"Святые" 90-е Пионер – том первый

Глава 3

Первым желанием было куда-нибудь спрятаться, но девушка уже заметила меня, и бегство исключалось. Много позже, сейчас не вспомню, но вроде когда в очередной раз вышел из тюрьмы, случайно столкнулся с ней торговом центре. Не сразу узнал, да и не узнал бы, если б она сама меня не окликнула.

Сели в кафе, поговорили, одноклассников вспомнили, и уже когда разбегались, Катя и говорит — «Нравился ты мне ещё в школе, думала подойдёшь если, „дружить“ предложишь, соглашусь не раздумывая. Но ты не подошёл, а потом неприятность эта…»

Я тогда ещё обиделся, для кого неприятность, думаю, а кому жизнь сломанная. Но виду не подал, плечами пожал, ну так вот, мол. Можно было с ней и тогда закрутить, все ж не старые ещё, по сорок с небольшим, только изменилась она сильно, вульгарная стала, прокуренная вся, да ещё и с манерами пожившей проститутки.

Почти сразу после того как меня посадили, Катя замуж вышла за какого-то большого чиновника, только пожить не успели, застрелили его в девяносто первом. Но горевала она не долго, буквально через пару месяцев появился новый избранник, и тоже из обеспеченных. С ним она даже в Европу съездила, правда потом и у него всё плохо стало, влез куда-то не туда, денег серьёзным людям задолжал, ну и грохнули его тоже. Катя же не отчаялась, нашла очередного спонсора, стала жить с ним, но уже без священных уз брака. То ли урка это был, то ли бизнесмен из новых, только и это приключение закончилось печально. Алкоголизм, наркотики, и долгий-долгий срок реабилитации. Я когда узнал ее историю, никак не мог понять за каким хреном нужно так замуж стремиться? Что это, её личный прибабАх, или тенденция такая тогда была? Чем красивее баба, тем гаже принц?

— Привет. — поравнявшись со мной, Катя кивнула, и не задерживаясь, прошла дальше. Я же пока провспоминал, ответить успел уже только вдогонку.

Ну и ладно, вся жизнь впереди. Вот разберусь с уродами, и займусь вплотную и Катей, и Машей, а если храбрости хватит, то даже и Аней. Эта красивая светловолосая девушка жила в доме напротив, но кроме имени, больше ничего я о ней не знал. Как-то попытался пацанов поспрашивать, но все только плечами пожимали, так же знают что Аней зовут, ну и всё на этом.

Представив на секундочку грядущие перспективы, я аж зажмурился от удовольствия. Целая жизнь впереди! Просто дух захватывает!

Но сначала надо дело сделать. Иначе грош мне цена, сам себя уважать перестану.

О том что будет дальше — завтра, послезавтра, я пока не думал. Знал только что не допущу повтора, а большего не загадывал.

Чтобы «убить» время, — а на часах всего шесть, решил до гаражей дойти, там по-любому кто-нибудь из наших тусуется, хоть посмотрю, а то позабывал уж всех. Да и трубу как раз подберу, металла сейчас полно всякого валяется, не нужен он пока никому, кроме пионеров.

Определившись с направлением, (не сразу сообразил в какую сторону пойти) двинулся вдоль дома, и дойдя до угла, свернул к гаражам. В этом углу их не много, штук пятнадцать, железные, все разные, — от больших, квадратов на двадцать пять, до совсем крохотных, буквально два на полтора метра.

Мне же нужен был самый дальний, тот что на отшибе за карагачами прятался. Гараж этот принадлежал деду одного из пацанов, но дед тот был весьма стар, и имуществом своим практически не интересовался, вот внучок и устроил там место для сходок.

Ну точно, есть кто-то. Дымом пахнет сигаретным.

— Здорово пацаны!

Возле открытой воротины сидели двое, Андрюха Скопинцев, по кличке Дрофа, и Славян Казарин, — фашист. Дрофой Андрюху прозвали за рост и худощавость, а Славика фашистом за «любовь» к животным, к кошкам особенно. Андрюха помладше, ему семнадцать, а Славян мой ровесник, нигде не учится, но в армию его не взяли, со здоровьем не так что-то. То ли гастрит, то ли геморрой, не помню.

— О, Пионер, здорова… — лениво протянул руку Андрюха.

— Здорово. — приподнялся Славян.

— Вы чего такие сонные? — придвинув бутылочный ящик, я перевернул его, усаживаясь напротив.

— Будешь тут сонным… Всю ночь вагоны разгружали, болит теперь все…

Разгрузка вагонов и мойка грузовых машин в «ПОГАТе» были одним из немногих доступных видов заработка для подростков и тех кто постарше, но на нормальную работу устроиться пока не успел. Труд хоть и тяжелый, зато хорошо оплачиваемый. По здешним меркам, разумеется.

— И как, нормально вышло? — поинтересовался я, надеясь услышать конкретные цифры, ибо сам хоть и подрабатывал так же временами, но подробностей уже не помнил.

— Да ну хер… Угандошились только… — Славян сморщился, и сплюнув под ноги, затянулся сигаретой.

— По червонцу на брата. Вагон хлебокомбинатский был, они, суки, жадные… — так же недовольно добавил Андрюха, что на него было совсем не похоже. Он вообще редко выказывал недовольство, во всем ища позитив, и если уж он так отозвался о ночном заработке, значит действительно хорошего было мало. Десять рублей не так чтобы и плохо, но это смотря что разгружать. Если мелочевку какую, то пойдёт ещё, а если муку или сахар, тогда да, маловато будет. А судя по белесым пятнам на одежде парней, — чего я сначала не заметил, им как раз и попался вагон с мукой.

— А ты чего такой счастливый? Клад нашел? — аккуратно забычковав окурок, Славян спрятал его в карман рубашки. Для меня «будущего», это выглядело не очень, но здесь и сейчас такой подход был абсолютно нормальным. За пять лет перестройки люди уже осознали всю прелесть нового курса, и властям не особенно верили. По телевизору хоть и говорили что ситуация с табаком стабилизирована и больше не повторится, мужики всё равно продолжали складывать бычки в банки. Еще год назад никто и не помышлял о подобном, уж чего-чего, а курева хватало. Но в девяностом, практически с самого начала года, сигареты стали исчезать с прилавков.

Ну а что, точных цифр не назову, не помню, но то что на рынке пачка «Явы» стоила в разы, а то в десятки раз дороже своей обычной цены, а бабки на улицах продавали подобранные окурки — абсолютная правда. С подносов — копеек по пять за штуку, а в банках — рубля по два-три за полулитровую.

Они продавали, а мужики покупали. А куда деваться? Это ж наркотик, хоть и вполне себе законный. Бычки, конечно, не добивали, используя их содержимое как сырье для самокруток.

Сейчас еще ничего, хоть и очереди, а вот ближе к осени вообще будет черти что, разъяренные толпы курильщиков пойдут перекрывать улицы, переворачивать начальственные машины и громить табачные киоски.

Я это время застал лишь отчасти, в тюрьме с новостями не особо было, но потом, когда освободился, почитал, заполнил, так сказать, пробелы образования. Сейчас мало что помню, но умные головы вроде как сошлись на том что вся эта чехарда с табаком, водкой и товарами первой необходимости, была самым обыкновенным саботажем, спонсируемым, если можно так выразиться, нашими заокеанскими партнёрами. Опять же, цифр точных не назову, но вроде как из почти тридцати табачных фабрик две трети одновременно поставили на ремонт, что и привело к такому тотальному дефициту. Причем так не только с сигаретами получилось, но и с продуктами. В магазинах ассортимент и до того не особо какой был, а тут вообще глухо стало: пустые полки, точнее батареи уксуса и соли, да талоны на всё самое необходимое. Сахар по полтора кило на рыло, чай по пачке, масло не помню сколько, но тоже впритык. Мяса нет, только на рынке за какие-то бешеные деньги, картошка там же втридорога, ну и вообще, купить что-то нужное по вменяемой цене, дело было такое, практически бесперспективное.

— Да не, какой к черту клад… так, настроение хорошее… — ответил я, стараясь придать лицу серьезности. Вроде и не улыбаюсь, но раз Славян обратил внимание, значит что-то меня выдаёт.

— Понятно… — протянул тот, похлопал себя по карманам, достал мятую пачку «Ватры», вытащил из неё сигарету, протянул Андрюхе, потом достал еще одну, сунул в рот, и по-пацански чиркнув спичкой, прикурил.

Какое-то время сидели молча, я не знал что сказать, — боялся проколоться, ибо все «правильные» темы позабывал давно, а парни косили под серьезных мужиков, молча глотая дым, и каждые двадцать секунд харкая себе под ноги.

— Не знаешь, бензин на заправке не привезли? — докурив и так же забычковав сигарету, наконец «ожил» Скопинцев.

— Да откуда? Вместе ж вторые сутки бродим… — отозвался Славян, выпуская струю дыма в сторону приятеля, на что тот возмущёно замахал руками.

— Дыми в другую сторону, я вообще-то у Димона спрашиваю, не у тебя!

— А пёс его знает. Как бак залил недели две назад, так больше и не ездил… — ответил я как мог нейтрально.

Дефицит бензина вообще вещь непонятная, в городе заводище огромный работает, ежедневно составы с топливом по всей стране расходятся, а для своих же работяг чтобы оставить, почему-то мозгов не хватает. Ну или специально так делают. И ведь требуется всего ничего. Ну что там той техники у населения? Мотоциклы, да автомобили иногда. В нашем конкретном доме, машин всего четыре штуки. Москвич председателя садового кооператива, запорожец безухий у дяди Толи, отца одного из наших пацанов, такой же запор, только ушастый, старенького инвалида, да жигуль-копейка какого-то мужика нелюдимого. С мотоциклами повеселее, их во дворе около пятнадцати, но всё равно, что это, много разве?

— Понятно… — вздохнул Андрюха, — мне бы хоть литра три, на огород надо завтра, мать просила, а пешком не хочется идти…

Техника у Андрюхи экономичная, — велосипед с моторчиком. Ест мало, что хорошо, но зато едет, как ест, то есть почти никак. Я разок брал прокатиться, — тянет на грани, чуть в горку, приходится педали подкручивать. А это езда разве?

Хотел сказать что поделюсь, от трёх литров не обеднею, но тут из-за угла «нарисовались» двое. Один наш, Серёга Леонов, местный парняга, второй незнакомый, высокий и худой как жердь мужчина лет тридцати.

— Здоров мужики! — первым поздоровался незнакомец. Выглядел он уверенно, даже как-то слишком.

Я поздоровался, а пацаны отнеслись насторожено, Андрюха кивнул едва заметно, а Славян отвернулся, и демонстративно харкнул. Чужаков, тем более таких взрослых, здесь не любили.

— Дело есть, заработать хотите? — не обращая внимание на «теплый» приём, продолжил гость.

Я пожал плечами, Андрюха покосился на Славяна, а тот снисходительно так, через губу, словно нехотя выдал,

— Допустим.

— Ну и отлично! — возбудился мужик, — Вечером сегодня машины придут, разгрузить надо!

— Много? — так же лениво уточнил Славян, хотя я уже уловил перемену его настроения. Машинами, то есть фурами, товар таскали новоявленные барыги, те, кого через пару лет будут называть коммерсантами, и платили они обычно очень даже неплохо.

— Да не!.. — ещё пуще расцвел мужик, две всего, с окорочками! Двадцатитонники!

Окорочка, они же ножки Буша, появились в нашей стране относительно недавно, но народом уже были оценены, и возведены в ранг чего-то возвышенного, можно сказать высокодуховного. Невиданные доселе «ножищи», — особенно на фоне тех синюшных куриц которыми иногда баловали в государственных магазинах, стали первейшим лакомством для пока еще советских граждан.

Да что говорить, вот живой пример, достаточно посмотреть как вытянулись лица пацанов, они хоть и старались держаться, но мысленно уже вгрызались в шкворчащую на сковородке курятину.

— Сколько платишь? — сурово спросил Славян, старательно скрывая заинтересованность.

— Сорок!

— Полтос! — жадно сверкнул глазами Андрюха, на миг опередив открывшего рот Славяна.

— А пойдёт! — мгновенно согласился мужик, радуясь что нашёл халявную рабочую силу. Я хоть пока и не освоился в местных реалиях, но могу представить какой барыш поимеют с этих двух фур. Пять советских червонцев за разгрузку — это даже не пшик, так, пыль на дороге. А вообще, формула заработка, конечно, идеальная. Везешь в страну курятину, продаешь втридорога, и на вырученные деньги покупаешь дармовой металл. Думаю, обмен примерно такой: тонна железа на несколько килограмм окорочков. Ну а что, очень даже неплохо.

— Куда подходить? — взяв себя в руки, спросил Славян.

— И когда? — добавил Андрюха.

— Давайте часикам к девяти подваливайте к «Полету», туда машины придут! Сколько вас будет, кстати?

Пацаны вопросительно посмотрели на меня.

— Не, я пас. Руку на тренировке потянул, не смогу таскать. — в другой раз я бы согласился, но не сегодня, ввиду предстоящего мероприятия.

— Я тоже не смогу, батя на сутках, мне за малыми присматривать… — следом отказался Серёга.

— Тогда что, вдвоём грузить будете? — теперь уже напрягся мужик, но Славян успокоил его, заявив что желающих пруд пруди, и всё будет в ажуре.

— Ну всё тогда, к девяти жду, не подведите парни! — с явным сомнением на лице, мужик, не прощаясь, скрылся за гаражами.

Я тоже не стал задерживаться, поднял с земли железную трубу, и не ответив на вопрос — «нахера?», покинул сие замечательное место.

Шел и думал. «Как мне могло быть с ними интересно? Неужели я сам был таким? Не скажу что глупым, нет, но каким-то ограниченным, что-ли? Понятно что за плечами опыт прожитых лет, куча перемен за эти годы, но все равно, странно.»

Домой не пошел, сейчас как раз должен был прийти отец, а разговаривать с ним я боялся. Пока с пацанами не пообщался, не думал что такая громадная разница между мной бывшим, и мной нынешним, ляпну чего-нибудь не того, разгребай потом. Отец фальшь на раз чует, задолбаюсь оправдываться.

В общем, домой мне пока нельзя, бестолково бродить по двору тоже не вариант, можно зайти к кому-нибудь из пацанов, но тогда тоже надо будет разговаривать, а к нормальному общению, как выяснилось, я совсем не готов. Поэтому из доступного остаётся только чердак девятиэтажки. Он большой, там можно забиться в какой-нибудь угол, и переждать до времени. Посижу, подумаю, мысли в голове утрясу, а как стемнеет, так и пойду. Обойдя гаражи с другой стороны, подошел к девятиэтажке, улучшенная планировка квартир которой была предметом зависти жителей всех окрестных хрущеб. Особенно завидовали огромным по этим временам кухням, и громадным лоджиям. Плюс лифты опять же, мусоропровод. Хотя последний никогда нормально не функционировал; забивался, ломался, и воняло оттуда на весь подъезд.

Если я правильно помнил, открытый вход на чердак ещё не был редкостью, антенны не воровали, и запирать двери нужды не было. Поэтому, надеясь что ничего не изменилось, воспользовался лифтом до девятого этажа, и аккуратно поднявшись по железным ступенькам, потянул на себя тяжёлую створку.

Внутри полумрак, свет пробивается только из пробитых по периметру «бойниц», пахнет пылью и котлетами из вентиляции. Мест где можно спрятаться, тут достаточно, я выбрал уголок подальше от входа, и соорудив из валявшихся здесь же досок некое подобие топчана, улёгся.

Долго лежал, ворочался, потом вдруг уснул, даже сам не заметив как. Спал крепко, и проснувшись от ощущения чужого взгляда, покрутил головой, но рядом никого не увидел.

Не проспал?

Нет, времени еще порядком. На улице темнеет, подожду полчаса и можно выходить. Поесть бы. Не подумал, можно было хоть хлеба пол булочки купить, но да ладно.

Оставшееся до выхода время провел возле узкого окошка, любуясь закатом и во всю дымящими трубами «никелькомбината». Если ветер северный, дымит на соседний город, если южный, то на нас. Людям не нравится такое дело, оно и понятно, но когда комбинат встанет, будет ещё хуже. Работы лишатся многие тысячи, не говоря уже о том что страна потеряет миллионы тонн металла.

Но это будет ещё не скоро, лет через семь-восемь, и помешать этому я вряд-ли смогу. Это как против ветра мочиться, эффект примерно такой же.

Дождавшись когда на город опустятся сумерки, я завернул трубу в газету, и аккуратно открыв дверь, так же беззвучно спустился по лестнице. Дальше лифт, первый этаж, и через поле к парку. Полянку ту запомнил хорошо, поэтому нашел быстро. Осмотрелся, выбрал местечко потемнее, и снова приготовился ждать.

Час, другой, третий — и вот наконец шум мотора и свет фар.

Доехали, остановились. Двое вышли и куда-то ушли, один остался в машине.

Минут десять сидел, потом открыл окно, и чиркнув спичками, закурил.

Прошло ещё несколько минут, прежде чем где-то неподалеку раздался крик, потом смех, какая-то возня и треск ломаемых веток.

Поудобней перехватив трубу, я приготовился.

Тот что в машине тоже услышал шум, выбросил недокуренную сигарету, вышел наружу, и медленно двинулся в мою сторону.

Я замер, но тут вернулись первые двое, негромко хохоча, они тащили девчонку. Та извивалась, мычала, пыталась вырваться, но ничего не выходило, и она только сильнее распаляла насильников.

— Ох какая упорная! Чур я первый! — прогундосил один из уродов, на что остальные мерзко заржали, а тот который был за рулём, принялся перечислять что он сделает со своей жертвой.

— В очередь жирный! В очередь! Сначала я с ней поиграю! — заржал гундосый, и разорвав на девчонке блузку, с силой швырнул её на траву.

Ждать дальше не имело никакого смысла, уроды отвлечены, по сторонам не смотрят, и натянув на голову чулок, я спокойно вышел из своего укрытия, подошёл, и почти без замаха зарядил трубой по голове ближайшего. Бил не особо сильно, — так чтобы не шуметь, но этого хватило, урод молча повалился на землю.

Застыв на мгновение, убедился что никто не обратил внимания, — оставшиеся были слишком увлечены предстоящим действом, и взмахнул трубой ещё раз.

Минус два.

Оставался последний, он уже порвал на своей жертве юбку, и громко матерясь, пытался раздвинуть ей ноги.

Замах, удар, и насильник валится набок.

Хорошо бы теперь девчонке помочь, но нельзя, мне нужно максимально дистанцироваться от этого.

Ничего, отойдет, сбежит. В прошлый раз же ей это удалось? Мельком глянул, лицо незнакомо. Про алиби даже не думал, с этими козлами ничего не связывало, и заподозрить меня будет практически невозможно.

Потом, стараясь держаться подальше от фонарей — а их было непривычно много, добрался до девятиэтажки, и так же аккуратно забравшись на чердак, скоротал оставшееся до утра время.

'Декларация о государственном суверенитете Российской Советской Федеративной Социалистической Республики

Первый съезд народных депутатов РСФСР —

— сознавая историческую ответственность за судьбу России,

— свидетельствуя уважение к суверенным правам всех народов, входящих в Союз Советских Социалистических Республик,

— выражая волю народов РСФСР, торжественно провозглашает государственный суверенитет Российской Советской Федеративной Социалистической Республики на всей ее территории и заявляет о решимости создать демократическое правовое государство в составе обновленного Союза ССР'