Последняя роза Дивеллона

Глава Двадцать четвертая. Тепло родного дома

Владыка Иммерион стоял возле большого арочного окна, заложив руки за спину, но не любовался видом, открывающимся на густой сосновый бор. Он водил пальцем по растрескавшейся древесине откосов, украшенных вязью серебряной ковки. Иммерион помнил, каким огромным казался ему тронный зал и, особенно, эти окна, когда он ребенком заглядывал сюда из любопытства. Тогда они пахли свежим деревом и ярко блестели в солнечных лучах.

– Отец! – сердце дрогнуло от послышавшегося голоса дочери, но тот не поверил собственным ушам, думая, что воображение обманывает его. – Отец, это же я, Иммериль! – повторил голос, и Иммерион обернулся. К нему быстрыми шажками приближалась перепачканная девчонка в оборванном платье, отдаленно похожая на его родное дитя.

– Иммериль, ты ли это, дочь моя? Или разум окончательно покинул меня? – воскликнул он, недоверчиво щуря глаза. – Но что произошло, Цветочек мой? Как ты здесь оказалась? И что стало с твоими волосами?

Он раскрыл объятия и шагнул дочери навстречу, встревоженно оглядывая и ощупывая ее.

– Сначала я тебе кое-кого покажу, – сказала она, и потянула его за собой. Иммерион, не зная, чего и ожидать, пошел следом, терзаемый самыми разными догадками. Но увиденное превзошло все его ожидания. Иммериль распахнула дверь комнаты, которая раньше была ее спальней, а сейчас пустовала, оставаясь в том же виде, в каком была в день ее отъезда к тиульбам.

По комнате из угла в угол затравленно металось черно-синее чудовище с ярко-желтыми глазами, в лохмотьях, едва прикрывающих грязное иссохшее тело, в коем Иммерион безошибочно признал аторха.

Завидев Иммериона и его дочь он застыл на месте, неловко повернув голову в их сторону.

– Мне нужно кликнуть стражу? – спросил владыка, загораживая собой Иммериль.

– О, нет! – воскликнула та поспешно. – Лучше присмотрись внимательно. Мне он не опасен. Но попробуй ты подойти к нему и внимательно разглядеть. Желтоглазик, надеюсь ты не будешь против?

Аторх не шелохнулся.

– Святые отцы-предки, ты еще и имя ему дала? Что ж, – прошептал Иммерион, делая медленный шаг в сторону чудовища, – мне всегда было интересно взглянуть на них собственными глазами.

Он сделал вокруг аторха несколько неторопливых кругов, осторожно обходя его и оглядывая со всех сторон.

– Я в замешательстве, дочь. – пробормотал владыка. – С одной стороны, он двигается и будто что-то понимает, с другой – я чувствую в нем дух тления и печать Бледной Госпожи… Неужели, это продукт темного запретного колдовства?

Он замер, разглядывая остатки рубахи, хранившие следы былого орнамента.

– Так и есть, – подтвердила его догадки Иммериль. – Он давно неживой. Один ученый человек сказал, что одежда аторхов не похожа на одежду ни одного из живущих на свете народов.

– Живущих, возможно. Но вот…живших ранее? Иммериль, – взволнованный страшным предположением вдруг почти закричал он, чем привел аторха в беспокойство. Ты сейчас же расскажешь мне все, что тебе известно от начала и до конца.

Сейчас же рассказать не вышло. Сначала пришлось искупаться, привести себя в порядок и хорошенько поесть. Святые предки! Как я скучала по родным блюдам. Овощное рагу, суп с древесными грибами, теплые лепешки с подтаявшим сливочным маслом и десяток видов разнообразных сыров. Интересно, как бы отнесся Айв к такой трапезе? После обеда, показавшегося мне самым лучшим на свете, страшно клонило в сон. Но отец жестокосердно не отпустил меня отдыхать, пока я не рассказала ему большую часть своих приключений в Излауморе и о чудесном перемещении с аторхами из Малого зала под палящее солнце. Некоторые моменты, вроде истории с Айной, я попыталась обойти или сгладить, но короткие волосы не давали солгать.

– Солнце там было высоко, в то время как Излаумор вы покинули в полночь? – отец ничего не ел, а все время размышлял вслух, объединяя факты в одну логическую цепь. – Полагаю, дочь моя, тебе пришлось удивительным образом побывать на Том конце мира, за Дикими землями. И чудо, что у тебя вышло вернуться.

Я взглянула на него, с грустью понимая, что совсем не замечала того, как он состарился. И короткая разлука вдруг открыла моим глазам глубокие морщины на его лице и белые волосы с бородой, имевшие теперь лишь отдаленный оттенок сирени. Глаза тоже из ясно-голубых стали выцветшими, хоть взгляд и сохранил мудрость. А ведь он далеко шагнул за черту молодости, когда я родилась. И лишь портреты показывали мне, каким он был в расцвете сил.

В трапезную вошел слуга, принесший огромную распухшую от старости книгу и, поклонившись, положил ее на стол.

Владыка Иммерион поблагодарил его наклоном головы и принялся листать пожелтевшие страницы. Я заглядывала отцу через плечо, приблизительно понимая ход его мыслей: страницы хранили в себе зарисовки старинных орнаментов. Древних ведовских узоров.

Вдруг, отец остановил палец на одном из них и закивал головой, прикрыв глаза.

– Кузнецом был. Уважаемым человеком. Такую последовательность знаков носили лишь признанные мастера. А ты… Желтоглазик!

Мы посмотрели друг другу в глаза с ужасом. Я ведь догадывалась, еще тогда, когда увидела подобный рисунок на обивке своего ларца, я ведь в глубине души все поняла, но страшилась признать.

Святые предки-веды, значит ли то, что всякий раз, как я мысленно к вам обращалась, то просила о помощи уже… аторхов?

С другой стороны это объясняло некоторые вещи. Например то, что аторхи преследовали меня, но не убивали. Они тянулись ко мне, чувствуя своего истинного потомка. С течением времени светлые веды вырождались, сменяясь обыкновенными людьми, и линия правителей Дивеллона была последней, в представителях которой сохранилась хотя бы малая часть ведовского.

Как предположил отец, благодатный дух отчасти мог сохраниться в аторхах и вел ко мне, как мотыльков к огню свечи, перемещал в пространстве небольшие группы. Однако действовало это лишь тогда, когда я не была в пределах Долины или тиульбской крепости. Все началось, стоило лишь мне покинуть Дивеллон. Последний же отряд аторхов возник у ворот Твердыни спустя некоторое время после моего похищения Фелленом и нахождения в Ингве.

– Это чудовищно! – задыхаясь от негодования воскликнула я. – Как посмели извратить, вывернуть, очернить и осквернить самое святое, что у нас есть? И почему? Какой нужно быть тварью, чтобы посягнуть на покой наших предков?

– Столетиями веды уходили на вечный сон, влекомые благодатными духами в Колыбель, что находится на Той стороне мира. И оставались там, нетронутые разложением в полном смысле этого слова, – грустно произнес отец то, что мне было уже известно. – Если принимать во внимание лишь сухие факты, это самое большое захоронение, существующее в мире. Скверная магия потревожила их, изуродовала и заставила служить отвратительным целям своего повелителя.

– Повелительницы, – поправила я его. – Это Эллин, я уверена, и она их чем-то окуривает и произносит заклинания. И я убью ее. Дай мне кинжал, яд, что угодно. Я попрошу …эээ… (язык не поворачивался назвать своего святого предка Желтоглазиком) его попрошу вернуть меня туда. И убью эту мерзкую чернокнижницу!

– А вот этого не нужно, – сказал мне отец. – Твои путешествия в пространстве вовсе ни к чему. Куда собралась? В логово убийцы, не гнушающейся ничем? Пока ты обедала, я распорядился перевести твоего друга в иное место.

– Куда?

– Пытать будешь, не скажу, – строго заявил он.

На этом разговор наш к моему негодованию был окончен, и меня отправили спать. Я полагала, что после столь волнующего разговора не смогу сомкнуть глаз, но только лишь голова коснулась подушки, как мгновенно забылась в глубоком сне без видений. Запахи родного дома баюкали меня и настоятельно велели оставаться в своей постели целую вечность, забыв об аторхах, принцессе-некромантке Эллин, неведомом враге, что притаился в Излауморе… И лишь быстрой тенью мелькнуло ощущение, как горячие и сильные руки обнимают меня, пока я сплю. Что же происходит там, в Излауморе? Обнаружили ли мою пропажу? Нужно привезти зелий.

В итоге к ночи я уже совершенно выспалась и еле дождалась утра, чтобы встретиться с отцом за утренним приемом пищи и просить снарядить меня в Тиульбу.

– Ни за что! – проворчал он. – Я отправил письмо своему дорогому зятю в Излаумор. Пусть присылает за тобой всю свою армию и является лично за своей женой, и пряди волос которой он недостоин. Только так и никак иначе.

– Все не так, как кажется, – начала я мягко. – Айволин не так ужасен, как тебе представляется. И он сейчас, верно, не в состоянии пускаться в дорогу…

– Ну вот пусть и не спешит. Побудешь дома, разве это не чудесно?

За всю свою жизнь я не помнила, чтобы хоть раз мой отец изменил свое решение, даже если открывались обстоятельства, при которых оно выглядело менее выгодно, чем изначально. Мое благоговейное уважение к нему тут же пошатнулось, и вместо мудреца он стал мне представляться невозможным упрямцем.

– Ну что ж! Если моя зимняя карета на месте, тогда я после завтрака прогуляюсь по любимым местам!

– А я составлю тебе компанию, распоряжусь запрячь, – предложил отец, поглядывая на меня испытывающе.

– Буду счастлива, – горячо заверила я его, зная, что в последние годы он не любил поездок и лишь неспешно гулял по окрестностям Великого дома, разминая суставы.

– А хотя, в другой раз, – пошел он на попятную.

– Вереск там же, где и все? – спросила я у него, подразумевая, что хочу посетить могилу своей наставницы.

Отец кивнул и, поцеловав меня в лоб, спросил:

– Я же могу не ожидать от тебя глупостей?

Скрепя сердце, я кивнула. Он крепко обнял меня и еще раз поцеловал в волосы. Спрятав в кармане единственное кровезатворяющее зелье, что мне чудом удалось отыскать доступным в покоях дома (остальные хранились под семью замками в личном ведении отца), я заглянула ненадолго в наш сад, а затем отправилась во двор.

Мой легкий экипаж, запряженный замечательной и доселе мне незнакомой гнедой лошадкой, мчался, как птица. В который раз вспомнился тиульбский “курятник” на колесах! По утверждению Борха, безопасный. Своим же экипажем я правила самостоятельно. Краем глаза обнаружила, что, держась поодаль, за мной приглядывает пара конных дивеллонцев из небольшой отцовской личной охраны.

За храмом был надел освященной земли, служивший последним пристанищем нашего рода. Я остановилась у каждой из могил, возложив по небольшой веточке можжевельника, а на три из них – еще и по сиреневой розе из сада, но дольше задержалась у самой свежей.

– Приходи ко мне хоть иногда во снах, – попросила я Вереск, аккуратно укладывая ветку можжевельника. – Мне так нужно это… Можешь даже немного поворчать, я согласна.

И, вытерев скатившиеся слезы рукавами, вернулась к ожидавшей меня лошадке, чувствуя себя беглянкой и предательницей.

У резных дивеллонских столбов я оглянулась: никто меня не преследовал и не пытался остановить. Спустя пару шаазов пути мне пришлось наклониться, чтобы поднять выпавшие из рук от тряски по бездорожью поводья, и я обнаружила под своим сиденьем корзину, полную снеди и небольшую шкатулку. В шкатулке лежало три полных фиала и записка:

“Дорогая дочь! Я надеялся, что ты задержишься в Долине подольше. И, возможно, я потерял последний разум в свои годы, но я принимаю твое решение. Береги себя, не спеши отъезжать далеко, и охрана не заставит себя долго ждать”.

И ниже:

“Одно исцеляющее глубокие раны, одно кровезатворное и одно, восполняющее силы. По два небольших глотка каждого на мужчину среднего роста и комплекции”.

Вот тебе и упрямец!

К закату я стала проявлять беспокойство: ни одного постоялого двора мне все еще не встретилось, а заночевать в лесу одной было страшно, да и лошади нужен был отдых. Сейчас я бы не отказалась от компании пятерых крепких вооруженных воинов. Иногда мне чудился волчий вой, и этой беспокойство передавалось Гнедой. Она то и дело прядала ушами и все хуже слушалась меня, пока просто не встала как вкопанная и не стала крутить мордой, всем своим видом, выражая страх.

Внезапно откуда-то сверху раздался оглушительный свист, и с дерева неподалеку мягко спрыгнул силуэт в темной одежде, а затем, с другого, еще один. Я в испуге оглянулась: еще два человека стояли позади. О том, что добрых намерений люди не имели, можно было догадаться по недобрым выражениям заросших щетиной лиц и самому разному оружию в их руках. Я стегнула лошадь, чтобы вынудить их расступиться и промчаться по дороге прочь, но предательская Гнедая заржала и поднялась на дыбы.

– Не слушается коник? – спросил тот, что свистел, приближаясь ко мне и беря под уздцы лошадь. – А хорошенькая у тебя каретка, видно, что дорогая, да и платьице с шубочкой презанятные. Выходи-ка, да скидывай с себя все, девица-красавица. Будем делиться.

И со всех сторон донесся довольный гогот от предвкушения легкой добычи. Крупная дрожь прошла по моему телу, а в горле пересохло.

– Ну, что застыла там? Полезай, давай, на землю или я тебя сам вытряхну из каретки.

“И охрана не заставит себя долго ждать”, – пронеслись в голове слова из отцовского письма. Я смотрела поверх головы разбойника, вглубь леса, и видела, как несколько пар желтых глаз светится в темноте. А за ними идут ещё.

– Никак глухая? – главарь больно рванул меня за плечо, срывая с места.

Раздалось предупреждающее шипение, и темные тени замелькали вдоль деревьев.

Они пришли за мной, как мотыльки летят на свет свечи.

Я обхватила голову руками, стараясь покрепче зажать уши, чтобы не слышать истошных криков лихих людей. Надеюсь, что часть из них смогла скрыться в лесу и избежать жуткой гибели.

С полтора десятков аторхов сгрудились вокруг меня, выжидающе глядя пустыми глазами. От этого было не по себе, мягко говоря. Один Желтоглазик не внушал мне такого ужаса, как целый отряд ведовской нежити.

Я прижала одной рукой к груди шкатулку со снадобьями и сказала им:

– Меня отправьте в Излаумор, а сами возвращайтесь назад. Назад, поняли? – и опасливо протянула им руку. Аторхи не понимали.

– Ты, – ткнула я пальцем в одного из них, запоздало понимая, что он самый перепачканный в крови. – Перемести меня, куда велю, а вы все – назад. К скалам, к хозяйке, на Ту сторону. Ясно?

Выбранный аторх протянул мне черную руку, и я набрала воздуха в легкие.