Переплетенные судьбы

Глава 11

Солка вели вниз крутые ступеньки, истертые множеством ног, рядом шли молчаливые охранники. Они привели его в длинный коридор, освещенный редкими факелами. Вдоль коридора в двух сторон, тянулись камеры- клетки, его втолкнули в одну из многочисленных клеток. С трех сторон её ограничивали прочные прутья, с четвёртой стороны прочная каменная стена с охапкой прелой соломы под ней. Вдоль одной из решёток проходил желоб для нечистот, уходящий под стену. Запах от этого желоба в шёл такой, что глаза начинали слезиться.

Больше никого в клетке не было, одно это было уже хорошо. Он ногой разворошил солому, из неё во все стороны побежали мыши и крупные тараканы. Только после этого он решился опуститься на неё.

— Ты смотри, какие мы нежные, — донеслось до него из соседней клетки, — Новенький, слыш, придвинься поближе, я тебя утешу, не бойся, я буду ласков.

Солк старался не обращать внимания на соседа. Тот долго не мог угомониться и затрагивал всех соседей, предлагая утешить их. На него никто не обращал внимания, видимо давно привыкли. Позже принесли всем воды и черствых лепешек. Наесться не наешься, но с голоду не умрешь.

Не смотря на то, что последние дни выдались очень тяжелыми, прелая солома в качестве постели пока не прельщала его, Солк сидел, опершись спиной на стену, глаза слипались от усталости, постепенно он погрузился в воспоминания, которые причудливо переплелись со сновиденьями.

Он снова оказался на острове, и впервые увидел свою новую хозяйку, худую усталую девчонку, с обгоревшим на солнце носом и потрескавшимися губами. В начале он принял её за служанку или рабыню с корабля. Вспоминал как он пытался возненавидеть её, так как ненавидел Адель, но она оказалась её полной противоположностью. Не пыталась и не хотела ни унижать ни наказывать. Потом испытание огнем и требование не трогать его. Восхищение её смелостью и благодарность за защиту. Он видел, что женщины из команды Ипполиты делали со своими рабами, попасть им в руки мало удовольствия. Правда, у его первой хозяйки, Адели, фантазии было побольше. Всего через неделю, после того как он появился в её доме, Солк начал мечтать о собственной смерти…

Из тяжелого сна его вырвал скрип двери его клетки. Он открыл глаза и тут же прикрыл их рукой от света факела, за ним он различил две темные фигуры.

— Новый сосед тебе, — хрипло произнес чужой голос, с этими словами два охранника втолкнули в клетку человека, так, что он не удержался и упал на грязный пол. Охранники захлопнули дверь, погремев на последок ключами и ушли к себе. Новичок поднялся, опираясь на руки и тяжело сел, там же где упал. Это был мужчина, может не многим старше Солка, с длинной бородой, как и у многих в Румерии, опрятно одетый в недорогую но добротную одежду. Незнакомец, в свою очередь рассматривал его.

— Ты кто? — первым нарушил молчанье незнакомец.

— Каллиграф, — коротко ответил парень.

— Каллиграф, — насмешливо протянул новичок, — а сюда как попал? Ошибок в прошении наделал?

— Мы с женой домой возвращались, с караваном, а у караванщика верблюды все по пути сдохли, вот он нас и обвинил, — не стал вдаваться в подробности Солк.

— Так это про вас весь базар гудит?

Солк усмехнулся.

— Может и про нас, а что хоть говорят?

— О, эта легенда об отважном караван-баши Сомсхее переживет века, ибо он сумел пленить злого демона, вызвавшего страшную песчаную бурю, и его жену погубившую колдовством всех его верблюдов, — улыбнулся мужчина, — А ты, выходит, и есть этот демон?

Он подвинулся ближе и произнес:

— Меня Малик зовут, я уличный певец и фокусник.

— Солк Солано, — представился парень.

— Расскажи, как дело было? — нетерпеливо толкнул в бок Малик, — Я же теперь ночь не усну, это единственный раз в жизни бывает, сидеть рядом с демоном. Ночь длинная, расскажи.

Солк неторопливо рассказал, про то, что сам видел, рассказ вышел не таким интересным, как хотелось бы Малику, и он огорченно вздохнул.

— Все знают, что караванщики хорошие рассказчики и большие вруны, ведь без вранья свой товар не продашь никогда.

— А ты как сюда попал?

Малик помрачнел и махнул рукой.

— Не понравилось, как на свадьбе пел, — коротко ответил он.

— За это в тюрьму? — удивился Солк.

— Зачем в тюрьму? — вздохнул Малик, — завтра выпорют и домой прогонят. Думал, штрафом откуплюсь, гости на свадьбе не согласились на штраф.

Он горестно махнул рукой, потом, глядя на удивленного Солка, пояснил.

— Я невесту славил, пел, что она тонкая как тростник, быстрая как лань и кроткая как ягненок, кто же знал что она хромая, толстая и сварливая баба, — потом посмотрел на своего сокамерника, грустно улыбнулся и вздохнул, — даже не покормили…

— На, вот- протянул часть лепешки Солк, — от ужина осталась.

Малик не стал отказываться и в два счета проглотил её.

— Теперь можно было бы и спеть, чтобы ночь скоротать, да боюсь соседи наши недовольны будут, что спать им мешаем.

— Ты еще о песнях можешь думать? — удивился Солк.

— Что еще остается? Песня она и в горе и в радости рядом с нами. Хочешь, давай о любимых поговорим, — предложил Малик, — У тебя есть любимая?

Солк прикрыл глаза и на минуту представил себе Камиллу, сосредоточенную перед испытанием огнем, и потом торжествующую от того, что справилась, испуганную, когда Теон напал на неё. И не нашел ничего лучше чем ответить стихами:

Прекрасной розы красоту затмила Ты,

Цветы в округе устыдила Ты.

Звездой сияет в лунном свете роза,

Луна — в лучах Твоей сияет красоты.

— Да ты поэт, — с уважением произнес Малик.

— Это не мои стихи, это Хафиз Ширази, — улыбнулся Солк, — просто вспомнил, решил, что лучше чем сказал поэт я не смогу сказать.

— Повтори стихи еще раз, хочу запомнить, — попросил Малик.

Солк повторил.

— Ты не знаешь, как здесь решают такие вопросы как мой? — спросил он позже.

— Если наместнику будет интересно, то он сам будет вас слушать и судить, а если нет, то его правая рука Шихрази, = пожал плечами Малик, — лучше, конечно, если он сам заинтересуется. Шихрази не людей судит, а их деньги. На ваше счастье Наместник Урсала вместе с Шихрази сейчас на охоте, возможно, он сам захочет во всем разобраться. Не каждый раз к нему демонов приводят, — улыбнулся Малик.

— Что за человек ваш Урзала? — продолжил расспросы Солк.

— Он может быть разным. Как то вдовы одного крестьянина не поделили имущество, что осталось после его смерти, так он приказал выкупить все наследство по такой цене, что они каждая себе по дому купила. А может и наоборот, забрать последнее и тюрьму бросить. Тут как повезет, — философски заметил Малик.

— Как долго они охотятся?

— Что, не терпится на суд попасть? Не спеши, еще не известно какой стороной для тебя дело повернется.

— Почему для меня? — удивился Солк.

— У нас принято, чтобы у каждого мужчины было не меньше двух жен, если одна, то он не мужчина совсем. Женщин не хватает на всех, — Малик завозился на полу, устраиваясь поудобнее, — если решат, что ты демон, тебя казнят, а твою жену отдадут в жены кому-либо из придворных.

— А если она не согласится?

— Кто женщину спрашивает? Ты же не спрашиваешь у золотого украшения хочет оно тебе принадлежать или нет, вот так же и с женщинами. Зато потом их берегут, когда у мужчины много жен, он не заставляет их рожать каждый год по ребенку, а дает отдохнуть между родами.

— Ты так рассказываешь, будто у вас рай для женщин, — усмехнулся Солк, — тогда почему они из соседних стран не бегут к вам?

— Отцы не отпускают, — притворно вздохнул Малик и рассмеялся.

За разговорами они не заметили как закончилась ночь, стражники снова принесли пленникам воды и черствых лепешек. Вскоре Малика увели, прощаясь, он попросил Солка:

— Если тебя отпустят, найди меня, спроси на базаре певца Малика, меня там каждая собака знает и приведет к дому, гостем у меня будешь, жены наши пусть познакомятся. Ты хороший человек, хоть и демон.

После ухода Малика Солку стало совсем тоскливо на душе. Потянулись однообразные похожие один на другой дни, охранники дважды в день приносили воду и неизменно черствые лепешки. Один раз он решил спросить не специально ли сушат их для арестантов, после этого вопроса охранники его порцию отдали другим арестантам. Больше Солк ни о чем не спрашивал. Создавалось впечатление, что о нем просто забыли.

Наконец, когда Солк уже совсем отчаялся, за ним пришли двое охранников, вывели его из клетки, и не особо церемонясь, пинками повели вверх по уже знакомой лестнице. Когда он шагнул на тюремный двор из уже привычного полумрака, то был ослеплен ярким солнечным светом, от которого отвык за эти дни. Глаза заслезились, и он прикрыл их рукой чтобы хоть не много привыкнуть к свету. Но долго стоять ему не дали охранники, еще один ощутимый толчок в спину, и грубый голос, скомандовавший двигаться дальше, вынудили идти по неровной брусчатке двора с почти закрытыми глазами.

Постепенно солнечный свет перестал доставлять неудобства и Солк решился посмотреть, куда его ведут. Они шли к небольшому открытому бассейну, вернее, даже яме выложенной камнями, но вода в этой яме оказалась проточной и чистой. Возле ямы лежали простые холщовые штаны и рубашка.

— Вымойся, — грубо толкнул один из охранников, — и радуйся, что сам Наместник Урсала будет судить тебя и твою жену.

Солк с удовольствием сбросил с себя провонявшуюся одежду и принялся смывать с себя тюремную грязь и вонь, он старался не думать, о том, что его ждет на суде, пока просто радовался возможности стать чистым. Вскоре привели еще нескольких арестантов, их тоже ждал суд у наместника. Охранники не дали на купанье много времени, и арестантам осталось только натянуть одежду на мокрое тело. Их выстроили друг за другом, и связав каждому руки, повели за собой. Чем больше они удалялись от тюрьмы, тем больше встречалось людей, Солку даже показалось, будто среди них мелькнуло лицо Малика, но он быстро скрылся из вида.

Их привели на городскую площадь, наместник как правило, устраивал суды у всех на глазах, чтобы никто из подданных не смог обвинить его в несправедливости. Народ, охочий до зрелищ, толпился здесь, некоторые стояли группками и неспешно переговаривались между собой, некоторые усевшись прямо на пыльную мостовую, коротали время за игрой в камни. Часть принесли с собой раскладные легкие стулья и удобно расположились на них, некоторые предлагали свои места другим. за небольшую плату. Предприимчивые водоносы и торговцы сладостями сновали между ними, громко предлагая свой товар. То там, то тут слышались их голоса:

— Вода! Холодная вода!

— Кому кунафу! Кунафа с медом, кунафа с патокой! Кунафа!

Солк с интересом осматривался вокруг, как же похожа Солимия на родной Лерп, людям всегда любопытна чужая жизнь, если есть возможность посудачить в тени, за чашкой чая. Цокая языком, покачивая головой и притворно вздыхая, радуясь тому, что тебя она обошла стороной.

В тени на небольшом возвышении уже стояло кресло для наместника, с удобными подлокотниками, высокой резной спинкой и широким сиденьем. Ножки кресла были искусно вырезаны в форме когтистых львиных лап. Дерево спинки и подлокотников было отполировано воском до блеска, отчего дерево золотилось на солнце прожилками, и казалось сделанным не из дерева, а из благородного золота.

Первыми привели на площадь мужчин арестантов, женщин для суда, если такие бывали, приводили вместе с наместником. Процессия остановилась по левую сторону от подготовленного кресла, послеполуденное солнце сильно светило в глаза и немилосердно пекло головы, хотелось пить. Вдали послышались ритмичные удары барабанов и звуки труб. Приближалась процессия с наместником Урсала. Вскоре показались стражники в красных штанах и белых рубашках, поверх которых были надеты металлические панцири, ярко блестевшие на солнце. Головы венчали островерхие шлемы, в руках они держали длинные пики, на концах которых были повязаны разноцветные ленты. Они торжественно вышагивали впереди носильщиков с закрытым портшезом на плечах. За портшезом шли несколько писцов с серебряными чернильницами на поясе, за которыми раб нес бумагу и запас перьев.

Следом несли еще один портшез, больше размером и без украшений, в нем должны были находиться те женщины, которых наместник также решил судить лично. Замыкали эту процессию такие же стражники, как и в начале и барабанщики с трубачами.

Носильщики остановились рядом с приготовленным креслом для наместника и осторожно опустили дорогой портшез, подошел один из стражников и помог наместнику встать и выйти наружу. Наместник Урсала оказался не высоким мужчиной с длинной иссиня черной бородой, искусно заплетенной в косичку и украшенной золотыми колечками, одетый в длинный халат из золотой парчи и с белым тюрбаном на голове, украшенным белым пушистым пером. Он медленно прошел к своему креслу и с достоинством уселся в него.

Люди на площади загомонили и потянулись поближе к месту суда, чтобы не пропустить ничего, по их мнению, интересного, стражники сразу же оттеснили их пиками на безопасное для наместника расстояние. Конечно, не все остались этим довольны и в толпе возникло несколько потасовок за лучшие места, но достаточно быстро все успокоились. Все это время наместник спокойно сидел на своем кресле и ждал тишины.

— Жители города Солимия, — начал он говорить, как только все немного успокоились, — сегодня я буду судить этих людей, а вы будете следить, чтобы мой суд был праведным и справедливым.

Урсала не глядя протянул руку и раб вложил в неё один из свитков, принесенных им, наместник развернул его, потом отдал обратно рабу и громко произнес:

— Я вызываю на суд декханина Дженга и его жену Чепер.

Среди зрителей началось движение расталкивая людей протискивался к наместнику высокий худой мужчина, тянувший за собой такую же высокую как и он женщину, полностью закутанную в одежды, так, что видны были только её глаза. Они остановились перед наместником и низко поклонились ему. Урсала пристально посмотрел на мужчину и сказал:

— Ты обвиняешь свою жену в том, что она опозорила тебя перед твоими родственниками.

— Это так, господин, — еще раз поклонился Дженг.

— Как она тебя опозорила?

— К нам в гости пришел мой брат с семьей, а она приготовила несоленые блюда. Брат сказал, что она меня е любит, раз пожалела соли.

Женщина не выдержала и зашипела рассерженной кошкой.

— Не слушайте его, господин, я не жалела соли, как можно жалеть о том, чего в доме давно нет. Уж сколько раз я говорила, что нужно её купить, он брал деньги и уходил на рынок, возвращался ночью без соли и обессиленный как мужчина.

Некоторые из зрителей рассмеялись. Дженг стоял красный и не мог вымолвить ни одного слова от возмущения.

— А меня на рынок он не пускает, говорит, что глупую женщину любой торгаш обманет, — продолжала Чепер, — А кто меня обманет? Если я своему отцу помогала продавать товар! Еще не родился тот человек, что смог бы меня обмануть… — начала распаляться она.

— Но мне то ты поверила, когда замуж вышла, — перебил её муж. Теперь жена не нашла, что ответить и замолчала на полуслове, она глубоко вздохнула и разразилась бранью на своего мужа. Вся площадь услышала, что она думает о нем.

Люди уже откровенно смеялись с них, наместник с трудом сдерживал улыбку, а жена и не думала успокаиваться и продолжала перечислять все недостатки мужа.

— … Перед братом опозорила! Да ты сам себя позоришь, мужскую силу с бача растрачиваешь, а ко мне не подходишь, всем говоришь, что я виновата, что детей нет, а с чего дети? Петух вон курей каждый день топчет, чтобы цыплята были, ты ко мне уже месяц не подходишь!

Тут уже не выдержал и наместник рассмеялся вместе со всеми. Просмеявшись он дал знак и все постепенно замолчали, Чепер стояла и все еще возмущенно пыталась что то-то сказать, но один взгляд Урсала заставил её замолчать.

— Значит так, женщина, отныне ты всегда будешь ходить с мужем на рынок, и сама будешь следить за тем, куда он тратит деньги. А ты, — повернулся он к Дженгу, — будешь слушать, что говорит жена. Завтра купите соли, и позовете гостей, пусть жена приготовит вкусные блюда, и больше чтобы я о вас не слышал.

Супруги низко кланяясь удалились прочь.