По ту сторону гор

Глава 23

Юноша и сам не понял, что именно его разбудило — слова кикиморы или Лот, принявшийся тормошить его за плечо. Единственное, что он помнил — это что сон какое-то время продолжал его удерживать, упрямо не желая отпустить, убеждая, что он — единственное, что существует на самом деле, а все остальное — лишь приснилось.

Царевич продолжал видеть стоявшую в ночной полумгле маленькую хрупкую женщину, которая, как он с совершенной ясностью понимал, не была человеком. Он смотрел на нее, но, как ни старался, не находил в ее чертах ничего отталкивавшего, уродливого. А ведь, что бы там ни говорила ведьма про каких-то там вечерних, всем известно, что кикиморы и домовые — такая же нечистая сила, как лешие с водяными. Хотя, возможно, тут дело в том, что они не были слугами повелителя мрака, а, значит, врагами.

Эта мысль успокоила Алиора и он позволил себе немного расслабиться. И тотчас проснулся.

Стоило ему, сделав над собой неимоверное усилие, разлепить, казалось, намертво склеенные глаза, как он увидел Лота.

— Наконец-то! — встретившись с ним взглядами, воскликнул бродяга. — Ну и силен ты спать!

— Что-нибудь случилось? — Аль тотчас насторожился, рывком вскакивая на ноги с деревянной лавки, на которой, в уголке возле оконца, он, оказывается, проспал всю ночь. Доски пола предательски заскрипели у него под ногами, да так громко, что юноша вздрогнул. Этот скрип походил на стон — жуткий, мучительно болезненный, полный ужаса и страха, так что юноше стало не по себе, как если бы он случайно наступил на лапу крутившейся под ногами убогой и безропотной бездомной собаки.

— Не суетись, — Лот, наоборот, сел на край лавки. — Все в порядке.

— Зачем же ты меня разбудил? — с непониманием и долей обиды спросил приятеля Алиор.

— Да потому что уже полдень. Или тебе мало ночи и ты намереваешься проспать еще и целый день?

— Может, и собирался, — недовольно пробурчал царевич себе под нос, — пока ты меня не разбудил.

— Ну, уж прости меня! — всплеснул руками Лот. — Да только заглядывала старуха-трактирщица, предлагала отобедать. Лично я голоден, как волк. А, равняя всех на свой манер, решил, что и ты тоже. И посему решил, вместо того, чтобы уйти одному, захватить с собой и тебя.

— Ладно, — Алиор тяжело вздохнул. Он начал уже приходить в себя, отходя от сна. — Может, и хорошо, что ты меня разбудил.

— Опять вещий сон? Или не просто дурной? — теперь пришла пора бродяги насторожиться.

Царевич не спешил с ответом, поскольку и сам не знал его. А действительно, что за сон ему приснился? Ведь впервые он был не о будущем, а о настоящем. Да и касался путников он лишь отдаленно.

Но кто знает, как эта минувшая ночь могла повлиять на грядущий день.

— Пошли обедать, — наконец, решил Алиор. — Пока похлебка, или чем нас там собирается потчевать трактирщица, не остыла.

— Но ты расскажешь? — ему сделалось так любопытно, что даже голод не мог охладить, отодвигая в сторону, это чувство.

Юноша кивнул в ответ, думая о том, что, возможно, это и правильно. Сон заслуживал того, чтобы его запомнили и попытались понять.

Внизу, в несколько посветлевшей зале, никого не было.

— Уф, — Лот вздохнул с явным облегчением. — Не хотелось бы мне столкнуться нос к носу с кем-нибудь из завсегдатаев этого странного трактира.

"Вчера это тебя не особенно пугало, — собирался возразить ему царевич, — или за ночь что-то изменилось?".

Однако прежде, чем успел открыть рот, он и сам понял, в чем дело.

Залу больше не наполнял глубокий туман чада и полумглы. Струившийся из открытого нараспашку оконца воздух был чист и свеж, пах свежескошенными травами, недавно прошедшим дождем, и чем-то еще, таким же обыденно невинным.

Стоявшие у стен столы — большие и тяжелые, были аккуратно прибраны, лишь на одном, ближайшем к оконцу, приглашая гостей, дымились две плошки с густой наваристой похлебкой, а рядом, на белом полотенце, лежала буханка свежеиспеченного хлеба.

— Спасибо, хозяюшка! — крикнул в пустоту Лот и, не долго раздумывая, принялся за еду. Аль же, не чувствуя особенного голода, не прекращал разглядывать все вокруг.

Ему казалось, что за вчерашней полумглой скрывались грязь и нищета давно покинутого людьми жилища, покрытого такими же зарослями паутины, как на чердаке, запыленные, проломленные кое-где доски щербатого пола, нищенская черная печка в углу. Однако сейчас его глаза видели вполне залу, путь не богатую, но вполне уютную и ухоженную.

"Если все, что мне приснилось и на самом деле так, — он провел рукой по теплому, словно живому столу, — то перемена понятна: домовой с кикиморой до сих пор отпугивали людей, теперь же решили заманить к себе новых хозяев", — сердце защемило. Удивительно, но ему страшно захотелось остаться в этом придорожном трактире, забыть обо всех заботах и просто жить, наслаждаясь каждым новым днем.

Странно, он никогда прежде не мечтал о доме и семье. Возможно, юноша просто был слишком молод для этой мечты. Да и сейчас ему не хватало взрослости. И потому очень скоро сладостная истома в груди медленно сменилась грустью: это был не его дом и вообще Алиор сомневался, есть ли то вообще где-то на свете. Почему-то юноша был уверен, что нет.

— Лот…

— М-м? — не прекращая жевать, повернул к приятелю голову бродяга.

— А тебе не хочется здесь остаться?

— Да! — тотчас с готовностью воскликнул Лот. Именно об этом он и думал все последнее время. Ну, хотя бы немного пожить, хоть недельку. В конце концов, они заплатили за постой, и никто не мог теперь их выставить вон. В глубине души он даже молил богов, чтобы Альнар как можно дольше не приходил из города. Вообще-то, это было странным: бродяга, уже забывший, что такое дом, не испытывал никакой привязанности к приютившим его обителям, легко меняя крышу над головой на купол небес. Однако удивило его совсем не это, а: — Почему ты спрашиваешь? — не могло быть, чтобы и Аль-ми испытывал нечто подобное. Потому что, в отличие от навязавшегося на его голову спутника, у младшего царевича была цель, к которой, как верил бродяга, тот рано или поздно доберется, что бы ни вставало на пути.

Алиор вздохнул, потер подбородок, после чего принялся пересказывать свой сон. Делал это он медленно, старательно отводя взгляд в сторону от собеседника, чтобы тот своим видом или случайно сорвавшимся с губ словом не отвлек его.

Впрочем, он должен был признаться себе, что Лот на этот раз проявил себя хорошим слушателем. Он, вопреки обыкновению, ни разу не прервал собеседника, который, впрочем, не особенно заблуждался на этот счет, понимая, что, скорее всего, дело тут лишь в том, что рот бродяги был занят другим делом, мешавшим разговору — едой.

— Ну что ты думаешь обо всем этом? — спросил царевич, закончив рассказ.

Лот помолчал какое-то время, старательно дожевывая оставшееся во рту, после чего решительно отодвинул от себя пустую плошку и сказал:

— Можешь спокойно есть. Не отравлено.

Аль вскинул на бродягу удивленный взгляд. Он ведь говорил совсем о другом! Неужели приятель пропустил все мимо ушей?

— Ешь давай, — нахмурившись, повторил Лот. — А то с голодухи ноги протянешь. Вчера ведь к похлебке даже не притронулся. И вообще, расслабься. Если все так, то нам с тобой здесь не угрожает ничего, то есть абсолютно. Да ты и сам видишь: хозяева сменили гнев на милость, видя в нас гостей, пусть не званных, но вполне желанных. Иначе сидели бы в той же едкой гари, чихая и морщась. А вот если ты будешь и дальше с этим твоим дурацким упрямством отказываться от их угощения, могут и обидеться. Тебе это надо — злить домового и кикимору?

Вздохнув, царевич потянулся за хлебом. Голода он совсем не чувствовал, скорее даже запах пищи был ему противен, однако в словах Лота был свой смысл.

— Что же до остального, — продолжал тем временем бродяга, — то вот что я думаю: как бы нам с тобой в город идти не пришлось.

— Чего ради? — непонимающе воззрился на него Аль. Ему этого совсем не хотелось. Да и никакой нужды не было.

— На помощь твоему брату.

— На помощь? Мы? Аль-си? — он даже рассмеялся, таким забавным показались царевичу эти слова. Да разве есть что-то, с чем старший брат не смог бы справиться? А если и есть, что смогут с такой проблемой поделать два беспомощных ребенка, какими и были во всех житейских случаях они с Лотом?

— Если нечистая что-то против него замыслила, она ведь не отвяжется.

— И что же нам теперь, тащить Аль-си в трактир силой, пока этого не сделали другие? — царевич только качнул головой. Он лишь на мгновение представил себе, как подходит к брату и говорит: "Я, конечно, понимаю, что у тебя были совсем другие планы на эту жизнь, но вот тут кое-кто решил, что ты будешь очень хорошо смотреться в безрукавке трактирщика". Смех и только! Да брат его даже слушать не станет, только по привычке назовет сумасшедшим, и отвернется, возвращаясь к своим делам. Он бы и сам решил, что перед ним безумец, заведи с ним кто такие речи.

Лот лишь пожал плечами:

— Ты спросил, что думаю по поводу твоего сна, я ответил, — проговорил он, отворачиваясь в сторону. В его глазах, голосе сквозила обида. Действительно, зачем спрашивать совета, если не собираешься к нему прислушаться.

Не то, чтобы Аль-ми считал себя в чем-то виноватым, но поведение друга заставило царевича задуматься над его словами. Вот только толку от этих размышлений — никакого. Тут ведь действовать нужно.

Пока он размышлял, дверь трактира тихо скрипнула, за спиной раздались неуверенные шаги и такие легкие, что их почти не было слышно, словно ноги едва-едва кались старых ворчливых досок пола.

Алиор не повернулся на звук, решил — наверное, кикимора. Кто еще может средь бела дня бродить по нехорошему дому? А шаги легкие, потому как нежить — она ведь лишена тяжести человеческого тела. Ее плоть почти что невесомая. Даже удивленно заинтересованный взгляд сидевшего напротив Лота не заставил его взглянуть на пришельца. Внутренне он посмеивался — "Вот тебе, друг, и подтверждение моих рассказов. Так что, никакие трактирщики не разбойники. Они…" — однако, увидев отражение прищелицы в глазах Лота, он, забыв обо всем, вскочил.

Перед ним стояла девушка — совсем молоденькая, с двумя длинными русыми косами и огромными голубыми, как небеса, глазами.

— Здрасьте, — разглядывая гостью, хмыкнул Лот.

— З-здравствуйте, — прошептала в ответ та, кутаясь в огромный серый платок, словно в зале стоял зимний мороз. Ее голосок дрожал, в глазах был нескрываемый страх.

— Ты чего дрожишь как травинка на ветру? — бродяга поднялся, собираясь подойти к незнакомке, но та в таком ужасе шарахнулась в сторону, что Лот тотчас остановился. — Э, полегче! Не снеси косяк! А то весь трактир рухнет тебе на голову. Кто знает, на каком слове держится эта развалюха! — вообще-то, он шутил, думая таким образом успокоить незнакомку, но та восприняла все как чистую монету и вжалась в стену, подпирая ее с видом человека, совершенно уверенного: да, все именно так. Бродяга лишь вздохнул, качнув головой: — Откуда же ты такая, наивная душа, взялась?

— И-из города, — пролепетала та, с опаской переводя взгляд с одного юноши на другого, побыстрее минуя говорившего, чтобы затем задержаться на молчавшем, который одновременно и пугал, и притягивал ее к себе.

— Вот видишь, — Лот повернулся к Алиору. — Она — из города. Где, если верить тебе, все считают этот трактир — по крайней мере, проклятым местом. Но она пришла.

— И со страха готова в обморок упасть, — нахмурившись, негромко молвил царевич, заставляя голос звучать как можно тише. Но незнакомка услышала его. Однако, вместо того, чтобы сжаться еще сильнее, наоборот, отодвинувшись от стены, выпрямила спину, откинув чуть назад голову:

— Я не боюсь!

Лот, не сдержавшись, усмехнулся:

— Ага, так я и поверил!

— А что вас бояться? — девушка уже глядела на него с вызовом.

— Может, мы разбойники.

— Без ножей за поясом и мечей за спиной? — гостья расхрабрилась настолько, что даже фыркнула.

— Тогда, значит, оборотни, — не унимался бродяга, найдя себе достойную напарницу для шуток.

— Ага, а шкуры свои вы в лесу забыли. Рядом с разбойничьими кинжалами!

Их словесную чехарду прервал взрыв смеха. Оба одновременно посмотрели на смеявшегося навзрыд, сгибаясь пополам юношу.

— Ты там не заболел случаем? — спросил Лот. — А то очень уж на безумного похож.

— Ну да, с вами сойдешь с ума, — сквозь смех с трудом выдавил из себя Аль: — Один, только что собиравшийся спасать Аль-си от ведьмы, теперь с чего-то вдруг стал в шкуру ее слуг рядиться. Другая, — он повернулся к притихшей, внимательно его слушая, девушке, — от отчаяния вообще голову потеряла, заявившись в проклятый трактир.

— Постой, — та нахмурилась, — так вы знаете, что этот трактир проклят? И все равно остаетесь здесь? Но, великая мать-земля, почему?! Что вас здесь удерживает?!

— Ты не поймешь, — нахмурившись, отвел в сторону глаза Аль.

— Я постараюсь! — не унималась гостья. Почему-то это было для нее важно. — Объясни!

— Зачем тебе это? — царевич вновь повернулся к ней, гладя хмуро и даже недовольно.

Та в первый миг обиженно поджала губы, однако затем вдруг, прищурившись, взглянула в лицо Аль. У наблюдавшего за ней юноши было такое чувство, словно она старательно выискивала в нем знакомые черты и, находя их, удивлялась и радовалась с каждым мигом все сильнее и сильнее. Несчастная наивная девочка. В какой-то миг Алиору даже стало ее жаль. Ведь он-то совершенно точно знал, что они никогда не встречались. Однако разубедить ее он не пытался. Пусть. Что может быть важнее, чем найти знакомого в пугавшем мире чужаков? А то, что храбрость девочки, решившейся ради какой-то ведомой лишь ей цели покинуть родной дом и отправиться в путь, шла именно от отчаяния, он ничуть не сомневался.

Он уже про себя решил — наверное, ее выгнали из дому. Может, отец взял другую жену, а той не понравилась падчерица. То, что девушка — не бродяжка, ему стало ясно по первому же взгляду на нее: никому не удастся сохранить кожу в такой чистоте, а одежду в аккуратности, живя на улице. А то, что волосы немного растрепались, выбиваясь из кос, так это — не удивительно, бежала, небось, полдороги, все время крутя головой, не зная, куда смотреть: назад или вперед.

И еще. Чем дольше Аль смотрел на гостью, тем больше убеждался в том, что та — из богатой семьи. Украшений на ней не было, но уши проколоты, на пальце и запястье — светлые полоски незагорелой кожи — следы от кольца и браслета. Но что могла делать купеческая дочь одна в придорожном трактире?

Он уже собрался спросить, но девушка заговорила первой, опережая и его, и Лота.

— Если все дело в слове, данном на крови, то я пришла освободить тебя от него.

Аль так и застыл с открытым ртом, не в силах не то что слово сказать, но даже вздохнуть.

— Вот те раз, — пробормотал Лот. Бродяга, нахмурившись, сосредоточено чесал затылок, словно это могло помочь ему разобраться в случившемся. — Нет, то, что он в первый же день в городе принялся заводить новые знакомства — ничего удивительного. Царевич есть царевич. И двое бродяг — явно недостаточно для его свиты…

— Так он на самом деле царевич? — пробормотала девушка.

— Угу, — хмыкнул, глядя на нее прищурившись, Лот. — А какая девчонка не мечтает встретить своего царевича? Так что, — вздохнув, он широко развел руками, склоняя голову, — мне остается только откланяться. Куда простому бродяге тягаться с ним?

— Странно, — пробормотал Аль, успевший к тому времени достаточно прийти в себя, чтобы вернуть способность говорить. Хотя он и выглядел все еще ошарашенным, так что шутливый тон приятеля был уже не способен воспринять.

— Что тебе странно? Что твой брат пользуется вниманием среди юных дам?

— Что он решил освободить меня от слова, — а то, что это так, он ничуть не сомневался. — Он ведь был готов идти до конца. И еще… — юноша с сомнением взглянул на гостью. Ему было непонятно, почему брат не пришел сам, зачем прислал девочку, тем более, зная, видя, что та, веря в проклятие, висевшее над трактиром, боится этого места, как огня. Непонятно.

— Значит, никто не поможет… — пробормотал Лот. Плечи бродяги опустились, с губ сорвался тяжелый вздох. В глубине души он надеялся, что наследнику удастся выполнить задуманное. Ведь это означало, что не придется идти дальше, на встречу собственной судьбе, которая его пугала настолько, что он был готов, сорвавшись с места, броситься бежать от нее прочь. Но желание — это одно. А реальность — совсем другое. И от судьбы не уйти, сколько ни беги.

— Поможет?! — девушка вдруг вскинулась, в ее глазах блеснули слезы, в которых было столько всего намешено — и боль, и отчаяние, и возмущение, что Лот даже смутился, решив, что сказал что-то не так.

Аль только пожал плечами. Собственно, он и не ожидал ничего другого от чужаков, да вообще здравомыслящих людей. Зачем огород городить, если на нем, посреди вечных снегов, никогда ничего не вырастит?

"Должно быть, брат решил, что все бесполезно. И забился в какой-нибудь угол, не желая отравлять нам надежду своим отчаянием", — ему даже стало жаль брата. И подумалось — а что он будет делать, если не сможет найти дорогу в мир повелителя дня? Если он будет бродить по миру день, месяц, год, и все без толку? Или если он встретит ьога, но тот откажется помочь? Ведь тогда будет незачем жить. Незачем…

В отличие от приятеля, Лот смотрел на гостью и когда он увидел ее реакцию, его всего передернуло.

— Значит, — его голос стал приглушенно тих, неся в себе угрозу, что тотчас привлекло к говорившему внимание всех, находившихся в зале, — царевич прислал тебя к нам лишь за тем, чтобы освободить от клятвы?

— Ну, не прислал, — девушка вмиг растеряв весь свой гнев и решимость вместе с ним, в смущении, словно чувствуя за собой вину. — Он просил… Сказал, что это очень важно… И я…

— Не смогла ему отказать? — его сощуренные глаза смотрели на гостью в упор, пронзая насквозь.

— Да ладно тебе, Лот, — не выдержав, вступился за нее Аль. — Она-то в чем виновата? Наоборот, мы должны быть благодарны ей…

— Благодарны? — скривился в усмешке Лот, однако, видя, как сжалась гостья, сменил гнев на милость. Ему даже стало стыдно. Действительно, на девчонку-то он зачем налетел? И так ведь ясно, что Аль-си и с нее взял слово. Что та скажет ровно столько, сколько он ей поручит, и ни слова больше. Так что… — Извини.

— Так-то лучше, — одобрительно кивнул Алиор, в то время, как девушка робко улыбнулась своим новым знакомцам, благодаря за понимание.

— Да нет ничего хорошего, — качнул головой бродяга. — Получается, что я оказался прав: твоему брату нужна помощь. И, сдается мне, прямо сейчас.

— Что с ним? — юноша быстро повернулась к незнакомке, но та не ответила, лишь вновь сжалась, виновато отводя глаза. — Почему ты молчишь? — не понимал этого царевич. — Или тебе все равно, что с ним будет? Ты просто исполнила его просьбу, и все?

— Нет, не все! — вскинувшись, воскликнула та, с вызовом глянув на юношу. — Да если хочешь знать, я… — начала было она, однако остановилась на половине фразы, прикусив язык.

— Вот именно: я хочу знать, в чем тут дело! — не унимался Аль. Они с бродягой словно поменялись местами. На этот раз Лоту пришлось урезонивать царевича:

— Угомонись!

— А что она?! — всплеснул руками Алиор. — Если брату угрожает опасность, я должен знать!

Девушка смотрела на него во все глаза. Они кричали: "Пойми меня! Пожалуйста!" — в то время как губы оставались плотно сжаты.

— Она не может ничего сказать, потому что твой брат — большой любитель брать слово.

Услышав это, гостья просияла.

— Значит, от нее нам ничего не добиться? — однако Аль это известие совсем не обрадовало. — Что же делать?

— Угадывать, — хмыкнул Лот. — С недавних пор у меня это — любимая игра. Выигрыш — кусок хлеба. Проигрыш — подзатыльник. В лучшем случае…

— Только поторопись, — царевич хмурился все сильнее и сильнее. Не нравилось ему все это. А больше всего — загадки. Хотя… Стоило ему немного подумать, и юноша успокоился. Ведь в его вещем сне прежде, чем умереть брат должен был получить из его рук венец царя-Объединителя. А венец этот, согласно легендам, был в Милоте. А Милот — это же столица центрального, пятого царства. До него еще идти и идти. И вообще… — В общем-то, — стоило ему успокоиться, как в голове все сложилось в понимание: — И так ясно: брат выложил первому встречному, что он — царевич Десятого царства. Его приняли за сумасшедшего. Он вспылил. И попал в темницу, — он повернулся к девушке. Его начинало злить ее молчание. — Ну ладно, сказать ты ничего не можешь, но хотя бы кивни, что ли!

Та тотчас отозвалась, счастливая тем, что собеседники поняли. Наконец-то! А она уже не надеялась, боялась, что вот, сейчас они повернутся и уйдут, оставив ее наедине со своей болью. И стоило ей подумать об этом, как улыбка померкла на ее губах.

— Все так плохо? — нахмурившись, спросил Аль.

Тяжелый вздох был ему ответом.

— Думаю, нам будет лучше поторопиться, — Лот двинулся к лестнице. — Пойду, заберу наши вещи. Мало ли что может понадобиться, — не то чтобы он собирался идти на приступ темницы, намереваясь победить всех стражников при помощи двух старых кинжалов. Да и надежды подкупить их парой серебряных монет у него не было. Особенно, когда, взглянув на девушку, он понял причину отсутствия ее украшений. Должно быть, отдала все, пытаясь вызволить Альнара. Удивительное дело — столько забот о случайном встречном. Не могла же она до беспамятства влюбиться в него с первого взгляда? Или могла?

Проводив приятеля взглядом, Алиор опустил голову на грудь. Несколько мгновений он стоял, в задумчивости глядя на пол у своих ног. Потом прошептал:

— Одни мы не справимся…

Его взгляд, на мгновение оторвавшийся от грубых досок, чтобы взглянуть на собеседницу, отметил отчаяние в глазах девушки. Ее руки были опущены. И только сердце бешено стучалось в груди, не желая мириться с неизбежным. Но если она на что-то и надеялась, то лишь на чудо.

— Нам поможет лишь чудо, — голос юноши заставил ее вздрогнуть. Девушке показалось, что собеседник прочел ее мысли. Это жутко пугало, и, в то же время, укрепляло веру в невозможное. — Ладно, — наконец, он решился на что-то, выпрямился, быстро скользнул взглядом по ее лицу, чтобы сказать: — Что бы ни случилось, не бойся, — а затем повернулся к лишь казавшейся пустой зале. — Дормидонт, Кира, вы поможете нам?

Он звал хозяев жилища по услышанным во сне именам, зная, что если не ошибся в нем, то вечерние духи обязательно откликнутся.

Струившиеся из оконца лучи солнца шевельнулись, затрепетали, отдаваясь блеском всех цветов радуги, а затем, на мгновение соединившись с заполнившей углы полумглой, вывели из нее широкоплечего крепыша в опрятной атласной одежде и аккуратненькую женщину, тоненькую до хрупкости и такую маленькую, что даже своему невысокому мужу она едва доходила до плеча.

Увидев их, гостья отшатнулась к стене, шепча молитвы-обереги.

— Не бойся их, — поспешил успокоить незнакомку царевич.

— Но это ведь домовой и кикимора! — в ужасе глядя на них прошептала та. И, все же, хотя ей было страшно до жути, она не бросилась бежать прочь, подальше от проклятого места, а лишь сильнее вжалась в стену, словно надеясь, что та защитит ее от Лиха.

— Не пужайся, девочка, мы не причиним тебе зла, — глуховатым, скрипучим голосом произнес домовой. Он говорил мягко, смотрел спокойно, без угрозы, и это успокаивало куда сильнее всех слов.

Трактирщик остановился возле юноши, в то время, как его жена, не спуская с гостьи заинтересованного взгляда, подошла к ней, повела головой, словно одновременно принюхиваясь и прислушиваясь к ней. В какой-то миг она, оказавшись к ней совсем близко, протянула руку, беря девушку за ладонь. Та вздрогнула от холодного и бесплотного, словно дыхание ветра, прикосновения, но пальцев не вырвала. В ее глазах, смотревших на кикимору, конечно же, был страх. Но еще в них была надежда.

— Помогите, пожалуйста, — ее не нужно было убеждать, что только духи способны помочь тем, от кого отвернулись люди.

— И чем ты заплатишь нам за помощь? — спросила кикимора.

Девушка вздрогнула. Она забыла, что в это мире за все нужно платить.

— Я… — она развела руками. — У меня ничего нет. Все, что было, я отдала стражникам, надеясь…

— Что те помогут тебе? А они обманули?

Тяжело вздохнув, гостья опустила голову.

— Правда, значит, — кивнула женщина. В ее голосе было сочувствие. И, все же, он был холоден. — Так что ты дашь нам за помощь?

— Что захотите.

— Ты отдашь нам своего ребенка? — кикимора прищурилась.

Этот вопрос заставил девушку затрепетать от ужаса.

— У меня нет детей, — только и сумела прошептать она, прячась за настоящим, сколь бы страшным оно ни было, от жутких ужасов пока еще не существующего грядущего.

— Нерожденное дитя, — словно не замечая, что гостья на грани отчаяния, продолжала хозяйка жилища, — такую плату обычно берут ночные духи за помощь.

— Я… — та в кровь кусала губы. Из глаз ручьями бежали слезы. Она не знала, что ей делать. Дитя… Оно ведь ни в чем не виновато. Почему оно должно расплачиваться за желания и надежды своей матери? Да и кто она такая, чтобы отдавать то, что принадлежит не только ей, но и отцу, а еще в большей мере — богам? — Возьмите мою жизнь, — опустив голову, чуть слышно прошептала незнакомка, — мою душу, мое сердце. Все, что есть у меня. Но, — она вдруг подняла голову, взглянув на собеседницу решительно и твердо. — Дитя я вам не отдам!

— А если тогда мы откажемся помочь? — заговорил домовой.

Та лишь плакала в ответ. Весь ее вид словно говорил: "Идти мне больше не куда… Что ж, повешусь на первом дереве, и пусть моя тень не дает покоя всем, кто отвернулся от несчастной".

— И ведь действительно повесится, — прошептал мужичок. Он качнул головой, не то удивленно, не то осуждающе, затем быстро пригладил бороду.

— Не делай этого! — воскликнул скатившийся с лестницы Лот. Он даже не взглянул на духов жилища, сразу же бросился к девушке, схватил за плечи, встряхивая: — Слышишь? Мы придумаем что-нибудь! Да и потом… Ну не так же все плохо!

— Его казнят! — сквозь слезы прошептала та и уткнулась в грудь бродяге, который растерянно застыл на месте, не зная, что делать, что сказать. Все, что он смог прошептать, это:

— Что же царевич такого сотворил, чтобы его приговорили к казне?

— Сказал, что он царевич! — не прекращая всхлипывать, ответила та. — А с самозванцами разговор короткий.

— Но ведь это правда! — не выдержав, воскликнул Аль.

— И как ты докажешь эту правду тем, кто ее не желает слушать? — домовой качнул головой. — Всегда был невысокого мнения о людях, а теперь — и подавно.

— У нас… — Алиор засуетился, закрутил головой. — У него с собой была рукоять меча царя-объединителя! Наш род был хранителем святыни, и…

— Что замолчал? — глянул на него дух, который, если и взглянул на него в тот миг, когда гость заговорил о священной реликвии, то без особой надежды на удачу. — Сохранись она у вас, то была бы у старшего царевича? И тогда бы никаких иных доказательств его слова не потребовалось и некого было бы спасать?

Тяжело вздохнув, юноша кивнул:

— На нас напали разбойники. В лесу, недалеко. Они забрали все, что у нас было. И священную реликвию тоже. Но, — он вдруг вскинулся, — их можно найти, упросить, убедить вернуть… Зачем им то, что выше их понимания, что бесполезно не посвященным?

— И долго их будешь искать? — домовой окинул царевича насмешливым взглядом.

— Сколько нужно!

— А у тебя столько нет. Время — странная штука: будь хоть целая вечность, все равно мало, — затем домовой, шаркая, подошел к кикиморе, так и не отошедшей от девушки: — Ну что скажешь, женушка?

Та улыбнулась — одновременно открыто и лукаво, как могут улыбаться лишь духи, а потом повернулась к гостье:

— Молодец, дочка. Дитя — оно свято. Собой можно торговать, им — никогда.

— Так вы мне поможете? — та оторвала заплаканное лицо от груди Лота, чтобы взглянуть на хозяев жилища с недоверчивой надеждой. — Я… Я заплачу вам, заплачу…

— Поможем. Так что прекращай плакать. А то такую сырость развела — того и гляди, водяной припрется, а я с ним в прошлый раз так поцапалась, что ничего хорошего от этой встречи никому не будет.

— Я… — та в страхе принялась утирать слезы, которые, однако же, продолжали катиться из расширившихся от удивления глаз. — Я не буду…

— Ну что, старый, — она повернулась к мужу, — ты иди, запрягай нашу лошадку. А то пешком-то до города путь не близок, кабы не опоздали. Людишки- на расправу больно скоры… Мы же, — она повернулась к девушке, коснулась ее руки, однако на этот раз — в ясном стремлении успокоить и поддержать, — с тобой плату оговорим. Раз уж об этом речь пошла. Чтобы тебе ничего не думалось… Тебе есть куда потом-то идти? — спросила она, но гостья, никак не ожидавшая такого вопроса, не знала, что ответить, и потому лишь растерянно глядела на кикимору.

— Ты из отчего дома совсем убежала, али на время ушла?

— Некуда мне идти, — наконец, поняв вопрос, ответила она. Только какое это теперь имело значение? Если человек, который в мгновение ока стал ей дороже всего мира, умрет, то и ей жить незачем. А если, волей богов, выживет, что ж, с ним она будет счастлива и не имея крыши над головой. Она прежде не задумывалась над этим, но теперь… Конечно, им придется уйти из города, может быть, даже из царства. Ведь для всех он все равно останется преступником, самозванцем… Но это ничего, любое будущее казалось ей счастливым рядом с пустотой смерти.

— Я что спрашиваю, — продолжала кикимора, осторожно обхаживая смертную, не торопясь, боясь вспугнуть ее, и, в то же время, не в силах медлить, — нам с мужем надоело жить в пустом трактире. Стосковались мы по людям, по детишкам особливо… Может, ты согласилась бы?

— Остаться здесь?

— Место это вовсе не проклято.

— Но все говорят… Да и многие, проходившие мимо трактира, видели…

— Это мой муженек старается, страх на трусов наводит. Здесь, конечно, всякие гости бывают. Но уж своих хозяев мы от любой нежити защитим, не сомневайся.

— Но Аль-си…

— Мы можем сделать так, чтобы людишки забыли о его преступлении. Тем более что ничего такого он и не совершил. Станет он для них трактирщиком, сыном прежних хозяев, отцом будущих. Так что и ты со временем со своими родными помириться сможешь. Ну, украл он тебя у отца, так что ж? В купеческой семье все товар. Будет плата внесена — и по рукам ударят.

Девушка задумалась, украдкой поглядывая вокруг. Вообще-то, она ничего не имела против того, чтобы прожить жизнь в трактире. От работы она никогда не бежала. Крыша же над головой, да еще и дело, позволяющее не думать о хлебе насущном — это куда большее, чем то, о чем она могла мечтать. Во только… Если бы дело было лишь за ней. А вдруг Аль-си будет против? Согласится ли остаться? Сможет ли — у него ведь свой путь. Захочет ли — кто она для него?

Она тяжело вздохнула, опустила голову на грудь. Но потом сказала:

— Я согласна, — ради того, чтобы любимый жил, она была готова отказаться даже от него.

— Вот и славно, хозяюшка, — кикимора расплылась в довольной улыбке, затем приобняла ее: — Да не беспокойся ты так. Все будет хорошо. И вообще, запомни: главное женщинам договориться, и тогда мужчинам ничего не останется, как с нами согласиться. И парень твой, после всего того, что ты для него делаешь, никуда от тебя не денется. Да он до самой смерти будет тебе благодарен! Ты же ему жизнь спасаешь!

— Я не хочу, чтобы он был со мной только из благодарности! — решительно замотала головой девушка. — Нет! Или по любви, или не надо!

— Какая ты однако! — женщина взглянула на нее с уважением, а затем одобрительно кивнула: — Ну и правильно, и молодец! Если он своего счастья не увидит, пройдет мимо — и горе ему. А мы тебе такого жениха подыщем — чудо! Будет тебя любить больше жизни, на руках носить…

Та, вздохнув, лишь опустила голову на грудь. Разве ж она могла думать о ком-то другом теперь, сгорая от любви?

— Вот что, — поняв это, решительно прекратила этот разговор кикимора, — скажи лучше, хозяюшка, как тебя звать-величать?

— Карина, — девушка смутилась: действительно, она совсем забыла назвать свое имя. Как она могла? Это ведь невежливо!

— А меня Кира… Карина, Кира, — протянула она, причмокивая, словно пробуя на вкус. — Добрый знак. Раз имена у нас схожие, то и мы сами тоже… — а затем уверенно кивнула: — Сживемся.

— Ну, у меня все готово. Повозка проверена, колеса смазаны, лошадка впряжена, — за их спинами, как из-под земли, возник домовой. Взглянув на жену, обнимавшую прижавшуюся к ней как к матери девушку, он одобрительно кивнул: — Сговорились, значит. Ну и славно, — сказав это, Дормидонт повернулся к Аль-ми, — пошли, добры молодцы. Лошадка у меня резвая, благо лишь внешне животное, а по сути — ветер. Так что быстро доберемся.

— Я с вами! — видя, что юноши двинулись вслед за духом жилища, заспешила за ними Карина.

— Это опасно! — попытался остановить девушку Аль. Мало ли что могло пойти не так. Да и вообще он плохо представлял, что собирался сотворить домовой. Духов на горожан напустить, что ли? А может и призраков. От этой мысли ему становилось не по себе, но останавливаться было поздно. К тому же, он ведь сам попросил духа о помощи.

— Можно и с нами, — тот не возражал, несмотря на недовольные взгляды жены.

— Тогда и я поеду, — кривая усмешка на губах, руки в боки, горевшие потусторонним светом глаза — в этот миг кикимора выглядела жутко — лишь тень человека, а суть — нежить.

— А поезжай, — домовой лишь хмыкнул. — Для дела все сгодятся. Только впереди судьбы не беги.

— Не буду, муженек, — ее улыбка стала теплее, в ней появилось что-то от веселья. Вот только было достаточно одного взгляда на женщину, чтобы понять: кому-кому, а врагам будет не до веселья.

— Может, — оглядев их, хмыкнул Лот, — нам еще кого-нибудь позвать? — он явно пытался пошутить. — Ну, там, змея или василиска, — однако его шутку не поняли.

— С василиском мне не договориться, — вполне серьезно заговорил домовой. — Эти мелкие твари служат повелителю дня. Со змеем проще. Все-таки, он слуга владыки ночи, а наши хозяева с ним дружат.

— И ведьма намедни просто-таки горела желанием помочь, — подхватила кикимора. Ее глаза радостно блеснули. Судя по всему, идея со змеем пришлась ей весьма по душе. — Веселье будет — блеск!

Однако Аль решительно качнул головой:

— Нет. Нам не нужна помощь от повелителя ночи и его слуг!

И голос юноши при этом звучал так твердо, что ни люди, ни духи не стали с ним спорить, лишь пожали плечами, дескать — "Как хочешь. Хотя, так было бы проще".

— У тебя есть план? — Лот повернулся к приятелю, который едва заметно кивнул, затем качнул головой в сторону домового и кикиморы, ясно давая понять: "Если они согласятся помочь…"

— Скажите, — он повернулся к вечерним духам, — в городских домах живут подобные вам?

Те, переглянувшись, расхохотались:

— Ну конечно! Или ты думаешь, что наши творцы создали каждой твари по паре и на этом остановились?

— Ваши творцы?

— Боги вечера.

— Но разве вы не такие же порождения Матушки земли, как и мы? — не в силах скрыть удивления тем, что было выше ее понимания, воскликнула Карина.

— Нет, хозяюшка, — улыбнулась ей Кира. — Мы — дети чудотворства.

— Но…

— Давайте об этом позже, — прервал девушку Аль. — У нас мало времени, — он словно извинялся, хотя и не чувствовал за собой особой вины. Просто Карина все больше и больше ему нравилась.

"Красивая, — украдкой поглядывая на нее, думал он, — и смелая…" — ему бы хотелось, чтобы кто-то, подобный ей, влюбился в него столь же сильно, как Карина в брата.

Но уже через мгновение он загнал свои чувства поглубже в душу, заставляя себя вернуться к разговору с вечерними духами.

— Вы враждуете или живете в мире?

— Со своими сородичами? — те вновь переглянулись. — Какой мир? Да мы друг с другом жить в мире не можем! И вообще мы не живем. Если ты забыл, мы — нежить! Но почему ты спрашиваешь?

— От того, враждуете вы или нет, зависит, как нам действовать дальше.

— Ты можешь предложить способ заручиться их поддержкой даже если они не пожелают нам ее оказать? — хихикнула кикимора. Ей явно понравился ход его мыслей.

— Хорошенько их разозлить.

— И чего мы этим добьемся? — домовой с сомнением почесал затылок. — Отдолбасят они нас знатно, надолго запомнится. А в остальном…

— Кого — нас? Людей или духов

— Ну… — мужик чуть наклонил голову. — Вообще-то, никому не придет в голову, что столь непохожие создания могут объединиться… — в его взгляде, обращенном на юношу, начал просыпаться интерес. — И если вы с приятелем настропалите против людей домовых, то всем жителям города мало не покажется.

— Особенно тех, на кого укажете вы.

— Занятная идея, — домовой с кикиморой переглянулись. — Так и поступим. Только вы не очень увлекайтесь, чтобы до смертоубийства дело не дошло.

— Значит, вы враги?

— Нет, — небрежно махнул рукой Дормидонт. — Мы — создания мирные.

— Просто шкодливые не в меру, — хмыкнул Лот. — Только и мечтаете подложить ближнему свинью.

— А еще мы жутко обидчивые, — взглянула на него недобрым глазом Кира, однако затем вдруг улыбнулась: — Но слишком уж мне понравилась идея твоего друга: так и поступим. И вам поможем, и развлечемся от души.

— Значит, в путь? — спросил Аль-ми.

— И поскорее! — Карина заторопилась к выходу.

Никто возражать не стал и маленькая группка вышла из трактира. Едва домовой с кикиморой переступили через порог, дом, состарившись в краткий миг, весь перекосился, поблек. Окна взглянули на мир пустыми глазницами оголенного ветрами и временем черепа.

Девушка в страхе сжалась, вновь начав шептать молитвы-обереги. Ее руки задрожали, когда она представила, что ей предстоит всю жизнь прожить в этом жутком месте.

— Не бойся, хозяйка, — перехватив ее взгляд, поспешил успокоить Карину домовой. — Настоящий трактир был досель, а это так, вет-навет. Пугало огородное, чтобы воронье не налетело в отсутствии хозяев. А то больно много в мире охочих до чужого добра.

Девушка поежилась — страшно человеку рядом с духами. Если что и успокаивало ее, так это воспоминание о недавних словах духах трактира — о том, что их сородичи живут и в городских домах. Может быть, даже во всех из них. Значит, и в доме ее родителей. Выходило, что она всегда жила по соседству с нежитью, просто не подозревала об этом.

Перед трактиром стояла небольшая повозка — так, ничего особенного, деревянная, неглубокая, без резьбы по краям и вообще особых изысков. Другое дело — лошадка. Невысокая, она скорее походила на низкорослых коней голых северных степей, чем могучих великанов плодородных южных полей и лугов. Впрочем, в ней не было и тяжеловесности первых. Это действительно было дитя духа ветра — легкая, подвижная.

Домовой и кикимора поспешно влезли в повозку, махнули рукам медлившим людям:

— Поторапливайтесь!

— Ей не потянуть пятерых, — с сомнением глядя на нежное воздушное создание, качнул головой Лот. Он был настолько восхищен удивительным животным, что не мог допустить того, чтобы, осознанно или случайно, ему был причинен вред.

Домовой рассмеялся:

— В ней сила ветра! Ей ничто не стоит и трактир с места передвинуть! Так что не сомневайтесь!

— Ну, тогда ладно.

— Подождите, — вдруг, словно опомнившись, вскинулся Ал, бросил удивленный взгляд на домового и кикимору. — Но мне казалось… Я читал, что нежить может выходить под небосвод лишь ночью, что солнечные лучи гибельны для подобных вам.

— О нет! — Карина, сорвавшись с места, бросилась к кикиморе.

— Ты что это? — ошалело взглянула на нее женщина, уворачиваясь от норовившей закрыть ее собой девушки.

— Свет же убьет тебя!

— Да ну! Солнце не смертельно даже для ночных. Полуденное, конечно, обжечь может. Особенно глаза. Но не закатное. Закатное — наш друг, наша заря, наша мечта… Однако, спасибо за заботу, хозяйка, — она взглянула на нее с восхищением и искренней благодарностью и, наверное, впервые за все время, что люди видели ее, на тонкие губы кикиморы легла не усмешка, а добрая, открытая улыбка.

— Не беспокойся о нас, — домовой тоже улыбался, щурясь, словно толстый довольный кот. — Хотя это и очень приятно, — откинувшись, он устремил полный восхищения взгляд на начавшее краснеть, освещаясь всполохами — предвестницами зари, небо.

— Закат?! — но девушка почему-то, вместо того, чтобы успокоиться, вскрикнула от ужаса, а затем, зарыдав, рухнула на доски повозки.

— Да что с тобой? — Кира смотрела на хозяйку с удивлением, не понимая, что вдруг с ней случилось. — Ну же, милая, — она коснулась ее руки, погладила по плечу, — успокойся. Все в порядке. Мы придумали способ помочь твоему суженому. Все будет в порядке. Вот и само время на нашей стороне — вечер дарит нам могущественные силы, и…

— Но его должны казнить на закате! — сквозь рыдания прокричала та, ломая в отчаянии руки.

— Мы должны торопиться! — Аль был готов толкать повозку вперед, лишь бы она двигалась. Он не понимал, почему домовой, уже приготовивший вожжи, отложил их в сторону. Чего дух медлит? Ведь еще ничего не потеряно! Лошадь-ветер домчит их до города в мгновение ока. Они успеют!

— Поздно, — мрачно бросил хранитель жилища. — Уже закат.

На побледневшем, растеряв синий цвет, небе уже начал расцветать удивительно яркий и траурно печальный цветок вечерней зари.

Его корни уходили к горизонту, у которого застыл солнечный диск, даря миру свои прощальные лучи. Его лепестки раскинулись широко по облакам, что, словно призраки, принимали множество обличий, представляясь то чудесными золотисто-алыми птицами, то серыми однорогами, то темными, почти черными змеями.

Этот закат был прекрасен, как никогда, но от него веяло такой болью, что слезы наворачивались на глаза, руки опускались, а зубы что было сил впивались в губы, спеша добавить к алому цвету зари красные капли крови.

— Что же ты сразу не сказала…! — глядя сквозь мутную пелену на терявшийся за ее дымкой город, который вечер уже начал пеленать в черный покров ночи, прошептал царевич.

— Я не могла! Он взял с меня слово! — в отчаянии вскричала Карина.

— Мы бы не тратили времени на разговоры! Отправились тотчас, едва узнав, что ему нужна помощь…

— Я не знала, что прошло так много времени! Я вышла из города на заре! У меня был целый день! Я не понимаю, почему он пролетел так быстро! — и, разрыдавшись, она уткнулась в грудь принявшейся успокаивать ее кикиморы:

— Тихо, хозяюшка, тихо, — пальцами, словно гребешком она расчесывала ее растрепавшиеся волосы, заплетала обратно, в косы. — Судьба есть судьба и ничего ты с ней не поделаешь.

Рядом шмыгал носом, что-то бурча себе под нос Лот.

Домовой тяжело вздохнул, оглядел своих спутников, затем нерешительно спросил:

— Поехали, что ли?

— Куда? Зачем? — Аль не понимал, что уж теперь? Если казнь на закате, то все, брата уже казнили. — Или… — вдруг в ее глазах колыхнулась надежда. — Ты думаешь, что ее могли перенести?

— Казнь — она как и венчание на царство, — прошептал Лот. — Легче отменить, чем отсрочить.

— А отменять такое зрелище людишки не станут, — хмуро вторил ему Дормидонт. — Слишком уж они любят смотреть, как других лишают жизни, — он снова вздохнул. — Вот что, раз так, давайте-ка вы, девочки, оставайтесь дома. Неча вам в этом городе делать…

— Надо хотя бы тело забрать, — бродяга старался не смотреть ни на кого, пряча глаза, в которых было столько вины, словно это он только что отрубил голову Альнару.

— Ну вот мы и съездим…

— Но этого не должно было случиться! — с силой сжав кулаки, Алиор что было сил стукнул ими себя по бедрам, пытаясь телесной болью хоть как-то заглушить духовную, но последняя была слишком сильна, чтобы он ощутил что-то еще. — Я не верю! Все должно было сложиться совсем по-другому!

— С судьбой не поспоришь, — закачал головой домовой. Ему было жаль паренька, хотя и бессмертному духу трудно понять его отчаяние перед лицом конца.

— Вот именно! А его судьба была совсем иной!

Хранитель жилища с непониманием взглянул на царевича, затем, так и не дождавшись ответа, перевел взгляд на его спутника, который чуть слышно проговорил:

— Ему приснились вещие сны… — он не знал, что тут можно еще сказать, чтобы собеседник поверил, но духу было достаточно и этого. Он понимающе кивнул, затем переглянулся с женой, которая успела спрыгнуть с повозки на землю и ждала, когда девушка последует за ней, чтобы увести ее в трактир.

Кикимора остановилась, задумчиво посмотрела вокруг, на черневшее с каждым мгновением все сильнее небо, после чего чуть заметно кивнула в ответ:

— Что ж, раз так, подождем, посмотрим.

Карина вскинулась, беспокойный взгляд заплаканных глаз заметался, перепрыгивая с одного собеседника на другого, в душе проснулась надежда, о которой она не решалась даже заговорить вслух, боясь вспугнуть крохотную робкую пичужку.

Аль, собравшись, начал медленно вытравлять из души отчаяние. Что это он, в самом деле? Всех убедил в том, что его сны — вещие, так что поверил в это и сам, и вдруг — какие-то сомнения?

— Смотрите! — вдруг воскликнул Лот, тыча пальцем в почерневшие небеса, лишь на западе чуть тронутые огненной каймой зари.

Все как один запрокинули головы.

— Что?

— Где?

Они искали, но не находили ничего, кроме начавших проступать во тьме пока еще неясных, робких огоньков звезд, не спешивших складываться в созвездия.

А затем вдруг… Было такое чувство, что от плаща мрака ветра оторвали длинный лоскут, раздули, понесли к земле, наполняя своими силами.

— Матушка-земля, что же это? — прошептала Зарина.

Она стояла на месте, не делая и попытки убежать, скрываясь под защитой трактира, так что со стороны могло показаться, что девушка ничуть не испугана приближением нечто неведомого и, судя по неясным очертаниями, такого огромного, что его тень могла накрыть весь город.

На самом деле это ужас заставил ее окаменеть, беззвучно повторяя слова молитвы, не надеясь на то, что они ее защитят.

Стоявшая рядом с ней кикимора окинула небо хмурым взглядом, подняла голову, принюхиваясь к ветру, после чего, хмыкнув, проговорила с долей уважения:

— Выходит, на этот раз Ядвига решила не ограничиваться словами, а перейти к чему-то более весомому.

— Ведьма? — непонимающе глянул на нее Аль. Он никак не мог взять в толк, при чем тут она?

— Да нет! — воскликнул Лот. — Это скорее черная туча. Не могла же старуха раздуться до таких размеров!

— Не могла, — согласился с ним домовой. — Да только и змей не прилетел бы просто так.

— Змей?! — в один голос воскликнули люди. Они не могли в это поверить. Это было столь невероятно.

А крылатый зверь, тем временем, приблизившись к трактиру, завис над ним, словно давая возможность людям разглядеть себя. Огромное, как туча, неповоротливое создание с тремя маленькими головками на длинных тощих шеях и таким же длиннющим хвостом, нетерпеливо бившим по воздуху, точно плетка. Две мощные лапы были поджаты к животу, еще две — коротенькие — сложены перед грудью. За спиной же распахнутым плащом трепетали, ловя ветра, огромные кожистые крылья.

Люди, сколь пристально ни смотрели они на пришельца из миров волшебства, не сразу заметили, что его мощные задние лапы сжимали что-то в когтистых объятьях, а увидели лишь тогда, когда они разжались и вниз полетел не то мешок, не то куча тряпья. Проскользнув между веток высокого разлапистого дуба, росшего в нескольких шагах от трактира, это нечто то ли с хрустом, то ли с хрипом упало на поросшую высокой густой травой землю.

Все стояли, завороженные, не двигаясь с места. И лишь Зарина, во власти неведомого чувства, чем-то сродни предвидению, вдруг сорвалась с места и прежде, чем кикимора успела ее остановить, побежала к тому, что принес змей.

— Аль-си!

Этот вскрик заставил юношей, забыв обо всем остальном, броситься за ней следом. Спустя мгновение они уже склонялись над человеком. Его одежда была порвана в клочья, тело — сплошная рана, однако вряд ли ее нанесли когти змея, слишком ровными были края, как если бы с живого человека снимали острыми охотничьими ножами кожу.

— Аль-си! — девушка подхватила его за плечи, обняла и замерла, глядя вокруг взглядом волчицы, охранявшей своих щенков. Действительно, в этот миг она была готова броситься на любого, кто попытался бы отнять у нее любимого.

Раненый чуть заметно шевельнулся, казавшиеся в полутьме успевшей сгустится волосы совершенно бесцветными, холодно-серыми, словно их покрывал иней, соскользнули с покрытого потом лица. И прежде, чем глаза открылись, покрытые сгустками запекшейся крови губы шевельнулись, чтобы едва слышно прошептать:

— Зарина…

— Да, это я, я! — боясь замолчать хотя бы на миг и навсегда погрузиться в тишину, она говорила, говорила, не останавливаясь: — Я нашла твоего брата. И другого твоего спутника. Я сказала им то, что ты велел. Они здесь, рядом. Мы собирались ехать за тобой. Хотели помочь тебе, спасти… — девушка ждала, надеялась, что он снова заговорит с ней, но губы раненого остались сжаты. Открывшиеся на мгновение глаза, бросив лишь один краткий взгляд вокруг, снова сомкнулись.

— Аль-си! Нет! — в отчаянии закричала девушка, решив, что тот умирает. — О боги, о великая матерь-земля! Я отдала все, что у меня было! Не отнимайте же последнее! Или… Или возьмите и мою жизнь! Зачем она мне, если он не будет жить!

— Да будет он жить, будет, — ворчливый голос за спиной заставил ее вздрогнуть, обернуться. Вслед за ней это сделали остальные. И перед их глазами предстала старуха-ведьма. Она стояла, опираясь на свою метлу, и тихо посмеивалась: — Если уж я вытаскиваю кого из могилы, то это надолго.

— Ты? — глядевший на нее во все глаза Аль нахмурился. Его кулаки сами собой сжались, словно готовясь к бою.

— Что, добрый молодец, — хохотнула та, — решил побить беззащитную старушку?

— Это ты-то беззащитная, — фыркнула кикимора. — Скажи лучше, что это ты, ведьма старая, творишь?

— То, что собирались сделать вы — вмешиваюсь в дела смертных.

— Но зачем тебе это?!

— Мы уже говорили с тобой намедни. Не будем повторяться. Ты лучше, Кира, в памяти своей покопайся хорошенько и извлеки рецепты целебных отваров. Благо сейчас время как раз самое травное.

— Что с ним? — Аль смотрел на брата в слепой ярости, думая о том, что он сделает с сотворившими с ним такое, попадись они ему в руки.

— Понятия не имею, — развела руками старуха. — Людишки, наверно, постарались. Есть у вас такая забава — мучить приговоренного к казни, пытаясь выудить у умирающего имя его смерти… Не знаю, — она поморщилась, нервно дернула плечами, показывая, как ей все это противно. — Вообще, что за глупость — убивать на потеху толпе. Нет, чтобы в жертву принести.

— Ты…!

— Я, — она обвела Аль насмешливым взглядом, — вытащила твоего брата из лап палача, уже занесшего над его головой топор…. Впрочем, думаю, людишки не остались разочарованными. Еще бы, на их глазах приговоренного уволок трехголовый змей. Визгу было, визгу… Удалась потеха. И запомнится на всю жизнь. Так что он, — она кивнула в сторону раненого, — теперь для всех здесь мертвец. Увидит кто живым — ни за что не узнает. Кому хочется лишиться рассудка от мысли о встрече с привидением?

— Но зачем тебе все это? — к тому времени, когда царевич задал последний свой вопрос, кикимора уже умчалась собирать травы и готовить мази и настойки, домовой, легко подняв раненого, словно тот был всего лишь пушинка, понес в трактир, который, перестав выглядеть обителью мертвецов, вновь стал похож на людское жилище. Зарина не отставала от него ни на шаг, боясь хотя бы на миг выпустить пальцы своего царевича, не замечая, что пачкает его кровью одежду, руки, лицо. Лот тоже ушел, получив какое-то поручение от хранителя жилища. Спустя несколько мгновений он вернулся — с ведрами — и поспешно двинулся к журавлю колодца.

Так что Аль остался наедине с ведьмой. Еще слава богам за спиной той более не нависала тень трехголового змея, который в какое-то из бесчисленных мгновений, потерянных в суматохе, исчез, словно тень от погасшей свечи.

— Зачем?! — кричал он, не прося ее дать ответ, но требуя, словно у него было право знать.

Старуха посерьезнела. Ее глаза смотрели на человека испытующе, губы не спешили шевельнуться, чтобы дать ответ. И, все же, спустя какое-то время, когда юноша уже потерял всякую надежду, она проговорила:

— Теперь ты в долгу передо мной. Помни об этом. Всю жизнь помни.

В следующий миг она исчезла, оставив юношу одного с вдруг накатившим на него снежной лавиной отчаянием.