Портальеро. Круг второй

Глава 19

Глава девятнадцатая.

Позаботься о себе сам! Получив удар — стисни зубы и ударь в ответ! А упав — поднимайся! Не стой, как дурак! Двигайся дальше!

Легко упасть, трудней подняться, встать, отряхнуться и пойти.

Легко пропасть, трудней остаться, себя не потеряв в пути.

Легко учить, трудней учиться. Легко советовать другим.

Сидеть и думать: «Что случится, когда шагнёшь в огонь и дым?»

Легко отстать и не вернуться, свернуть, слегка притормозить,

Уснуть и больше не проснуться… И умереть… Труднее жить!

Жить, и всю жизнь за всё бороться… За хлеб, за женщину, за свет,

За место под палящим солнцем, за всё, что есть, и всё, что нет.

Упав, подняться. Спав, проснуться. Не спасовав перед бедой,

К мечте рукою прикоснуться и выжить даже под водой.

Легко упасть? Так что ж? Не падай! Не падай духом никогда!

Когда-нибудь поверить надо, что ты сильней всех козней ада.

Поверить раз и навсегда!

Январь 1942 года.

СССР. Где-то под Смоленском.

Вступить в бой незаметно у меня не получилось. Слишком много было волков со стороны нападающих. Как минимум четверо из них, заметив меня, тут же напали. Волки — это не собаки. Они не нападают, оглашая окрестности своим громким лаем. Атака волков беззвучна и молниеносна. Я успел избавиться только от двоих волчар, прибрав их целиком в хранилище. Но мне в ногу уже вонзились острые клыки, а ещё один, подпрыгнув, попытался вцепиться мне в горло. Безголовая тушка, тут же полетела на белый снег, окропляя его красным. А от того хищника, что трепал мою ногу, наоборот осталась только голова.

Больно было так, что я готов был орать от боли, но времени на это не было. Бой ещё не закончился.

У нашего волка дела тоже были не ахти. На него напали сразу трое. Напало бы и больше, но у него была удачная позиция. Оставшиеся волки попытались разделиться, чтобы напасть и на меня, и на него одновременно. Но расстояние до них было достаточное для того, чтобы я успел расправиться с ними. Много времени на это не ушло.

Мой союзник за это время уже успел порвать глотку одному из своих врагов. Ещё одного уконтропупил я. Но оставшийся противник сцепился с нашим волчарой так плотно, что я не стал пытаться влезть в драку. Я попросту боялся повредить своему серому напарнику.

А волки дрались не на жизнь, а насмерть. Кровь и шерсть на снегу. Рычание и скулёж… А скулит-то наш противник…

Наш.

Да. Я не ошибся. Именно, наш. Поскольку этот бой мы вели на пару с местным вожаком. И вряд ли он защищал Машку, внезапно воспылав человеколюбием. Скорее всего, он просто охранял свои охотничьи владения. А нас с Марией, наверное, принял нас в свою стаю. Ну, не знаю я, чем руководствовался серый хищник. Другого предположения у меня просто нет.

Но враг уже повержен. Из горла пришедшего неизвестно откуда захватчика толчками выплёскивалась кровь, украшая снег абстрактными ассиметричными узорами на манер пятен Роршаха.

Мы, конечно, одержали победу, но на этот раз она нам далась дорогой ценой. Я с трудов сдерживал крик, отдирая с ноги вцепившуюся голову волка. Кровь уже пропитала штанину. Но я не особо переживал. Залечу после. А сейчас надо помочь другу. Иначе теперь и не назвать нашего мохнатого соседа. С окровавленной пастью и торчащей клоками шерстью, волк, пошатываясь от усталости, попытался двинуться вперёд, но лапы его подкосились, и он тоже упал на снег. Его бока вздымались от тяжёлого дыхания. Сквозь глубокую рану на боку были видны даже рёбра.

Я упал на колени перед раненным волком. Тот не зарычал, не оскалил зубы… Его глаза смотрели на меня без всякого страха, но взгляд постепенно становился мутным.

— Эй, братишка! Не смей умирать! Ещё не время. У тебя семья, дети… И ты обязан их на ноги поднять.

Волк слушал меня, но вряд ли что-то понимал…

За моей спиной появилась Машка.

— У тебя кровь… Ты ранен?

— Маша! Прости! Сейчас не до этого… Иди в землянку! Возьми пистолет и держи наготове.

— А что? Другие волки ещё остались? А почему он меня защищал?

— Кыш отсюда! Не мешай!

Обиженная девочка утопала в сторону землянки что-то недовольно ворча. Но мне сейчас было не до неё. Убедившись, что она не пострадала, я за неё уже не переживал.

Я вливал энергию в раненого зверя, пытаясь спасти его. На свои раны я даже не обращал никакого внимания. Надо было торопиться, пока у меня ещё есть силы. Чтобы волчара не стал дёргаться во время лечения, я ввёл его в сон. И только по периодически вздымающейся грудной клетке я мог видеть, что он дышит. Кровь я ему уже остановил, и даже попытался прилепить на место лоскут шкуры, прикрывая рёбра. Но я не был уверен на все сто, что мои потуги принесут ощутимую пользу. Слишком много ранений получил волк, слишком много он потерял крови. А у меня слишком мало сил, чтобы ему помочь… Да и опыта в медицине у меня мал да маленько. Ну не ветеринар я не фига от слова совсем.

Но, похоже, что всё идёт как надо. Дыхание у «пациента» ровное. Раны не кровоточат… Да и нет их больше. Интересно, а к волкам можно применить поговорку: «Заживает, как на собаке?»

Ну и хорошо, что ему стало полегче. Дай бог, выживет! Чего-то мне нехорошо как-то И что-то как-то темновато стало вокруг. Неужто я так до вечера провозился? Не может быть… Или это у меня в глазах так потемнело? Что это? Ничего не вижу…

Почему-то так всё завертелось-закрутилось перед глазами… Какой снег мягкий… И совсем не холодный… Вот я упал в него лицом и совершенно ничего не чувствую.

Ничего не чувствую…

— Максим! Максим! Вставай! Что с тобой?

«А? Что? Почему меня трясут? Где я?»

Сознание возвращалось какими-то толчками. Словно пульсируя и отдаваясь в ушах колокольным звоном.

Бум… Бум…

Только почему-то колокол звучит не звонко, а как-то глухо…

Бух… Бух…

Или это просто у меня шумит в ушах? Я, кажется, знаю… Это так бьётся моё сердце. А пульсирование крови слышится мне… Но почему так громко?

— Маша! Хватит плакать! Ты меня заливаешь слезами…

— Дурак… Максим! Я думала ты… А ты…

— А что я?… Помоги мне встать!

— Лежи уж. У тебя ноги…

— Да. У меня ноги… А что не так с ними?

— Там… Не знаю… Всё в крови… А он тебя лижет…

— Чего? Кто?

— Волк…

Бр-рр… Я помотал головой, пытаясь хоть как-то привести мысли в порядок. Какой волк? Чё он там лижет? И что у меня с ногами?

Блин… Я обхватил голову двумя руками. Больно… Нет. Не голова болит. Нога… И холодно.

Конечно, холодно… Я же на снегу лежу. На таком красивом красном снегу…

— Машка! Хватит меня трясти. Помоги подняться! А ты чего так легко одета? Замёрзла? Дрожишь уже вся…

— Дурак!

Слёзы лились из её глаз нескончаемыми ручейками. К сожалению, за все свои несколько жизней, я так и не научился останавливать женские слёзы. Так что я не стал ничего делать. Потому что знал, если женщина хочет поплакать, то лучше ей не мешать. Само пройдёт.

А мой старый знакомый, в смысле друг, товарищ и волк, реально лизал мою ногу. Ту самую, которую прокусил почти насквозь один из нападавших на нас. Кровь уже не текла, но зато рана впечатляла. Штанина была вся порвана, и я хорошо мог разглядеть вырванный кусок мяса, болтающийся на обрывке кожи, и даже белеющую кость. Кажется, она называется большая берцовая… Да по фигу, как она называется… Хорошо ещё, что не перекусили на хрен… А волки они такие, и не на такое способны.

А чего это серый санитар леса мою ногу лижет? На вкус пробует? Или хочет подлечить меня? у него небось в слюне все бактерии мира обитают. Как бы он хуже не сделал?

— Ну, что, Серый? Полегчало тебе?

Волк поднял на меня свои янтарно-жёлтые глаза и не мигая посмотрел на меня. И хотя я точно знаю, что глядя в глаза хищнику можно спровоцировать его на агрессию, но я не отвёл взгляда. И так же спокойно в упор посмотрел на него.

— Ты извини меня, Серый! — спокойным голосом поведал я ему. — Это моя вина, что я проредил твою стаю. Вот видишь, чужаки уже пришли на твою землю. А у тебя не было сил их прогнать…

Волк моргнул. А потом, он слегка оскалил зубы… Да, нет. Блин… Это что? Улыбка?

То, что есть собаки-улыбаки я знал. Встречались мне такие. Но, чтобы волк улыбался… Про такое я не слыхал как-то раньше.

— Ладно. Пока я здесь, я всегда смогу тебе помочь. А потом, глядишь, твои щенки подрастут. И, кстати, у этих, которые приходили к нам незваными гостями, тоже небось остались и щенки, и самки. Ты бы сходил, глянул, что там и как… Посмотрел бы на них. Может возьмёшь их в свою стаю… Вместе веселее.

Волк снова моргнул. А потом он вильнул хвостом, развернулся, и быстро ускользил по снегу куда-то вглубь леса.

— Ты думаешь он тебя понимает? — спросила Маша.

— Говорят, что волки умнее собак. А если собаки нас понимают, то почему волкам это должно быть недоступно?

— Я так испугалась…

— Когда?

— Тогда… Сижу в кустиках, никого не трогаю… А тут он появился…

— Он тебя защищал.

— Я это поняла… Но только потом. А сперва, я очень испугалась. Волки как завоют…

— Он наш друг. Теперь… Хотя странно всё это.

— Что именно?

— Ну я же всю его стаю поубивал. Оставил в живых только его и его самку.

— А…

— Наверное, он признал меня, как сильного, или как равного.

— А почему он тогда заступался за меня?

— Это его земля. Он тут хозяин. Мы у него в гостях. А эти… Они пришли завоевать его землю. Оккупанты…

— Понятно… — протянула Машка.

Хотя, судя по всему, она толком ничего так и не поняла. Ну и ладно. Сейчас мне не до этого. Во-первых: Нога болит, аж скулы сводит… А во-вторых… Я замёрз, как собака… Рук уже не чувствую. А ног я не чувствую уже давно…

— Машенька! Помоги мне дойти до землянки!

Легко сказать «дойти до землянки»… На левую ногу я не могу даже опереться. Да чего там говорить… Я не могу к ней даже прикоснуться, чтобы меня при этом не согнуло в три погибели от нестерпимой боли.

Так что моё передвижение по утоптанному уже снегу можно называть как угодно, только не ходьбой.

Я полз. Но как-то раком-боком, опираясь на одно колено. Руки мои то и дело подламывались, и я снова падал мордой в снег… И если в прошлый раз, когда я упал от упадка сил лицом в снег, он мне показался мягким и приятным наощупь, то сейчас эта холодная ипостась замёрзшей воды, впивалась в кожу лица тысячей колючих острых иголок. Очень сильно напоминало мелкие осколки стекла. Видел как-то в старом кино, как индианка танцевала босиком на битых стёклах. Тогда это меня очень впечатлило. Но сейчас все эти впечатления я ощущал на своём лице.

От Машки помощи было так же мало, как от муравья в драке слонов. И все её попытки хоть как-то мне помочь, заканчивались лишь тем, что я снова задевал раненую ногу и падал на снег, корчась от боли.

Сколько минут, часов или дней я полз эти несколько метров до тёплого и уютного жилья, я точно не могу сказать. Но, похоже, что по поводу нескольких дней — я погорячился. Хотя и про несколько часов — тоже соврал. Но минут пятнадцать-двадцать, как минимум, я провёл в этом полуобморочном движении вперёд…

А когда мне удалось всё-таки доползти до входа, я просто свалился внутрь и тупо потерял сознание.

Приходить в себя в тёплом помещении, возле жарко натопленной печки, в которой весело потрескивают дрова в ярком пламени — это прекрасно…

Только не тогда, когда промёрзшие пальцы рук и ног начинают «оттаивать». Их скрючивает и корёжит от боли… Нет. Скрючиваются пальцы, а корёжит от боли меня. Блин… А я-то думал, что уже испытал такую боль, после которой всё остальное покажется цветочками. Но оказалось, что цветочки были до этого, а теперь пошли в ход ягодки…

Меня сего колотило. Но уже не от холода… Какой-то непонятный отходняк.

Я протягиваю сведённые от боли ладони в сторону горячей печки, а на ум приходят дурацкие строчки из детского стишка:

Жил на свете человек, скрюченные ножки.

И гулял он целый век по скрюченной дорожке.

А за скрюченной рекой в скрюченном домишке

Жили летом и зимой скрюченные мышки.

И была у них одна скрюченная кошка,

И мяукала она, сидя у окошка…

Вон она — скрюченная Машка. Сидит у стены, смотрит на меня и трясётся. Вряд ли от холода. Похоже, что у неё тоже отходняк после встречи с волками. А ещё она не высказала своего мнения по поводу нашей эпической битвы с серыми хищниками…

И стояли у ворот скрюченные ёлки,

Там гуляли без забот скрюченные волки.

Да, кстати… Надо бы избавить пространственное хранилище от скрюченных волков и отрезанных голов и других частей тела. Надеюсь, что все они уже давно отошли в край вечной охоты… Но это не сейчас. Сейчас надо окончательно прийти в себя, отогреться, подлечить раненую ногу.

Помню, в прошлой моей жизни, было такое время, когда у меня не было машины. И бывало, что в морозную погоду, придёшь домой продрогший весь. И пальцы тоже начинает крутить-вертеть… Хорошо помогала только одна вещь: «Помыть посуду». При моём холостяцком образе жизни она периодически скапливалась в раковине. Ведь давно известно, что есть два способа мыть посуду. Женский способ — это перемыть всю посуду сразу после еды. Но мужской способ — более коварный. Посуда обычно моется тогда, когда в доме больше не остаётся ни чистых вилок, ни чистых тарелок… Ну или вот так, с мороза, чтобы согреться.

Придёшь, замёрзший до мозга костей. А тут такой подарок — куча грязной посуды в раковине. Открыл кран с горячей водой, взял губку и средство для мытья посуды… И понеслась арба по кочкам…

Через некоторое время вся посуды блестит от чистоты, про мороз и зиму за окном остались лишь одни воспоминанья, и снова хочется жить, и что-нибудь сожрать. Начинаешь что-то готовить, снова оставляя в раковине закладку на будущее…

Да, кстати… А неплохо бы было и сейчас чего-нибудь пожрать… На огне у нас котёл. В нём ещё не кончилась вода. Пахнет вкусно. Конина за всё это время, наверное, уже дошла до нужной кондиции. Да и пальцы перестало уже ломить от боли. По телу растекается доброе тепло. Мне становится немного легче, но при этом ещё больше начинает проявляться боль в ноге. Пульсируя, она, как по спирали становится всё сильнее и сильнее… Как бы снова не свалиться, уйдя в бессознанку.

Надо бы поскорее заняться раной. Интересно, магические силы ко мне вернулись, или я всё истратил на оказание помощи боевому товарищу? Я вытянул раненую ногу и постарался рассмотреть получше повреждения. Надо бы обработать рану чем-нибудь. Хотя бы чистой кипячёной водой… Лучше бы, конечно, спиртом или йодом. Но на безрыбье, как говориться… И щуку раком. Тем более, что и воды у нас тоже нет. Это же надо сперва освободить котёл, набрать снега, растопить его, а потом вскипятив воду, охладить её. Не поливать же раненую ногу кипятком…

Ладно. Как говаривал мышонок из мультика: «И та-ак сойдёт…»

Протянул отогретую уже у печки ладонь и растопырил пальцы над раной. Так… И что дальше? Попробуем так: «Даю установку на очистку!»

Лёгкое покалывание в ноге. Но прямо на глазах с ноги стали исчезать грязные разводы и подсохшая кровь. Рана на одно мгновение стала чистой, как в анатомическом музее, но потом стала сочиться кровью. Я постарался приложить вырванный косок мяса на место, и тут же посетовал, что сделал это грязной рукой. Ну да ладно. Потом продезинфицирую.

Боль была уже не такая яркая. Но ощущалась так, как будто сперва кто-то содрал кожу с моей ноги, а потом стал прижигать это место горящей сигаретой.

Я поморщился от боли. Но издавать какие-то звуки не стал. Зачем пугать ребёнка? Пусть думает, что всё у меня хорошо и я со всем справлюсь. Это так приятно, что в тебя и в твои силы кто-то верит. Ради этого стоит жить.

— Машенька! По-моему, наша лошадка уже готова…

— Чего? — недоуменно переспросила меня наша Маша.

— Я говорю, что мясо уже сварилось пока мы там на улице развлекались.

— Я что делать?

— Ну… не знаю. Мы планировали перекусить вроде бы… Если честно я жрать хочу со страшной силой. А ты как? Не голодная?

Маша посмотрела на меня так, как будто я предложил ей прямо здесь и сейчас отведать живую жабу, без соли и перца, зато щедро приправленную омерзительными ядовитыми бородавками.

— Ладно. Проехали…

Я решил не продолжать. Но зато отметил, что по крайней мере, она перестал дрожать. Хоть в чём-то я был полезен.

Всё… Хватит отвлекаться. Пора заняться самолечением. Хотя врачи с недоверием относятся к таком способу и называют его вредным для здоровья. Но где они сейчас, те врачи? Пусть, придут, помогут… Так что, за неимением гербовой бумаги, писать придётся ножиком по бересте…

Я собрал последние силы и направил импульс на излечение своей израненной ноги. Глаза я закрыл. Так что не мог наблюдать, как происходит сращивание тканей и заживление кожи… Но зато прочувствовал всё это всеми своими нервными окончаниями.

Сказать, что мне было больно — это значит не сказать вовсе ничего. Так что и не стоит об этом говорить. Я крепко сжимал зубы, чтобы не выть от боли. Так и сидел с закрытыми глазами скрипя зубами, пока снова не отключился.

Последняя мысль была: «Только бы не упасть мордой в печку…»