Полное погружение 2.0 (СИ)

Глава 27 Приказ

Вечерний холодок

Туман укрыл

Деревья на равнине,

Вздымает ветер

Темных волн поток.

Поблекли краски,

Яркие доныне,

Свежее стал

Вечерний холодок.

Забили барабаны,

И поспешно

Смолк птичий гам

У крепостного рва.

Я вспомнил пир,

Когда по лютне нежной

Атласные

Скользили рукава.

Ду Фу.

Фатих:

И вот последний стремительный шаг — повелитель едва не забывает, как дышать — гулкий звон мечей, ударившихся о мраморные плиты пола, и девушка опускается перед царем на одно колено, склонив голову, стискивая в пальцах богато украшенные рукояти. И властитель видит ходящие ходуном узкие лопатки, слышит тяжелое дыхание невольницы, и наступившая внезапно тишина словно оглушает, давит на голову, не дает думать. И неясно, кто из них больше устал — танцовщица или зритель, оба едва ли не задыхаются.

— Виалль…

Девушка поднимает голову, и повелитель видит на ее лице улыбку — счастливую, яростную, чуть сумасшедшую.

— Виалль… — притягивает к себе разгоряченное полуобнаженное тело, покорное от усталости, ощущает под пальцами чуть влажную гладкую кожу, под ладонями — неистовое биение сердца.

И таким невозможным кажется обнять ту, кто только что была живым воплощением смерти, а сейчас послушно льнет к рукам, что хочется сжать ее изо всех сил, впечатать в себя, чтобы никогда и ничто не могло разлучить, разделить их. Тело чужеземки стройное и гибкое, но повелитель помнит, как двигались и проступали под этой гладкой кожей мускулы, с какой скоростью двигались хрупкие на вид запястья, сплетая из воздуха серебристые узоры. Прикасаться к ней все равно, что пытаться усмирять иссушающий ветер пустыни — сирокко, стихию, подвластную только богам.

Тонкие руки обхватывают повелителя за шею, и только сейчас понимает он, сколько раз уже они могли убить его, а вместо этого дарили ласки; невольница прижимается крепче, доверчиво трется раскрасневшейся щекой о плечо властителя, и что-то тихо бормочет:

— Так мало времени осталось, повелитель…

— Что? — царь чуть отстраняет ее, чтобы видеть лицо и сдвигает брови, — что ты сказала?

Наложница несколько раз быстро моргает, словно только что проснулась:

— Я… я не…

— Просто скажи мне, — властитель слегка сжимает пальцы, удерживая узкие плечи, и хмурится, увидев упрямо закушенную нижнюю губу. — Виалль. Почему времени осталось мало? Не думаешь же ты, что я тебя когда-нибудь отпущу?

— Не отпустишь, — грустная улыбка, — я просто уйду из этого мира, исчезну в солнечной вспышке.

И прежде, чем повелитель успевает ответить, чужеземка нажимает на выступающую косточку на своем запястье, и прямо сквозь кожу ладони проступают странные, светящиеся неземным голубым светом знаки. Некоторые символы ему знакомы, они выглядят, почти как привычные ему цифры. Только вот они стремительно уменьшаются с каждым биением сердца.

— Через двадцать шесть дней.

— Кто же ты? — пораженно выдыхает властитель, — не один из богов, раз сама говорила, что не знаешь их.

— Тебе ли не знать, что я человек? — невольница наклоняется, утыкается в шею царя, прячет лицо. — Зачем заставил меня рассказать об этом? Не лучше ли было, когда я одна страдала?

И повелитель лишь крепче обнимает ее, гладит по спине, и нечего ему ответить. Но все же рад он, что узнал, и теперь величайшей глупостью кажется ему напрасно тратить отведенное им время, а те, кто не согласен, должны промолчать. Решение уже готово, осталось его только обдумать до конца, но это завтра. Сейчас же, когда Виалль в его руках, размышлять о чем-то другом слишком расточительно.

Утро наступает слишком быстро, слишком безжалостно. Но повелитель должен начать новый день, а наложница должна вернуться на ночную половину.

Государственные дела ждут царя, но прежде он вызывает слугу и дает ему необычное поручение, тот поспешно кланяется, чтобы скрыть изумление, и уходит, торопясь выполнить приказ, который любому показался бы безумным. Но возразить повелителю никто не посмеет, сколь бы странным ни было его поручение, его исполнят быстро и точно. А если кто и рискнет его обсуждать, то только шепотом и с оглядкой.