Купив пленку, двинулся за кассетами, продавались которые в недавно открытом киоске студии звукозаписи. В идеале было бы купить в магазине, только в отличии от фототоваров, кассеты для магнитофонов были в дефиците. Здесь же, у частников, проблем с их наличием не было, но просили они втрое к магазинной цене.
Ну а что деньги? Мне не жалко. Во-первых, для дела, во-вторых, не мои.
Закупившись с запасом — взял сразу десять штук девяностоминутных, направился в больницу, очень надеясь что в этот раз обойдётся без приключений.
— Ну что, как он? — прямо у входа встретил сестру Гуся.
— Пока без изменений. — Грустно ответила та.
— Но врачи что-то делают? Или может нужно чего-то? Что вообще говорят?
— Говорят стабильно тяжёлый, капельницы ставят, уколы всякие…
— А что по прогнозам? Когда очнётся?
— Сказали ждать и молится, мама вон в церковь пошла, свечку ставить…
Церковь лишней никогда не будет, без веры человек не человек, но мне почему-то показалось что Инга чего-то не договаривает.
— Слушай, давай как на духу, не надо ничего утаивать, я свой, я друг Гуся… тьфу, Юрки то есть! Брата твоего!
Инга посмотрела на меня внимательно, и оглянувшись, словно боялась кого-то, зашептала мне прямо в ухо.
— Мама слышала разговор врачихи с мужиком каким-то, и ей показалось что говорили они про Юрку, мужик тот сказал что денег даст если он из комы не выйдет. Если сам загнётся, говорит, то хорошо, а если на поправку пойдет, надо будет помочь!
— А точно про Юру речь шла?
— Мама говорит точно, хотя имён никаких не называли.
— А ты как думаешь?
— Мама по первому образованию медсестра, кое в чём разбирается, так вот она подозревает что его толком и не лечат, капают физраствор пустой, хотя лекарства отдали все какие надо!
— И что делать? Может сообщить куда следует?
— А куда следует?
— Ну не знаю, в министерство здравоохранения например, в прокуратуру. Должны же они меры принять?
— Ты шутишь? Кто ей поверит? Да и времени нет жалобы писать, Юрку спасать надо!
Это я и сам понимал. Конечно надо. Только как? Здесь же даже клиник частных нету, захочешь забрать отсюда, куда девать-то? Человек в коме, это не перелом и не растяжение, тут осторожность нужна, грамотный уход, специалисты…
— А мама что говорит?
— Хотела домой его забрать, отказ даже написала, только не дали, не положено, говорят.
— А дома что толку? Там ни условий нет, ничего.
— Думаешь здесь есть? Ты в палате у него был? Это же клоповник! Там из приборов медицинских, утка да капельница! И не забывай что врачиха не лечит его, а наоборот.
— Понятно. Мама точно в церковь пошла?
— Не только. У нее знакомый есть хороший, сейчас какой-то важный пост занимает в горздраве, хочет чтобы помог на надомное лечение Юру перевести.
— Ясно. Кстати у меня для вас есть кое-что, ща…
Демонстративно поковырявшись в карманах, я достал свёрнутые в валик купюры, ровно тысячу рублей.
— Что это?
— Деньги. Юра просил передать вам если с ним что-нибудь случится.
— Когда просил?
— Ты же мне письмо сама передавала, вот в нём и просил. Копил он на что-то, мне написал чтобы копилку я его нашёл, и содержимое вам отдал. Такая история…
— Серьезно? — так искренне удивилась Инга, что мне стало даже как-то не по себе. Хотя обманывать не впервой, тем более во благо.
— Более чем. Говорю же, копил он, и в письме сообщил где тайник.
— Неожиданно… Спасибо тебе Дим, я даже не знаю что и сказать… Вот мама обрадуется! Ты подождёшь ее?
Ждать маму Инги чтобы посмотреть как она обрадуется, я не стал. Мне и светится тут незачем, и время уже поджимает. Тем более не из подъезда же я снимать буду, надо место какое-то найти, так чтобы и недалеко, и незаметно. Холод я как-нибудь перетерплю, а вот если меня спалят, нехорошо получится.
В общем, поправив на плече сумку с фотоаппаратом, я попрощался с Ингой и потопал в сторону остановки.
Не знаю почему сразу не подумал, но пока добирался, сообразил что снимать в темноте не получится. Техника устаревшая, если можно так выразиться. Нет, возможно как-то настраивают такие фотоаппараты, но уж точно не я, не с моими способностями. Поэтому что успею до темноты отснять, то успею, других вариантов всё равно нет.
Проделав путь от остановки до ресторана, местом для наблюдения выбрал чердак соседнего дома. Слуховые оконца там узкие, но при должном умении разместить в них камеру, направив ее под нужным углом, я сумею. Тем более закатное солнце будет у меня за спиной, затрудняя возможное обнаружение.
Проходя мимо продуктового магазина, не удержался и купил пару бутылок кефира, нарезной батон, и коляску ливерной колбасы. И перекушу пока ждать буду, и для дела полезно. Сумка, из которой торчат всеми узнаваемые синенькие крышечки, не так подозрительна как та, из которой не торчат. И вроде бы мелочь, подумаешь, сумка, а если вдруг спросят потом очевидцев, кого они у подъезда видели, те скажут — «мужика какого-то с кефиром». Особенность человеческого мозга такая, запоминать яркие, или непривычные детали. Кефир таскают в авоськах, а у меня в сумке спортивной, что есть непривычно. А вот если не будет батона с кефиром, могут и одежку мою припомнить, или вообще портретик набросают.
Поднявшись по лестнице на последний, пятый этаж, и оттуда уже на чердак, я осмотрелся, и с помощью нехитрых расчетов, выбрал самое удобное окошко.
Обзор хороший, видно неплохо, а в объектив фотоаппарата будет ещё лучше. «Пристреляться» заранее, и можно щёлкать, главное до темна успеть.
Повесил сумку на торчащий из досок гвоздь, притащил пару бутылочных ящиков — что они тут делали непонятно, поставил их друг на друга, и сам взгромоздился сверху.
До часа икс ещё двадцать минут, как раз проверю технику и перекушу.
Не скажу что шибко сложно, но учитывая что последний раз я брал фотоаппарат в руки лет двадцать назад, пришлось поднапрячься. Выдержка и диафрагма основные параметры съемки, и если каких-то нюансов я не знаю, то смысл понимаю прекрасно. Выдержка — время открытия «шторки», чем оно больше, тем больше воздействие света на плёнку. С диафрагмой же наоборот. Больше число, меньше окошечко в объективе. Пленка универсальная, шестьдесят пять дин, поэтому диафрагму на минимум — максимально открытую, а выдержку половину секунды. Можно больше, но тогда смазано будет, потому что снимать с рук, без штатива, телевиком и с большой выдержкой, крайне проблематично. Тем более лица.
Зарядил пленку, поменял объектив, и вооружившись батоном, приготовился действовать.
Ждал недолго, первая машина подъехала немногим раньше объявленного времени, и высадив двух пассажиров, укатила. А у меня же появились первые проблемы. Пока ждал и рассматривал через видоискатель статичные объекты, все казалось нормальным, но «прицелиться» по неровно шагающим людям, да ещё чётко поймать лицо, оказалось практически невозможно. Щёлкнул, конечно, деваться-то некуда, но вот за результат уверенности не было. Как минимум выдержка в половину секунды это слишком много, тут даже со штативом не снять. Человек за это время проходит не меньше метра, поэтому, хоть и в ущерб правилам, настройки пришлось скорректировать.
Но дальше снимал уже уверенней, и до темноты успел отщелкать почти две пленки. Остаётся докупить всё необходимое для проявки, и тогда уже будет понятно, результативно я отработал, или всё-таки нет.
Ждать окончания «турнира» не стал, пошел на трамвай, и через сорок минут был уже дома.
— Что-то ты сегодня раненько, не случилось чего? — встречая меня у порога, ехидно поинтересовалась мама.
— Нет мам, не случилось.
— Хорошо, кушать будешь?
После двух бутылок кефира и батона с колбасой, есть мне не хотелось, но из кухни так вкусно пахло, что я не смог отказаться.
— Конечно, голодный как волк! — улыбнулся я маме.
— Ты новости читал? — вышел из зала отец.
— Нет, а что-то случилось?
— Говорил же тебе, он словно в каком-то придуманном мире живёт, совсем по сторонам не смотрит! — обращаясь к маме, возмутился он.
— Закон о частной собственности на обсуждение выдвинули! Теперь уж точно конец совку! — с какой-то непонятной гордостью сообщила мама.
— А… Вы про это… Слыхал, как не слыхать-то? Теперь потащат всё что семьдесят лет собирали…
Говорить на политические темы с родителями я не хотел и обычно сдерживался, но сейчас смотрел на них, и почему-то злился. Нет, не на родителей, да и вообще ни на кого конкретно. Просто так злился, без повода.
— Да кто потащит-то? — возмутился отец.
— Ты, Дмитрий, в последнее время о людях почему-то совсем плохо думаешь. Никакого воровства не будет, всё разделят по-честному! — подержала отца мама.
— Свадьбу в малиновке смотрели?
— Ну и что?
— Как там делили? Это мне, это не тебе, это опять мине! Так и будет, помяните мое слово!
— Ты власть-то, с народом не путай, власть это одно, а простые люди другое! — опять возразила мама.
— Ага другое. Тут и сейчас-то не айс, а через полгода эти твои другие, потащат всё что не приколочено, а что утащить не смогут, сломают или сожгут!
— Да ты чего такое говоришь, Дмитрий? — округлив глаза, удивлённо смотрела на меня мама.
— Ничего я не говорю. Есть хочу, положи мне пожалуйста, я к себе пойду…
На том разговор был закончен, и прихватив тарелку жареной картошки с домашним кетчупом, я заперся в своей комнате.
Конечно зря психанул, но теперь-то чего уж. Накипело. Не знал бы как оно дальше будет, тоже верил бы, как все. А так… И вроде понимаю что надо спокойно ко всему относиться, всё равно ничего не изменишь, как ни старайся, вот только не получается у меня спокойно смотреть, как родных мне людей оболванивают. Злюсь я.
Основательно перекусив, завалился спать. Думал сразу усну, с набитым-то пузом, но провалялся без сна чуть не до двух ночи. Мысли всякие в голову лезли, в основном бред, но были и дельные. Вот например про то как команду набрать, из кого, то есть, идея пришла. Удивительно, как раньше не догадался, если есть максимально проверенные кандидатуры? Те самые парни с которыми я прошел через горнило войны, с самого четырнадцатого, по двадцать четвертый. И ведь помнил я всех, и живых и мертвых, имена, кто откуда родом, детали какие-то. Всё это было навечно записано у меня в голове. Разумеется не здесь, а в той, другой жизни, но для цели которую я поставил, это не имело никакого значения. Главное что знал я их лучше, чем сами они себя. Война, она ведь не оставляет места наносному, стирает всё разом, моргнуть не успеешь. Дерьмо завоняет, алмаз заблестит. Вот мне и нужно алмазы эти собрать, да в диадему царскую вставить. И да, про дерьмо я тоже помню, может не так подробно, но всё-таки.
Я ведь когда на эту войну пришёл, многого не понимал. Думал чего тут такого, армия как армия, приказали, копаешь, не приказали, не копаешь. Плац, тумбочка, увал, построение. Всё по стандарту. Но действительность оказалась совсем не такой. Четырнадцатый год, первое по настоящему боевое задание, когда нас, группу из десяти человек, отправили штурмовать трехэтажный дом в одном из «спорных» поселков. Ни разведданных, ни объяснений. Автоматы раздали, гранаты тридцать штук выдали, и вперёд, под танк. Даже командира не назначили, сказали чтобы сами разбирались. И ведь даже сейчас, когда опыта у меня через край, я бы десять раз подумал прежде чем туда лезть, но тогда мы просто пошли вперёд.
Не знаю что спасло группу от уничтожения на подходе, подозреваю что противник сам не ожидал подобной наглости, но добрались до стен мы полным составом. Как потом говорил наш комбат, неожиданно.
Рассусоливать не стали, а с ходу закидав правое крыло первого этажа гранатами, сразу зашли внутрь. Наверное на внезапность рассчитывали, вот только обороняющиеся к тому времени уже оклемались, огрызаться стали, и у нас появились первые двести. Помню как стреляю куда-то туда, лишь бы куда, а рядом Антон, паренек совсем молодой, падает. И кровь у него, большими каплями, из пробитого лба, на пол вытекает. Я его пошевелил, ну мало ли, вдруг живой, и продолжаю стрелять. Сам не лезу, автомат вытащу из укрытия, и палю в белый свет как в копеечку.
Дальше не знаю что было, то ли граната прилетела, то ли ещё какая зараза, только очнулся уже на спине у Шухера, он меня из-под огня вытащил, и перебежками подальше от этого дома нехорошего оттащил. Потом ещё много домов таких нехороших было, но тот первый мне особенно в память врезался. Из группы тогда только мы вдвоем, да комбат мой будущий в живых остались, остальные там так и сгинули.
Ну а с Шухером мы сдружились в итоге, до двадцать второго провоевав в одном подразделении. Только я в разведке, он в артиллерии. В начале августа последний раз виделись, тогда большое наступление готовилось, помню усмехнулся он тогда, сказал что так хорошо себя никогда не чувствовал, жить, говорит, хочется, петь и плясать. А вечером его убили. Прямое попадание арты, даже кусочка не осталось. Покидали в гроб земли с того места, да запаяв, на родину отправили.
Но сейчас он ещё живой, и где-то совсем недалеко. Разница в возрасте у нас небольшая, если всё правильно помню, шестьдесят девятого года он, значит сейчас ему двадцать два, и срочную он уже отслужил. Рассказывал что сразу после учебки куда-то под Кандагар отправили. Там обошлось, пришел без единой царапины, но на гражданке не повезло, на нары угодил. Не сразу правда, годика три помыкался, на завод устроился, работал как все, ну а потом драка, и непредумышленное убийство. Дали семь лет, но вышел в девяносто седьмом по удо. Женился, развелся, ещё раз женился, работал вахтами, потом с законом опять что-то не поделил и снова на срок залетел. Отсидел, а в четырнадцатом на Донбас отправился.
Мы когда с ним в ту первую передрягу попали, не знали что земляки, и только потом, когда сдружились крепко, и выяснилось что жили чуть ли не по соседству, но почему-то так ни разу и не пересеклись.
Кроме Шухера ещё землячок у меня там имелся, родом из села какого-то неподалеку. С ходу не вспомню, надо на карту смотреть, название такое необычное, заковыристое. Звали его Ваней, позывной «Долган», сокращение от фамилии — Долганов. Лет ему сейчас маловато правда, если мне девятнадцать, значит ему шестнадцать. В армии, разумеется, пока не служил, в следующем году только школу заканчивает.
Эти двое земляки мои, их найти несложно, но есть еще один товарищ, Андрюха Беспалый, с позывным Бес. Отличный боец, каких мало, и человек хороший. Жизнь мне спасал несколько раз, без раздумий под пули подставлялся. Наверное из всех кого бы я хотел видеть в команде, он был бы на первом месте. Жаль только не известно мне про него толком ничего, кроме того что родом он откуда-то из-под Ростова.
Возможно я чего-то не понимаю, но мне идея собрать своих будущих сослуживцев показалась стоящей. Парни все правильные, такие не предадут и не продадут, проверено.
А утром я, разумеется, проспал. Мама разбудила, и вроде проснулся, но вместе с щелчком замка снова вырубился.
Встал когда на часах была половина десятого. Умылся, перекусил остатками жареной картошки, и даже не запив чаем, ибо времени в обрез, «вывалился» на улицу.
План минимум, проявить пленки. Для этого мне нужен бачок, пара упаковок проявителя, и столько же фиксажа, то есть закрепителя. Получится проявить нормально, будет хоть что-то на пленке, тогда озадачусь покупкой фотоувеличителя и остальных причиндалов, таких как кюветы, бумага, реле, пинцеты, красный фонарь. Глянцеватель только брать не буду, «березка» в продаже есть, она уже сразу глянцевая.
Еженедельник «Аргументы и Факты» № 35. 09.01.1990
ЭКСПРЕСС НОВОСТИ
«Корреспондент „Интерфакса“ сообщает из Тбилиси о событиях, предшествовавших решению властей демонтировать памятник В. И. Ленину на площади, носящей его имя. В ночь на 27 августа около двух тысяч представителей партии, входящих в ассоциацию „Круглый стол“, облили памятник бензином, обложили автопокрышками и подожгли их, а затем пытались разрушить фундамент памятника с помощью трактора. В 2 часа ночи эти противоправные действия были пресечены работниками милиции, после чего горисполком принял срочное решение демонтировать памятник „с целью его реставрации“. Памятник был демонтирован.»