Погоня за судьбой. Часть II

Глава XI. Пагубные пристрастия

… Механизм повреждён не был, зато на плечевой бронепластине теперь красовалась вмятина — Стилл, надо отдать ей должное, попала в яблочко, ровно в середину. Несколько сантиметров в сторону — и мне пришлось бы искать толкового механика, знакомого с военными протезами, что здесь, на Каптейне, было большой редкостью, — а то и вовсе лежать в грядке с простреленной сонной артерией.

Такасима, низкорослый японец с наполовину обожжённым, словно шагреневым, лицом, возился у клеток с живностью. Подвал был наполнен звуками — взволнованно пищали харишты — местные крысотушканы, — которым с их длинными ногами было тесно в металлических клетушках; ворковали и пронзительно поскрипывали покрытые жёсткими хитиновыми перьями птицы со странным грибным названием — сыроежки; в углу стрекотали насекомые в стеклянном садке. Я поглядывала на часы — уже минут пятнадцать повязкой к нейру был притянут холодный провод, а молчаливый Такасима, которого я разбудила посредь ночи прямо в его магазине, сосредоточенно двигал плечами, лишь пару раз повернувшись к монитору, стоявшему тут же.

Наконец, он обернулся, сверкнул единственным глазом — второй закрывала непроницаемая повязка — и сказал:

— Можете отключаться, всё готово.

Облегчённо вынув штекер из головы, я поднялась с кушетки. Такасима, осторожно взяв со стола небольшого крысотушкана, протянул его мне. Животное тяжело дышало, кося на меня глазом, тельце его мелко подрагивало. В небольшой головке, прямо посреди выбритого пятна на коже чернел кустарный нейроинтерфейс.

— Это обычная процедура, — сказал Такасима. — Разные люди приходят ко мне с этим. Затем они исчезают без следа. Пропажа людей на этой планете — привычное дело. Но сегодня, кажется, мне придётся отвечать на вопросы полиции. Если бы не Элизабет, я не пустил бы вас на порог, поэтому ваш долг — поблагодарить её.

— Обязательно поблагодарю, — ответила я, прижимая к груди существо. — И спасибо вам.

— Теперь идите, у вас мало времени. Этот харишт не в лучшей форме, но в течение минут десяти должен оклематься от наркоза. Когда будете отпускать его — свистните погромче, они этого очень боятся. Да, прошивку я тоже сбросил, реклама вас больше не побеспокоит…

Я взбежала по ступеням и выскочила в промозглую дождливую ночь. Улица была совершенно пуста, вдоль разбитой асфальтовой дороги были припаркованы редкие автомобили. Окна трёхэтажных кирпичных жилых домов по большей части были черны — только в паре из них горел свет. Где-то в отдалении, на грани слуха раздавались отрывистые хлопки. Горячее животное у меня в руках начало шевелиться, подавая признаки жизни.

Я припустила трусцой вдоль улицы к окраине города, за которой начинался лес. Миновала перекрёсток, поворот, и когда низенькие дома остались позади, пересекла небольшой мостик через ручей и остановилась. Харишт вдруг больно лягнул меня прямо в живот — видно, и сам не прочь был отправиться на свободу. Я осторожно опустила животное на траву, поставила его на лапки. Зверёк сделал несколько неуклюжих шагов в сторону чащи и остановился. Поднял голову, растопырив длинные уши, прислушался. Я тоже прислушалась.

Вдалеке, за изгибом дороги, слышался рёв моторов, и он явно приближался. Скорее всего, это за мной — полицейские наконец-то сообразили, что я участвовала в перестрелке, и теперь искали меня.

— Ну что же ты стоишь, странное существо? — спросила я у харишта, и животное вопросительно вперило в меня чёрную бусину глаза. — Неужто ты не насиделся в клетке? Тебе не хочется на свободу? Слушай, если тебе неволя привычнее, то я уж точно не собираюсь попадаться. Понял?

Похоже, не понял — сидит себе и косится на меня, подёргивая носом и поводя ушами. Я набрала в лёгкие побольше воздуха и изо всех сил пронзительно свистнула сквозь передние зубы. Харишт дёрнулся и помчался прочь, взметая траву и опавшие листья, мелькая блестящей от дождевой влаги бежевой тушкой среди деревьев, и вскоре совсем скрылся из виду. В этот самый момент из-за поворота выскочили пара косых лучей автомобильных фар. Они стремительно приближались, бежать мне было некуда, поэтому я спешно соскользнула по мокрой траве вниз, к речке, и затаилась в тени под мостом.

Через несколько секунд прямо надо мной с пронзительным визгом тормозов остановились пара машин. Хлопнули двери, чей-то уверенный голос скомандовал:

— Смит, Аль-Тавил, за ней! Она недалеко ушла, есть все шансы нагнать. Эклунд и Стилл со мной на Сосновую, на усиление пятому, там опять стрельба в жилом доме… А потом к технику, нас ждёт разговор по душам.

— Есть! — раздалось отрывисто.

Одна из машин сорвалась с места и умчалась прочь, затопали подошвы по асфальту, зашуршала трава, затрещали кусты, и спустя полминуты стало тихо — лишь журчал ручей у моих ног, да кричала пронзительно птица где-то в густых зарослях.

Обманка Такасимы сработала. Теперь копы всю ночь будут носиться за прытким зверьком — и в итоге их поиски увенчаются ничем. Прошивка деки была сброшена, модуль связи — заглушен на аппаратном уровне, и я была предоставлена сама себе. Я аккуратно выглянула из-под насыпи, убедившись, что на мосту никого не осталась — лишь наискось от дороги стояла брошенная полицейская машина, погружённая передними колёсами в высокую траву. Пригнувшись, я перебралась через мост и направилась по оврагу вдоль ручья в обход поселения…

Мостик скрылся в зарослях, извилистый ручей вёл меня всё глубже в редкий лесок. Небо, затянутое сплошной серой пеленой, едва заметно светлело — там, за облаками, брезжил утренний рассвет. Наконец, я пересекла ручей вброд — здесь его глубина едва достигала пояса, — и выбралась к небольшому оврагу, скрытому в густом кустарнике. Почти сливаясь с окружающей зеленью, из зарослей торчала корма старого пикапа цвета хаки, который я позаимствовала пару часов назад.

После того, как я долетела почти до самого города и свернула с дороги, двигатель честно тянул машину вдоль ручья, вдребезги разбивая подвеску о торчащие из грязи трухлявые пни и угловатые камни, дотащил её до этого оврага, чихнул пару раз и испустил дух прямо в кустах. Салон машины, впрочем, был вполне пригоден для ночёвки, да и место это подходило как нельзя лучше — Сайрен был всего в паре километров отсюда, но в такие дебри добраться по суше было совсем непросто, и вряд ли меня станут здесь искать. По крайней мере, я всей душой на это надеялась.

Скрипнула задняя дверь, я ввалилась в салон, заперла дверь изнутри и растянулась вдоль широкого сиденья. Места было много, поэтому я смогла вытянуться почти во весь рост — пришлось лишь слегка подогнуть колени. Это, однако, мне нисколько не мешало — несчастное тело гудело от затянувшегося пешего путешествия и событий прошедшей ночи; тупой головной болью ему вторил нейроинтерфейс, поэтому я закрыла глаза и уже через считанные секунды погрузилась в объятия Морфея…

Из забытья меня выдернул отрывистый стук. Открыв глаза, я вскочила и увидела лицо, прислонившееся к стеклу задней двери.

«Полиция, меня нашли!» — лихорадочно подумала я.

От неожиданности сердце ушло в пятки, но я быстро взяла себя в руки — лицо принадлежало какому-то старику. Длинные седые спутанные волосы, грязная борода, измазанное сажей худое лицо. Увидев, что я проснулась, незнакомец скрылся из виду, а я решила выяснить, кто он такой и как меня нашёл.

Распахнув противоположную дверь, я продралась через кусты, обогнула машину и наткнулась прямо на заточку, упёртую мне в живот. Старик, ростом примерно с меня, держал её обеими руками, тонкими как палочки. Мосластые руки его дрожали — то ли от болезни, то ли от истощения. Серые лохмотья вместо одежды, сгорбленная спина, тяжёлое дыхание и бегающие из стороны в сторону дикие глаза — он явно очень давно бродяжничал.

— Отдавай! — каркнул он. — Все деньги, ценности, всё, что у тебя есть!

— Спокойно, дедушка, не надо кричать… — успокаивающе протянула я, оценивая ситуацию.

Уйти в сторону и сломать ему запястье? Пожалуй, я бы так и сделала, будь передо мной молодой здоровый мужчина, но этот старик… Я не могла с ним так поступить. Исхудавший и грязный, он вызывал одну лишь жалость.

— Я ещё не завтракала. Составите мне компанию? — спросила я, не шелохнувшись.

Старик стрельнул глазами в сторону машины, потом снова на меня, помедлил несколько секунд и опустил заточку.

— У тебя есть еда? — недоверчиво спросил он. — Ты не обманешь? Не скормишь меня жалящим?

— Даже мыслей таких не было. Устраивайтесь поудобнее, — предложила я, приоткрыв дверь.

В проходе между сидений лежал предусмотрительно оставленный с ночи пистолет-пулемёт. Я демонстративно выщелкнула обойму, сунула её в карман куртки и обогнула машину. Старик тем временем робко устроился на заднем сиденье, тупо уставился на оружие и принялся нервно потирать морщинистые руки. Я села рядом и выудила спереди походный рюкзак. Расстегнув молнию, принялась выкладывать то съестное, что у меня было — сухие галеты, пару банок паштета, несколько тюбиков пищевой пасты, пакет прессованных водорослей…

Увидев еду, старик воспрял духом, глаза его загорелись. Он схватил первый попавшийся тюбик, дрожащими руками вскрыл его и, задрав голову, принялся выдавливать содержимое в рот. Прикончив один, тут же принялся за второй. Я же вскрыла банку и намазала на галету паштет, мысленно поблагодарив дядю Ваню за предусмотрительность. На подлёте к Каптейну он самолично уложил мне в рюкзак небольшой запас еды — на всякий случай. Он оказался прав, и еда пришлась, что называется, ко двору.

Дед тем временем прикончил третий тюбик и, кажется, наконец насытился. Спохватившись, вяло пошарил вокруг сморщенной ладонью в поисках заточки, не сводя с меня глаз, не нашёл её и хрипло сказал:

— У тебя их оружие. Ты из «Кольев»? Нет… Нет, ты не одна из них, — протянул он, хитро прищурившись и обнажив редкие жёлто-чёрные зубы. — Ты другая. Но они… Они убивают всех, они забирают людей и требуют страх. Им нужен весь наш страх!

— Я вообще не понимаю, о чём речь, я здесь впервые, — развела я руками. — Поясните, о чём…

— Почему ты добра ко мне? — неожиданно спросил он.

Взгляд его стал осмысленным, он огляделся по сторонам, будто очнулся ото сна.

— Вы голодны, а у меня есть еда, только и всего.

— Я пытался тебя ограбить! Вот же старый дурак… Идиот! — Он принялся колотить себя тощим кулаком по лбу.

Словно заведённый, он проклинал себя, мял своё лицо и бил себя по щекам. Через полминуты, когда он устал и успокоился, я осторожно спросила:

— Вы говорили что-то про «Кольев». Это местная банда?

— Банда… Да, они молодые, неистовые. Все их боятся, дарят им свой страх. А им только это и нужно! Они собирают вокруг себя всех, кто питается страхом. Много, много таких людей…

— Где вы живёте? Хотите я провожу вас до дома? — предложила я. — Обещаю, никто из «Кольев» вас не тронет.

— Нет, нельзя! — рявкнул он. — Тебе нельзя знать, где я живу! А ты? Где живёшь ты? В этой машине? У тебя нет дома?

— Говорю же, я здесь впервые. Я на этой машине только приехала. Планирую уладить тут кое-какие дела. Надо разыскать… людей. Но пока я не знаю, с чего начать.

— Людей? — спросил старик.

— Да, людей. Причастных к тому, что несколько лет назад произошло в интернате недалеко отсюда…

Прошлой ночью, когда я выжимала из машины всю мощь, утопив педаль в пол, я миновала тот самый поворот — поросшую бурьяном колею, неприметную и едва различимую среди деревьев. Неприметную, но не для меня — я хорошо помнила это место. Оно иногда являлось ко мне во снах, калёным железом отпечатанное в подкорке. Решилась бы я свернуть с трассы на заросшую колею, ведущую к воротам интерната, не будь за мной погони? Не уверена. Старик тем временем сморщился, лицо его выражало неописуемое страдание, он сбивчиво заговорил:

— Дети интерната… Это они, мёртвые дети интерната наслали на нас проклятые дожди. Их всех похоронили рядом, и теперь они говорят ночами, перешёптываются и ждут нас… — На глазах его выступили слёзы, он принялся тереть их грязной ладонью. — Они ждут, пока мы сгниём заживо и ляжем рядом с ними… Тогда они успокоятся. Или нет? Я не знаю…

— Я думаю, они требуют отмщения, — сказала я. — Кто-то должен это сделать. Кто-то, кто ещё в силах.

— Все забыли! — закричал старик, вскидывая руки к потолку. — Все про них забыли! Никому не нужна правда, они застелили свои глаза деньгами! Но старый Пабло всё помнит! Он помнит, хоть его и держат за дурака!

Взгляд его снова начал блуждать, нотки безумия искрились в тусклых зрачках. Волосы на моей голове зашевелились — я вдруг ощутила, что этого старика ко мне послало само провидение. Он точно что-то знает!

— Послушайте, вы сможете мне помочь? — с надеждой вопросила я. — Или, может быть, вы знаете кого-то, кто сможет?

— Я знаю одного! — мигом оживился он и расплылся в щербатой гнилозубой улыбке. — Ищи Слесаря! Они не верят мне, они уже давно закрыли дела, но я всё знаю! Я знаю, что ты-то мне веришь! Ты ведь не одна из них! — Он схватил меня за руку, уставился на биотитан и принялся лихорадочно ощупывать трясущимися пальцами механическую ладонь, будто искал на ней что-то. — Старый Пабло уже не может совершать хорошие поступки, но ты — можешь! Найди Слесаря, у него большой розовый дом на окраине… Ты не пропустишь, такой дом только один!

Я не верила своим ушам. Это была невероятная удача — зацепка, которую я едва рассчитывала найти, сама пришла ко мне. Впрочем, полубезумный старик мог рассказать что угодно. Обрадовавшись еде, он мог задобрить меня любой байкой, благо в его воспалённом воображении их наверняка было предостаточно.

— Вы проводите меня к этому дому? — с надеждой в голосе спросила я.

— Идём! Старый Пабло знает дорогу! — С этими словами доходяга выкарабкался из машины в траву и грязными босыми ногами заковылял вдоль ручья. У этого старика не было даже обуви…

Я последовала за ним. Поминутно останавливаясь, оглядываясь по сторонам, пригибаясь, словно за ним кто-то охотится, он довёл меня до отмели, по которой мы перешли ручей вброд, поднялись по склону и оказались на узкой протоптанной тропинке. Видимо, дед вышел к машине именно отсюда, и теперь мы двигались сквозь густые кусты, а старик бормотал себе под нос:

— Этот лес полон опасностей, они поджидают на каждом шагу! Но старый Пабло знает, он всё знает! Он видел жалящих, знает их повадки! Он видел людей, ведает их нравы…

По тропе мы выбрались на колею и вскоре очутились на окраине города. За подлеском виднелись крыши обшарпанных домов, а мы пробирались всё дальше. Миновали частный сектор — вереницу пыльных заброшенных жилищ с чёрными окнами-глазницами. Два раза меж покинутых коттеджей попадались буквально за͐мки, готовые к осаде — с камерами наблюдения по периметру высоченных каменных стен, с высокими башенками, с которых отлично просматривалась прилегающая местность. Крепости эти, впрочем, тоже производили впечатление брошенных — не было заметно никакого движения.

— Сначала налево, потом направо… — бормотал старик, уводя меня всё дальше в редколесье заброшенных коттеджей, поросших сорняком. Вскоре мы вышли к болоту — широкая зелёная равнина, покрытая островками и торчащими остовами деревьев, уходила за горизонт, а справа, сквозь густую рощу проступало розовое пятно. Старик остановился и сказал:

— Он здесь. Но я дальше не пойду. Я не хожу возле болот… — Он вдруг насторожился. — Ты слышала?

— Нет, не слышала. Что? — Я проследила за его взглядом и не увидела ничего подозрительного — едва заметно покачивались на ветру ветви кустов.

— Там… Там, в воде! Жалящий! — Пабло дрожащим пальцем ткнул в сторону воды, глаза его были широко раскрыты.

В следующую же секунду он сорвался с места и с немыслимой для такого тощего и измождённого человека прытью скрылся в мокрых кустах. Вскоре удалявшийся шорох смолк, а я стояла, словно сжатая пружина, превратившись в слух, и высматривала «жалящего». Прошло несколько минут, но я так ничего и не заметила, а со стороны розового дома тем временем раздался пронзительный скрежет.

Осторожно прокравшись сквозь заросли, я наткнулась на высокую железную ограду, за которой возвышался симпатичный двухэтажный дом лососевого цвета. Среди серо-коричневых тёмных пейзажей Каптейна он был настоящей отрадой для глаз, будто вырезанный из какой-то яркой картинки или мультфильма.

Оглядев дворик, я поняла, почему его владельца звали Слесарем — вся территория была уставлена разнообразными фигурами из металла. Вставший на дыбы единорог, целующаяся пара в полный рост и даже целый старинный конный экипаж с облучком для возницы, правда без коней — лишь одна из могучих мускулистых лошадей стояла у самой стены, готовая помчаться галопом.

Железные изваяния из прутьев были выполнены с любовью и вниманием к деталям — отсюда я могла разглядеть мельчайшие подробности — завитки, изгибы и грани каждого элемента. Чуть поодаль, вдоль дорожки к воротам расположились витиеватые клумбы, вазоны на завитых стеблях — и всё это было выполнено из стальной арматуры. К торцу дома был пристроен гараж, из которого и доносился тот самый металлический скрежет — Слесарь занимался любимым делом.

Притаившись за забором и разглядывая стальные шедевры, я выжидала. Через несколько минут дверь гаража распахнулась, и из неё вышел смуглый бородатый гигант. Он походил на кого угодно, только не на убийцу — доброе круглое лицо, медвежья походка вразвалочку, красно-белая клетчатая рубашка с коротким рукавом, грязные джинсы, краги на больших волосатых руках и поднятое забрало сварочной маски. Слесарь обогнул дом и скрылся за фасадом, а я решала, что делать дальше. Перемахнуть через забор и ворваться к нему в жилище?

Старый Пабло не внушал особого доверия, и мне предстояло убедиться, что этот Слесарь — именно тот, кто мне нужен, ведь я не могла позволить себе ошибиться. Невиновный человек не должен был пострадать, поэтому я решила сначала связаться с дядей Ваней и запросить хоть немного информации о Слесаре. Но для связи с дедом мне нужно было раздобыть передатчик, и я знала только одно место, где можно было это сделать — магазинчик электроники у Такасимы…

Прокручивая в памяти номера частот для связи с дядей Ваней, заученные перед посадкой, я торопилась по уже знакомому маршруту к машине, к рюкзаку и деньгам. Оттуда мне предстояло вдоль реки возвратиться к мосту, а затем — незаметно достичь искомого магазина…

Я в последний раз воровато оглянулась по сторонам и проскользнула в дверь. Стоявший за стойкой Такасима поднял на меня взгляд единственного глаза. Брови его сошлись над переносицей, и он холодно произнёс:

— И у вас хватает наглости являться ко мне после этой ночи? Я полагал, что больше никогда вас не увижу.

— Я тоже так думала, но мне нужно кое-что у вас прикупить. Мне нужна рация, и помощнее. А ещё… — задумчиво протянула я, оглядывая стеллажи с различными устройствами. — Ещё детальная карта местности. Но лучше — всей планеты.

— Я никогда не провожу операции там, где работаю, — с едва сдерживаемым гневом заявил Такасима. — Вчера был первый раз, и в первый же раз вы привели ко мне полицию. Вчера мне удалось убедить их в том, что вы ворвались в мой магазин и кое-что стащили, но в следующий раз они мне не поверят. Поэтому уходите и не возвращайтесь. Мне не нужны неприятности.

— Прошу прощения, но без покупок я не уйду, — объявила я и выложила на стол тугую пачку денег, перетянутую тесьмой.

Такасима уставился на деньги, на лице его отразилась внутренняя борьба. Через несколько секунд торговец в нём победил самурая, он скрылся в подсобке и вернулся с рацией с выдвижной антенной и небольшим чипом в руке.

— Вы сами назначили цену, поэтому я не возьму с вас ни меритом меньше. Забирайте всё, но в магазин больше не приходите, иначе я вызову полицию. Карта немного устарела, с обновлениями и позиционированием я вам помочь не смогу. Я отметил исходную точку, в которой мы с вами находимся, так что придётся довольствоваться тем, что есть.

— Спасибо, я мигом, — сказала я и приложила чип к нейру.

Японец молча взял деньги, убрал их под стойку и уставился на меня в ожидании, пока карта загрузится в интерфейс. Сзади раздался звук открываемой двери. Загрузка тем временем окончилась, я положила на стойку чип и, прихватив передатчик, поспешила удалиться, разминувшись с хмурого вида парнем в охотничьем комбинезоне…

Сидя под мостом подле мутного неторопливого ручья, я перебирала частоты и слушала эфир. Антенна покачивалась на лёгком ветру, шумели помехи, свистели магнитные поля, пару раз я натыкалась на чьи-то отрывистые переговоры, но на этом всё. Дяди Вани не было. Я не знала, стоит ли до сих пор его «Виатор» на площадке в Новом Роттердаме, или он уже покинул поверхность планеты. Могло статься, что он снова бросил меня на Каптейне точно также, как сделал это четыре года назад. Он ничего не пообещал, мы не договаривались о встрече, и создавалось впечатление, что он просто выполнил свою задачу по доставке очередного груза и исчез в неизвестном направлении.

Что оставалось? Искать ещё кого-то, кто мог бы помочь мне в этом деле? Лезть прямо в лапы к полиции в поисках Элизабет Стилл было идиотской затеей, поэтому единственное, что я могла — это взять инициативу в свои руки. Я помнила маршрут до розового дома, поэтому забежала по пути в хозяйственный магазин, вернулась вдоль ручья в машину и решила дождаться темноты, чтобы под покровом ночи исполнить свой план…

Сумерки сгустились над головой, серое небо привычно кропило прелую землю моросью. Последние полчаса я провела в кустах под стальной оградкой, отбиваясь от назойливых насекомых и ожидая наступления ночи. Свет горел только в одной комнате на втором этаже. Движения не было — либо Слесарь жил один, либо остальные домочадцы были в отъезде. Переждав ещё немного, я всё же решилась действовать.

Перелезла через ограду, бесшумно приземлилась на траву и рысью скользнула к стене дома. Прислушалась. Было тихо, лишь по стальным изваяниям шуршал мелкий дождик. Я обошла дом и оказалась перед входной дверью с изящным молоточком в виде головы какого-то рогатого животного с кольцом в носу. Закрыла глаза и несколько раз глубоко вдохнула. Вдох, выдох… Возвращаясь в то самое состояние отрешённости, я вызывала к жизни образ Гарри Маккейна, лежащего на полу его комнаты в тот момент, когда я заносила скальпель над его горлом. Вдох… Выдох… Пора.

Звонкий мелодичный стук дверного молоточка вдребезги разбил вечернюю тишину. Сквозь дверь послышались тяжёлые, гулкие шаги, поскрипывания деревянных половиц. Щёлкнул замок, дверь со скрипом отворилась, и на пороге возник Слесарь. На две головы выше меня, он горой нависал сверху, заслоняя собой горящую лампу в прихожей. Круглое лицо обрамляла чёрная густая бородища. Он вопросительно смотрел на меня, подняв брови — видно, никак не ожидал гостей в столь поздний час.

Едва слышно засвистели кинетические усилители. Не дав опомниться ни ему, ни себе, я движением ноги опрокинула всю свою силу, что имела, Слесарю прямо в пах. Он согнулся, глаза его полезли из орбит, а я выстрелила ему в челюсть два коротких удара. Медленно завалившись, словно подкошенный небоскрёб, бездыханный Слесарь всей своей огромной массой рухнул на пол. Где-то в глубине дома едва слышно зазвенело стекло, а я оглянулась на улицу и прикрыла за собой дверь. Нужно было действовать — и быстро.

Я приподняла здоровяка за плечи и что было сил потянула его в глубь дома. Напрягаясь, я волокла его по полу, голова его безвольно болталась, но грудь поднималась и опадала — значит, он был жив. Кое-как дотащив тело до гостиной, я заприметила большое стальное кресло ручной работы. Витиеватые вензеля украшали его ручки, спинка была словно выткана цветочным узором из металла, а сиденье представляло из себя мягкую подушку в цветастой обивке. Я приподняла тело и попыталась взгромоздить его на кресло, но не тут-то было — он был слишком тяжёл.

Достав из кармана пластиковые стяжки, приобретённые накануне в хозмаге, я уложила стул на бок и принялась прилаживать к нему Слесаря. Рука… Стяжки одна за другой пронзительно жужжали, приковывая его к стулу. Нога… Мне всё время казалось, что здоровяк, когда очнётся, разорвёт их одним движением, словно свифтовский Гулливер, поэтому я израсходовала всю пачку — все полсотни штук. Наконец, когда работа была закончена, мне со второй попытки с нечеловеческим усилием удалось поднять стул вместе со Слесарем и установить его в вертикальном положении.

Теперь мне нужно было дождаться его пробуждения и выведать какую-нибудь информацию. Свесив голову набок, он пребывал без сознания и тяжело дышал, а я тем временем решила разведать обстановку. Дом был пуст, единственная спальня не содержала признаков того, что в ней бывает кто-то ещё, кроме Слесаря — не было фотографий, в шкафу не висела одежда, кроме безразмерной, в которой я могла поместиться, словно в палатке, поэтому я сделала вывод, что он живёт тут один. Тем лучше. Спешить было некуда…

— Что за чертовщина? — раздался могучий бас.

Я оторвалась от книги, взятой с одной из полок, и взглянула на пленника. Он слабо подёргивался и осоловело оглядывался по сторонам. Потом увидел меня, полулежащую на диване сбоку от него.

— Ты кто? Что делаешь у меня дома? — спросил он с ноткой недоумения в голосе.

— Мне нужно знать всё об интернате, — без предисловий ответила я, поднялась и подошла вплотную к нему. — Я знаю, что вы связаны с тем, что случилось в интернате Каниди несколько лет назад. Мне нужна информация — кто это сделал?

Брови его дёрнулись, секундное замешательство промелькнула на лице, взгляд обежал комнату и вернулся ко мне.

— Я понятия не имею, о чём ты! — рявкнул он и нахмурился. — Развяжи меня сейчас же!

Он что-то скрывает, я кожей ощущала его ложь, и теперь я была почти уверена в этом. Неужели безумный старик оказался прав?

— Не так быстро, — ответила я. — Я чувствую, вам что-то известно.

— Да мне начхать, что ты чувствуешь! А ну быстро разрезай стяжки! Отпусти меня!

Я стояла перед ним и разглядывала его злобное красное лицо, раздувавшиеся ноздри, яростные влажные глаза. Вот как… Ты всё ещё мнишь себя хозяином положения, здоровяк? Ты никого не боишься, живёшь себе спокойно в домике на отшибе и занимаешься любимым делом. А с каких пор? Наверное, с тех пор, когда твои преступления поросли паутиной, когда ты и твои дружки, заметая следы, раздавали деньги налево и направо, покупая лояльность полиции и молчание земляков. И избавляясь от тех, кто не желал молчать. Так это было?

— Рассказывай всё, что знаешь, или тебе будет плохо, — стальным голосом произнесла я.

Решимость переполняла меня, я была готова калёными клещами вырывать из него информацию вместе с мясом, если это потребуется.

— Поцелуй меня в мой огромный зад, малолетняя тварь! — гаркнул он и плюнул мне прямо на кофту.

Ярость подкатывала к моему горлу, кулаки рефлекторно сжимались и разжимались. Ну что ж, не хочешь по-хорошему — значит, будет по-плохому. Я присела рядом с ним, взялась за его толстый, словно сарделька, указательный палец левой руки, и с силой дёрнула на себя. Хрустнуло, палец, вывороченный из сустава, вяло повис, а Слесарь заорал хриплым басом. Спохватившись, я сгребла с дивана какое-то тряпьё, скомкала его и засунула импровизированный кляп ему в рот. Немного придя в себя, он притих и вперил в меня неистовый бычий взгляд. Молчишь? Значит, продолжаем допрос…

Средний палец жалобно хрустнул, Слесарь, зажмурившись, приглушённо забасил в тряпку, а я почти сразу выдернула третий — безымянный палец. Здоровяк несколько минут то кричал, то пыхтел, мотая головой и пытаясь вырваться. Наконец, когда он успокоился, я вытащила кляп из его рта и спросила:

— Тебе есть что сказать? Или будем продолжать? Пальцев у тебя ещё много. Но теперь мы будем растягивать удовольствие — вытаскивать по одной фаланге.

— Я… Не знаю, о чём ты… Я… Этого не делал!

— Не делал чего? — оживилась я, понимая, что нахожусь на правильном пути. — Мы уже почти приблизились к ответам на вопросы. Ну же, сделай ещё один шаг!

— Я ничего не делал! — взревел он. — Я просто живу как все!

— Это ложь! — прошипела я. — Наверное, ты боишься своих дружков, ведь если ты сдашь их… Тебе не их бояться надо, а меня!

С этими словами я снова сунула кляп ему в рот и раздробила ногтевую фалангу безымянного пальца. Отчаянно заверещав, он принялся биться в своём стальном кресле. Через минуту его безымянный палец превратился в бесформенную труху, а он, истекая по͐том, закатывал глаза и колотился в истерике. Ждать пришлось несколько минут, и когда он успокоился и бесшумно заплакал, я вновь вынула кляп. Слёзы боли стекали по его потным щекам, рубашка пропиталась влагой, а меня переполняло нездоровое возбуждение. Я жаждала его мучений.

— Ты знаешь, я бы никогда не предположила, что мне это понравится, — вкрадчиво, не в силах унять дрожь в голосе, сказала я. — Я буду пытать тебя бесконечно. За каждую секунду страданий моих интернатских друзей ты будешь мучиться целый час…

— Интернатских друзей? Я не знал! — закричал он с ноткой отчаяния в голосе. — Я не знал, что ты одна из них! Там никого не осталось! Не осталось никого, мы всех продали!

— Выходит, что не всех. Как минимум, вы не продали тех, кого убили! Кстати, скольких ты убил? Сколько крови на твоих руках?! — закричала я ему в лицо, схватившись за указательный палец на правой руке.

— Двоих! Только двоих!

Ультразвук моей кинетики давил на уши, я сжала палец, Слесарь торопливо затараторил:

— Троих! Троих, не больше!

— А может, четверых? Или пятерых? — склонившись над самым его ухом, вкрадчиво спросила я, продолжая сжимать хрустнувший палец. Он вращал глазами и кричал:

— Не помню!!! Они приказали убить самых слабых! Больше я не смог, я понял, осознал!

— Что ты осознал?

— Ценность! Осознал ценность их жизней!

— Прикончил детей и вдруг осознал ценность их жизней? Да ты что, издеваешься надо мной?! — яростно вскричала я и с отводом ударила Слесаря кулаком в челюсть. Куда-то в угол полетели выбитые зубы, гигант вместе с креслом, грохоча, повалился на пол.

— Они настаивали… — разбитыми губами шамкал Слесарь. — Они называли это отбраковкой… Я бы сам не стал, мне только нужны были деньги, чтобы кормить семью…

Всё ради денег… Всё зло в этом мире делается ради денег. Самые чудовищные монстры рождаются под шелест купюр, люди превращаются в мразь и теряют остатки человеческого под звон монет. Что стало с этим миром?! Почему он такой?!

Внутри меня кипела ненависть ко всему живому, и эту ненависть я намеревалась выплеснуть на лежащего у моих ног беззащитного детоубийцу.

— Говори имена! Кто ещё был с тобой? Кто отдавал приказы?!

— Пятеро! — рыдал он. — Их было пятеро!

— Пятеро, значит? Пять командиров?! Говори имена!

— Я н-не знаю!

— Трое детей, говоришь? Сколько у тебя ещё осталось пальцев? — спросила я, с ног до головы оглядывая огромное потное чудовище перед собой. — Семь? Они ведь очень нужны тебе, правда? Ими ты творишь шедевры, эти пальцы — это ведь всё, что у тебя есть, да? Предлагаю сделку — за каждого из убитых я заберу у тебя по два пальца. И все десять — на ногах. У тебя ещё останется один на руке. Ты согласен?

— Нет! Только не пальцы! Хватит! Умоляю!!!

Окружающая комната проваливалась в тёмный туннель. Я присела на колено рядом с вопившим подонком, заткнула ему рот кляпом, и через секунду оставшиеся два пальца на левой руке превратились в месиво. Следом я принялась за правую руку. С садистским упоением я калечила его, и мне стоило огромного труда остановиться после третьего пальца. Слесарь уже не орал — он сипло пыхтел и свистел, мотая лохматой головой и выпучив глаза. Когда я вынула кляп, он пустил на пол кровавую слюну и тяжело задышал.

— Говори имена! — заорала я прямо ему в ухо.

Гигант молчал и мотал бородой, издавая какие-то нечленораздельные звуки. Я вскочила и в сердцах пнула его в живот, потом ещё раз, и ещё. Глухой стук отдавался в моих ушах вместе с горячим биением сердца, а Слесарь дёргался в такт ударам. Снова склонилась над ним, схватила за волосы и вздёрнула его голову. Молчит. Молчит и пялится на меня полными ужаса и боли глазами. Ценность жизни он осознал… А может, врёт? Да, скорее всего врёт, изворачивается. Ему наплевать на всех, кроме себя…

Почувствовав всем телом давление ультразвука кинетических усилителей, с ужасающим, болезненным экстазом я вбила кулак ему куда-то в челюсть, вышибая из него остатки зубов. Следующий удар пришёлся в висок. Голова его, словно тряпичной куклы, стукнулась об пол, изо рта поползла струйка крови, растекаясь небольшой лужицей. Он лежал, выпученными глазами глядя в бахрому занавесок перед собой. Я дрожащими руками нащупала его сонную артерию в поисках пульса. Его не было. Слесарь был мёртв.

Тяжело дыша, я поднялась на ноги. Стояла и смотрела на грузное тело, прикованное к креслу, с изрядно пережатыми стяжками и оттого побагровевшими конечностями. Что делать? Избавиться от тела? Нет, я брезговала притронуться к нему, не желала таскать эту огромную бесполезную тушу детоубийцы. Я оставлю его здесь, пусть лежит. В назидание остальным. А теперь мне нужно уходить…

Заметавшись по комнате, я бросилась было к парадной двери, как вдруг снаружи послышался шум мотора. Стремглав я подскочила к одному из окон и увидела машину, которая остановилась напротив ворот. Кто-то приехал! Вовремя, ничего не скажешь… В несколько прыжков я оказалась у противоположной стены, распахнула окно и выскочила в ночь. Тёмные деревья едва заметно покачивали верхушками, по жестяной крыше дома постукивал редкий дождь. Ночной тенью я пронеслась к ограде, с нечеловеческой прытью перелетела через железную решётку и затаилась в траве. Адреналин хлестал через край, сердце заходилось пулемётными очередями.

Сквозь забранное занавесками открытое окно дома раздался истошный женский визг. Спугнутым зверем я рванула в темноту сквозь кусты…

Тяжело дыша, я рухнула на переднее пассажирское сиденье брошенного в овраге пикапа. Меня била жаркая дрожь, распирая изнутри, грудь рвалась, словно перегретый паровой котёл, готовый в любую секунду разлететься на части. Закрыв лицо руками, я пыталась отдышаться и не могла. Что это было?! Я ли это делала? Бок о бок со смертью я провела последние годы, но это было моей работой. Все эти политиканы, дельцы, вершители судеб, которые были один хуже другого — насильники, садисты, подонки… Они умирали от моей руки быстро, словно комары, раздавленные метким ударом…

Но сегодня всё было иначе. Мне понравилось пытать человека… Мне понравилось, я испытала невыразимые ощущения, граничащие с оргазмом, и теперь я боялась саму себя, потому что жаждала ещё раз сотворить что-то подобное. Слесарь был замучен и забит, он был мёртв. Больше он не будет делать красивейшие вещи своими золотыми руками. Больше его, живого, не увидит та женщина, что приехала к нему в гости. Кто она ему? Бывшая жена? Подруга? А может, дочь? Интересно, сколько ей было, когда он убивал детей в интернате? Была ли она их ровесницей?

И кто был сегодня отмщён? Я не знала имён тех трёх ребят, да и что бы это дало? Самое главное — информацию — я так и не получила. Этот подонок испустил дух, забрав её с собой в могилу, и нить оборвалась. Единственная нить, за которую можно было бы вытянуть весь этот клубок, вытащить на свет скользкое змеиное кубло и рубить, сечь головы одну за другой, кромсать гибкие смрадные тела на части…

Пламенеющая ярость и горячая злость на себя саму вихрем накрыли меня, захотелось кричать и ломать всё вокруг. Размахнувшись, я в сердцах грохнула кулаком по торпеде, пластик хрустнул. И ещё раз — в стороны полетели осколки, а крышка бардачка, сорвавшись с замка, беспомощно повисла в воздухе. На пол выпали пара небольших светлых предметов. Я нагнулась и подобрала белый цилиндрик с клапаном на верхушке; на боку темнела наклейка с красной стилизованной физиономией рогатого дьявола, оскалившегося в злобной ухмылке. Поднесла цилиндр к лицу и принюхалась, в нос ударил смутно знакомый запах — смесь льда и мяты. Где-то мне уже доводилось слышать подобный запах… Это было в баре, в Новом Роттердаме. Так пахло пойло из дьяволова куста — то самое, которое мне предложила исхудавшая барменша.

Как же мне одиноко… Марк… Мне тебя не хватает, словно воздуха! Как же ты нужен мне сейчас! Ты не дал бы мне сорваться в припадок ярости. Ты посмеялся бы надо мной в своей привычной манере, ткнул бы меня пальцем в бок, и мы бы что-нибудь придумали. Мы ведь всегда что-нибудь придумывали… Но тебя нет. Ты далеко, под другой, бесконечно далёкой звездой, занят совсем другими делами…

Душу наполняла холодная отрешённость, словно это была не я, а кто-то другой. Будто бы я со стороны смотрела на девушку, которая просто так, без всякой пользы для дела до смерти запытала человека, потеряв единственную зацепку в деле, ради которого бросила всё и прибыла на эту богом забытую планету… Дура! Чёртова проклятая дура…

Я сидела, машинально вертя в руках цилиндр, отрешённость постепенно сменялась трепетом, давно позабытым жгучим предвкушением, которое я испытывала когда-то, лёжа на потной простыне меж облезлых стен лазарета в томительном ожидании опиумного укола, который убьёт нестерпимую боль отсутствующих конечностей, потушит и вберёт в дурманящий туман все чувства и ощущения…

Поднеся к лицу сопло, я вдавила клапан и сделала глубокий вдох. Кипящий лёд хлынул в рот, обжигая гортань, заполняя бронхи пылающим снегом. Челюсти судорожно сжались, вкус мяты провалился в горло, и нереальное, невиданное ранее наслаждение захлестнуло моё мечущееся на грани бреда сознание…