Отражение птицы в лезвии

97

Ук горестно вздыхал и жаловался самому себе на свою тяжкую судьбу. Ему было холодно, и он очень хотел есть. Четыре дня назад на завод полный рыбы, набросился двурог. Сети пришлось опустить. Рыбаки, почесав грязные чубатые головы, ушли в порт, оставив его, Ука, на вышке, посреди моря, в пяти лигах от Канцы, ждать когда чудовище уйдет. Но день проходил за днем, а двурог плавал вокруг завода, выставив на поверхность грязно-желтое брюхо и уходить не собирался. Стаи тунца, чувствуя чудовище, в завод не шли. Они, словно издеваясь, резвились в отдалении, гоняя летучих рыб, и высоко выпрыгивали при этом из воды.

Уходя, рыбаки швырнули на грубо сколоченный стол несколько черствых лепешек и соленую рыбу и пообещали через два дня его сменить, если чудовище к тому времени не уберется. Но шел четвертый день, а смены все не было. Все, что ему оставили, он уже подъел. Противная вода, в кожаном бурдюке, подходила к концу. Брюхо сводило от тупой, ноющей боли. Порой, боль становилась нестерпимой, и тогда, мальчик прижимался лицом к вонючим доскам вышки, и тихонько плакал. Но, потом, боль отпускала, и Ук забивался в угол, прячась от ночного холода под тряпье.

Светало. Ук высунул лохматую веснушчатую голову за ограждение вышки и плюнул от досады. Недалеко от завода, чуть не касаясь зазубренными черными плавниками толстых, плетеных тросов, лежал, выставив уродливую голову двурог. Чудовище пускало пузыри, довольно похрюкивало, и таращилось на вышку четырьмя горящими оранжевым пламенем глазами. Ук с сомнением посмотрел на большой бронзовый колокол над головой. Конечно, он мог позвонить, и тогда сюда непременно явятся рыбаки. Но это будет стоить ему хорошей порки, а может его и зашибут, под горячую руку. Мальчишка с ненавистью посмотрел на далекие, редкие огни Канцы.

Двурог мощно хлопнул хвостом по воде и заревел. Ук стиснул зубы и повалился на пол. Он злился на рыбаков, бросивших его здесь, на этих, вечно пьяных трусов и подлецов. Ук знал что только бантуйский гарпунер мог одолеть двурога. Но бантуйцы ушли, все как один. В одну ночь, ровно полнолуние назад. Они ушли тихо, побросав дома и скарб. Купцы, мореходы, ловцы и гарпунеры. Все. Ук вспомнил, как его хозяин, толстый и неуклюжий аведжиец радовался тогда, и орал пьяный, о том. как он ненавидит это отребье. И вот теперь, некому прийти и прогнать двурога.

Ук, подавив очередной приступ голодной боли, перегнулся через ограждение и оглядел светлеющий горизонт. Над горизонтом, в слабой дымке, появились какие-то смутные пятна, словно над самым морем ползла полоса темного тумана. Мальчишка долго всматривался вдаль, пока не заболели глаза. Потом, с тайной надеждой, посмотрел в сторону города. Лодки не было. Он сел на пол, и, закрыв лицо руками, заплакал. Так, в слезах, он и уснул.

Ему снились жареные на углях омары. Он разбивал камнем панцири и, обливаясь горячим соком, высасывал нежное мясо, заедая мягкими лепешками. С синего неба падали толстые зеленые листья салата, он подхватывал их и заталкивал в рот. Рядом сидела добрая мама, живая, с пушистыми черными волосами, развевающимися на ветру. Она гладила его мягкими руками по голове и что-то говорила…

Ук проснулся от нестерпимого голода. Он сидел, прижимая руки к животу, и качал лохматой головой, соображая, где он находится. В глаза ему бил яркий солнечный свет. Гулко хлестали об опору вышки волны. Со всех сторон доносилось хлопанье и странный скрип. Ук оцепенел, мгновенно забыв о голоде. Он узнал эти звуки — это бились на ветру паруса, и скрипел такелаж. Мальчишка вскочил, с горящими от возбуждения глазами. И в нерешительности, замер…

Впереди, насколько хватало глаз чернели квадратными парусами огромные многовесельные корабли. Ук резко повернулся и увидел, что город еще покрыт тяжелым утренним туманом. Он снова повернулся к приближающемуся флоту. Потом медленно, не сводя глаз с ближайшей, идущей прямо на вышку, галеры, Ук потянулся к языку колокола, и вцепился в него обеими руками, что есть силы. Тревожный гул понесся к спящему в тумане городу. Он звонил долго, с ужасом глядя, как галера приближается и разворачивается к нему бортом.

Пьяный рыбак выбрался из смрада таверны, в сырой, пропитанный запахом гниющих водорослей, туман. Остановившись, он долго вслушиваясь в далекие удары сторожевого колокола. Потом, шатаясь, вернулся к дверям таверны, просунул внутрь голову и заорал, перекрикивая пьяную песню:

— Эй! Вы там… Подымайте свои задницы… Мальчишка звонит в колокол, наконец-то тварь убралась… Надо выводить фелюги, сегодня будем с рыбой, мать её…

Таверна задрожала от громких возгласов. Рыбаки, один за другим, выбирались в туман. Колокол звонил не переставая.

— Чтой-то он раззвонился, рыбий хвост… — Хозяин завода, толстый бородач весь покрытый багровыми лишаями, позвякивая золотыми браслетами, обратился к капитану фелюги:

— Если рыбы будет много, дашь мальчишке пару монет…

Капитан молча кивнул и сбросил за борт носком сапога вонючую раковину. Колокол ударил еще раз и умолк.

Сирота Ук смотрел невидящими глазами на развевающиеся в голубом небе черные флаги, пригвожденный к столбу длинной стрелой с красным оперением.