Пепел Ара-Лима

ХХХХХ

В самом центре зеленой долины, на берегу прозрачного озера, что питалось несколькими ручьями, стекающими с высоких гор, укрытый от посторонних взглядов раскидистыми ветвями вековых деревьев, лежал плоский черный камень. Его поверхность никогда не нагревалась, даже в самые жаркие дни лета. И никогда не покрывалась снегом, даже в самые лютые зимние морозы. Ни одна, даже самая крепкая кирка не могла отколоть от камня ни единого куска. Старые горняки, которые еще помнили рассказы своих предков, говорили, что камень упал с неба много и много веков назад.

В тихий вечер, когда до ночи было еще далеко, но день уже собирался уходить на покой, у черного камня собралось два десятка человек. Все они были в белых одеяниях, под которыми угадывались очертания коротких мечей. Большинство из собравшихся стояли двумя плотными рядами у подножия камня. Пять фигур, в простых одеждах, расположились чуть поодаль, у небольшого костра.

От тех, кто стоял у подножия монолита, отделилась одна фигура и, путаясь в белой накидке, пыхтя и сопя, забралась на черный камень. Расставила широко ноги, грозно осмотрела собравшихся:

— Все ли пришли сюда по доброй воле?

— Все! — ответил нестройный хор.

— Все ли принесли с собой оружие?

— Все, — вторили спрашивающему те, кто стоял у камня.

— Где новенькие?

Пятеро, что сидели у костра и, открыв рот наблюдали за происходящим, поднялись. У них одних не было мечей и белых одежд.

— Подойдите ближе, — приказал тот, кто стоял на камне. Дожидаясь, пока новенькие, толкаясь и перегоняя друг друга, подойдут к монолиту, он осмотрелся, проверяя, не подсматривает ли кто. И только убедившись, что вокруг все спокойно, заговорил снова: — Рад приветствовать тех, кто явился в эту темную, ужасную и страшную ночь к небесному камню, нашей святыне.

— Сейчас же только вечер! — засмеялся один из пяти.

Тот, кто стоял на камне, недовольно покачал головой.

— Похоже, чьи-то глаза видят совсем не то, что вижу я. Цеперий Гамбо, объясните гражданину Элифасу, какая сейчас ужасная ночь.

Гамбо, коротко стриженый крепыш, оскалил зубы, выхватил из-под белой простыни, что без спроса спер из сундука матери, короткий деревянный меч и подскочил к тощему пятилетнему Элифасу, только неделю назад прибывшему в зеленую долину.

— Ты что, не видишь, подлая кэтерийская собака, какая вокруг темнота. По-твоему, я зря собирал дрова, чтобы зажечь священный костер, который освещает всю долину? Отвечай великому королю, или я отрежу твою голову!

Элифас, сын убитого кэтеровскими солдатами ремесленника, готов был расплакаться:

— Сам ты подлая кэтерийская собака! Я уйду и расскажу все Учителю Самаэлю. И тогда посмотрим, кто из нас собака!

— Уходи, — Гамбо отвернулся и подмигнул товарищам. — Если ты не хочешь стать одним из нас, если хочешь всю жизнь играть с девчонками, уходи. Мы не любим трусов. А с предателями поступаем так!

Деревянный меч описал широкую дугу, срывая с ветки несколько листьев.

Элифас шмыгнул носом, поковырялся ногой в траве и, подумав, сказал:

— Могу ли я подбросить в костер несколько веток. Ночь и впрямь темная.

— Конечно, гражданин Элифас, — Гамбо вернулся на свое место, гордо посматривая на стоящего на камне Аратея.

Молодой король кивнул молочному брату:

— Мы собрались здесь, в священном для нас месте, чтобы принять в наш тайный союз новых воинов. Назовите себя, граждане долины!

Пять мальчишек, включая и Элифаса, назвались, делая по шагу вперед.

— Хорошо. Известно ли вам, граждане, что требует наш союз от каждого, в том числе и от меня? Я напомню. Цеперий Гамбо, прикажите солдатам обнажить мечи!

— Мечи вон! — заорал Гамбо, выхватывая свое оружие.

Пятнадцать деревяшек показали острие небу.

— Мы, тайный и секретный союз долины Зеленого Сердца, превыше всего ценим преданность Ара-Лиму! Каждый, кто вступил в наши ряды должен любить свою страну и ненавидеть врага. Наш союз открыт для каждого воина, кто мечтает отомстить Кэтеру. Мы не принимаем девчонок, этих плаксивых и глупых созданий. Никто из нас не должен ничего рассказывать взрослым, и даже Учителям, о том, что происходит в этом священном месте. Отличившиеся воины будут получать награды и звания. Когда нас станет больше, вы станете ерантами, цепериями и кодерами. Может быть, если в долину будут приходить новые беженцы, кто-нибудь из вас станет майром или гуратом. И последнее. Помните, каждый из вас готов будет отдать жизнь за Ара-Лим и за своего товарища.

— По-настоящему? — спросил Скок, горняцкий сын, получивший свое имя потому, что все время подскакивал на месте.

— Если хочешь играть в игрушки, ступай к мамочке, — отрезал Аратей. — У нас все по-настоящему. Наши мечи остры, наши сердца открыты. Поодиночке мы слабы, но все вместе — мы несокрушимая сила!

Последние слова Аратей подслушал случайно, когда к Учителю Самаэлю приходили незнакомые люди в длинных плащах с такими же, как и у Учителя, длинными седыми бородами.

— Готовы ли вы стать воинами Ара-Лима? — понизив голос спросил Аратей, задирая повыше меч. — Готовы вы умереть за свою страну?

— И за своего короля? — вставил Гамбо.

Аратей хотел осадить брата, но передумал. Умереть за короля — звучит тоже достаточно торжественно.

— … И за своего короля? — повторил Аратей, стараясь смотреть на новеньких как можно более торжественно.

Пять тоненьких голосов ответили дружно:

— Готовы!

— Отлично! — сказал Аратей, спрыгивая с черного камня. — Перед тем, как вы станете нашими товарищами и нашими друзьями, вы должны доказать свою смелость и мужество. Видите эти камни?

Пять пар глаз посмотрели небольшую кучку светящихся камней, сложенную невысокой пирамидой у монолита.

— Каждый из вас должен спуститься в подземные лабиринты, дойти до подземного кладбища и принести оттуда по одному камню. После того, как вернетесь, останется последнее испытание настоящим железом и пройдя его без слез и крика вы сможете стать одними из нас.

— На кладбище? — зашушукались новобранцы. — Но на кладбище бродит злой демон Гютриз. Нам рассказывали, что он подстерегает тех, кто приходит на могилы и высасывает у них души.

Аратей усмехнулся:

— Гютриз высасывает душу только у трусов. А к смелым воинам он боится приближаться. Если так страшно, я готов отдать вам свой острый меч. Не демонов надо боятся, а сторожа Садила. Спросите у Гамбо. Он близко видел сторожа и может рассказать, что у того вместо рук здоровые клешни, а вместо зубов острые клыки. Правда доблестный цеперий?

Гамбо утвердительно кивнул и потрогал через штаны еще не зажившие раны от плетки сторожа.

— Настоящий зверюга.

— А испытание настоящим железом — это больно? — спросил Чикко, чье прозвище означало «проросшее зерно». Очевидно он получил его за свой маленький рост.

— Смелый солдат не должен думать о боли, — важно заметил Гамбо. — Я даже не закричал, когда Аратей испытывал меня. Мой король, позвольте я укажу короткую дорогу зеленым новичкам. Иначе нам не успеть до вечернего ужина.

Аратею не хотелось разлучаться с Гамбо, но веская причина в виде ужина перевесила желание.

— Идите. И вернитесь с победой! — сказал он, засовывая деревянный меч за веревочный пояс штанов. — К вашему возвращению с кладбища мы подготовимся к последнему испытанию. Да поможет вам Гран.

Цепочка детей, во главе с Гамбо, разглагольствующего о страшном стороже, скрылась за деревьями. Старый вход в подземные лабиринты, который Аратей и Гамбо отыскали совершенно случайно, находился рядом, в зарослях дикой прикрыш-травы.

— О, великие воины, овеявшие свои мечи славой! Вы знаете, что делать.

Четырнадцать человек, подхватывая все время спадающие с плеч простыни, выволокли из кустов тяжелый железный котел, весь в ржавых дырках. Общими усилиями затащили его на черный камень. Установили дном вверх. После чего бросились на поиски сухих дров. Священный костер должен быть ярким.

Аратей в это время забрался на дерево, стоявшее рядом с монолитом, пошарил в глубоком дупле и вытащил завернутый в тряпки предмет. Сполз, обдирая колени, вниз. Сел на траву рядом с костром. Дожидаясь, посланных за дровами друзей, ковырялся палкой в костре и бубнил под нос только что сложенную песню:

Если бы Аратей был немного повнимательней, то непременно заметил, как, затаившись за деревьями, наблюдают за ним внимательные глаза. Но молодой король был слишком поглощен пляшущим перед ним огнем. Он любил смотреть на гибкие языки жадного пламени. Любил следить за искрами, что гасли, едва отлетали от породившего их костра.

Вернулись посланные за дровами. Свалили в огонь ветки, молча расселись вокруг костра. Прижались друг к другу плечами. Слушали внимательно бормотание Аратея, который, казалось, был не здесь, у черного камня, а далеко-далеко, за серыми горами. Слушали, шевелили губами, повторяя слова:

Со стороны старого подземного хода послышался топот.

— Аратей, они возвращаются!

Первым показался Гамбо, невозмутимо жующий зеленую травинку. За ним, перемазанные в грязи, со счастливыми лицами пять мальчишек, сжимающие в кулаках светящиеся камни.

— Мой король! — Гамбо выплюнул огрызок травы и вытер рукавом рот. — Мой король, посланные на подвиг новобранцы вернулись без потерь, но с захваченной добычей. Говорят, что видели самого Садила. Потерь нет. У Чикко, правда, выпал зуб, но он и так до этого шатался.

— Это так, — улыбнулся Чикко, показывая всем, как самую великую награду, щербину в зубах.

— Достойно ли вели себя граждане? — Аратей, в отличие от остальных не улыбался.

— Достойно, брат мой, — Гамбо скосился на чумазых товарищей. — Обратно бежали так быстро, что успели штаны высохнуть.

Все, включая и новеньких, весело засмеялись. Довольный Гамбо открыл было рот, чтобы сказать новую, только что придуманную шутку о кладбищенском стороже, но замер, заметив, как исказилось лицо Аратея.

Наследник, странно дергая щекой, подошел к брату, встал против него и, не сводя глаз, заговорил тихо:

— Достойно смеяться повергнув врага. Можно радоваться выигранной битве. Но нет особой доблести в смехе над другом своим или товарищем. Или напомнить тебе, цеперий Гамбо, как после кладбища твои штаны отстирывала кормилица Вельда? А ты сам орал, смывая зеленой водой кровь от кнута Садия. Разве смеялся я над тобой? Разве шутил, видя, как тяжело и больно моему брату, моему другу, моему цеперию? Как смеешь ты потешатся над теми, кто прошел твоей дорогой?

Гамбо, ошарашенный словами Аратея, попытался возразить:

— Прости, мой брат, но я думал…

— Ты думал, это всего лишь игра? Глупая детская игра? Да, Гамбо, игра. Но когда-нибудь она перестанет ей быть. Ты же не хочешь, чтобы в тот день, когда настоящий меч пронзит твое сердце услышать их смех над твоим мертвым телом?

— Нет, но…, — Гамбо тяжело вздохнул, вытащил из-за деревянную палку и протянул его Аратею. — Прости, мой брат. Этого больше не повторится. Я первым вызову на драку того, кто вздумает посмеяться над одним из наших братьев. А теперь можешь наказать меня.

— Убери свой меч. Он еще пригодится тебе. У нас мало времени. Мы должны успеть завершить посвящение до наступления вечера. Керо, Колпо! Начинайте!

Керо и Колпо, близнецы из семьи горняка Фалега, кому, собственно ранее и принадлежал дырявый котел, забрались на черный камень. По знаку Аратея они стали ритмично постукивать рукоятками мечей по железу, стараясь не производить слишком много шума.

Те, кто уже был в белых простынях, подвели озирающихся новеньких к костру, встали за ними, крепко держа за локти. Толстяк Буко и сын местной знахарки Фило вытащили из-за пазух мотки тонких шерстяных бинтов и целебную мазь.

Аратей развернул материал на свертке, который он вытащил из дупла. Внутри оказался железный прут с клеймом на конце в виде маленького круга с двумя пересеченными линиями. Концы стержней выступали за железный круг.

— Словно перечеркнутое черное солнце, — прошептал Аратей.

Он нашел старое клеймо в шахтах, совсем недавно. Исследуя в одиночку коридоры катакомб, забрел случайно в заброшенную штольню. Продираясь по пыльным камням заметил торчащий из камня железный прут. Достать с первого раза находку не получилось. Целый месяц, почти каждый день, Аратей спускался в лабиринт, чтобы с помощью большой кирки вызволить из каменного плена штырь. Камень был тверд, но настойчивость наследника победила эту твердь. Через месяц Аратей держал перед собой кусок железа с перечеркнутым черным солнцем на конце. Именно тогда ему в первый раз пришла мысль о том, как можно воспользоваться клеймом.

Аратей провел пальцами по холодному металлу и, склонившись, сунул клеймо в самый центр костра. Туда, где белое пламя плясало по черным углям.

— Что вы хотите сделать? — задергался в крепких руках Элифас.

Аратей выпрямился, посмотрел в глаза пятерым, которые готовились стать его товарищами.

— Это больно, — тихо сказал он. — Это очень больно. Но вы, если хотите стать такими же, как мы, должны вытерпеть все. У каждого из тех, кто полностью прошел посвящение, есть этот знак.

Наследник задрал рукав, обнажая запястье. На внутренней стороне руки, у самой кисти краснело незажившее еще клеймо — перечеркнутое солнце.

— Он останется с вами до конца дней, и будет означать только одно. Вы — солдаты Ара-Лима. Вы — тайная сила Ара-Лима.

Аратей замолчал, посмотрел на верхушки деревьев:

— Вы еще можете отказаться. Можете уйти. Обещайте, что никто в долине не узнает о нашей тайне, и уходите. Никто из нас не будет смеяться над вами. Но никто из нас никогда не заговорит с вами. Уходите, если вам не нравиться быть солдатами Ара-Лима. Уходите. Мы никого не держим.

Пятилетний Элифас всхлипнул, почувствовав, как его отпускают. Сделал шаг в сторону озера, в сторону нового дома, где ждала приютившая его семья горняков. И вдруг замер, увидев, будто стоит среди зеленой травы и улыбается ему такой знакомой, такой доброй улыбкой его отец. Отец, которого на его глазах изрубили мечами кэтеровские легронеры.

— Жги! — резко повернулся к Аратею, протягивая руку.

Аратей поднял раскаленное клеймо, опустил сжатый кулак Элифаса на свою ладонь, сжал крепко и, глядя прямо в глаза сыну ремесленника, прижал ярко-желтое перечеркнутое солнце в кожу.

Элифас дернулся, словно пытаясь выдернуть руку, но сразу же остановился. Страшно сморщилось лицо его, из широко раскрытых глаз брызнули слезы. Но не издал он не единого стона, ни единого звука. Стоял крепко, глядя залитыми зрачками, как поднимается в небо Ара-Лима дым его клятвы в верности.

— Добро пожаловать в Зеленое Сердце, Элифас, — Аратей вернул клеймо в костер, улыбнулся новому другу. — Буко, позаботься о новом солдате Ара-Лима. И не жалей целебной мази и бинтов. Следующий.

Вышли сразу двое. Скок и Чикко. Были они горняцкими детьми, приходились друг другу дальними родственниками. Не могли пропустить ни одной игры, а уж тем более такой, от которой на всю жизнь след остается.

Пока Буко и Фило возились с Элифасом, наматывая на раненую руку метры бинтов, Аратей не торопясь, давая последний шанс отказаться, избежать боли, колдовал над родственниками. Чикко только пищал, зубами губу стискивая. Скок, оправдывая прозвище, подпрыгнуть пытался. Губу до крови прикусил.

Четвертым Баель выступил. Назвали его так в честь ангела восточного. Ни помнил он ни отца, ни матери. Подобрали Баеля на дороге Ара-Лима года три назад. Валялся в канаве, скулил щенком затравленным. За все время, что в долине прожил, никто от него слова не слыхал. Только знал Аратей, что по ночам кричит Баель так, что даже взрослым горнякам страшно становится.

Подошел найденыш к наследнику, молча руку протянул. Глаза бешенные, словно дьявол в них нашел пристанище. Ни щекой ни дернул, ни глазом не моргнул. Словно к камню клеймо раскаленное прикоснулось, словно мертвую плоть выжгло.

Отпихнул Баель подскочившего к нему тощего Фило, отвернулся и молча стал рану зализывать.

Самым последним оказался семилеток Фил из горняцкого рода Сампсов, что на краю деревни жил. Долго руку отдергивал. Просил подождать немного. Будто от ожидания боль меньше покажется. В конце концов приказал себя подержать.

Аратей кивнул согласно. Тотчас на Фила навалились, стиснули, что продохнуть не мог. Все равно смотрел маленький горняк на свою руку так, словно отрезать ее собирались. Гамбо, пыхтя, старался голову Фила к себе прижать, чтоб не бодался:

— Аратей, может, поставим ему знак на другое место, куда он посмотреть не сможет?

Фил замычал, обернул голову до хруста шейного, чтобы взглянуть хоть одним глазком на то самое место, что для взгляда недоступно. В это время Аратей его и прижег.

Отпустили разом, поспешно по сторонам разошлись. Фил хоть и был увальнем, каких в зеленой равнине мало, но кулаки крепкие имел. От боли сильной мог и бока намять всем без разбора.

Горняк семилетний ойкнул только. Принюхался, руку к носу поднеся.

— Да и не так больно, как плакались, — сказал он. — Меня папаша в сто крат сильней дерет. Шмотками кожа отлетает. А это так, царапина.

Но у Буко остатки бинтов и банку с мазью забрал полностью. Намазал ровным толстым слоем, замотал руку, словно мясо козлиное на зиму спрятал. Не рука, а дубина получилась. Разве что без шипов.

Аратей приказал братьям, что по котлу железному ритм отбивали, силу прибавить.

— Закончилось ваше испытание. Все с ним справились. Теперь положите камни, что с кладбища принесли, в общую кучу.

Пятеро мальчишек, кто с улыбкой радостной, кто со слезами непросохшими, но все с головой гордо поднятой — выдержали, не испугались, не сбежали — подошли к пирамиде и прибавили свои камни в общее число. Встали, равные, в круг таких же, как и они, равных.

— Вот и двадцать нас, — обвел взглядом тайное племя свое Аратей. — Поклянемся же, не бросать друг друга в беде, всем скопом на обиду отзываться, одним кулаком обидчику мстить. Поклянемся меч свой не обнажать на друга. Поклянемся забыть, что такое предательство. Поклянемся, что не стыдно будет Ара-Лиму за наши поступки. Пусть Гран вырвет наши сердца и отдаст их бродячим шакалам, если нарушим клятву.

— Клянемся!

Коснулось солнце нижним краем своим далеких вершин.

— Слава Ара-Лиму! — закричал Аратей, вскидывая игрушечный меч.

— Слава королю Аратею! — заорал Гамбо, присоединяя свой меч к мечу короля.

— Слава! — пролетел над зеленой долиной зычный крик из двадцати детских голосов.

Со стороны центральной деревни послышались звуки главного колокола. Отозвались колокола помельче, у самых скал расположенные. Вторил им и подземный набат, в большой пещере установленный. То звали на ужин всех, кто в поле работал, кто камни в шахтах искал. И тех, кто с мечами острыми на верность Ара-Лиму присягал.

— Успели, — улыбнулся Аратей. Взглянул весело на брата своего, довольно нос почесывающего, на новых друзей, знаком тайным отмеченных. Вскинул меч, засмеялся: — Слышите, солдаты! Это враг вызывает нас на поле боя! Кто первый до колокола добежит и до звонаря мечом дотронется, тому первый почет и первая слава! Йо-хо!

Сорвалась с места стайка беззаботная, бросилась на перегонки к деревне. Через кусты колючие, через поле золотое, вдоль озера чистого. Позабыв про боль, про костер непотушенный, котел неубранный, неслась, мелькая пятками, с мечами деревянными, радуясь теплу и беззаботности, будущая сила Ара-Лима.

Из-за деревьев показалась та, чьи глаза все видели. Ганна Вельда. Удерживая лук охотничий, чтоб по спине не стучал, приблизилась к месту секретному. Подняла клеймо, в огне добела раскаленное. Постояла, вслед убегающим глядя. Закатала рукав до локтя и вжала красное от жара железо в кожу белую.

— О, Барехас, дух матерей! Как больно! — затрясла рукой ганна. Запрыгала, боль унимая. Зашептала слова колдовские, жар с кожи прогоняя. Когда унялось пламя, осмотрела вздувшийся на руке круг, двумя линиями перечеркнутый. — Ах, негодники! Вот, значит, куда простыни все пропадают. А я на Авенариуса грешила. Оторвать бы проказникам уши, да только не за что.

Перед тем, как в деревню поспешить, остудила клеймо железное, завернула в тряпку, под котел дырявый положила. Вернутся, найдут. Затоптала костер. К пирамиде каменной подошла. Стала перед ним на колени. Из кошеля кожаного светящийся камень достала. Сбоку к пирамиде пристроила.

— Было двадцать вас, а со мной двадцать один будет. Станет еще больше, дайте только времени мимо пролететь. Вырастет гора эта до неба. Камень к камню, воин к воину. Поведет вас, знаком тайным отмеченных, к земле покинутой король наш Аратей. Поведет легрионы свои непобедимые на Ара-Лим. И в сражениях кровавых перечеркнет мечами своими черное солнце Кэтера.

Во второй раз колокола сигнальные прозвонили. Только один главный колокол молчал. Знать занят сильно был звонарь, коль от дела важного оторвался.

Ганна завалила ветками, от костра оставшимися, пирамиду каменную, к деревне направилась.

В наступающем быстром вечере горел под ветками двадцать один камень светящийся.