Пепел Ара-Лима

ХХХХХ

По узкой горной тропе двигалась неторопливым шагом цепочка людей. Ледяной ветер трепал их белые одежды, пытаясь скинуть в бездонную пропасть. Над головами нависали тяжелые снежные шапки, готовые рухнуть с неимоверной высоты от одного громко сказанного слова.

Люди шли молча, сгибаясь под тяжестью ноши, вымеряя каждый шаг. Горы не прощают ошибок.

Впереди идущий остановился, поднял руку, приказывая прекратить движение. Стал карабкаться по чуть заметным ступеням вверх по камню. Метрах в трех выше тропы забрался на небольшой выступ. Откинул в сторону несколько белых веток, обнажая в скале узкий лаз. Заглянул в темноту. Затрепетали ноздри, принюхиваясь. Нет ли чужого запаха? Не затаился ли враг хитрый. Даже камням доверять нельзя. Осторожности такой Аратея Самаэль учил.

— Поднимайтесь, — наследник махнул, подавая знак, что опасности нет.

Один за другим его спутники забирались на выступ, скидывали вперед себя поклажу, а затем протискивались сами. Внутри, по пологому обледенелому спуску, скатывались внутрь небольшой пещеры. Сразу же зажигали небольшие факела, сваленные специально для этого в углу пещеры. Последний из путников, высокий гигант с тяжелым мечом, бранясь, еле пролез в лаз и, скатился по льду вниз головой.

Поднялся резво, зыркнул предупреждающе, так, что даже самые смешливые поспешили спрятать улыбки. Учитель Элибр на расправу скор. От тяжелой руки голова долго трещит.

— Все, — доложил Гамбо, поднимая связку тяжелых мечей.

Аратей, сам с такой же ношей, кивнул. Направился к темной стороне пещеры, где за камнем плоским — еще одна предосторожность — скрывался ход подземный. Коридор, в камне вековом древними горняками выбитый. Тянулся тот ход от самого Зеленого Сердца до границ Ара-Лима.

Двадцать мальчишек, самому старшему из которых едва за шестнадцать перевалило, двинулись следом. Один толстяк Буко налегке шел, руку порезанную острым ножом кэтеровским к груди прижимал. Замыкал отряд майр. Останавливался часто, прислушиваясь к внутреннему дыханию гор. Долгие годы службы научили его не доверять ни твердому камню, ни мягкой воде. Одному себе, своим ушам и глазам, да пожалуй еще и предчувствию.

Коридор каменный петлял часто, извивался, словно змея встревоженная. По сторонам от него другие коридоры отходили. Все более обманные, ямами бездонными заканчивающиеся. Либо ловушками хитроумными, из которых ни в одиночку, ни с чьей-то помощью не выбраться.

Аратей в том переплетении лабиринта один разбирался. Не один день над старыми планами катакомб сидел, не с одним горняком о ловушках беседовал. Знал, куда идти, чтобы до места самому в целостности добраться и друзей, что клятвой ему присягнули, живыми довести.

Через час ходьбы коридор стены расширил, потолок поднял. Майр Элибр вздохнул свободнее, плечи расправил. Не привык он в полусогнутом состоянии находится, но забота о наследнике и брате его принуждали постоянно рядом с ними быть, от случайностей оберегать.

— Внимательней всем! — пронеслось по цепочке.

Впереди была Пасть горного Мастера, духа злого, подземные катакомбы охраняющего. Пропускал только тех, кто слово нужное знал.

Проход стремительно расширился, превращаясь в пещеру огромную. В пещере той лава горная плескалась. Горняки старые говаривали — то тело самого горного Мастера. Если спит, то лава чуть булькает, а как рассердится, не спасется никто. Затопит все проходы горячим огнем, сжигая живое и мертвое.

Отряд остановился, не выходя в пещеру. Один Аратей, скинув связку мечей перевязанных, подошел к стене вертикальной, на которой, как соты, тысячи отверстий имелось. Из отверстий жижа раскаленная в щель скальную стекала потоком бесконечным.

Аратей, каждый раз, когда огненное озеро переходил, волновался. Для того, чтоб не разбудить Мастера горного, требовалось всего пять отверстий из тысячи камнями заткнуть. И тогда над огнем мост поднимался. Несколько минут пламя сдерживал. А потом все назад возвращалось. Но нужные отверстия каждый день место меняли. А нужный порядок только один, ошибешься, пожалеешь.

Достав из кармана заранее приготовленные камушки, Аратей подбросил их на ладони, словно взвешивая. Отсчитал в бесконечном ряду шестой ряд и десятый столб. Именно так сегодня звезды нужные расположились и луна ночная повелела. С большой предосторожностью вставил первый камень, перекрывая поток мелкий. Прислушался, к шороху тягучему. Если что-то не так сделает, горный Мастер в один миг взбесится, жаркой волной накроет.

Но спит горный Мастер. Не рычит лавой разбуженной.

Аратей не спеша камни на места свои вставил. С последним чуть помедлил, к друзьям, в отдалении застывшим обернулся. Предупреждая, что пора готовым быть. С силой последнее нужное отверстие закупорил. Метнулся назад, к остальным. Те уже бежали вперед, помня, как мало времени им отпущено.

Аратей подхватил связку брошенную, в хвост колонны торопливой пристроился.

Как только вбежали в пещеру, прямо на глазах из лавы поднялась выше огня полоска, не больше четырех ладоней в ширину. От одного берега, до другого. А иного пути кроме моста узкого и нет

Первым на мост Гамбо ступил. Считался он среди друзей везунчиком. Да и смелостью отличался безрассудной. В любой драке, в любом бою на рожон лез.

Заорал во все горло, и побежал по узкой полоске, быстро ногами перебирая. Следом за ним, с такими же криками, не от страха, а от задора, остальные поспешили. Над огненным озером чего ж не покричать, когда душа просит. Разве что майр Элибр общему веселью не поддавался. От того, что его веселье в могиле у старого дуба на поляне мертвой осталось.

Как на другую сторону перебежали, в просторный туннель бросились, дыхание перевести, да на то, как мост Мастером подаренный, в пучине огненной будет тонуть, посмотреть.

Дорожка узкая повисела чуть, да в одно мгновение разом в лаву ушла. Только желтый огонь в потолок каменный взметнулся.

Отдышавшись, дальше двинулись. Катакомбы совсем широкими сделались. Можно и по четыре в ряд идти, и даже по пятеро, если животы не слишком толстые. С этого места до главной пещеры, где ждали их возвращения горняки с учителями, рукой подать. Десять поворотов, да тридцать ложных уходов. Вот и весь путь.

Кроме крестоносца Самаэля, да ганны Вельды и лесовик рядом с ними был, ждал возвращение воспитанников.

Тесал ножом широким корягу толстую, с самой зеленой долины в пещеры принесенную, чудное животное из нее вырезая. За умение из каждой деревяшки забаву детскую освобождать, уважали сильно горняки лесовика. Сами-то они только по рудам мастера были. Болванку какую выплавить, и из той болванки меч выковать, без труда особого. А вот с деревом, которого в зеленой долине немного было, а что было, берегли особо, никто не умел обращаться.

Ножом работая, Йохо говорил с колдуном, у костра кости старые греющего:

— А не кажется тебе, Самаэль, что слишком уж жестоким наследник растет? Не нравится мне, что он с дружками своими такими делами в Ара-Лиме занимается. Для военного дела мал еще, король наш. Привыкнет к крови, потом что делать?

— По-твоему, пусть куклами твоими безмозглыми играется, — колдун глаз не открывал. Отвечал не думая. Не в первый раз лесовик с тревогами своими приставал. Не он один волнуется. Вот и ганна рядышком вертится. Подслушивает.

— Не про кукол разговор, — Йохо поворочал в костре головешки красные. — Уже год прошел, как ты короля одного в набеги отпускаешь. Сколько он голов уже снес? Не сосчитать. Я когда с ним ходил, видел, с какими глазами он людей резал. Чуть не стошнило меня. А Аратею хоть что. Я уж не говорю про банду, что по твоему распоряжению, Самаэль, вокруг наследника образовалась. Головорезы юные. А их пороть и пороть еще. Лучше бы книжки твои умные читали, да уму набирались.

Вельда, что мимо проходила, одобрительно кашлянула, соглашаясь со словами лесовика.

— Чтоб вас, — колдун спиной к костру повернулся. — Должен сам понимать, что не удержать мне больше наследника в долине зеленой. Его сердце там, в Ара-Лиме. Или не слышишь, как стонет он по ночам, повторяя имя отца своего и матери своей. Душа его мести просит.

— Так ведь месть слишком безрассудной получается. Мальчишки на обученных кэтеровских солдат бросаются. Смерти не страшатся. Рано или поздно беда придет, помяни слово мое.

Все трое, разом, не сговариваясь, плюнули в костер, беду отпугивая. А лесовик, не обращая внимания на взгляды ганны осуждающие, продолжал на колдуна с разговорами наседать:

— Дурная месть до добра не доведет. Ты, Самаэль, головой не верти. Ответь как есть, колдун, раз старшим считаешься, зачем Аратею руки кровью заливать? Его дело королевское. Собрал армию, послал на бой. Победил, радуйся. Проиграл, новую армию собирай. Дело известное. Береги корону смолоду, вот и весь шум леса.

— Дурья башка твоя деревянная, — Самаэль не выдержал, к лесовику повернулся. Ганна тут как тут, рядом присела, лук за спиной поправляя.

— А ты словами не бросайся, — улыбнулся Йохо, любивший со стариком колдуном умные беседы вести. — Объясни, если не понимаю. Зачем Аратею в походах разбойных участвовать, шею под меч подставлять. Разве для того мы его спасали, для того воспитывали?

Крестоносец сердито посохом о каменный пол ударил:

— Да затем, липовые мозги, чтобы месть его перебесилась. Пока душа его кровью вражьей не омоется, никакого короля из него не получится.

— Это как? — разом спросили ганна и лесовик.

— Много ты умного в злобе сделал? — спросил колдун, заглядывая в глаза лесовику.

— Да было пару раз, — скривился Йохо, припоминая дни лихие, когда еще в своем лесу безобразничал.

— Пару раз! — передразнил колдун лесовика. — На горячую голову, которая только местью забита, ничего путного не сотворишь. Не о мелочах говорю, а об управлении целой страной. Думаете, мне нравиться, что молодой король со своей свитой на равнинах тем забавляется, что головы кэтеровским солдатам рубит? Будь моя воля, запер бы его в горной крепости. На солнце выводил, чтобы только пару глотков воздуха свежего мог Аратей глотнуть. А все остальное время сидел бы у меня наследник над книгами, древнюю мудрость понимая. Или тренировался для будущих сражений в зале с майром. Но я и другое понимаю. Бурлит сердце короля, память о родителях просит крови. Ара-Лим над ним сейчас стоит и им правит. А надо, чтобы он над Ара-Лимом стоял.

— Хорошо сказал, — вздохнул лесовик. Не Ара-Лим над королем, а король над Ара-Лимом. Сам запомню и другим передам.

— А если кэтеровские солдаты ловчей окажутся? — подала голос ганна, в огонь глядя. — С каждым разом братья на большее замахиваются. Майр говорил, что сегодня они хотели пост, что на перекрестье стоит, приступом взять. А там солдат в три раза больше.

Самаэль повозил по камню посохом:

— Я многому короля научил. И сына твоего, Гамбо, тоже. Не страшусь, что ударит их стрела вражеская. Да и майр Элибр рядом. Всегда подскажет, что делать, а что не делать. Ничего с ними не случится. Умные мальчишки сильнее обученных солдат. Помните, как они обоз с годовым жалованием для легронеров Сампиры захватили?

Лесовик и ганна кивнули.

Когда это было, а в зеленой долине до сих пор о том нападении разговоры не утихают.

Братья, да еще Элифас, сын ремесленника, полгода назад на равнину выбрались. Никого не предупредив, в глубь Ара-Лима пошли. Если бы не майр, неусыпно за наследником следивший, никто бы и не знал, как все случилось.

На третьи сутки путешествия увидели мальчишки на дороге то ли караван, то ли обоз небольшой. В ту пору еще с вылазками не ходили, кэтеровские солдаты должным образом обозы не берегли. Кого бояться в пустой стране? Из всей охраны пять человек, да и те, пьяные песни горланят.

Друзья чуть ли не к самой дороге подобрались, разглядели, что везут на телеге здоровый сундук с печатями императорскими. Из разговоров, да перебранок солдат пьяных, поняли — жалованье легронерам везут, пятьсот тысяч стеронов золотом.

Хотели поначалу ночью телегу угнать, да к темноте обоз на посту охраняемом остановился. А днем на повозку нападать опасно. Борта высокие, из дерева крепкого. С ножом не пройти, стрелой не пробиться. А самому под меч попадать не хочется.

Поразмыслив немного, друзья хитрую штуку придумали. Опередив обоз, на дороге указатели перебили. Понадеялись, что на следующий день легронеры пьяней пьяного будут. Может и не заметят подмены.

Так и случилось. Обоз повернул в ту сторону, куда ложный знак указывал. Двинул по пыли без всякой опаски.

Аратей лично обратно за тем знаком вернулся, с собой прихватил. На следующем распутье гвоздем ржавым к столбу маячному прибил.

Вознице что? Глаза открыл, дернул поводьями, куда бирка указывает, и снова дремли под равномерное покачивание телеги. А солдатам и того меньше заботы. Едут спокойно, да и ладно.

На второй день легронеры забеспокоились. Постов не видать, местность, вроде, незнакомая. Горы из-за холмов подниматься стали. Долго совещались у очередного маяка, но решили все-таки по направлению двигаться. Полдня еще ехали, пока вконец забеспокоились. Повернули обратно, проклятиями возницу осыпая.

Да только далеко не уехали.

Повстречали на дороге мальчишку оборванного. Сидел, почти голый, в пыли ковырялся. Лошади, как околдованные, на дыбы встали, захрипели дико, с места не сдвинуть. Как только один из охранников слез с повозки, его тут и стрела меткая, из кустов выпущенная, уложила. Прямо в шее застряла. Второго охранника, что на подмогу вылез, мечом размахивая, Аратей сам уложил. Из пыльной горки, что перед собой насыпал, выхватил нож, и, как лесовик учил, бросил метко, рукоятью закручивая. Железо, на горном ветру закаленное, кость под глазом легронера пробила. По рукоять вошло.

Видя, что твориться на дороге, возница кнутом по спинам лошадей прошелся. Хлестал до крови, до измора. Хороший кнут порой сильнее самого сильного заклятия. Сдвинулись лошади, преграду невидимую разрывая. Понеслась вперед повозка, только на колдобинах подпрыгивает. Да не по дороге, а куда попало.

И опять далеко не ушли. Наехали на холм земляной, что полевой зверь из норы своей вытолкал. Повозка набок перевернулась. Третьего солдата сразу сундуком тяжелым задавило, даже вскрикнуть не успел. Четвертый головой на дерево напоролся, сломал позвонки, тут же и умер. С последним друзья долго не церемонились. Близко не приближались, из луков расстреляли.

Возницу Аратей в тот раз отпустил. Отдал старику седому одну лошадь, сказав, что они, мол, добрые разбойники и много их, за каждым кустом прячутся. А у возницы от страха и так перед глазами все кусты шальными людьми забиты. Хоть и стар был, да вскочил на спину лошадиную, словно молодой. Пятками бока животного сдавил, да что есть духу прочь от шальных разбойников поскакал.

Про то, как майр о вознице побеспокоился, братьям не рассказывали. И сам Элибр помалкивал. Нарушил волю королевскую не ради измены, а ради спокойствия.

Как сундук до гор дотащили, особый рассказ. Лошадь, что себе оставили, оказалась с ногой перебитой. Пришлось бросить несчастное животное на съедение волкам длиннохвостым, самим груз с золотом волочь. Майр, все видевший, на помощь не спешил. Ухмылялся только, наблюдая из мест укромных, как истекают потом мальчишки, тяжелый сундук на веревках волоча.

Когда горняки, посланные на розыски, отыскали в ущелье отряд из долины сбежавший, то увидели забавную картину. Майр сундук на одном плече тащил, а за веревку вел покачивающихся друзей. Хоть и падали от усталости, но счастье в глазах, что все сделали, а сами в живых остались, так и светилось.

Вот с тех самых пор и почувствовал молодой наследник, что можно и без силы великой, одними мозгами работая, побеждать противника.

Колдун Самаэль нагнулся, поднял уголь раскаленный, от костра откатившийся. Сжал в кулак, дунул не глядя. А когда раскрыл ладонь, на ней камень драгоценный лежал, гранями сверкая.

— Ловко, — ухмыльнулся Йохо. — Может тебе, колдун, побольше костер развести. Камни такие, говорят, в цене большой у заморских торговцев.

Самаэль снова кулак сжал. Потекла меж пальцев вода.

— Эх! — огорчился лесовик. — Лучше бы Вельде отдал. Все больше пользы от такого волшебства глупого.

— От костра жаркого больше пользы, — заворчал колдун, руки к огню протягивая. — А Вельде таких подарков и подавно не надо.

К костру горняк подошел, один из тех, кто в лабиринтах подземных проходы охраняет.

— С дальних постов передают, что возвращаются они, — сказал, голову почесывая. У всех горняков в волосах пыли, как на хорошем морском берегу песка.

— Как появятся, пусть сюда следуют, — распорядился Самаэль, поднимаясь. — Отдохнут до утра завтрашнего, а там и в зеленую долину возвращаться надо. Может и прав ты, Йохо. Хватит им уже баловством заниматься. Пора учебу продолжать. До лета многое успеть надо. Да и Учителя Элибра ученики заждались.

Самаэль отошел к навесу, под которым соломенные тюфяки валялись. Пока до лагеря юные разбойники доберутся, вздремнуть можно. Подумать, не вслушиваясь в слова лесовика надоедливого.

Закрыв глаза, Самаэль размышлениям предался.

Мальчишки с каждым днем мужают. Вот уже и посты кэтеровские приступами берут. Пусть не силой, а больше хитростью, что с того? В битве не одна сила выигрывает. Пройдет совсем немного времени, и сила сама к ним придет. В Зеленом Сердце гор уже десять лет армия, преданная королю, готовится. Все племена горные детей своих на обучение присылают. Считают за честь наследнику служить, рядом с ним с мечом стоять. Не успеет в какой деревне мальчишка на ноги встать, а уже спешат к крепости горной вестники с просьбой принять очередного бойца желторотого в отряды королевские. Майр Элибр один и не справляется. Пришлось кое-каких горняков из шахт вытаскивать. При нужде, да при желании каждый из них хорошим учителем становится. Горняки от предложения не отказываются. Каждый хочет детей своих сильными видеть. И живыми еще.

Сколько их уже? И не сосчитать. Специально пришлось новую деревню рядом с горной крепостью строить. Одних казарм шесть штук настроили. Лучшие земли для воспитанников выделили. С полигонами, да с мастерскими. Каждый горняцкий род чуть ли не каждую неделю обозы с продовольствием шлет. Лучшие горные кузнецы мечи куют. Лучшие ремесленники, что бегством от Кэтера спастись сумели, доспехи да щиты крепкие клепают. Не боевые, тренировочные. С деревянными мечами только до поры до времени можно по долине носится. Рука должна к железу привыкать.

А внутри камня, под большим секретом, в пещерах хорошо охраняемых, в таких же мастерских другое оружие плавят. Из белого металла, что только в одном месте гор найти можно. Мечи, из того сплава выкованные, долго не тупятся и прочностью неимоверной отличаются. Пройдет несколько лет и мальчишкам понадобится другое оружие, не то которым сейчас чучел соломенных рубят. Тогда только вынесут на свет и мечи белые, и стрелы специальные, с жидкой ртутью в наконечниках. Вытащат из-под земли шлемы крепкие, да щиты, белым металлом обитые.

И тогда ступит на землю Ара-Лима сила несокрушимая. И во главе силы той будет стоять законный король Ара-Лима — Аратей, сын Хеседа. И будет над ним простирать свои заботливые десницы могучий Гран, оберегая наследника от дурного слова и подлой стрелы.

Пока крестоносец, валяясь на жестком тюфяке, размышлял о будущем Ара-Лима, у костра лесовик и ганна о том же разговор вели:

— Беспокоюсь я за детей, — Вельда тихо говорила, в сторону колдуна под навесом посапывающим поглядывая. — Огрубеют сердца их, как потом жить? Ведь всего по пятнадцать им. Мальчики совсем.

— Мальчики…, — Йохо прекратил фигурку вырезать, уставился на ганну. — Для тебя они всегда мальчиками будут. А по мне, так давно пора на Ара-Лим идти. Братья лучше меня ножом владеют. Да и луком длинным управляются не хуже тебя.

Какой Ара-Лим? — зашипела ганна, руками всплескивая. — С кем? С толпой ребятишек? Или с майром одним? Может ты знамя королевское впереди детей понесешь? Смелый выискался. Да за такие слова я тебе глаза выцарапаю, язык вырву, чтоб глупости не болтал.

— Тихо, тихо! — на всякий случай лесовике от сердитой ганны отодвинулся. Вельда хоть с виду женщина спокойная, кулаком двинет запросто, не посмотрит с кем разговаривает.

Йохо, за костром укрывшись, наблюдал за кормилицей, которая никак успокоиться не могла. Плевала в огонь, отчего тот вспыхивал искрами разноцветными.

С той самой минуты, когда увидел Йохо у перевернутой повозки ганну, не спокойно было сердце его. Оставшись один на целом свете, тянуло его к такой же одинокой и законом отверженной женщине. Поначалу, знаки внимания всяческие оказывал. То слово едкое в личность ганне скажет, то шипуна колючего, с иголками растопыренными в подарок принесет, то из глины зверушку вылепит. По крайней мере именно так в его деревне за девушками ухаживали.

На все его попытки завоевать расположение, ганна только смеялась, говорила слова обидные. Что, мол, и глуп лесовик, и дремуч. Кроме леса своего знать ничего не желает. И не ей, ганне, с таким мужланом знаться.

А после того, как десять лет назад Йохо, смелости набравшись, заявился к Вельде посреди ночи, да попробовал по душам поговорить, руки распуская, а ганна его через весь замок прутом железным, что угли ворочают, гнала, на смех охранникам, лесовик окончательно с долей своей смирился. Теперь дальше вздохов незаметных, да взглядов быстрых дело не заходило. Про смятение души своей даже не заикался. Держался рядом с ганной, как с другом, одним делом важным занимаясь. Разговоры чаще всего про Аратея и Гамбо вел, на большее не претендовал.

— А вот скажи мне, лесовик! — Вельда неожиданно подобрела, даже ближе подсела. Не так близко, конечно, чтобы до руки ее коснуться, но и глаза щурить не надо, рассматривая ямочки на щеках забавные. — Скажи, Йохо, отчего ты королевский знак на руке отказался ставить? Или железа раскаленного испугался?

— Я и без знака королю верен, — пробурчал Йохо, невольно смущаясь оттого, что поймал себя на мысли — разглядывает беззастенчиво тонкую шею ганны, ожерельем родовым закрытую. Аж дыхание перехватывает. Хоть и было ганне Вельде тридцать с небольшим, а все как восемнадцатилетняя выглядела. И правда люди говорят, не властно время над ганнами проклятыми. — В конце концов должен быть в зеленой долине хоть один человек, которого можно без страха в стан врага послать.

— Уж не про себя ли говоришь, — засмеялась ганна.

— Смейся, глупая женщина. Разве не знаешь, что кэтеровские солдаты у всех, кого встречают, запястье смотрят? Донесли, видать, лазутчики. Слышал даже, вроде императорский указ вышел, у кого разбойный знак такой странный заметят, смерть мгновенная. Поэтому и говорю, что распустились легронеры империи, давно пора их на свое место поставить. Этим наследник и занимается. Я с Самаэлем согласен, ребятам нужно почувствовать, на что они уже сейчас способны. Узнать силу рук своих. И пока пустых набегов не было. Жаль только, Аратей все своими руками делает. Не королевское дело кровь врагу пускать.

— Кэтер не глупее нас, — задумалась Вельда. — Может крестоносец не чувствует, как над Ара-Лимом тучи сгущаются, а у меня сердце неспокойно. Своими походами глупыми зверя сердим. Долго ли будет терпеть укусы Кэтер? Рано или поздно поймет, что не простое разбойничье племя здесь хозяйничает. Или, думаешь, император не знает, что во главе разбойников, что обозы потрошит, Аратей король наследный?

— А кто узнает, что это наследник? В живых никто не остается. Майр Элибр за этим строго глядит.

— А как не углядит? Аратей с каждого набега одного милует. Отсылает в Империю с угрозами. Элибр хороший телохранитель, но все ошибки королевские с каждым днем исправлять все сложнее. Один он рядом с Аратеем следит за тем, чтобы никто империи не донес о ненужных вещах. Страшно представить, что случится, когда узнает Кэтер, что наследник в Ара-Лим ходит, разбойничает.

Йохо, поглаживая зверушку, из деревяшки вырезанную, вынужден был согласится.

Не раз уже предотвращали попытки убить Аратея. Шесть раз на дальних горных подступах наемников перехватывали. Два раза лихих ваалов только у крепости обнаруживали. По знанию ли они сюда шли, на удачу ли? Неизвестно. Иногда казалось лесовику, что Кэтер давно знает, что жив наследник. И как ни старается колдун, отводя от наследника взгляды далекие, империя точно ведает, где скрывается законный король Ара-Лима. Хотя… Все в этом мире неопределенно.

— А что, Йохо, — ганна неожиданно потянулась, выгнулась телом гибким, хищно зубами сверкнув. — Правда ли, что я тебе до сих пор нравлюсь?

Деревянный олень из рук лесовика выпал, отскочил в костер, загораясь мгновенно. Сам Йохо поперхнулся воздухом дымным, под высокими сводами пещеры кучами собирающимся, рот открыл в изумлении. Раньше за такие же слова, что он сам, смущаясь, ганне шептал, она его нещадно по щекам лупила. И не только рукой. Случалось и предметы разные для того приспосабливала. Быстро язык за зубами держать научила. А сейчас…

Йохо быстро сообразил, что сидя с ртом распахнутым, мало кому понравится можно. Взглянул на ганну хмуро, ощерился опасно, одной губой оттопыренной, как только лесовики умеют,

— Ты, Вельда, кочергу железную в рукаве что ли прячешь? Мои слова давно сказаны. Мы, лесовики, повторять десять раз не приучены. Кабы не была ты дурой, давно имела при себе человека, который ради улыбки твоей душу не пожалел бы, заложив ее Стану, мертвых хозяину. А ты все хахоньки, да хихоньки. Неужели вы все ганны такие дурные, да разборчивые?

Вельда поднялась, подошла сзади к лесовику сгорбившемуся, погладила по кудрям непослушным.

— Не все, лесовик, — тихо ответила. — А насчет твоего предложения… знай, я думаю.

Сказала, и пошла встречать сыновей своих. Родного, да приемного.

— Долго думаешь, — вздохнул Йохо, поглядывая с тоской вслед уходящей ганне. — Пятнадцать лет уже. Так и помереть можно, ожидаючи.