Алдиваар — родовое поместье эрцогов Дома Нарьяграат

…Я не понимаю, кому пишу.

Ленивые тела и кривые души

дороже теперяшним малого креста света.

Они не желают больше учиться у книг.

Время записанных истин прошло.

Ловцы душ используют звуки и образы, в которых нет больше смысла.

Ведь только слово несло смысл.

И в начале мира людей — было слово. А значит —

наши начала теперь разошлись.

Рóгард, поэт и философ эпохи Исхода

Никогда не читайте перед сном философских трактатов!

Агескел захлопнул книгу, перекопированную со старинных плёнок. Якобы уничтоженных, как и прочее наследие философской мысли Уходящих.

Одни Беспамятные знают, зачем он взялся перебирать этот хлам! Яд и скверна так и капают из него!

Недаром во все века жгли именно книги. Голофильмы — глупы и мимолётны, они тревожат подсознание разрозненными образами, подсаживая потребителя на нужную линейку эмоций. Мыслей эти образы не генерируют. И не вызывают в памяти устойчивых мыслительных схем.

Человек мыслит словами. Так он устроен. И лучше бы оставить ему только голо и видео, без этих проклятых слов.

Сколько ни подсыпай глупости в печатные депы, даже случайно сталкиваясь между собой, слова могут порождать идеи. Они способны разрушить цивилизацию. Ведь свободомыслие — это свобода блужданий в словесных одеждах мира, а одежды рвутся легко.

Слава Беспамятным, уметь читать слова ещё не значит уметь мыслить.

Агескел прикрыл глаза и прошёлся бдительным внутренним оком по расслабившемуся телу.

«Спать!» — приказал он себе, и Гипрос, бог сна, набросил на его сознание тёмное покрывало.

Но тут же чья-то рука сдёрнула невесомую пелену.

Слабый свет коснулся лица, и Агескел открыл глаза.

Широкая кровать, занимавшая половину округлой спальни, была всё так же тепла и манила сонными запахами. Но светильники разгорались.

Что за самоуправство? Или — технический сбой?

Аке приподнялся и… замер — в кресле напротив его постели сидел человек.

Среднего роста, русоволосый, небритый. На руках и лице — следы ожогов.

Это был прикованный в синем подвале «нежданный гость»!

Первой мыслью Агескела было — сон. Второй — наведённое пограничное состояние сознания.

Он незаметно ущипнул себя за руку.

Гость улыбнулся, и мурашки побежали по телу аке — такой жуткой была эта добрая, отеческая улыбка.

— Здравствуй, мальчик, — сказал Гость глухо, но очень явственно, как говорят все обученные психическому воздействию. — Здравствуй там, где есть мир твой.

— Как же ты сюда проник, скотина? — пробормотал аке, озираясь и не желая вступать в разговор с будущим трупом.

— Я прохожу везде, где мать Вселенная прокладывает пути. А вот ты — заблудился, мальчик. Пора бы тебе домой…

Агескел не вслушивался. Он прикидывал расстояние до зоны действия экрана связи. (До постели излучение не доходило немного, вредно спать под постоянным электромагнитным контуром).

Интересно, вооружен ли Незваный Гость?

Русоволосый засмеялся и развел руками — беги.

Агескел поднялся с достоинством и шагнул в зону воздействия на экраны связи.

Оставалось щёлкнуть пальцами. Он помедлил, растягивая удовольствие и представляя пленника, поджаривающегося на медленном огне. Улыбнулся.

Гость тоже улыбнулся и сказал мягко:

— Посмотри, поджилки твои трясутся в ожидании моих мучений. Ты болен, мальчик, ты не способен более испытывать удовлетворение от настоящей жизни. Только смерть развлекает тебя.

Агескел вздрогнул, и щелчок прозвучал излишне нервно и громко.

Экран, однако, не загорелся, чего и следовало ожидать. Незваный Гость хорошо подготовился.

— Кто ты? — сердито спросил Агескел, усаживаясь и сделав вид, что щёлкал, подзывая кресло.

— Я? — удивился русоволосый. — Для многих я — Райяр, Путник. Но для тебя, аке, я — твой Белый Гость. Ты же читал, что к живым иногда приходит человек в чёрном? А к мёртвым приходит человек в белом. Рядом с чёрной бездной лежит белая, ты разве не знал?

— Чушь, детские сказки, — отмахнулся аке. — Поспеши сам признаться, кто ты? Сейчас прибегут мои люди, и ты…

— Не прибегут, — шутя перебил Белый Гость. А ведь до того перебить младшего брата удавалось только старшему. — Я отпустил их. Все твои люди были рабами. В душах рабов нет воли. Я дал её, и они ушли.

Аке смерил Гостя долгим недобрым взглядом:

— Если ты врёшь, ты всё равно укорачиваешь жизнь тех, о ком солгал. Подумай о них.

— Зачем мне врать? — пожал плечами Гость. — Я равнодушен к дрожанию бытия. К тебе я пришёл только потому, что таков закон человека. Боги не решают за нас кому жить, а кому умереть. Мать Вселенная принимает всех.

— Закон человека? Что ты несёшь, ублюдок? Что такое человеческий закон для сильных? Это прах под ногами!

— Ты читал Рогарда? — Гость кивнул на лежащую у кровати книгу. — Плохо читал.

Он покачал в сомнении головой, но продолжил:

— Люди всегда знали об этом. На Земле они обратили это знание в легенду о Рае, где бог решал что есть для человека добро, а что зло. Но люди взбунтовались. И стали сами определять добро они творят или зло. Мы сами решаем, мальчик. Я пришёл предупредить, что не боги накажут тебя, и не врагов следует опасаться. Твоё собственное сознание поднимется против твоего же нутра. И твоя рука схватит тебя за горло. Так есть и было, и будет. Путь наш во Вселенной подобен спирали. И перед очередным витком всегда наступают смутные времена, когда истина ковром ложится, попираемая ногами людей. Но только сам человек является мерилом добра и зла в мире своих иллюзий. И лишь природа духа восстаёт против тёмных глубин души. И свет в нас временно побеждает. До нового витка. Иначе цивилизация гибнет.

Гость встал.

— Прощай же, мне нечего больше сказать. Вы сами решите, сгорит ли ваш мир в огне выбора.

— Нет уж, постой! — взорвался Агескел, ослеплённый внезапной злобой.

Но гостя уже не было, лишь светильники угасали так же медленно, как были призваны из небытия.

— Свет! — крикнул аке.

Электроника комнаты «не услышала» его.

Он заметался в кромешной тьме, снова не понимая, сон вокруг или явь. Нашарил экран и ударил кулаком, в кровь разбив руку…

И автоматика сработала наконец.

Свет разгорелся лениво, нехотя.

Расправленная постель, раскрытая книга на столике, висящем в изголовье кровати…

Неужели сон, морок?

Аке взял томик Рогарда, выхватил глазами верхнюю фразу…

«… И когда выпускаешь живущего в душе зверя, надеешься, что уж тебя-то сей зверь не тронет…»

…и отшвырнул!

Потом, вспомнив старинную примету сноходцев, снова поднял книгу.

Текст не изменился. Те же буквы змеились по белизне бумаги.

Не сон.

Слуги не отвечали на сигналы, и аке оделся сам. Тщательно, хоть нетерпение и тянуло выскочить из спальни в халате.

Открыл дверь, коснувшись ладонью. Автоматика заедала.

Прямо у порога спальни лежали оба охранника. Лица их были умиротворены и спокойны.

Агескел ощутил, что охранники мертвы.

Дальнейший его путь в подвалы сопровождался трупами шпионов и рабов. Они лежали в уродливых позах с улыбками на губах, словно пытались оскорбить предсмертными оскалами хотя бы взгляд своего хозяина.

Наконец аке разблокировал дверь в синий подвал. У порога лежали два улыбающихся раба с умиротворёнными лицами и закрытыми, словно во сне, глазами.

Больше в подвале не было никого.

Грана, правобережье Тарге

Из отчёта импл-капитана Пайела

Зря я не пересел на обратном пути к Дерену. Всю дорогу Келли пилил меня. Он решил, что шутку с антивеществом я задумал ещё на Гране, потому и велел ему лететь с Росом.

Логика в доводах зампотеха была. Это только на словах легко переварить генератор антивещества так, чтобы он лопнул от перегрева. На деле же там столько предварительных расчетов, что только Келли с его золотыми мозгами мог прикинуть на глаз объем, вес и грамотно проинструктировать Дерена.

Как я мог доказать ему теперь, что да, планировал использовать бродячий капитанский гений, но совсем не таким способом? У меня всего лишь была идея, как недорого обеспечить связь с Цитаделью.

Но оправданий Келли не слушал. Он пространно объяснял мне, сколько стоит тяжёлая десантная шлюпка, оснащённая реактором антивещества, сколько рапортов и объяснительных нам пришлось бы писать, если бы не подвернулся эрцог со своей посудиной. И что я ещё далеко не командующий крылом, чтобы планировать убытки в подобном объёме.

Он был прав, об убытках я не подумал. И о том, что шлюпки арендованные и их нужно будет вернуть.

Нам вообще здорово повезло с этими шлюпками, потому что обычные двойки в игре с пиратами вряд ли дали бы такой выигрыш во времени. Парни справились бы, конечно, но не с таким разгромным успехом.

Но «Ворон» (читай «Персефону») велели освободить полностью. И чтобы перевезти всякое барахло, нам выделили пять штук десантных «крокодилов». И одного я вполне мог бы сегодня угробить.

Впрочем, мне и без нытья Келли было невесело.

За время пути я несколько раз мысленно возвращался к разговору с мастером Энимом.

Да, я сказал «прошу», хотя сказать хотелось совсем другое.

Почему я? Почему опять МНЕ нужно выбирать? Некому больше, что ли?

И выбирать мне всё время приходилось совершенно неважные для меня вещи. Если бы я мог выбрать хоть что-то стоящее…

Мы вернулись на Грану, и жизнь в военном лагере понеслась привычным аллюром.

Дьюп в секторе так и не объявился, а скандал с появлением возле Тайэ кораблей Содружества замял Мерис.

Он же послал на орбиту Тайэ две эмки. Как бы не для охраны иннеркрайта, а для поддержания связи с Цитаделью, но… Кому нужна вмёрзшая в лёд крепость с населением в полторы тысячи голов вместе с гостями?

Подозреваю, что Локьё проставился, потому что на патрулирование суда встали якобы с подачи комкрыла и под его подчинением, а на деле они подчинялись генералу Мерису, читай спецону.

То есть по бумагам это было одно, в жизни — другое. Хитрая военная канцелярщина. Случись чего — никакая комиссия не разберётся, кто тут за что отвечал.

Созерцая весь этот кипиш, Келли постепенно отмяк и с головой ушёл в идею продавить-таки нормальную связь с Тайэ. Мотался туда-сюда, сидел над кубиком чертежей до пота на залысинах.

Не то чтобы я был таким уж гением со своей идеей на тему усовершенствования древних аналоговых модулей, что до сих пор висли над Тайэ, но от скуки техник схватился бы сейчас за любой плохо изолированный провод. Шлюпку ему было жалко до боли, даже экзотскую. Келли любил железо, а оно национальности не имеет.

От связи с Тайэ я бы тоже не отказался. Сумей Цитадель подать сигнал о помощи — не пришлось бы нам устраивать эту полупиратскую вылазку. К планете нырнули бы спецоновские эмки, зачистили экзотов вместе с пиратами, да и делу конец.

Но связь с Тайэ никогда не была стабильной. Всё «железо», что там висело, относилось едва ли не к эпохе начала колонизации, а перепровешивать модули над никому не нужной планетой было дорого и даже Хэду не нужно.

Да и нам не факт, что спасибо скажут. Бардак — тоже средство военного планирования. Но Келли поставил себе задачу и развлекался. А я не мешал.

День, когда с Кьясны вернулся Дьюп, начался с очередного мелкокалиберного ЧП. Когда бойцы долго находятся вне боя, армейская жизнь превращается в один сплошной анекдот.

Утром Дерен проспал подъём. Дежурные его разбудить не сумели, а сумевший медик был так далеко послан тут же отрубившимся Дереном, что я застал у постели «больного» целую делегацию перед развёрнутым вирт-экраном.

Парни ржали и пытались перевести незнакомую, явно ругательную фразу. Тоже событие, ага.

К Дерену меня вызвал медик. Я разогнал «зрителей», долго смотрел на бледное лицо Вальтера, не понимая, что безопаснее: не трогать его или разбудить?

Попросил медика тихонечко подключить пилота к меддиагносту и действовать по показаниям. Вроде бы он действительно спал, может, переутомился?

Вышел из палатки — споткнулся о разъяренную эйнитку.

Дарайя продолжала возиться с нами. Ей нравилось.

Нравилось даже то, что мы постоянно спорили и не верили вещам простым и привычным для неё.

Она полагала, что мы совершенно не понимаем себя. Не знаем истоков чувств, потребностей, желаний, болезней. Не знаем, как работает организм, что и как он у нас просит. Проводящей это казалось забавным.

Разговор Эмора с собственным кишечником вообще вошёл в анналы, если это не очень смешно звучит.

В какое-то, не предвещавшее ничего плохого утро, Дарайя прочитала нам лекцию на тему, что с собственным организмом можно разговаривать.

Правда, к каждому органу нужен свой подход. С чем-то следует общаться в приказном порядке, с чем-то — вежливо.

Такой «разговор» требует определённых навыков, а легче всего неофитам удаётся диалог с кишечником.

Говорить с ним нужно, как с маленьким ребёнком: ласково, немного опережая события и безмерно восхищаясь содеянным.

— Это вот так, что ли? — спросил Эмор. И проиллюстрировал. — Ах ты мой чемпион по производству (…)! Какая замечательная куча! Я первый раз вижу, чтобы кто-то так быстро и хорошо произвёл столько высококачественного навоза. И в такие сжатые сроки! Тебе, наверное, положена мировая премия за скорость. Это же достижение месяца!

Говорил пилот очень эмоционально, не выпуская некоторых слов, которые я не дописываю сейчас.

Мы веселились — подерзить Дарайе хотелось многим.

И вдруг Эмор замолчал. Потом побледнел и хотел было сеть, но так оказалось ещё хуже.

Парень сморщился от смущения и, провожаемый дружным хохотом, поскакал к периметру, где виднелась вереница маленьких пластиковых домиков…

Погрузившись в воспоминания, я счастливо пропустил мимо ушей все претензии эйнитки, покивал ей сочувственно и уже хотел идти в свою палатку, когда Дарайя схватила меня за ухо!

Я отскочил. Растопырил ладони, пытаясь унять женщину, которая одним ухом не удовлетворилась и попыталась достать второе.

— Ты почему не слушаешь, когда я с тобой говорю!

— Я задумался!

— Ну, так раздумайся!

— Да что случилось-то⁈ — вот же Змерайя, что б её дакхи съело!

Сегодня Дарайя планировала возиться только с новичками. Когда на Грану пришлось вывозить и техников, нашлось ещё несколько «перспективных» на её взгляд ребят. Но они сильно отстали от основной группы, потому у старичков утро оказалось свободным.

И не надо так на меня смотреть!

— В чём дело-то? — повторил я с безопасного расстояния.

— Господин капитан! — из кухонной палатки выплыл лучезарный Гарман. — Там госпиталь грантсы разворачивают! С разрешения лендслера. Все бумаги в порядке, я проверял! Я…

Замполич запнулся, смолк и расплылся в улыбке, позабыв закрыть рот.

Но не потому, что оценил мою позу и покрасневшее от гнева лицо Проводящей. Он нас вообще едва замечал.

Сегодня Гарман не только светился счастьем, а ещё и благоухал им, родимым. От него воняло парфюмом, а китель был тщательно вычищен и застёгнут на все липучки, несмотря на подступающую жару.

Дарайя вздохнула и стала разглядывать пострадавший в схватке ноготь. Руку я ей сумел не сломать, что было отдельной доблестью. Рефлексы — страшная штука.

Я стряхнул примагнитившийся к браслету длинный чёрный волос. Спросил замполича:

— А чё радостный-то такой?

Гарман заблагоухал ещё интенсивнее:

— У них там практикантки приехали вместе с медиками. Ну от медвуза… Молодые такие…

И я всё понял. Понял, что неофитов своих эйнитка сегодня не дождалась — все незанятые по лагерю кинулись помогать грантсам разворачивать госпиталь.

Она пришла жаловаться мне, а я, понятное дело, не то, что не вник, даже слушать не стал.

Ох уж эти женщины…

Развёл руками: ну, могу разогнать в приказном порядке. Даже в палатку-карцер могу посадить, что-то она у нас долго пустует.

Дарайя посмотрел на меня, как на идиота, и ушла к себе.

Я думал — сдалась, ан нет. Через пару минут мне сообщили, что лендслер уже на Гране, и скоро вылетит в лагерь.

Нужно было срочно навести хотя бы видимость порядка, какие уж тут занятия. Но Дарайя-то откуда об этом узнала?

— Без происшествий? — с ходу спросил Дьюп.

Ввалившись ко мне, он садиться не стал, навис над низким столом, сервированным чайником и орехами. Разносолов у нас не водилось, но йилан я для него сберёг.

Лендслер был тяжёл и мрачен. Мерис уже успел мне стукнуть, что командующий прилетел согласовывать с грантсами развёртывание дополнительных боевых модулей на орбите.

Я замялся, не зная, что рассказал ему генерал про нашу вылазку к Тайэ.

— Что-то наклёвывается? — спросил осторожно.

Скрывать эмоций командующий не умел. Его неудовольствие клубилось вокруг хозяина туманным грозовым шлейфом, но адресовано оно было не мне.

Что-то ещё стряслось? И забило наши мелкие прегрешения?

— Периметр мне покажи, станции магнитного подавления и силовой купол, — приказал лендслер, думая о чём-то своём.

— Ну полетели, посмотрим, — с периметром у меня всё было как надо. Чего не сказать о неуставном парфюме, который прямо-таки источали дежурные.

— Позже, — он повернулся к двери, оглянулся. — Сначала здесь осмотрюсь.

Дьюп глядел на меня и не видел. Говорил об одном, а думал явно про что-то другое. Я расшифровал это так: дела наши плохи, но знать об этом не моё керпячье дело.

— Может быть, завтрак? — предложил осторожно.

— С-сиди. Я… пройдусь. — Зубы Дьюпа были сжаты. Он прямо выдавил это «сиди».

— Да что случилось-то?

Дьюп мотнул головой и вышел из капитанской палатки. Уверенно миновал кухню и зашагал по тропинке к реке.

Ординарцев с ним не было. Ни одного, положенного ему по чину бездельника, лендслер сроду с собой не таскал.

Вспылив вот так — он становился страшен. Давление на психику было такое, что без привычки прилететь могло до реанимации.

Их бы сейчас по меблокам пришлось рассовывать, ординарцев этих, болтайся они у входа в палатку.

Я ещё на Севере притерпелся к «потемнениям» настроения командующего. Однако ни дежурный у моих дверей, ни Эмор, тащивший для Дарайи два ведра ледяной воды из Тарге, от Дьюпа не шарахнулись. Пилот ещё и поздоровался. И даже изобразил улыбку.

Дьюп кивнул в ответ на приветствие, что тоже было немало в его состоянии.

Я задумчиво почесал отросшую щетину. До меня стало доходить, почему лендслер в последние полгода устроил из «Ворона», то есть уже из «Персефоны», одну из своих неофициальных ставок.

Мои парни не шарахались от него. Они притерпелись ко мне, научились обезоруживать взбесившееся начальство всякими хэдовыми шутками, хохмами и подначками. Даже психического наката не боялись, гады. Знали, если бешусь, то это скорее моя беда, чем пороки характера.

С появлением у нас Дерена, под эту теорию была подведена ещё и научная база.

Зараза Дерен вообще с завидным постоянством совался мне под горячую руку, и я ощущал, что он не сильнее меня, нет, но более скользкий, что ли. С него стекало, как с гуся вода. А я разряжался и остывал.

Получалось, что Дьюп отдыхал у меня «в гостях». Среди моих парней он ощущал себя более «нормальным», чем в окружении собственных подчинённых.

У кого-то из них был, конечно, естественный иммунитет к накату, какой я наблюдал у Мериса, а из моих — у Джоба и Келли, но большинство реагировало на лендслера, как на монстра. А у меня он был раздражителем — командующий всё же — но… Если орехами прикормить…

Я только сейчас сообразил, что вместе с прилётом Дьюпа на столе в капитанской всегда появлялись кислые зелёные орехи, которые он почему-то любил, и ячменное печенье.

Вот гады-дежурные! Они же начальство как керпи прикармливают!

Я мог бы разозлиться, но это было слишком смешно. А Дьюп, пока я ржал, дошёл до реки и уставился в воду.

Вот и ладно, вода успокаивает.

Дьюп улетел, так ничего и не рассказав мне. Мы накормили его шашлыками из очень условной «оленины», развлекали, как могли, но всё без толку.

Вот если бы напоить…

Но напоить командующего ещё никому не удавалось, это я слышал от Мериса, а в теме спиртного он разбирался получше меня.

После отлёта лендслера вроде бы ничего не изменилось, но страшные сны стали приходить чаще, и я вдруг ощутил страх. Понял, что тоже умру, что смертен.

Просыпался иногда ночью и долго слушал, как бьётся сердце, а дыхание поднимает рёбра. И понимал, что подошёл вплотную к какому-то иному пониманию себя.

А ещё думал о Вланке, о том, что скоро мы, так или иначе, станем ближе.

Впрочем, мрачнел я один. Команда увлечённо строила планы по поимке «гикарби». После того, как я привёз видео с чучелом, иначе Агескела никто и не называл.

С очередным планом по поимке гикарби Неджел заявился ко мне утром двадцать шестого дня нашего вынужденного пребывания на Гране. Кажется, я на него всё-таки наорал.

Вышел на воздух, пытаясь успокоиться.

И тут же пискнул браслет: срочный вызов. И — озабоченное лицо Дьюпа.

«У тебя что стряслось?»

Я растерялся. Не мог же он ощутить, что меня в очередной раз вывели из себя эти доморощенные «охотнички»?

«Я… Ну, это…»

«Я рядом болтаюсь. Жди к вечеру».

Дьюп на экране выглядел задёрганным и озабоченным. Похоже, прерывал какое-то срочное дело ради лицезрения моей рожи. Но зачем?

Я не знал. Вернее, знал, но не придал значения тому, что в палатке связи дежурил вчера Дерен.

Плохо я его изучил. Очень плохо. И когда увидел спускающуюся шлюпку лендслера, даже не заподозрил, что именно Вальтер лапу свою мытую приложил.

Спустя две недели комкрыла рассказал мне эту историю, как анекдот. Улыбаясь своей обычной улыбкой сейфа, ключей от которого никогда и не было.

А произошло вот что. Комкрыла в тот день попросил порученца «вызвонить» меня на перспективу грядущего запроса из канцелярии. «Персефону» пора было вводить в строй хотя бы по документам.

Порученец был обычным хамоватым необстрелянным переростком, вроде Оби Лекуса. И что-то брякнул, выходящее за рамки стандартного запроса, дежурящему в связной палатке Дерену.

Дерен же, имея внешность милую и безобидную, умел огрызаться, как прыгающая яанская гадюка. Порученец от него получил так, что не просто потерял дар речи, а отшатнулся от экрана, запнулся о собственную ногу и рухнул под пульт.

Комкрыла, заинтересовавшись грохотом, подошёл и поинтересовался у Дерена, не изобрели ли мы на Гране новый вид бесконтактного оружия?

Дерен был его крестником, и они поболтали немного, пока ждали меня.

Разговор у них вышел примерно такой.

— Ну, и как тебе твой капитан, Вальтер? — спросил комкрыла.

— Нормально, — улыбнулся Дерен.

— Что, совсем без претензий? — удивился генерал.

И Дерен ответил, подключив своё хэдово знание экзотианских пословиц:

— Вроде бы без. Только грустный он какой-то. Такое чувство, что «удавился бы, да длины веревки не знает».

Дерен объяснил мне потом, что это просто крылатое выражение, оценка моего настроения, не более. Однако незадачливого порученца фраза впечатлила сугубо.

Минут через пятнадцать он уже рассказывал в кают-компании, что этот псих, капитан Пайел, собирается повеситься на Гране. Только — вы ж его видели? — верёвки, способной выдержать эту двухметровую перекачанную тушу никто не может найти: выбор синтетики на Гране скудный, а натуральное волокно рвётся.

Свитские тут же пересказали байку соседнему кораблю. И пошло-поехало…

Заинтересовались спецслужбы. Кто-то умный поспешил доложить лендслеру: мол, спятил там ваш протеже…

Дьюп связался со мной. И вот прилетел.

Первой фразой свалившегося на меня с неба лендслера, было:

— Совсем сбрендили, гады.

Я не понял.

Он объяснять не стал. Вместо этого буркнул:

— Пошли на закат посмотрим.

Мы спустились к Тарге, и там Колин рассказал мне, какая информация прошла по спецслужбам.

Рассказал, уже воздерживаясь от лишних эмоций и непечатных слов.

— Талантливо, — сказал я. — Дерен вчера дежурил. Позвать?

— Сам разберёшься.

— Новости есть?

— По кораблю?

— По кораблю я знаю. По дому Нарья.

— Тихо там. Нехорошая такая тишина. Есть одна информация, опять же по линии комкрыла… — Колин помедлил, не очень желая меня просвещать, но продолжил. — Шпион союза Борге побывал у Агескела в подвалах и сумел бежать. Как ему удалось вырваться — молчит. То ли умом тронулся, то ли видел что-то, в чём даже своим признаться не может. Вроде тебя, в истории с Плайтой… — он посмотрел мне в глаза, и я едва не задохнулся, ощутив его вырвавшееся-таки раздражение.

Если бы Дьюп не отвёл взгляд, я бы не выдержал.

Но он отвернулся.

Еще минуты две я кашлял и хватал губами воздух.

— Колин, я…

— Знаю, — отрезал он.

Мне стало муторно и противно. Но рассказать я ему не мог ничего.

— Ты меня сам такого воспитал, — огрызнулся я.

— Воспитаешь тебя, — усмехнулся он криво.

— Ну чего ты злишься? — вырвалось у меня. — С чего ты взял, что я мог повеситься? Чушь же несусветная!

— Чушь. Но только борус — есть борус.

— Были такие случаи?

— Не было. Но мы не знаем ничего про его информационную природу. Все наши меры безопасности могут оказаться недостаточными, Анджей. Я сомневаюсь, что нам удалось справиться с борусами так просто. И у меня есть основания для сомнений.

Сказать было нечего, и я взглянул на солнце.

Оно уже приготовилось купаться. Я кивнул Дьюпу:

— Смотри.

Лендслер повернулся, вглядываясь в небо. Я знал ещё по Северному крылу, что он любит смотреть на заходящее солнце.

— Как ты думаешь, а боги всё-таки есть или это только сказки? — спросил я.

Дьюп долго не отвечал. Я уже перестал ждать, когда услышал вдруг:

— А разум есть?

— Разум? — удивился я. — А причём тут разум?

— Жизнь была бы лишена смысла, если бы в нас не было разума. Значит, если есть душа, есть и бог. — И процитировал:

…и свечение фосфора никогда не заменит опала.

Если ты, как и я,

Однажды

Глядел уходящему в спину.

Я глядел ему в спину,

Однажды.

Всегда.

И я буду глядеть.

— Вот такие простые стихи, — Колин говорил отстранённо, подчиняясь медленному стеканию заката в воду. — И сборничек этот маленький так и назывался «Уходящему»:

Я не догоню и не спрошу его,

Потому что — не догоню.

Потому что

Не я его догоню.

Потому, что

Он меня не догонит.

— Первый сборничек разошелся довольно большим тиражом. Если хочешь, я поищу в нашей родовой библиотеке. Он должен быть там, отец не возьмёт чужой книги.

— Трудно вот так с отцом? — спросил я осторожно.

— С отцом всегда трудно. Ты — его полный антагонист, его «уходящий», иначе ты — никто.

— Маму только жалко, — сказал я, вспомнив своего отца.

Колин не ответил. Он просто положил мне на плечо свою широченную горячую ладонь.

Сколько мы видели с ним в космосе самых разных закатов? Но вот здесь, у реки, впервые смотрели вместе, как солнце уходит не за тяжёлый бок планеты, а падает в воду. И бурный Тарге кипит.

— Скажи, а это правда, что сильный человек обязательно добрый? — спросил я.

— Это ты сам для себя решай. Чаще добрый. Не потому что слабин а у него такая, но чтобы не сломать этот мир.

И тогда я решился:

— Колин, ты же нас здесь не просто так держишь? Как приманку?

— Да, — сказал он, не отрывая глаз от реки. — Но я не знаю, на что ОН пойдёт и когда. Если мы вернём вас в космос — станет только опаснее. Там сложнее будет за тобой следить.

— Ты думаешь, кровавый эрцог не успокоится?

— Это не в его стиле. Я не могу понять, чем вызвано затишье в доме Нарья, но оно так или иначе скоро закончится.