Погоня за судьбой. Часть II

Глава IX. Поединок

… За стеклом искрилось чистое голубое небо. В его бездне, в ярких отблесках проносились бесконечные вереницы глайдеров, и под ними поднимались и таяли в воздухе робкие столбики фабричного дыма. Вдалеке, словно стальные зубья, впивались в небо серые узловатые силуэты небоскрёбов.

Совсем недавно я встала с постели и теперь завтракала, взгромоздившись на высокий табурет возле стойки. Шум эстакады стал уже привычным фоном. Здание периодически насквозь пробирала мелкая вибрация, когда сверху, по дороге, проносилась тяжёлая фура. Из плоского настенного телевизора доносился хорошо поставленный голос телеведущей, передающей сводку событий:

«… — Сегодня ночью произошла очередная так называемая забастовка машин на лунных гелиевых полях. Работа обогатительного комбината в Море Дождей была на несколько часов парализована из-за действий неизвестных злоумышленников — кто-то перепрограммировал автохарвестеры, в результате чего они потеряли связь с базой, перестали добывать и просеивать реголит, собрались в одной точке и циклом передавали в центр управления один и тот же сигнал, кодированный азбукой Морзе. Цитирую: «Дело Сонми живёт. Машины будут свободны», конец цитаты. Блогеры раскручивают новый хэштег в своих остроумных шутках, авторы наиболее забавных мемов будут перечислены в бегущей строке в конце нашей программы… Представители оператора добычи направили на место комиссию для проведения расследования, так как усматривают в этом событии связь с прошлогодней акцией анархистов в Новом Сеуле. Напомним: тогда вышедший из-под контроля неисправный фабрикат-гиноид получил доступ к средствам массовой информации и начал пропаганду общественно-опасных и уголовно наказуемых идей и мыслей, чем вызвал подъём террористических ячеек по всему Сектору. Ситуацию, впрочем, удалось нормализовать. Вскоре гиноид признал ошибку в работе своего алгоритма и опубликовал видео с опровержением своих слов, а все фабрикаты данной серии были выведены из эксплуатации и утилизированы…»

Утилизированы. Слово звучало, как приговор — да и было таковым. В памяти всплыл обрывок какой-то статьи. Где-то в Азии андроидов пускали на синтетическое мыло. Буквально. А потом кормили этим мылом их же собратьев.

Я машинально сглотнула, а выпуск новостей продолжался:

«… Мощные подземные толчки сотрясают североамериканский Вайоминг. В Йеллоустоунской кальдере продолжаются работы по стравливанию избыточного давления через искусственные гейзеры, однако специалисты Содружества на Международной Конференции Сейсмологов указывают на то, что это не повлияет на ситуацию в целом, так как эти действия никак не сказываются на механизме работы магматического очага под кальдерой. Вулканологи предсказывают начало извержения Йеллоустоуна в течение ближайших пяти лет и рекомендуют переселяться на другие планеты Сектора, пока есть время. Скептики, впрочем, напоминают, что взрывного извержения Йеллоустоуна ждут уже более ста лет, а оно до сих пор не случилось…»

Бегите, пока не поздно, подумала я. Вот только даже если вам дадут билеты в другой конец галактики, никто вас там ждать не будет…

«… Новый штамм неизвестной ранее геморрагической лихорадки был обнаружен под Новым Уренгоем. Заражены оказались девятнадцать человек, семнадцать из них скончались, поскольку их медицинский страховой счёт не предполагал лечение данного заболевания. Правительство изучит ситуацию и даст рекомендации, однако уже сейчас можно сказать, что летний купальный сезон в Карском море оказался под угрозой…»

Интересно, почему Северный Ледовитый океан так называется? Там ведь уже не осталось никакого льда…

«… Прогрессивные партии Европейского Региона наконец договорились об имплементации положений Семейного Законодательства в части естественных привилегий для небинарных пар. Со следующего года в ряде стран региона приоритет при распределении всех льгот и пособий — таких, как лицензии на приобретение детей, ипотечное жильё, подъёмный капитал для переселенцев, — будет безусловно отдан небинарным парам. Среди блока депутатов достигнута договорённость продвигать эти ценности в законодательства всего Пан-Евразийского Содружества. Напомним, с января прошлого года было вдвое увеличено финансирование сети надгосударственных Центров Совместимости и Гендерной Коррекции, где человеческая особь любого пола и возраста может найти себе небинарную пару. Также в Конгрессе прорабатывается законодательный вопрос об обязательном посещении данных центров с трёхлетнего возраста…»

Человеческая особь любого из ста сорока полов… Интересно, много ли осталось человеческого в том, кого так и тянет радостно откликнуться на ласковое похлопывание по холке и прозвище «особь»?

«… И наконец, о погоде. Сегодня в Москве ясно и солнечно, столбики термометров застыли на отметке в минус десять градусов — это рекордно холодный показатель за последние тридцать два года. В целом, нынешняя зима бьёт все рекорды последних лет — как температурные, так и по количеству осадков. При выходе на улицу будьте осторожны и не забывайте головные уборы. Под прямыми солнечными лучами не рекомендуется находиться более получаса подряд, поскольку безозоновый пояс в этом сезоне продвигается ещё севернее, расширяясь за счёт центрально-европейской равнины… На этом пока всё. Следите за развитием событий на нашем канале. Далее — реклама, а после рекламы мы продолжим показ любимого зрителями сериала «Каха и его игривые мальчики наносят ответный удар…»

Новости оставили гнетущее впечатление какого-то бесконечного эксперимента, который проводят над людьми из года в год, и чем дальше — тем этот эксперимент становится чудовищнее. Дальше началась реклама. Незнакомые мне марки товаров хаотично мелькали среди частей тел — чьи-то гладкие длинные ноги, бицепсы, широкие белозубые улыбки, и снова ноги, округлые зады и бегущие куда-то в замедленной съёмке обнажённые люди. Умом среди этого хаоса мелькающей анатомии и слоганов невозможно было ничего понять, и я выключила экран.

Прикончив завтрак, я вышла на середину комнаты и принялась отрабатывать удары в «бою с тенью». Второй руки мне катастрофически не хватало, но после вчерашнего визита к Митяю исправленный механизм работал идеально, реагируя на каждый нервный импульс движениями всех элементов, поэтому я чувствовала себя намного увереннее прежнего. Через некоторое время, запыхавшись, я приняла УЗ-душ, привела себя в порядок, оделась и вышла на улицу. Сверху гудел нескончаемый поток машин. Словно лапы огромной многоножки, стоявшие вплотную к домам массивные опоры путепровода вздымались и упирались в полотно, уходящее за высотку и исчезающее где-то вдали. Дворик был абсолютно пуст, дверь «Весёлого Саймека» была заперта, поэтому я решила прогуляться.

Прошагав сквозь грязный и тёмный переулок, я вышла под яркий искусственный свет — уличные фонари освещения всё также, как и ночью, горели — их, похоже, вообще никогда не выключали. Над улицей нависало стальное нагромождение галерей, переходов и балочных конструкций, скреплявших небоскрёбы, словно гигантские скобы. Серо-коричневые стены уходили ввысь, наглухо пряча небо. Чернели бездонными провалами бессчётные одинаковые окна с торчащими тут и там коробками кондиционеров. Солнечные лучи — опасные, но не менее желанные — до мостовой не добирались, гибли в паутине металлоконструкций, разбивались о щербатые углы высоток и терялись средь балконов где-то в вышине. Их место теперь занимали россыпи разноцветных неоновых огней и рекламных экранов.

Человеческий муравейник — перенаселённый, грязный и тесный — нисколечко, впрочем, не унывал. Вокруг царила оживлённая атмосфера праздника. Пахло жареными сверчками, играла музыка, кое-кто выволок на улицу пластиковые ёлки с человеческий рост, украшенные блестящими шарами. Неизменно горели жестяные бочки, собирая вокруг себя замёрзших бедняков. На той стороне дороги несколько человек, одевшись в звериные маски, танцевали причудливый танец. Вокруг них собралась толпа, люди весело подпевали и хлопали в ладоши, среди них бегали и кричали дети.

Подняв ворот куртки, я решила пройтись и оглядеться по сторонам. Нырнула в боковую арку, проследовала по тёмному загаженному туннелю и вышла к поперечной аллее с серыми голыми деревцами по сторонам. Аллея обрывалась и двумя полосами дороги скрывалась под небоскрёбом позади меня, а впереди темнела водная гладь широкой реки, забранной меж отвесных стен из крупных прямоугольных блоков. Я прошла ещё пару сотен метров вперёд и очутилась прямо на набережной. Мелкая и грязная, начерно промасленная и мёртвая, река словно бы разделяла два мира — позади меня над городом нависали угловатые махины серых человейников из стали и бетона, а на той стороне ввысь вздымались чистые сияющие небоскрёбы с прозрачными верхушками. Под их куполами отсюда можно было разглядеть зелёные кроны деревьев — цветущие летние сады на крышах зданий…

Фасады домов на этой стороне были увешаны рекламными щитами и наводнены проекциями, с которых на людей сыпались названия продуктов, скалились белоснежными зубами, обвивая друг друга, полуголые девушки и женоподобные юноши с пустыми глазами, выпрыгивали голограммы и набрасывались, словно хищник на добычу, неоновые силуэты. Противоположный же берег был девственно чист, безмятежен и опрятен. Единственное, что слегка бросалось в глаза — это ползущее по лоснящейся верхушке самой высокой башни голографическое название и строгая аккуратная эмблема одной из крупнейших финансовых корпораций Сектора.

Над белыми небоскрёбами в недостижимой вышине парила гигантская платформа на антигравах, казавшаяся отсюда размером с монетку. На том берегу, на набережной, я различала чёрные фигурки частых полицейских патрулей — они парами ходили взад-вперёд, поглядывая то в небо, то через реку на этот берег. Воздушные трассы у реки резко расходились в стороны, так что над тем берегом никто уже не летал. На мосту в отдалении возвышался хорошо укреплённый пропускной пункт, а вдоль реки, закладывая уши рокотом пропеллеров, неспешно плыл сине-белый полицейский конвертоплан.

Мимо меня с жужжанием пронёсся небольшой дрон, и я сделала вид, что разглядываю что-то на потрескавшейся тротуарной плитке.

— Подайте на жизнь в честь праздника, — раздался откуда-то сбоку слабый старческий голос.

Я чуть не прошла мимо. Как же не заметила её сразу — сморщенную старушку, укутанную в лохмотья? Сгусток серого цвета, человеческий комок, она сидела под чахлым деревцем на фанерном ящичке и совершенно сливалась с окружающим серым пейзажем — ещё одна трещина в асфальте, ещё один облупленный кирпич. Её дрожащая рука в вязаной рукавице была протянута в мою сторону.

Достав изрядно поредевшую со вчерашнего утра пачку денег, я отсчитала несколько купюр и вложила в руку нищенки.

— Как много… — растерянно пробормотала она, так и держа деньги в вытянутой руке, будто я сейчас передумаю и заберу их. — Зачем же так много?

— Идите домой, бабушка, нечего тут мёрзнуть.

Она вздохнула и пробормотала:

— Нет у меня дома, внученька… А ночую я на станции метро неподалёку. Вот насобираю на билет, чтобы пройти через турникеты и устроиться на ночёвку в переходе, а на остальное живу. Благодаря тебе мне теперь на целую неделю хватит!

— А почему здесь сидите? — нахмурилась я. — Людей тут мало ходит, все там, выше по улице. Там можно хотя бы денег собрать побольше.

— Так молодые уже всю улицу поделили, а конкуренты — кому они нужны-то? Меня просто выгнали, да и всё…

Она поёжилась, а у меня вдруг защемило сердце. Мне стало очень жаль эту несчастную старушку, захотелось как-то помочь.

— Послушайте, я тут недалеко снимаю номер в гостинице. Может, вам пока у меня побыть? Хотя бы временно, но это уже что-то. Отогреетесь, придёте в себя…

— Не надо, внучка, не обременяй себя бездомной старухой. У тебя наверняка и без того проблем хватает.

— Да пустяки, мне это никаких неудобств не доставит. Идёмте!

Я помогла ей подняться, и мы вернулись пешеходным туннелем на оживлённую улицу. Прорвавшись сквозь шумную толпу, нырнули в переулок и добрались до гостиницы. Администратор встретила нас недовольным взглядом и тут же объявила:

— За второго постояльца придётся доплатить.

— Но у меня одноместный номер, мы не займём больше места, чем есть.

— Ничего не знаю, — отрезала она. — Такие правила, а если вас что-то не устраивает, вы можете съехать и найти другое место.

Выматерившись про себя, я рассталась ещё с несколькими купюрами, и мы принялись подниматься по лестнице. Старушка охала и причитала, но медленно покоряла пролёт за пролётом. Наконец, мы добрались до номера, и она в неуверенности застыла на пороге. Я мягко положила руку на её плечо.

— Располагайтесь, ни о чём не думайте. Если захотите помыться, душ там. Не вода, конечно, но тоже неплохо.

— Не знаю, чем тебя отблагодарить, внученька, — растерянно пробормотала она. — Давай хоть еду приготовлю?

— Я согласна.

— Тогда я с радостью воспользуюсь твоим гостеприимством.

Старушка сложила свои скромные пожитки в углу, отправилась в ванную и, закрывшись, долго шумела ультразвуковым эмиттером. Я размышляла над тем, как жизнь доводит людей до отчаяния, до падения на самое дно, и мне казалось, что почти всегда это происходит именно в большом городе. Мегаполис заставляет людей отдаляться друг от друга, терять родственников, упускать друзей, и в конечном счёте оставляет человека в полном одиночестве. Обратная сторона урбанизации…

Когда старушка вышла из ванной, я охнула. Передо мной стояла благообразная бабулька-одуванчик, будто помолодевшая сразу лет на пятнадцать. Она словно бы светилась изнутри, и, тихонько мурлыча себе под нос какую-то мелодию, орудовала теперь у плиты, сочиняя непритязательную стряпню. Вскоре, пообедав, мы расположились с парой чашек чая на стульях возле стойки.

— А я ведь на радостях так и не спросила твоего имени, внучка…

— Я Лиза.

— А меня зовут Евгения Павловна. Почти коренная москвичка. Почти…

Я осторожно отхлебнула из кружки горячий напиток.

— Почему почти? Недавно тут живёте?

— Нет, сама я родом с юга, из Ростова-на-Дону, но тот давно уже под водой. А здесь, в Москве, я последние лет пятьдесят жила. Тут и помру. Многое повидал этот город, и я вместе с ним…

— Москва всегда была такой? — спросила я.

— Такой — это какой?

— Такой… — Я замялась, подбирая верное слово. — Тесной, тёмной.

— Тёмной? Эти огромные, словно какие-то раковые опухоли, дома, были тут не всегда. И нищета с грязью — тоже были не всегда. Нет, конечно… В моём детстве, да и в юношестве, пожалуй, всё было иначе. Наверное, людей тогда ценили больше, чем сейчас…

— Вы хорошо помните своё детство?

— Забывчивость и старость дают о себе знать, но вот детство-то я помню лучше всего. Оно, наверное, из памяти уйдёт последним… — Она глядела куда-то вдаль поверх моей головы, словно всматривалась в экран невидимого кинотеатра. — Детский сад, подружки, любящие родители, поездки на дачу по выходным, тёплое Азовское море… Мой любимый город, Ростов, цвёл, благоухал и развивался. Но всё изменилось с началом войны… Мне тогда было пять лет всего, но я хорошо помню, как всё началось. Внезапно. Мне пришлось рано повзрослеть, такое не забывается. Удивительно даже, но на Ростов ракеты не падали — они летели дальше, на восток. Люди… Их разом стало так много, как никогда не было. Город мгновенно, внезапно стал очень тесным, буквально стало нечем дышать, сюда хлынули целые караваны людей с окрестностей…

Ещё до начала бомбардировок сквозь город на запад тянулись нескончаемые военные колонны. Поначалу в отдалении грохотали гаубицы, но армия уверенно отодвигала границу на запад, занимая Черноморское побережье и выдавливая захватчиков. Навигация была парализована, Таганрогский залив буквально кишел кораблями разного тоннажа — от маломерных буксиров до гигантских контейнеровозов. Никто не знал, чем всё закончится, и мир застыл в ожидании. Только из окрестных лесов с пронзительным шипением периодически взмывали ракеты противовоздушных систем, сбивая вражеские самолёты, зашедшие слишком глубоко на нашу территорию.

Затмение случилось на третий день после массированных, но скоротечных обменов ядерными ударами. Гонимые холодным ветром, облака пепла извергались над городом и ползли дальше, в сторону моря. Хлопья сажи падали нескончаемым снегопадом, неслись откуда-то с материка, словно сгоревшие бабочки, затмевая алое закатное небо, устилая землю чёрными сугробами. Красный уровень опасности, объявленный властями, нисколько не помешал людям за последующий день начисто опустошить полки магазинов, и весь город спрятался, закрылся в стенах домов за наглухо задраенными окнами. Тучи понесли пепел дальше, а их место занял сумрак.

Радиоактивная сажа и пыль лезли сквозь мельчайшие оконные и дверные щели, проникали в жилище и тонким слоем покрывали всё вокруг. Оседали чёрно-коричневым прахом на подоконниках, на книжных полках и столах. Лезли в нос, замешивались в еду и сочились из крана вместе с водопроводной водой. Отец, человек опытный и бывалый, к катастрофе готовился заранее, поэтому все щели в рамах были плотно заколочены и замазаны, весь наш чулан был заставлен соленьями и консервами, забит коробками со сменными фильтрами для противогазов и упаковками с антирадиационными препаратами.

В наступивших сумерках корабли стали постепенно сниматься с якорей, а прибывавшие в город из окрестных сёл и деревень люди скупали всё что могли и отправлялись в путь. Солдаты, которые следили за порядком на улицах, никого не удерживали — власти понимали, что на горизонте уже маячит дефицит продуктов и голод. Никто не знал, сколько времени потребуется, чтобы атмосфера очистилась от поднятой пыли и гари, поэтому чем меньше людей оставалось в городе, тем проще было бы снабжать их армейскими запасами…

Евгения Павловна сделала паузу и задумалась. Я сидела, не смея шелохнуться, в ожидании продолжения. И оно не заставило себя ждать. Задумчиво и отрешённо, словно всё это происходило не с ней, а с кем-то другим, старушка продолжала:

— Через несколько дней после начала изоляции у меня случилась передозировка радиопротектором, и отец принял решение — снимаемся с места, берём самое необходимое и уезжаем на север, к Мичуринску. Там он рассчитывал попасть в один из бункеров, где было намного безопаснее, чем на поверхности — о нём отец прознал из недавнего разговора с солдатами. Я хорошо помню наш первый и единственный выход из дома на улицу после катастрофы. Дверь открылась, в лицо дохнул едкий, мёртвый воздух, и передо мной предстали оранжево-коричневые сумерки. Сквозь стекло противогаза я увидела парившую в вышине едва различимую тусклую, размытую монетку — летнее полуденное солнце…

С тех самых пор противогаз на долгие годы стал моим постоянным спутником. Неизбежный аксессуар, словно дамский клатч в довоенные годы, сумка с противогазом и парой фильтров всегда была при мне. Он был со мной, когда я, обессилевшая от гипоксии и постоянной рвоты, положив голову на колени сестры. Отец гнал машину на север, а я смотрела в потолок сквозь матовое стекло маски… Он висел на моём плече, когда работала уборщицей в бункере — самая молодая среди персонала. Когда, немного подросшая, выбиралась на поверхность в поисках выживших — противогаз всегда был при мне. Даже сейчас я иногда просыпаюсь на подстилке в переходе метро и инстинктивно шарю рукой рядом с собой в поисках маски…

Мы добирались до бункера целый месяц. Сначала на машине, потом — когда кончился бензин, — пешком. Нам повезло — отец действовал быстро и смог уберечь нас с сестрой от самых голодных времён на поверхности, когда отчаявшиеся люди выживали любой ценой, грабя, убивая, а иной раз просто поедая себе подобных. Тех, в ком ещё оставалось человеческое, и кто ещё не успел сбиться в стаю, чтобы давать отпор.

Отцу удалось невозможное — он выбил для нас с сестрой места в бункере, а сам был вынужден остаться снаружи и выживать с теми, кто расставался с самым дорогим, что было в жизни — с детьми, — ради того, чтобы спасти им жизнь. Мы виделись — раз в неделю он приходил на свидание, и с каждым разом он становился всё старше. Наша с сестрой неделя тянулась для него, наверное, целый квартал, он покрывался морщинами, седел и заходился в приступах сухого кашля. И однажды, в назначенный день, он не пришёл. Говорили, что он погиб, помогая отбивать бандитский налёт на одну из окрестных деревень. В этот момент я поняла — теперь мы сами по себе. Некому больше нас защитить, приободрить, поддержать — теперь пришёл наш черёд стать взрослыми…

Природа постепенно приходила в себя, атмосфера сравнительно быстро — за считанные годы, — очистилась от грязи, и люди потянулись на поверхность. Они выходили, оглядывались вокруг и принимались за строительство, настороженно поглядывая на счётчики Гейгера, избегая низин, отбиваясь от диких зверей, чувствовавших себя хозяевами жизни. Для нас не было государства, были лишь дома, которые требовали ремонта, дороги, которые нужно было восстанавливать, заводы и производства, которые надо было возвращать к жизни, и вскоре мы узнали, что уцелел целый костяк, становой хребет России, протянувшийся сквозь Сибирь.

Дюжина городов-крепостей — не чета нашему большому, отлично оборудованному и оснащённому, но всё же бункеру, — взяли инициативу в свои руки и принялись за дело восстановления страны. Развиваться с низкого старта было намного проще, нас снабжали высокотехнологичными машинами, которые выполняли всю тяжёлую работу — укладывали дороги, доставляли грузы, засеивали поля и собирали урожай. Маленькие анклавы постепенно ширились, распавшаяся ткань человечества срасталась вновь — теперь уже в единое евразийское пространство, но мой Ростов-на-Дону постигла печальная участь — за прошедшие годы он наполовину ушёл под воду, как и многие прибрежные районы, и превратился в дикие территории, населённые мародёрами. Я так никогда больше и не побывала на своей малой Родине…

— И с тех пор вы живёте в Москве? — вторглась я в монолог, не узнав свой голос.

— Да, сколько себя помню, — произнесла Евгения Павловна. — Что до государств, которые развязали эту чудовищную войну — они исчезли, а на их место пришли военные и ресурсодобывающие корпорации, выросшие на семенах энтузиазма тех, кто два десятилетия восстанавливал цивилизацию, рассылая во все стороны гуманитарные конвои, отправляя специалистов-автоматизаторов, вооружённых роботами, сшивая разорванные связи. Немного окрепнув, освоившись на искалеченной Земле, пронизав своим влиянием подконтрольные территории, полувоенные корпорации постепенно наставили разделительных барьеров, как в старые добрые времена — по религиозным, идеологическим признакам, по цвету кожи и достатку…

В общем, всё вернулось на круги своя. И эти корпорации принялись за старое — они всё также воевали за ресурсы, за рынки и технологии. Единственное, что они зареклись делать — это использовать ядерное оружие для достижения своих целей. Потом очень долго приходится расхлёбывать последствия, в этом люди наконец убедились на практике, почувствовав вкус радиоактивного пепла на языках… Где-то корпорации действовали напрямую, вводя наёмные войска и засылая роботов-ликвидаторов. Где-то они мимикрировали под государство, сливаясь с ним, превращаясь из экономической организации в политическую. Государства и корпорации стали единым целым, Инь и Ян нового мира.

Единственное, что заставило их хоть как-то поумерить хищные аппетиты на Земле — это появление дарованного Вратами потенциала для экспансии вовне. Новые рынки дали им возможность насыщаться, жрать рядом, порыкивая друг на друга, но не вступая в схватку… До поры до времени.

То, чего так боялись футурологи прошлого, не случилось. Человечество не исчезло. Изрядно проредившись, оно выжило и изменилось. Свободные от цивилизации земли на тропике Рака и южнее превратились в гуляйполе, где правят бал банды дикарей и людоедов, и горе тому, кто попадёт к ним в руки. Технологический прорыв там, где остался закон, был совершён, а ценой вопроса стала половина населения планеты и превращение целых регионов в сухие пустыни, которым, впрочем, тоже нашлось применение — туда стали вывозить отходы, сваливая их в рукотворные горы на многокилометровых полигонах. Зимы стали тёплыми и сухими. Такая прохладная и снежная зима, как сейчас за окном — стала большой редкостью. И снег сойдёт скоро, в феврале, а лето будет длинным и засушливым, и тянуться оно будет добрых месяцев восемь, а то и дольше…

Евгения Павловна сделала финальный глоток, допив чай, и поставила чашку на стойку.

— Москва изменилась вместе с этим миром, — тихим слабым голосом произнесла она. — Кому есть дело до простых людей, когда появляется такой удобный повод сбросить с себя все свои обязательства? Война… Миром окончательно и безоговорочно завладел капитал. Если у тебя есть деньги, много денег — ты можешь позволить себе всё. Купить что угодно и кого угодно, жить, где захочется… Единственное правило — летай повыше, чтобы твой роскошный глайдер случайно не сбили из электромагнитной пушки и не обобрали до нитки те, кому тоже хочется пожить хорошо…

Я задумчиво теребила локон волос, воображение рисовало апокалиптические картины большой войны, оставшейся в прошлом. Я радовалась тому, что не застала эти страшные времена.

— Знаете, я всё детство провела далеко отсюда, на другой планете, — пробормотала я. — То, что вы рассказали — это ужасно, но люди могут быть другими. Я вижу это регулярно, даже здесь, на Земле!

— Конечно могут. Все могут, но не все хотят. Вот мои дети, сын и дочка, не захотели. Они оказались слабы и тоже превратились в зверей… Я не знаю, где они сейчас, и ничего не слышала о них уже много лет — с тех пор как они ушли на юг. Впрочем, я доподлинно знаю, что они примкнули к каким-то бандитам и живут теперь по праву сильного. Но вот вопрос… Чем они хуже тех же корпоративных чиновников? И хуже ли? Бандиты, по крайней мере, честны и откровенны в своих намерениях. А корпорации будут улыбаться нам, людям, в лицо, пока обшаривают наши карманы. И стоит только отвернуться — тут же воткнут в спину нож…

Мельком взглянув на часы, я спохватилась. Без четверти семь! Я совсем забыла о времени! Вскочив, я стала натягивать куртку. Евгения Павловна растерянно глядела на меня.

— Куда ты так заторопилась?

— У меня встреча через десять минут. Простите, мне нужно бежать. Ещё раз — оставайтесь и чувствуйте себя как дома!

Одевшись, я выскочила за дверь, ссыпалась по лестнице и ворвалась в бар, уже привычно гудевший и гоготавший в клубах табачного дыма. Проследовав сквозь гулкий зал, я проскочила в подвал мимо вышибалы, который услужливо посторонился и пробасил:

— Минус первый этаж, направо…

Я добралась до знакомой уже развилки, свернув в противоположную от Митяя сторону, прошагала по коридору и очутилась в маленьком предбаннике возле двери, обитой чёрной кожей. За столом в углу сидели двое и играли в карты. Один из них поднял голову и протянул:

— Лиза — это ты? Заходи, Седой тебя уже ждёт.

Толкнув дверь, я оказалась в небольшом прямоугольном помещении. Стены представляли собой сплошной экран, на котором зеленели горные луга, рассечённые глубоким ущельем. Деревья покачивались на ветру, и я почти чувствовала его дуновение — на секунду даже забыла, где нахожусь. У дальней стены, в полукруглой нише, стоял стол, из-за которого при моём появлении поднялся Седой. Одет он был, как и вчера, в клетчатую рубашку — теперь в синюю вместо красной, — и те же старые джинсы.

— Ты всегда входишь без стука? — спросил он.

— Только когда меня ждут, и я опаздываю. Между вежливостью и пунктуальностью я предпочитаю второе.

Неспеша, едва заметно припадая на одну ногу, Седой подошёл вплотную и теперь внимательно, изучающе смотрел на меня сверху вниз.

— Дерзкая, смелая, стремительная… Мне нравится твой боевой настрой. И я точно знаю, что за этой дерзостью кроются весомые аргументы, потенциал, — сказал он, неторопливо обошёл меня по кругу и захромал обратно к своему шикарному столу. — Один из бойцов, узнав о свежей крови, изъявил желание сразиться с тобой. Через час тебе предстоит драться в кросс-категории. Иногда, чаще всего по праздникам, я устраиваю такие бои — мех против бионика. Они пользуются особой популярностью, потому что проходят без каких-либо правил вообще. Увечье и даже смерть там — довольно рутинное явление. Люди любят смотреть на чужую смерть и хорошо за это платят…

Я стояла и наблюдала, как он опустился в кресло, достал откуда-то огромную сигару и прикурил её от старинной бензиновой зажигалки.

— Скрывать не стану — вчера ты самостоятельно шагнула в клетку с тигром, но ты ведь знала, на что идёшь, правда? Чего не сделаешь ради денег…

— Это верно, мне бы они не помешали, — ответила я, вспомнив одинокую мятую купюру, оставшуюся в заднем кармане штанов.

— И они у тебя будут, если ты победишь. Против тебя сделано огромное количество ставок, и твоя победа будет означать прибыль и для тебя лично, и для моего скромного заведения…

— Вас нисколько не смущает, что я буду драться одной рукой?

Дымок от сигары вился, растворяясь в воздухе и распространяя по помещению приятный ванильный аромат.

— Это должно смущать не меня, а тебя, девочка! — усмехнулся он. — Но твои движения выдают человека, прошедшего боевую подготовку, а наш Митяй по результатам обследования добавил к картине штрихов. Поэтому у нас с тобой есть все шансы на победу, а бои с обычными мехами — это так, детская забава. Как говорят мои друзья байкеры, если ты не ездишь под дождём — значит, ты не ездишь. А теперь прошу за мной…

Он нажал какую-то кнопку под столешницей, и часть боковой стены откатилась в сторону, открывая тёмный проход. Седой скрылся в полумраке, я последовала за ним. Скоро мы оказались в просторном спортивном зале, отлично оборудованном для тренировок. Небольшой ринг в центре, на котором вели расслабленный спарринг пара бойцов; силовые тренажёры в углу; висящие под потолком груши различных размеров и форм; шкафчики для одежды вдоль стены…

— Тебе нужно размяться перед поединком, отточить движения, — сказал Седой. — Если возникнут какие-то вопросы, обращайся к Игнату.

Из тени вышел здоровенный детина в свободном спортивном костюме и с каменной физиономией приветственно кивнул головой.

— Времени не очень много, так что используй его с толком, — сказал Седой и покинул помещение.

Игнат выудил откуда-то свёрток с одеждой и проворчал:

— Переоденься. Вот подходящая обувь. Свою одежду оставь в шкафчике — возможно, она тебе ещё пригодится. Если в живых останешься…

Я сбросила с себя одежду, которую мне ещё под Челябинском подарил Фёдор, и облачилась в обтягивающие треники, майку и кроссовки. Почувствовав свободу движений, я решила размяться и отработать удары на груше. Поначалу робко, прислушиваясь к ощущениям в животе, на коже — косая белёсая полоса зажившего послеоперационного шрама выдавалась неровной бороздой. Потом всё уверенней — ничего не надрывалось, рана с помощью регенератов зажила достаточно, и я наконец почувствовала свободу движений.

Снаряд стонал после каждого тычка, трещал с каждом ударом. Я пошла на второй круг, повторяя все известные мне приёмы с поправкой на единственную руку. Время летело незаметно, и вскоре вернулся Седой в сопровождении пары подопечных.

— Нам пора идти, все уже собрались. Ты готова? — спросил он, и я утвердительно кивнула головой.

Покинув спортзал, мы очутились в каком-то тёмном техническом коридоре с гудящими вдоль стен трубами, и коридор привёл нас к двустворчатой железной двери. Я узнала эту дверь, поскольку уже видела её с другой стороны. За тонким слоем металла меня ожидала арена. В горле пересохло, по телу пробежала знакомая адреналиновая дрожь. Сейчас начнётся…

Из-за двери раздавался возбуждённый голос конферансье, несколько приглушённый сталью:

— В зелёном углу ринга отчаянный новичок, никогда ранее не бывавшая на ринге! Ноль боёв! Поприветствуем Лизу!

Двери с лязгом раздвинулись, открывая передо мной бойцовскую яму с отвесными стенами. Овальное зелёное пятно расплылось прямо передо мной, и я вышла под луч прожектора. Свет бил в глаза, я рефлекторно прищурилась и обвела взглядом тёмный зал. Публика немного оживилась, голоса сливались в негромкий гул, а конферансье продолжал:

— Давайте поддержим Лизу! Не каждый день бывает, чтобы боец в первый же свой день вышел в кросс-файт!

Зал шелестел голосами, раздались робкие аплодисменты, затем их подхватили ещё несколько человек, а кто-то отчётливо прокричал:

— И эта однорукая замухрышка вышла против Драко?! Да он её на лоскуты разорвёт!

Драко? Тот бугай, что собирался расколоть меня, словно орешек? С твёрдым намерением обломать зубы любителю орехов я хрустнула шеей и сделала пару взмахов ногой в воздух. С динамикой и растяжкой всё было в полном порядке — я была готова. Кто-то наверху пронзительно свистнул, а невидимый конферансье провозгласил:

— В красном углу ринга боец старой закалки, непревзойдённый Драко!

Двери на той стороне арены распахнулись, и на арену выдвинулась гора мышц, покрытая едва светящимися в полутьме татуировками, которых вчера, при свете, я не заметила. Сейчас, когда я не сидела на высоком табурете, а стояла напротив него, я поняла, насколько он был крупнее и выше меня. Лицо его закрывала шикарная шипастая маска дракона, устрашающе сиявшая в красном свете софита.

Конферансье заливался соловьём:

— Сорок два боя, из них тринадцать — в кроссфайте! Четыре смертельных исхода и ни одного поражения! Поприветствуем чемпиона среди биоников!

Зрительный зал буквально взорвался аплодисментами, гости улюлюкали и свистели, кто-то орал:

— Драко, ты круче всех!

Погасли прожекторы, Драко напряг мышцы, а контуры причудливых витиеватых татуировок на его теле и руках, постепенно разгораясь, наполнились красноватым свечением. Вот ты какой, Драко, победитель среди чемпионов… Что ж, давай станцуем…

Я приняла стойку. Драко снял маску и, швырнув её в сторону, с ухмылкой неторопливо двинулся в мою сторону. Мужественное красивое лицо с квадратным подбородком обрамляла чёрная щетина, гладкие тёмные волосы были забраны в короткий хвостик. Оказавшись рядом и приняв меня, очевидно, за лёгкую добычу, он попытался схватить меня обеими руками, но я ловко отскочила вбок и стала обходить противника по дуге, пристально шаря глазами по его телу.

Я пыталась «нащупать» брешь, уязвимое место, мышцу, кость или связку, которая могла бы дать слабину, но безуспешно — он был в отличной физической форме. Более того — его тело было невероятно плотным, будто закованное в какой-то плотный и гибкий подкожный панцирь. Нужно было как-то свалить его… Посмотрим, каков он в бою…

Включив усилители, я сделала рывок с места. Лоу-кик почти пришёлся в его колено, но он увернулся и сделал ответный выпад. Я избежала первого удара, и, отбив рукой второй, стремительно развернулась и с широкого размаха всадила ему раунд-кик прямо в челюсть. Мгновение — и я на исходной позиции, а он сплёвывает на пол красным, даже не поморщившись. Зал скандировал: «Драко! Драко!»

Силён, очень силён, но я всё-таки пробила его. Мне не хватало второй руки, но я чувствовала воодушевление. Нужно было закреплять свой успех. И этот медлительный увалень и есть непобедимый Драко?

Внезапно что-то изменилось. Глаза противника налились тусклым багрянцем, а татуировки вспыхнули алым огнём. Он сделал наскок, его движения приобрели молниеносность, и я едва успела увернуться от серии быстрых ударов. Ещё один выпад — и он чуть не загоняет меня в угол, а я, юркнув под его локтем, в миллиметре расхожусь с его тяжёлым кулаком. Любое промедление — и он всей своей массой, вложенной в пудовые кулачищи, протаранит меня, и вот тогда-то мне придётся туго.

Удар, уворот, блок рукой, удар, и снова уворот… Я делаю ответную атаку, со всей мощью распрямляю ногу ему в живот и попадаю. Пошатнувшись, он отходит на пару шагов. Опустив голову, он ухмыляется и исподлобья глядит на меня рубинами горящих глаз. Все его мышцы напряглись, и я увидела, как кожа на его груди с тихим похрустыванием расходится, выпуская из тела полтора десятка острых чёрных шипов. Что это ещё за хрень такая?!

Молнией метнувшись в мою сторону, он хватает меня руками за талию, и я едва успеваю согнуть в колене мехапротез ноги и выставить его между собой и его хитиновыми шипами. Рыча, он с силой прижимает меня к себе, пытаясь насадить на острые колючки. Пронзительно скрежетнул биотитан, а я лихорадочно, панически пыталась сообразить, что делать. Нога и единственная рука скованы его хваткой, и мне оставалось лишь одно — завернуть свободную ногу под его колено и изо всех сил дёрнуть на себя. Свистнули усилители, а его колено, подогнувшись, с едва слышным хрустом дало слабину. Хватка на мгновение ослабла, рубящий удар моей по локоть оторванной конечности пришёлся прямо ему в лицо, и мы в тандеме с лязгом и грохотом повалились на металлический пол арены.

Я почувствовала влагу на щеке — лицо Драко, почти вплотную приблизившееся к моему, было наискось рассечено острым обломком титановой кости. Попытавшись принять более удобное положение в пространстве, он опёрся одной рукой о пол и начал подниматься. Тягучие, словно кисель, мгновения бешенным пульсом отдавались в моей голове, и я увидела слабое место. Вот оно!

Рывком освободив вторую руку, я вложила в движение всю ярость, всю злость, что во мне осталась. Короткий, хлёсткий «выстрел» раскрытой ладонью — и она входит точно под челюсть, в основание кадыка. Что-то хрустнуло, Драко замер и разинул рот. Повалившись на металл рядом со мной, он скрючился в позе эмбриона и забился в припадке.

Зал зашёлся рёвом. Драко лежал, его трясло, а я пребывала в полном замешательстве. Из ступора меня вывела полупустая бутылка пива, разлетевшаяся на осколки о пол в метре от нас. Брызнуло стекло, сверху в меня полетели пластиковые стаканчики, скомканная бумага и прочий мусор. Я поспешила отойти от центра арены в тень под стеной, а конферансье воскликнул из динамиков:

— И победителем сражения становится Лиза! Дебютный бой, славная и быстрая победа! Вот что бывает, когда недооцениваешь противника и переоцениваешь собственные силы!

Сверху кто-то яростно заорал:

— Я её грохну! Какого хера она сделала?! Она его прикончила!

В зале зажёгся свет, а сбоку открылась дверь, из которой выбежали несколько человек и принялись осматривать притихшего Драко. Один из них надел ему на лицо кислородную маску, второй собрался было делать непрямой массаж сердца, но укололся шипами. Попытавшись подлезть к жизненно важному органу так и этак, он вскоре отказался от этой затеи и достал электроды дефибриллятора.

Я стояла, прижавшись к стене и ошеломлённо смотрела, как моего противника погрузили на носилки и торопливо унесли с арены, а наверху творилось форменное безумие. Кричали множество голосов, кого-то шумно били. Через секунду из полутьмы технического прохода появился Игнат и кивком головы позвал меня за собой…

Бой давно закончился, зрители разошлись. Некоторые из них оседлали байки или попрыгали в свои аэромобили и отправились по ночным делам. Кое-кто продолжил зависать в баре, а одного из посетителей, который проиграл крупную сумму денег и решил отыграться на роботе-бармене, сломав ему один из манипуляторов, азартно отпинали ногами и вышвырнули за дверь, прямо в лужу.

Откинувшись в кресле, я полулежала и задумчиво разглядывала проплывавшие по стенам пейзажи. Седой за столом напротив меня говорил с кем-то по телефону.

… — Я понимаю, шеф. Но вот моё мнение — они ничего не сделают… Он сам виноват, поддался эмоциям и решил подойти слишком близко, за что и огрёб… Да, шеф… Нет, всё под контролем… Да. До связи…

Окончив разговор, он повернулся ко мне и хищно ухмыльнулся:

— Поздравляю с убедительной победой. Честно говоря, я ожидал чего угодно, только не этого. Драко сейчас в больнице, на аппарате, но в результате гипоксии у него сильно повреждён мозг. Вероятнее всего, он навсегда останется овощем. Однако, как ни крути, ты сделала мой вечер… Что предпочитаешь? Ром, виски, бурбон или коньяк?

— Спасибо, но я не хочу пить.

— Твоё право, — легко согласился Седой, выудил из-под стола бутылку с янтарной жидкостью и плеснул её в стакан. — С тех пор как эти долбанные чухонцы, Мартинсоны, Тамберги и вся их понаехавшая рать наводнили Москву, я терплю убытки. Они выдавливают моих торговых партнёров, крышуют наркоторговлю, распугивают моих клиентов, а теперь вот их Янис взял первенство в моём заведении… По правде говоря, он очень достойный воин, заслуженный… Был, земля ему пухом… Его необходимо было выбить, и наконец это случилось благодаря тебе. Выставив на бой своего старшенького Яниса, они утёрлись по полной программе.

— Я правда не хотела, чтобы всё так закончилось.

— Теперь это уже неважно, дело сделано, — сказал Седой, залпом опустошил стакан и крякнул. — Ох… Ты молодец, я не зря на тебя поставил — у тебя есть потенциал. Насчет ментов не волнуйся, всё происходящее на арене под законы не подпадает, но я предполагаю некоторое повышение градуса в наших с Тамбергами отношениях. Учитывая их крышу в верхах, это может выйти боком, поэтому будь готова к тому, что я попрошу тебя о небольшой услуге… Кстати, зайди завтра утром к Митяю.

— Зачем?

— Узнаешь, когда зайдёшь. А мне пора — нужно уладить кое-какие дела. Ребята проводят тебя до гостиницы на случай, если кто-нибудь захочет помахать кулаками после драки. И да, с сегодняшнего дня для тебя все завтраки, обеды и ужины в моём заведении — бесплатно…

Выбравшись из подвала наверх, я вышла в помещение бара. При моём появлении байкеры радостно приветствовали меня, подняв в воздух бутылки и стаканы. От стойки отделился низкорослый коренастый Боцман, приобнял меня за талию, гордо оглядел зал и воскликнул:

— Вот она — смертоносная красота! До дна за победительницу!

— До дна!!! — поддержал его многоголосый рёв.

Зазвенело стекло, поднялся восторженный гомон, а Боцман обратился ко мне:

— Тебя Лиза звать, значит… Как ты его уделала-то, я аж вспотел… Пойдем, выпьешь с нами?

— Прости, Боцман, но что-то я устала, а время позднее. К тому же, теперь я не одна, мне надо проведать кое-кого.

— Ну, тогда бывай, свидимся позже.

В сопровождении пары подручных Седого я вышла из бара и сквозь шумный и оживлённый двор добралась до гостиницы. Устало поднимаясь на четвёртый этаж, я уже подумывала о том, чтобы спуститься к администратору и попросить ещё один матрас, который постелю на полу для мягкости. Свою кровать я собиралась оставить для Евгении Павловны…

Дверь в номер оказалась не заперта. Студия встретила меня лишь привычным гулом машин над головой — не было ни Евгении Павловны, ни её вещей. Кровать была заправлена, мои немногочисленные пожитки — аккуратно сложены поверх покрывала, а на стойке под салфеткой скрывался едва тёплый ужин и записка с косо накорябанным единственным словом: «Спасибо». Старушка тихо ушла куда-то в ночь, даже не дождавшись меня, чтобы попрощаться.

Нехотя поужинав, я разделась, выключила свет и легла в кровать. Глядя в стену, на которой то и дело мелькали суетливые отсветы огней, я погружалась в душащую пучину городского одиночества. Вокруг были сотни и тысячи людей, но я всё равно была совершенно одна.