Пепел Ара-Лима

ХХХХХ

Черный дым от пожарищ настолько тяжел, что не в силах поднять его даже северный ветер. Тщетно тужится, кружит вокруг, пыхтит, срываясь в злобных порывах. Да только тяжел дым, стелется по засыпанным пеплом мостовым, ищет короткие пути в распахнутых настежь дверях и выломанных ставнях. Спотыкается о мертвые тела, щедрым ковром усыпавшие улицы, испуганно жмется к наполненным красной водой каналам. Упирается в разрушенные стены, нащупывает пробитые таранами дыры и, облегченно расстилаясь по искореженной земле, покидает мертвую Мадимию.

По улицам благословенного города бродит раненая лошадь. Из разорванного бока сочится на каменную мостовую кровь. Глаза животного слепы. Пустые глазницы наполнены кашеобразной массой из крови и пепла. Лошадь натыкается на перевернутую телегу, испуганно шарахается в сторону от невидимого препятствия, спотыкается о груду мертвых, падает на колени. Жалобный, почти человеческий крик заглушает вой пожара.

— Бедное животное, — всадник в золотых доспехах придержал поводья, облокотился на луку седла и с минуту наблюдал за вопящей от ужаса лошадью. — Убейте ее.

Стоящий рядом легронер из кодры личной императорской охраны вытащил короткий меч, подошел к лошади и коротким ударом успокоил кричащую тварь.

— Мой Император!

Несколько всадников, подняв на дыбы коней, остановились напротив всадника в золотых доспехах. Один из них, высокий черноволосый человек в помятом панцире, без шлема, соскочил с седла, придерживая меч подбежал к всаднику, припал к его стремени:

— Мой Император! Ваш приказ выполнен. Последние защитники готовы к распятию перед городскими стенами.

— Поднимись Генерий, — Каббар дотронулся до волос легона железной перчаткой. — Не годиться герою взятия Мадимии стоять на коленях даже перед верховным Императором Кэтера. Твой легрион был первым, кто вошел в город. Империя Избранных не забудет твоего усердия.

— Я служу тебе, мой Император, — легон второго данийского легриона слишком быстро поднялся с колена, но тут же склонил в поклоне голову. — Приговоренные к смерти ждут твоей воли, мой Император.

— Так не будем их задерживать, — засмеялся всадник, слегка запрокинув голову в позолоченном шлеме. — За мной, мой верный полководец. За мной все!

Красная пыль взметнулась под тяжелыми копытами злых лошадей. Искры брызнули из-под подков. Посторонитесь, верные солдаты Кэтера. По улицам поверженной столицы Ара-Лима мчится словно ветер ваш верховный Император. Спешите уйти с дороги храбрые легронеры. Иначе, быть вам раздавленными личной кодрой вашего повелителя.

Почти мертвый город без стона смотрел на проносящихся по его любовно выложенным мостовым всадников. Он уже был сломлен, поруган и разграблен. Испачкан чужим сапогом, изгажен чужой рукой. И истекал последними каплями жизни.

У разрушенной крепостной стены, рядом с разбитыми городскими воротами, под охраной цеперии, сидели, лежали, стояли, поддерживая друг друга, двадцать человек. Почти все они были ранены, с замотанными наспех обрубками рук, ног, с кровоточащими ранами.

В центре группы коренастый, с пыльной сединой человек обнимал за плечи бледную, такую же седую, как и он, женщину. Его дикие глаза, наполненные невыносимой ненавистью, метались от высоких деревянных крестов у стен с распятыми на них людьми, к хохочущим легронерам, забавляющихся киданием камней в несчастных. Некогда белая рубашка на человеке потемнела от крови, а грязная бинтовая повязка на плече говорила за то, что он не отсиживался во время осады в глубоких подвалах.

Жалок был его вид. И если бы не тяжелый золотой браслет с талисманом Ара-Лима на запястье, да не височная печать, покрытая потеками крови, вряд ли бы кто узнал в истерзанном человеке короля Хеседа.

— Скоро все закончится, — говорил он, гладя прильнувшую к нему женщину по рано поседевшим волосам. — Скоро и мы уйдем к небесным ангелам. Встретимся с Отцом нашим Граном. Мы честно боролись. И честно хотели умереть. И не наша вина в том, что видим мы разрушенный город таким, каким он стал. Потерпи Тавия, скоро все закончится.

— Не о себе плачу, — женщина оторвалась от плеча, посмотрела в глаза королю и мужу. — Ты же знаешь.

— Знаю. Конечно, знаю, Тавия. Наши молитвы с ним. Да поможет ему Гран. Элибр преданный слуга и телохранитель. Он смел и быстр. Сильней его нет в нашем бедном королевстве. И он сделает то, что обязан сделать. Не плачь, моя Тавия.

Король Хесед смотрел на любимую женщину, только год назад ставшую королевой. Смотрел на жалкие остатки гарнизона. Он понимал, что всем этим людям придется умереть. Кэтер не милует тех, кто встал на пути у Империи Избранных.

Есть ли его вина в том, что эти несчастные люди и эта несчастная молодая женщина, поседевшая от горя, погибнут, не дожив до завтрашнего рассвета? Все ли он сделал для спасения своей страны? Нет! Тысячу раз нет! Он не сумел обуздать отбившихся от королевского трона керков. Не сумел поднять племена. Не сумел убедить соседей в опасности военных походов Кэтера. Он многое чего не успел.

— Но ты успел сделать самое главное, — Тавия через слезы улыбнулась и погладила его по щеке, словно услышала мысли своего короля. А может и правда услышала. Ведь не зря же говорили, что в ее жилах течет кровь натцахских прорицателей.

— Это было прекрасное время. И оно еще вернется. Вернется, чтобы отомстить за павший Ара-Лим.

Хесед улыбнулся. И было в этой улыбке нечто такое, что даже солдаты Кэтера, заметившие этот нечеловеческий оскал, затихли пораженные. Вера в будущее и твердая надежда на отмщение, вот что увидели кэтеровские легронеры.

— Закройте ему рот! — заорал очнувшийся цеперий, которому было поручено охранять со своим взводом пленников. — Заткните эту пасть, пока я не пересчитал ваши ребра! Никто не смеет улыбаться солдатам великого Кэтера

Легронеры, приученные беспрекословно выполнять приказы командира, рукоятками мечей растолкали слабую преграду из тел, поднявшихся на защиту своего короля, подскочили к Хеседу и обрушили град тяжелых ударов на голову короля. Королева Тавия, попытавшаяся закрыть собой мужа, была грубо откинута в сторону, под копыта лошадей, выскочивших из-за сваленной набок осадной башни.

— Именем верховного Императора Каббара!

Сильные кони растолкали засуетившихся легронеров, оттеснили к догорающей башне, образовали плотный круг из потных мускулистых тел вокруг кучки пленников. Оставили только неширокий проход, по которому к несчастным неспешно подъехал, сверкая золотыми доспехами, сам верховный Император.

— Слава Императору!

Близкие и далекие солдаты, все, кто слышал этот громкий клич императорской кодры, присоединились к нему, колотя мечами о щиты. И над поверженным городом, над обугленной равниной, над павшими телами и распятыми защитниками пронесся громогласный рев: — «Слава Императору».

— Король Хесед? Великий и непобедимый, овеянный людской славой и женской лаской король Хесед? Один, без своего воинства? Без свиты и слуг? Без трона? Эй! Кто-нибудь, принесите королю Хеседу трон. Негоже королю стоять перед степной чернью.

Не видно из-за золотой маски-шлема, улыбается ли Каббар, или серьезно говорит.

Метнулись верные оруженосцы по сторонам. Бросились на поиски псы верные. Вот уже и тащат стул, грубо сколоченный. Из трактира приходного, штанами многочисленных пьяниц засиженный.

— Займи свое место, король Хесед. А мы тебе в ноги упадем. Воздадим королевские почести.

Хесед поднял на Каббара глаз, второй от удара заплыл невозможно. Отпихнул ногой треногу неустойчивую, кабацкую.

— Шутом меня сделать хочешь, тварь степная?

Шелохнулся навстречу к Императору, кулаки содранные до синевы сжав.

Верные охранники шагу сделать не позволили. Сбили с ног, голову седую в пыль вжали, позвоночник загнули до крика, руки за спину закрутили, не пожалели и раненую, кровью залитую. Зароптали бывшие защитники столицы, закричала сквозь зубы королева Тавия. Десятки мечей в их сторону повернули, к груди примеряясь.

— Отпустите его.

Верховный Император подал знак, подскочил к лошади человек специальный, для работы скотской обученный. Подставил спину под золоченые сапожки Каббара.

Каббар спрыгнул сам, отпихнул сапогом скота рабочего. Слишком низко тот прогнулся, не угадал желания императорского.

— Что же ты, король Хесед, на соседа своего кидаешься? Где же твое уважение гостеприимное? Или Мадимия больше не славиться радушием? Не привечает дорогих гостей белокаменный город яствами изысканными и богатствами несметными? Что случилось с твоим великим городом, король Хесед? Ответь мне, ничтожному.

Ничего не ответил Хесед. Только глазом одним врага буравил, скрепя зубами окровавленными.

— Говорить не хочешь? — удивился Каббар, возмущенно взмахнул железными, в тонкое кольцо, рукавами. — Брезгуешь с мальчишкой говорить? Снимите с меня шлем!

Ловкие пальцы оруженосцев отстегнули застежки металлические, распутали завязки кожаные. Стянули шлем прочный, с ликом золотым, с красным двойным гребнем.

— Слава лику Императора! — заорали восторженно легронеры. На колено опустились, головы склонили в робком почтении. Одни цеперии, особо к императору приближенные, зорко за всем следили, руки с мечей не убирали.

Каббар, сын Тулла, Император по наследству и по закону, был невысок, как все степняки, скуласт, почти худощав, но силой богами невероятно одарен. Широкий нос с большими ноздрями, редкие прямые волосы, никогда не собиравшиеся в пучок. Высокий лоб с печатью императорской. Сросшиеся брови неподвижные. И глаза, от одного взгляда которых нехорошо становилось на сердце каждого, кто встречался взором с верховным Императором.

С семи лет Каббар сопровождал в походах отца своего, Императора Туллу. А после смерти последнего от стрелы горца мятежного, в одиннадцать лет принял трон Кэтера. За четыре года бесконечных походов, сражений и схваток, сумел сделать то, что не позволили боги сделать отцу его. Завоевал пятнадцатилетний верховный Император Каббар полмира.

Мягкой походкой Каббар подошел к королеве Тавии. Не глядя, схватил за седые волосы. Блеснул в железных перчатках нож поясной.

— Неужели и сейчас промолчишь, король Хесед? Не пожалеешь молодой жены?

Дрогнул подбородок Хеседа. Отвердели скулы короля:

— Отвечу. Не мальчишке отвечу, а зверю. Думаешь, раз Мадимию сжег, так и Ара-Лим под твоей властью? Ошибаешься, Каббар. Слаб ты для Ара-Лима. Не удержать тебе долго власти над этой страной. У Ара-Лима свой король есть.

— Уж не ты ли? — усмехнулся Каббар, отпуская волосы Тавии. Видно было, озадачили его слова короля побежденного.

Настала очередь Хеседа усмехаться. Губами ссохшимися, кровяной коркой сжатыми.

Смотрели друг на друга два великих короля, два человека из разных миров. Победитель и непобежденный. В глазах одного застыл немой вопрос. А второй отвечал презрением. И неясно было, кто из них сломлен был.

Ухнул Каббар зло, повернулся на пятке к королеве Тавии в догадке страшной. Рванул платье тонкое. Полетели в стороны крючки и пуговицы.

От нечеловеческого крика верховного Императора вздрогнули даже те, кто рядом с ним много лет был.

— Будь проклят дьявол, позволивший зачать отродье аралимовское. Генерий!

Высокий кэтеровец в помятом панцире, с эмблемой данийского легриона, выступил вперед.

— Я здесь, мой Император.

— Что это, Генерий? Или обманывают глаза мои? Разве у ног моих не аралимовская продажная девка, которая принесла приплод не белее трех дней назад? Поправь меня, если я ошибаюсь, Генерий, герой Мадимии.

— Твои глаза не могут ошибаться, мой Император, — задрожал голос у легона. — Ты прав, мой Император. У нее был ребенок.

— Был? Но где же он? Отвечай мне, Генерий! Обыскали ли твои солдаты все дома этого проклятого города? Проверили ли все чердаки и подвалы? Обшарили ли все сундуки в поисках? Отвечай, Генерий! Отчего у старика Хеседа вид не побежденного, а победителя? Где младенец новорожденный?

— Мы никого не нашли с печатью королевской, мой Император. Ни мертвого, ни живого. Только Хесед и она.

Каббар, с искаженным лицом, превратившим его в столетнего старца, приподнял за горло королеву Тавию:

— Где он? Где твой щенок? Где наследник Ара-Лима?

Словно тихий ветерок слетел с губ женщины:

— Далеко теперь мой мальчик. Не достать его ни стрелой быстрой, ни копьем острым, ни заклинанием колдовским. Далеко он. Но вернется через лета в свой город, в свою белокаменную Мадимию, чтобы воссиял новой славой Ара-Лим. Запомни это, зверь. Вижу я, как загорается на небе новая звезда. Вижу моря крови. А в море том вижу тебя, Каббар. Вижу зверя, с глоткой перерезанной.

— Дрянь!

Страшен Каббар в гневе. Но еще страшней в безумной ярости.

— Генерий, твой легрион первым вошел в Мадимию. Был ли кто спасшийся от мечей твоих? Все ли оставшиеся в живых здесь стоят?

— Все, мой Император, — бледный легон трясся мелкой дрожью. По лбу предательски сползала крупная капля пота. — Ни одна птица не вылетела за стены города. Ни одна тварь ползучая не прошмыгнула мимо доблестных солдат твоих.

— Не о птицах спрашиваю, — зашипел верховный Император, вплотную приближаясь к Генерию. — О людях. Кто-нибудь бежал от воли императорской?

— Нет, мой Император, — легон Генерий, овеявший себя славой во многих битвах, не раз бывший на волосок от смерти, первым ступивший на мостовые благословенного города, упал на колени, пытаясь поймать железную перчатку Императора.

— Врет, подлая собака!

Расступились свирепые охранники императорские, пропуская вперед человека, возрастом неопределенного. В грубом рубище, давно не мытом. В спутанных волосах колтуны нечесаные. Бородка козлиная, выщипанная. Глазки, что две горошины, по блюдцу мечутся. Кожа волдырями гноящимися покрыта. На ногах сандалии стоптанные.

— Великих побед тебе, Каббар, — даже головы не склонил. Один взгляд только на псов императорских бросил. Опустили глаза легронеры бесстрашные. Боялись мага, больше смерти боялись.

— Горгоний? — Император недовольно поморщился. — Почему ты здесь, а не колдуешь на благо Избранных. Не место мудрому старцу среди мертвых.

— Я и сам давно мертв, — маг остановился против упавшего на колени легона. — А здесь потому, что денно и нощно забочусь о благе твоей империи, Каббар. И о твоем благе. Неужели никто не сумел сбежать из города?

Генерий, которому предназначался вопрос, выдержал взгляд мага:

— Я уже ответил великому Императору.

— А как же тот всадник, что прошлой ночью раскидал, словно щенят, твоих непобедимых солдат, с боем миновал многочисленные посты и канул в направлении неизвестном?

— Но…

— Разве не нес тот всадник сверток, бережно охраняемый? И разве не узнали в том всаднике телохранителя Хеседа верного, майра Элибра? Зачем молчишь, собака брехливая, глаза таращишь? Или неправду мне духи прошептали? Не ты ли, собака, приказал легронерам своим молчать под страхом смерти о том эпизоде позорном?

Каббар поступью неслышной подошел к Генерию, бережно поднял за плечи, посмотрел в глаза испуганные:

— Ты, мой верный слуга, прошел со мной от Венузских гор до столицы Ара-Лима. Ты не раз спасал меня от вражеского меча, закрывал своим телом от стрел и копий Ты первым был в бою, последним в отступлениях. Половина империи тобой завоевана. И тебе доверяю больше, чем кому бы то ни было. Чем ответишь на обвинение? Скажи, что никто не бежал из города. Скажи, что не было никакого всадника. Скажи, что ребенок Хеседа, наследник Ара-Лима, мертв давно и тело его грызут псы бродячие. Тебе поверю. Не бойся, друг мой.

Встряхнул легон Генерий руки Императора с плеч своих. Встал прямо, открыто в глаза посмотрел.

— Мне бояться нечего. Маг прав. Ночью через третий манион пытался прорваться отряд из Мадимии. Словно крысы подлые налетели. С городских стен их катапультами поддерживали. Две цеперии перебили. Но солдаты твои, всесильный Император, атаку отразили. Всех в ров сбросили, с грязью перемешали. Только одному удалось прорваться.

— Майру Элибру?

— Да, мой Император. Признали в том воине Элибра, телохранителя Хеседа.

— И у него был сверток, — не спросил, а выдохнул Каббар.

Легон Генерий замешкался, но сумел овладеть собой:

— Так говорят, мой Император.

— Говорят…, — верховный Император Каббар сжался, будто от удара плеточного. Отвернулся от легона. — Говорят…

Никто не заметил, как просвистел меч императорский, кузнецами кэтеровскими в водах трех морей закаленный, семью днями тщательно точенный. Страшный удар оружия волшебного обрушился на голову легона, рассек ее словно тыкву переспелую, от правого уха до левого плеча.

Тело Генерия стояло мгновений несколько, затем качнулось от ветра налетевшего, и рухнуло к ногам всесильного Императора. Кусок отрубленный покатился неспешно в сторону мага, рядом стоящего:

— Вот и подарок старику от Императора, — зашептал он, поднимая кусок окровавленный. — Возьму себе, коль хозяину без надобности. Сотворю какое снадобье от собак брехливых оберегающий.

Маг спешно затолкал кусок в сумку холщовую, зажал под мышкой ношу драгоценную и, разбрасывая проклятия во все стороны, торопливо скрылся в черном дыму, из города поверженного убегающего.

Верховный Император Каббар меч о тело легона брезгливо вытер, спрятал бережно в ножны, золотыми бляхами отделанные. Вскочил на коня пританцовывающего. Брызнул слюной злой:

— Эй ты! — из круга сделал шаг вперед легронер из кодры охранной. — Принимай под командование данийский легрион. Город сжечь полностью. Сравнять с землей и дома и храмы и стены.

— Повинуюсь, мой Император, — дотронулся до рукоятки меча новый легон второго данийского легриона.

— Ты! — перчатка Каббара указала на следующего телохранителя. — Возьми цеперию и догони беглеца. Умертви всех, кто повстречается на дорогах. Не жалей никого. Привезешь наследника аралимовского, станешь гуратом. Солдат награжу щедро. Вернетесь ни с чем, вырежу весь твой род до пятого колена. А тебя по частям магу Гаргонию отдам.

— Повинуюсь, мой Император, — захрипел легронер, судорожно ища рукоять меча.

Император посмотрел взглядом невидящим на приговоренный город, развернул коня. К нему, низко согнувшись, под присмотром охранников, приблизился цеперий, чей взвод охранял захваченных в плен.

— Прости меня, мой Император.

— Что тебе, цеперий? — придержал поводья император.

— Как прикажите с пленными поступить, мой Император?

Каббар на мгновение задумался, тряхнул жидкими волосами:

— Во славу империи Избранных повелеваю предать несчастных легкой смерти через меч. Да будет Каббар милосерден. Потом на кресты распять. И не снимать, пока все грифоны Ара-Лима не насытятся.

— Простите, мой Император, с королем поступить так же, как с остальными?

— Слишком мало чести, — гневно блеснул зеницами Каббар. — Хесед был храбрым противником. И он достоин королевских почестей.

Каббар обернулся в седле и долго смотрел на короля Хеседа, неподвижно стоящего посреди последних оставшихся в живых защитников Мадимии.

— Хеседа и королеву Тавию в костер. Живьем. А пепел… Пепел развейте по ветру.

Взвился на дыбы конь Каббара, испугавшись стелящегося по выжженной земле черного дыма. Каббар яростно хлестнул плеткой по бокам животного. И крикнул, заходясь в сумасшедшем смехе:

— Отдайте их пепел Ара-Лиму.