Перерождённый Прародитель технологий

Глава 18

Где то в пустошах, где давно не ступала нога человечества, глубоко внизу, под толщей земли и льда, скрывается комплекс, о существовании которого никто не знает. Его коридоры выложены черным металлом, который поглощает свет, лишь приглушённо отражая красноватое сияние ламп, встроенных в стены. Звуки шагов здесь словно растворяются, превращаясь в глухой шёпот. Здесь нет ничего лишнего — всё подчинено холодной функциональности и скрытности.

В главном зале, сердце комплекса, простирается пространство, наполненное шумом тихо гудящих консолей, экранами с изображениями, которые простым смертным невозможно интерпретировать. По центру — огромный круглый стол, над которым парит сферический голографический интерфейс, показывающий модели, карты и цифры в динамике. В воздухе чувствуется тонкий озоновый запах, который оставляют работающие на грани технологии.

Один человек стоит в самом центре зала перед массивной консолью. Он высокий, в длинном сером плаще, больше похожем на драпировку, которая ниспадает до пола, скрывая его фигуру. На голове — капюшон, тень от которого прячет черты его лица. Лишь его глаза, светящиеся тусклым голубым светом, видны из темноты. Они не человеческие, скорее всего, модифицированные. Его руки, тонкие и длинные, бесшумно двигаются над интерфейсом. Он изучает данные, будто погружён в собственные мысли, а не в происходящее вокруг.

Но его сосредоточенность нарушает внезапное вторжение. Раздался звук быстрых шагов, потом двери с шипением разъехались в стороны, и в зал вбежал юноша. На вид ему не больше 20 лет: худощавый, в лёгкой униформе, дыхание сбито от бега. Его лицо раскраснелось, но в глазах горит тревога.

— Господин! — выдохнул юноша, даже не поприветствовав своего лидера, что само по себе было вопиющим нарушением протокола. Однако следующие слова заставили фигуру у консоли замереть, будто механизм, внезапно остановившийся из-за сбоя. — Разлом в хранилище 438 закрыт! Кто-то… кто-то смог активировать древние системы и зачистить место от чудищ!

Человек у консоли не сразу ответил. Он медленно выпрямился, его движения были отточенными, почти механическими, как будто каждое действие подчинялось внутреннему алгоритму. Он задумался, и даже это выглядело будто часть тщательно выверенного процесса. Лишь спустя несколько долгих секунд тишины в помещении раздался его голос — низкий, холодный, лишённый всякой человечности:

— Это невозможно. Системы прошлой эры недоступны людям. Кто осмелился это сделать?

Юноша не сразу нашёл в себе смелость ответить. Его пальцы слегка подрагивали, взгляд метался между голограммами и ледяным взором господина. Он знал, что прерывать его, особенно когда тот сосредоточен на своих исследованиях, было величайшим проступком. И всё же… эта весть не могла ждать.

Каждый обитатель этого комплекса знал, что его существование держится на силе и гении господина. Без него, без его непостижимой власти, управление этими древними технологиями было бы невозможным. Никто не мог даже представить, чтобы кто-то другой смог пробудить системы прошлого. Но сейчас эта невозможность стала реальностью.

— Мы… Мы не знаем, сэр. Камеры наблюдения и остальные механизмы… Они были выведены из строя почти мгновенно. Стоило нам восстановить работу одного устройства, как оно тут же попадало под чью-то власть. Мы смогли только приблизительно определить, какой отряд находился в этом секторе, но…

Его голос дрожал. Сказать господину "мы не знаем" — это как самому подписать себе смертный приговор. Истории о тех, кто осмелился показать незнание или слабость, были хорошо известны каждому из подчинённых.

— …Вот как… — наконец произнёс господин, и голос его прозвучал так, словно он проглатывал каждое слово, обдумывая его с холодной, безжалостной точностью. — Некто не только осмелился пробудить системы, что я сам оставил в хранилище, но и уничтожил созданных мною заготовок… Те, что я лично разработал, чтобы каждый мой подданный мог, независимо от состояния, с их помощью увидеть лицо нового… Но это уже не важно. Ты сообщил мне любопытные новости. Молодец. Такое действительно нужно было доносить немедленно.

Юноша замер, не веря своим ушам. Господин редко хвалил кого-то, и уж тем более открыто. Но вместо облегчения в сердце молодого посланника зародился новый страх. Он понял это, когда существо повернулось к нему.

Эти глаза.Голубые огоньки во взгляде господина пробивали его насквозь. Их яркость была ненатуральной, пугающей, будто за ними скрывалась бесконечная бездна. Юноша почувствовал, как ноги подкашиваются, а тело предательски дрожит.

Господин медленно подошёл ближе, его рука, словно покрытая металлической чешуёй, протянулась и с глухим хлопком легла юноше на голову.

— И всё же… я разочарован. Я не помню, чтобы позволял кому-либо из своих подчинённых испытывать ТАК много эмоций. — Голос его был ледяным, вкрадчивым, словно шипящий яд.

Юноша вскинул глаза, пытаясь возразить, но слова застряли в горле. Зрачки его расширились от ужаса, когда он услышал ответ:

— Молчать.

Слово прозвучало как приговор, и тело молодого человека тут же обмякло, едва не рухнув на пол.

Господин провёл второй рукой вдоль его позвоночника, пальцы, холодные как сталь, ощупывали его спину, пока не добрались до имплантированных пластин. Те бесшумно разошлись, открывая сложный механизм — провода и микросхемы вместо костного мозга.

— Ты принёс важные известия. Поэтому тебе повезло. В отличие от остальных, кто осмеливался показывать мне подобное неподчинение, ты получишь апгрейд… А потом, безо всякого страха, ты расскажешь мне всё, что знаешь о хранилище и тех, кто был там.

Юноша почувствовал, как холодный разряд пробежал по его позвоночнику, а сознание начало угасать. Последнее, что он видел, были горящие синим глаза господина, равнодушные и страшные, как сама вечность.

***

В сознание я приходил медленно и мучительно. Ощущение было таким, будто мой мозг достали из головы, пропустили через мясорубку, а затем, тщательно перемешав, вернули обратно в череп. Боль в голове была настолько яростной, что казалась всепоглощающей, но всё же я очнулся, медленно приходя в себя после долгого и тревожного сна.

Мой взгляд уткнулся в белоснежный потолок, от которого слегка рябило в глазах. К боли в голове быстро добавилась общая слабость в теле — я чувствовал себя так, будто меня размазали по кровати, и даже дыхание давалось с трудом.

С усилием повернув голову, я начал оглядываться. Пространство вокруг меня быстро прояснилось — больничная палата. Рядом с кроватью стояло медицинское оборудование, чей монотонный писк совпадал с ритмом моего сердца. К вене в правой руке подключены трубки, ведущие к капельнице, где висели прозрачные пакеты с жидкостью. Светлая, чистая, почти стерильная обстановка. Да, это определённо больница. Но, к счастью, не та, где я оказался в прошлый раз — безо всяких металлических решёток на окнах или гнетущей атмосферы, напоминающей заключение. Здесь всё выглядело куда миролюбивее.

Я попробовал приподняться, но моё тело словно заговорило: «Нет! Не сейчас!» Каждая клеточка противилась движению, наполняя меня новой вспышкой боли. Отчаявшись, я зажмурился и упал обратно на подушку, тяжело дыша.

И в этот момент дверь палаты бесшумно открылась, и в комнату вошёл мужчина.

Он был пожилым, лет семидесяти, но двигался с неожиданной для его возраста лёгкостью. Его лицо, изрезанное морщинами, рассказывало о десятилетиях, наполненных как болью, так и радостью. Седые волосы аккуратно зачёсаны назад, а борода — короткая, чуть тронутая серебром, придавала ему вид мудрого и доброжелательного старца. Тёмно-карие глаза, обрамлённые лёгкими «гусиными лапками», светились тёплым, почти отеческим взглядом.

На нём был идеально выглаженный белый халат, слегка расстёгнутый у шеи, а под ним — строгая рубашка пастельного оттенка. В руках он держал планшет, где, судя по всему, был мой медицинский отчёт.

— Ну вот, наконец-то пришли в себя, — произнёс он с мягкой, немного хрипловатой интонацией, в которой чувствовались и профессионализм, и человеческое тепло. — С возвращением.

Его голос напомнил мне об уюте, давно забытом чувстве, которое, казалось, было утеряно где-то в вихре моих недавних переживаний. Этот человек казался воплощением заботы — врачом, который не просто выполнял свою работу, но действительно переживал за каждого своего пациента.

— Не пытайтесь двигаться, пока не почувствуете, что силы к вам вернулись, — добавил он, подойдя ближе и аккуратно поправляя уголок простыни, будто сам факт дискомфорта в моём положении был для него неприемлем. — Вы здесь в полной безопасности.

От послених слов на моем лице появилась легкая улыбка. Неужели на моем лице была паника, что тот решил успокоить меня такими словами? Тем не менее впечатления от этого дедушки были приятные. Этот старик хоть и передавал своим видом множество пережитого и я уверен не все из этого было приятным, тем не менее сохранил в себе возможность так по доброму улыбатся и тепло говорить. Хороший знак.

— Как скажете, сэр... — начал я с явной слабостью в голосе. — Но не подскажете, пожалуйста, кто вы... И где я? Полагаю, это где-то на землях Поповых?

Я поднял бровь, озвучивая своё предположение, а врач передо мной коротко рассмеялся. Достав из кармана белого халата маленький блокнот с карандашом, он быстро сделал в нём пару пометок, будто мои слова что-то подтверждали.

— А голова у вас работает, уважаемый Гре... Кхм, простите, Грелдэй. Ну и фамилия у вас, скажу я вам, — проговорил он, улыбнувшись. — Никогда подобных не слыхал. Но вы правы, вы сейчас в частной больнице на землях господ Поповых. А моё имя — Игорь Кучеров, родовой врач рода Поповых. Приятно познакомиться, — добавил он, слегка поклонившись.

Его слова подтвердили мои догадки. Что ж, хотя бы меня вытащили из того бункера и не оставили там подыхать. Это уже радовало. Но совсем не радовало то, что со мной произошло. Что это вообще было? Я ничего не почувствовал — ни слабости, ни усталости, ни боли. Никаких признаков того, что приближается проблема. Просто в какой-то момент — раз, и я оказался на грани смерти. По ощущениям это было именно так, и, честно говоря, ничего весёлого в этом не было.

— Понимаю ваши мысли, уважаемый Ройко, — прервал ход моих размышлений врач. — Вы наверняка хотите узнать больше о вашем состоянии. Однако, прошу прощения, вам придётся подождать ещё десять минут. Я должен сообщить Госпоже о вашем пробуждении. Она очень переживала. До сих пор переживает, если честно. Надо развеять её нервы.

Он говорил спокойным, ровным голосом, развернувшись к выходу. Но прежде чем окончательно покинуть палату, добавил:

— Могу лишь сказать, что ваше состояние стабильно, но... Не радуйтесь раньше времени.

С этими словами он ушёл.

Замечательно, что сказать? Первая вылазка закончилась, и вместо триумфального успеха я валяюсь на больничной койке. Совсем не тот результат, на который я рассчитывал, спускаясь в то место. А судя по словам Игоря... со мной что-то всё ещё не так.

Ахх... Стоило бы просканировать себя и попробовать сделать какие-то выводы о своём состоянии, но первая же попытка наглядно показала, что не стоит этого делать. Псионика не отозвалась на мои усилия. Более того, голова заболела ещё сильнее.

Пришлось всё это время просто смотреть в белый потолок, размышляя обо всём. Если мои догадки подтвердятся, то я действительно оказался в далеко не лучшей ситуации. Возможно, придётся серьёзно пересмотреть свои планы.

Наконец-то в палату вернулись, и, как я и ожидал, вместе с врачом внутрь вошла Елена. Она выглядела, мягко говоря, неважно: вся бледная, с явными мешками под глазами. Неужели настолько переживала, что не спала? Пф, глупость какая-то. Мы ведь не настолько близки, чтобы она убивалась из-за меня. Тем более в момент, когда я начал действовать, она была без сознания.

Или... она просканировала чью-то память из отряда и увидела, что там произошло? Возможно. Но даже если так, меня удивляет мысль, что она в таком состоянии из-за меня. Слишком уж это нелогично.

Однако судя по выражению облегчения на её лице, едва она увидела меня... Серьёзно? Елена, я очень надеюсь, что ты просто заботишься о ценном ресурсе, а не... об этом.

— Вот, госпожа, полюбуйтесь. Ваш новый подчинённый в порядке, в сознании, и ничего плохого с ним не происходит. Теперь вы, наконец, можете выдохнуть и спокойно поспать, — произнёс Игорь с лёгкой насмешкой в голосе, будто специально поддразнивая её.

— Игорь, ты прекрасно знаешь причину моей бессонницы. Не надо выставлять меня не в том свете, — отрезала Елена, попутно вселяя в меня надежду, что не всё так плохо. Я, возможно, лишь одна из причин её состояния.

— Ох, как скажете, госпожа. В любом случае, вот отчёт, ознакомьтесь, — врач протянул ей папку с документами. Елена взяла её, но почти сразу отложила на тумбочку рядом со мной.

— Почитать я могу и дома. Лучше расскажи мне лично. Что ждёт Ройко? Как его состояние? Сможет ли он продолжать выполнять функции псионика?

— Ой, ну вы и напрягаете старика, госпожа, — пробурчал Игорь, для вида жалуясь, но почти сразу перешёл к делу: — Общее состояние пациента стабильно. Более того, для человека, пережившего полноценный инсульт и долго остававшегося без лечения, он аномально быстро идёт на поправку. Даже не так: это настоящее чудо, что он вообще выжил.

— Ты же говорил, что его судьба неизвестна! — резко возразила Елена.

— Спокойно, госпожа. Я не говорил ничего противоречивого, — невозмутимо ответил Игорь. — Сам факт, что он не был мёртв, когда его доставили сюда, уже дал мне основания думать, что всё не так однозначно. Да, я не знал наверняка, что будет с вашим новичком. Но в любой другой ситуации мы бы получили либо труп, либо человека, потерявшего всякое сознание.

— А Ройко, значит...

— В порядке. И, судя по всему, в данный момент он вообще не чувствует серьёзных побочных эффектов, кроме стандартного перенапряжения от использования псионики, — продолжал врач.

Но Елена нахмурилась. Очевидно, как и я, она уловила ключевые слова.

— В данный момент? — Да, именно эти слова мы оба подчеркнули.

— К сожалению, да. Только в данный момент, — подтвердил врач. — Понимаете, сила достопочтенного Ройко... Я не уверен, как он должен с ней взаимодействовать в будущем. Как бы это помягче выразиться...

— Я разрушаю сам себя, используя псионику, — неожиданно для них обоих вмешался я.

Папка с тумбочки практически сама оказалась у меня в руках. Благо, расстояние было небольшим, и на такое простое действие сил хватило. Читать мелкий шрифт было неприятно, но когда ещё представится возможность изучить результаты многочисленных обследований и выводы врачей?

Игорь попытался было забрать у меня папку, но, к счастью, вовремя остановился, видимо, решив, что я уже узнал главное.

— Да, если коротко, всё так, как сказал Ройко, — подтвердил он.

— Разрушает сам себя? Но... Как это возможно? — Елена выглядела растерянной. — Сила псионики хоть и может приносить головную боль или слабость, но она не вредит своему пользователю.

— Обычно — да, — начал объяснять я, чтобы избавить врача от поиска слов. — Разум развивается параллельно с телом. Дети пробуждаются с невероятно гибким разумом, который может выдерживать огромные перегрузки и адаптироваться под носителя. Тело каждого псионика идеально настроено под силу разума, и наоборот. Для вас ваша псионика так же естественна, как дыхание.

Я ненадолго замолчал, обдумывая слова, прежде чем продолжить:

— Но я... Моё тело изначально не предназначалось даже для слабой псионической силы. Оно не готово. Никогда не было. И уже закостенело. Представьте сорокалетнего мужчину, который никогда не занимался спортом, а теперь его заставляют внезапно бегать стометровки наравне с олимпийскими чемпионами. Тело не выдержит, оно развалится. У меня то же самое, но в разы хуже.

Я снова погрузился в свои мысли, вспоминая своё состояние, когда меня сюда доставили. Врач сильно приукрасил картину. Инсульт был главной проблемой, но первые обследования... Чёрт. У меня самого возникает вопрос, как я выжил. Тогда меня привезли сюда, по сути, как кусок мяса, а не как человека. Псионика просто перемолола моё неподготовленное тело, а затем методично начала его восстанавливать, пока я оставался без сознания.

— Но... судя по всему, дело даже не в том, что мне теперь нельзя использовать псионику. Просто живя с этими возможностями внутри себя, моё тело будет постепенно разрушаться. Оно не успеет адаптироваться даже под минимальные требования. Думаю, лет десять, может, пятнадцать спокойной жизни — и я умру. Всё верно, доктор? — спросил я, посмотрев на Игоря.

Он лишь кивнул, не решаясь что-то добавить.