Ползи! (СИ)

Глава 10. Да пожрет Дана чудище лесное!

— Что значит на последнем этапе посвящения человека должно поглотить чудовище? — возмутился я.

Мы впервые серьезно беседовали со старейшиной после моего пробуждения. А пробудился я уже неделю как. Алоуш, проклятая тварюга такая, сильно ранил, поэтому на поправку я шел медленно. Все эти дни Анвар лишь отмахивался от меня — мол, в себя приходи, а уж потом потолкуем.

Сейчас я мог самостоятельно ходить в туалет (наконец-то конец позору!), сидеть, откинувшись назад и не морщиться при этом от боли, нормально питаться, а то до этого мутило. А самое главное — мне больше не хотелось сдохнуть из-за боли. И вообще, странное дело: я вот жил в относительной безопасности и комфорте в своем мире, в уютной Москве, где в паре шагов от дома супермаркет, тебя не кличут рабом и червем, не пытается убить обезумевший от голода мишка с примесью пантеры… но я изнывал от тоски! Я просто с жиру бесился! У меня была непрекращающаяся депрессия — и не та, которая просто меланхолия и грусть, а депром все это лишь для понтов и по глупости называют. Нет, у меня была самая натуральная депрессия! Мне было тошно от жизни, я не видел в ней смысла, не мог отыскать своего пути и места в мире (скорее, попросту забил и не искал). Меня тошнило от собственного бытия.

А тут — полный букет «радостей» жизни. На, раб, кирку, и иди долби камень. Сри, раб, при всех в реку. Ползи, червь, под землей и надейся, что авось выберешься к солнцу. Вали, Дан, в лес, чтоб почти с нулевой вероятностью победы биться с тварью, тушка которой раз в десять больше твоей.

И что же? Я обрел цель! Я встал на путь, по которому мне хочется идти! Я начал сознавать себя. Я — Дан, которого заставили почувствовать себя червем. Я — беглый раб. Я — нищеброд, который не может себе книжку купить, без которой ему жизнь не мила. Но я готов и хочу рвать жопу для того, чтобы подняться из этого дна!

Кажется, я осознал все это вот в этот момент — когда болтал с Анваром. Вспышка понимания озарила мою дурную башку. И я весь просиял изнутри. После того, как алоуш чуть не отправил меня в могилу, мне еще яростнее захотелось жить. После того, как я выжил, я еще четче осознал, что моя жизнь — не игрушка.

— Есть легенда про героя, которого…

— …сожрало чудище? И для вас это — образец для подражания? — в очередной раз возмутился я.

— Дан, будь добр, дай договорить, — сурово отчитал меня старик. — Да, героя проглотило чудовище, но он выбрался наружу, прорезав себе путь, распоров брюхо монстра!

— Но я так не смогу! — чуть ли не заорал я. — Знаешь что, Анвар… ты меня прости. Ты отличный мужик. Очень вы с Радой полюбились нам. Но это уж чересчур. Я едва выжил при битве с алоушем! Приключения, конечно, это круто… но не тогда, когда на кону жизнь! Подохнуть из-за какой-то легенды как минимум нелепо!

— Что ж, ты можешь, разумеется, отказаться… но знай, что таких чудовищ, как в легенде, у нас уже не водится… и последнее испытание — больше подражание, чем реальное действие.

— Это еще что значит? Мне вообразить, что меня кто-то сожрал?

— Приблизительно так, — закивал Анвар. — В глубине леса есть хижина…

Ну началось…

— …в которой издревле наши праотцы проводили важные ритуалы. Тебе надобно будет, если пожелаешь закончить посвящение, конечно, провести в ней в одиночестве ночь.

— И все? — с недоверием спросил я. Уж слишком как-то все просто.

— Да. Конечно, я не утверждаю, что там будет безопасно. Ведь лес кругом. Тот же алоуш может поблизости бродить, да и волки… Но ты будешь внутри хижины, дверь запирается на засов. Легенда гласит, что после того, как воин прорезал брюхо чудовища и вылез наружу, он получил дар магии. Есть множество историй о том, что в той хижине, которая означает нутро страшного, несущего смерть чудовища, многие люди обретали свой дар, вернее, дожидались его пробуждения. Быть может, и ты станешь одним из таких счастливцев. Ты еще достаточно молод, чтобы предполагать, что твой дар попросту не пробудился.

— Прекрати, — отмахнулся я. — Все это чушь. Нет у меня никакого дара. Насчет хижины… просто отсидеться там ночь и..?

— На рассвете вернешься. Разумеется, при себе ты будешь иметь оружие и факел на случай, если понадобится отпугивать хищников.

— Спасибо, Анвар, это меняет дело.

— Так ты согласен?

— Просидеть ночь в домике? Еще бы! — улыбнулся я. — Ведь я тогда стану одним из вас, верно?

— Верно. Мы с Радой будем счастливы, если вы с Агнаром останетесь в деревне. Ты ведь помнишь, деток у нас нет… а Рада всю жизнь страдала из-за этого. По душе вы ей пришлись, да и мне тоже отрадой стали. Ты уж прости стариков, коли что не так…

— Перестань, Анвар. — Я положил руку ему на плечо. — Вы стали для нас с Агнаром настоящей семьей.

В глазах старика засветилось тепло. Он похлопал меня по плечу и вышел во двор.

Злился ли я на старейшину за то, что отправил меня на верную смерть? Ведь то, что я выжил — иначе как чудом не объяснишь. Это ладно деревенские — они все с пеленок пашут не покладая рук, они крепкие, сильные и выносливые, к тому же, знают, к чему готовиться на посвящении. А я — горожанин, который не то что с огроменным зверем в лесу не бился, даже просто в уличных подростковых драках у себя в мире не участвовал.

Так что да — я, конечно, злился на Анвара. Но в то же время не перестал его любить и уважать. Да, пожалуй, я могу без преувеличения сказать, что полюбил этих стариков — они стали нам с Агнаром родными. Стали нашей семьей.

А еще я был образованным московским недо-интеллектуалом, который прекрасно знал и понимал, что в подобного вида обществах — другие законы, другие принципы мышления, другая жизнь, другие ценности и другие приоритеты. Можно глядеть с высоты своей образованной цивилизации двадцать первого века — и осуждать, воротить нос и тыкать пальцем, насмехаясь, что за дичь творят эти варвары. А можно попробовать поставить себя на их место, попробовать думать и чувствовать, как они — и… пожалеть их за то, что их умы до сих пор находятся в тисках губящего человека мышления.

Философ, блин, хренов!

Какой из всего этого вывод? Я пройду до конца эту сраную инициацию — пусть мне это не нравится, пусть я считаю это лютым трэшем, но я должен и хочу стать частью этой приютившей нас деревни!

***

— Я принесла тебе книгу! — в дом ворвалась запыхавшаяся Ли.

Да, она навещала меня. Все время. Если быть точнее — дважды в день, утром перед началом трудового дня и вечером, когда работа заканчивалась и можно было расслабиться. И да — мне это нравилось, я был искренне рад каждый раз видеть ее милое, слегка смущенное личико и светящиеся от радости глаза. А улыбка… Короче, я завидую самому себе.

Что могло сказать о моем серьезном восприятии девушки и приличных намерениях по отношению к ней — так это… отсутствие неприличных планов на нее. Как обыкновенно раньше бывало в моей убогой жизни? Заприметил телку, подумал — о, классная, надо подкатить, в койку, и «прощай» утром. Ну ладно, такое бывало не так уж часто. Все-таки я стремался одноразовых связей из-за страха заразиться чем-то и из-за банального омерзения. И по отношению к доступной бабе, и по отношению к себе, скатившемуся до такого.

А Ли… она была просто прелесть. Ожившая мечта любого мужика. И с каждым днем мое сердце все сильнее к ней привязывалось, хотя чувство все еще не перешло в стадию влюбленности.

— Спасибо! — Я, не глядя, убрал потрепанную книгу в сторону.

Когда рядом такая красота, даже о любимых увлечениях забываешь. Глаза наслаждались, любуясь ее лицом. Мужики поймут, в общем.

— Я рада, что ты идешь на поправку. — Она наклонилась ближе и… (да неужто она собирается…?) …поправила подушку за моей спиной. — И рада, что ты появился в нашей деревне.

— А я-то как рад. Особенно тому, что встретил тебя.

— Да? Почему? — с хитринкой улыбнулась Ли.

— Потому что люблю красоту. И я, кажется, обрел ее.

— Правда? — Смущенное личико опустилось к полу.

— А то ты не знаешь.

— Знаю. Многие деревенские парни говорили подобное…

Ну вот, всю жизнь ненавидел пошлые комплименты — и уже докатился до них. Теряешь сноровку, Дан.

— А ты что?

— А я чего-то другого ждала. — Тяжкий, мучительно-романтичный вздох.

— Ну, я вполне себе другой. — Надеюсь, не слишком нахально прозвучало… — И ты другая — не похожа на других местных девушек. И читать любишь — уму непостижимо! Будем тут с тобой две белые вороны.

— Мне нравится эта мысль, — улыбнулась Ли, наконец, поднимая ласковый взгляд от пола на меня.

***

Монарх королевства Альбит занимался любовью со своей единственно любимой женой — Альгадрой.

Она была бывшей шлюхой в процветающем борделе. Ей нравилась ее работа, ведь за нее много платили. Бордель был для знати, абы кого туда не пускали. Альгадра была наделена холодной, недоступной для большинства смертных красотой. Лишь ее прекрасные глаза пылали огнем, готовым пожрать весь мир вокруг, сердце же девушки оставалось не теплее льда.

Однажды брат короля Ингвальда решил сделать правителю своеобразный подарок на день рождения — он подарил ему ночь с Альгадрой. Король был в бешенстве. Он отверг Альгадру. Вернее, он провел с ней ночь — но не в постели, а за столом в беседе. На рассвете Ингвальд просил Альгадру стать его женой. Та не посмела отказать королю — и не захотела. Королева Альгадра — это звучало красиво. Куда лучше, чем шлюха Альгадра.

Счастливые месяцы сливались один в другой, но новоиспеченной королеве было тоскливо. Ингвальд был слишком скучен и незатейлив — и в делах политических (он был слишком милосерден для правителя), и в делах семейных и брачных (Альгадра любопытства ради попыталась однажды устроить ему грандиозный скандал, но супруг лишь спросил «Чего ты хочешь? Скажи, и ты получишь это»), и в делах постельных. Уж Альгадра, проработавшая в поте лица с шестнадцати лет в области интересной профессии, знала толк в таких делах.

И вот сейчас женщина в очередной раз терпела ласки своего короля и мужа.

— Давай я сверху! — властно потребовала она и ловко сменила позу.

Ингвальд с блаженством закрыл глаза, в то время как жена отрабатывала на нем трюки, которым обучалась много лет. Король был счастлив, он улыбался.

— На этот раз ты совершенно по-особенному кончишь, мой милый супруг… — с придыханием проговорила Альгадра.

— Давай, сокровище мое, я весь твой… — застонал король.

Альгадра извлекла из-под матраса кинжал и с блаженной улыбкой на красивых чувственных губах погрузила его в шею короля-мужа.

***

— Возвращайся скорее, Дан, — с улыбкой сказала Ли.

Всей деревней меня провожали на последнее испытание. Я, наконец, полностью поправился и мог свободно управлять своим телом и даже быстро бегать, если понадобится удирать от лесного зверя.

— Возвращайся ко мне, — шепнула на ухо девушка и легонько коснулась губами моей щеки.

Меня тут же прошиб легкий озноб — неужто я и впрямь влюбляюсь в эту девчонку?

Указать мне дорогу поручили Робу: мы с парнем неплохо ладили, даже сдружились, можно сказать, а еще его сестрица почти была моей невестой. Я рад был его компании. Ни с кем другим в деревне, не считая семьи старейшины и Ли, конечно, я так близко еще не сошелся.

— Слушай, Дан, — дернул меня за рукав рубахи Агнар.

— А?

— Ты удирай, если что, ладно? Не вздумай там героически гибнуть. Ради меня хотя бы. Ты ж мне это… как брат. Никого больше и нет у меня.

Я крепко сжал плечо пацана.

— Обещаю. Я вернусь… брат.

Он серьезно кивнул. Взрослый совсем. Но все равно еще ребенок.

Попрощавшись со всеми до завтрашнего дня, я отправился в путь вслед за Робом. Долго шли, как и в прошлый раз к алоушу. На этот раз дорога пролегала в другом направлении.

— Что, Дан, когда свадьба-то? — хохотнув, спросил Роб.

— Ты о чем?

— Да будто ты не знаешь.

— Хитрецы вы такие, — с улыбкой отозвался я. — Я, небось, еще и предложение твоей сестре не сделал, а вы всей общиной уже поженили нас.

— А то как же! Чего ждать-то? Все видят — вы с ней глаз не сводите друг с друга, коли рядом стоите. Ли у нас девка хорошая, хозяйственная, красавица писаная, ты долго не раздумывай, бери, пока она сама хочет, — вновь хохотнул парень. — А уж она хочет, ты поверь мне, ух как хочет!

— Да ну тебя…

Болтая о том, о сем, мы, наконец, достигли цели. Издали хижину было не разглядеть — деревья-великаны густой листвой загораживали дом от остального мира. Я уж не знаю, может, я чокнулся, а может, воображение разыгралось в атмосфере таинственности, но мне почудилось, будто вокруг хижины даже воздух другой. Густой такой, тяжело вдохнуть. А уж мрачно как — жуть! Верхушки деревьев почти не пропускали света солнца в эту скорбную обитель.

Хижина была олицетворением зловещей тревоги. Темная, неуютная. Готичная, я бы сказал. Ее деревянные бока слегка покосились, но стояла пока хижина крепко. Дверь (я проверил) действительно надежно закрывалась изнутри. Переживу, значит, ночь. На душе сразу полегчало.

— Спасибо тебе, Роб! — пожал я руку своему проводнику. — Помогаешь, поддерживаешь — не забуду, брат!

— Да брось ты, поди почти породнились уже… — Он, порывшись в своем мешке, вытащил флягу. — На, глотни.

— Это что?

— Да не боись ты — успокоительное это. На травах. Ты ж знаешь, я спец по ним. Я употребляю иногда, когда коленки трясутся от волнения. Когда я впервые на охоту собрался, чуть штаны не обоссал от страха; мамка этот отвар дала перед походом в лес — и знаешь, помогло! Так что пей давай — повеселее на душе станет.

— Да мне и так нормально, но спасибо, брат.

— Да пей говорю! Я ж тебе добра желаю. Это сейчас тебе нормально, а ночью? Ты не забыл, что ночью зверье на охоту выйдет? Будет шастать вокруг хижины стая волков — ты под землю провалиться захочешь от страха. Уж я-то знаю, видывал не раз этих тварей.

— Ну ладно. Давай сюда этот чудо-напиток. — Взяв флягу, я залпом осушил ее.

По горлу тут же начало разливаться приятное тепло. Ах, хорошо как стало! Прав Роб оказался — хороший напиток.

— Я посижу с тобой чутка, до ночи ведь далеко еще.

Мы с Робом уселись под раскидистым деревом и возобновили беседу. Пролетело минут пятнадцать-двадцать, и я ощутил странные перемены в теле.

— Что это ты заерзал?

— Да что-то как-то не по себе стало…

— Воот, говорю же, коленки вскоре затрясутся от страха.

— Да нет, тут другое, я будто… немею. Тело немеет. Надо размяться.

Поднявшись, я шагнул вперед, чтобы пройтись, но следующий шаг сделать не смог — упал. Попытался встать: конечности не слушались, меня шатало, будто размывало по земле.

— Роб, я, кажется, заболел, помоги мне, надо вернуться в деревню…

— Нет, Дан, ты вовсе не болен. — Роб подошел и присел рядом со мной на корточки. — Ты попросту… как ты сказал? Немеешь — вот.

— Что? О чем ты? — Я попытался протянуть ему руку, но та не повиновалась, а Роб не спешил помочь мне.

— Ты ведь не мог догадаться, Дан, что книга о травах не напрасно лежит у меня дома, верно? Ты не мог догадаться, что я не просто мамке травки от простуды таскал в детстве, а вдоль и поперек изучил и выучил эту книгу, запомнил в ней почти каждое растение. И, разумеется, ты не мог догадаться, Дан, что мне знакома трава, ядовитый сок которой парализует человека. И знаешь, что самое приятное? Эта чудесная травка растет в этом лесу! — Роб премерзко расхохотался.

— Ну ты и ублюдок, — выплюнул я в него слова. — Ли не простит тебя за это.

— Ли? — вновь расхохотался он. — О, само собой, ты не мог догадаться, Дан, что моя сестрица знает все об этом плане, более того — она помогала мне придумывать его! Ты же не мог догадаться, Дан, что мы с сестрой — лучшие друзья с детства, верно? И что мы все делали вместе и всегда были заодно.

— Не верю тебе. Она же собралась за меня… замуж… — Мне стало тяжело говорить.

Знаете, будто горло и рот замораживает, как после обезболивающего в кабинете у стоматолога.

— Да брось ты, Дан. Не будь таким наивным. Нам надо было втереться к тебе в доверие. И скажи — ведь удалось ведь, а? Ты там в своих жалких фантазиях уже десятерых детей моей сестре наделал, наверное, а? — В сотый раз расхохотался гад.

— Анвар все… узнает… тебе это… с рук не… не сойдет…

— Неужто ты думаешь, что я настолько глуп, что оставлю следы? Погоди, ты еще не весь мой великолепный план увидел. Так узри же его!

Роб поднялся, вытащил из мешка другую флягу, открыл и принялся кропить меня из нее каплями… нет, чтоб его, только не это!

— Не делай этого, Роб… не делай! — попытался заорать я, но с губ сорвался лишь слабый шепот.

Паралич постепенно добрался до каждой частички моего тела и почти целиком — до лица.

— Спокойно, Дан, спокойно, — сказал Роб, продолжая поливать меня алыми каплями. — Ты не умрешь от паралича — в этом вся проблема. Действие травы как раз приблизительно к рассвету пройдет, но к тому времени от тебя одни кости останутся.

Ублюдок закончил меня поливать и убрал флягу в мешок.

— Ну, мне пора, Дан. И еще хотел тебе сказать: каждый раз, когда ты называл меня братом или другом — я жаждал вцепиться тебе в горло. — Глаза парня горели ненавистью.

— Неужели все… из-за… моей соседки…? — с огромным усилием выговорил я.

— Что ты, — отмахнулся он, на секунду ненависть в глазах сменилась насмешкой. — Мне нет дела до этой шалавы. Но я не люблю, когда меня унижают, Дан, а ты меня унизил. Так получи же по заслугам. А мне пора. Смотри, не уходи отсюда никуда, — он шутливо погрозил пальцем и рассмеялся собственной шутке, — а то зверь останется без ужина.

Роб бросил на меня последний насмешливо-уничтожающий взгляд и отправился домой — в тепло, в уют, в безопасность. Лгать, что все хорошо, что Дан сидит в безопасной хижине.