Отражение птицы в лезвии

70

Ландо стоял в своей комнатке, в нижнем ярусе замка Вивлен, и смотрел на отражение в зеркале. Десяток светильников, беспорядочно стоявших в разных углах комнаты освещали покрытое глубокими морщинами лицо старика. Ландо смотрел на свое отражение, и водил сухим, узловатым пальцем по мраморной полочке перед зеркалом.

« Как я стар… Великий Иллар… Я уже немощный старик… »

Где-то издалека, словно из глубин времени долетела, едва слышная, боевая песня армельтинских волонтеров. Отражение в зеркале зашевелило тонкими губами, в пятнах старческого пигмента:

Он был стар. Старше его, быть может, был только Великий Герцог Латеррата. Он был немолодым уже тогда, когда его словно мешок, вытащил из боя вечно смеющийся крепыш, со странным именем Марк Россенброк. Он тащил его на себе, и при этом волочил за собою по земле тяжелораненого Императора Конрада Третьего. Он тащил их обоих, падал, вставал, и тащил дальше. Он мог бы бросить его, простого мечника, бедного армельтинца, и спасать Правителя… Но он не бросил. Он тащил их подальше от болот, а сзади, вспенивая грязь, мчалась страшная аведжийская конная сотня. Он сбросил меч и латы, и тащил их; зная наверняка, что не успеет. Он не мог предполагать, что в тыл аведжийцам уже заходят панты Империи, и громко смеялся, падая в грязь, и горланил боевую песню, подбадривая их.

Ландо взял с полочки костяной гребень, которым каждое утро причесывал канцлера, и провел по своим жидким, белым как снег, волосам.

Он служил ему. Верой и правдой, долгие-долгие годы. Он вставал задолго до рассвета, и ложился далеко за полночь. Иногда он вообще не спал. Он был всем для этого желчного, порой неблагодарного человека. Он был его слугой и его секретарем… Он был его глазами и ушами… Он прошел вместе за ним все ступени, от старшего писаря канцелярии, до дворянина и канцлера Великой Империи. Он искал ему надежных людей и чистил от грязи его башмаки. Он сопровождал его в дальних поездках, и бегал по лавкам, отыскивая нужный бархат для камзола…

Ландо проводил гребнем по волосам и улыбался.

Он прожил счастливую и долгую жизнь. Он пережил трех своих жен, семерых сыновей и четверых дочерей. По миру шли его внуки, правнуки и праправнуки.

Он прожил счастливую жизнь.

Старик, продолжая улыбаться, мягко опустился на пол. Рука его, сжимающая гребень, безвольно обмякла.

В комнату, неслышными шагами пошел Весельчак. Увидев лежащего на полу Ландо, огромный сваанец нагнулся, и прижался темной, покрытой уродливыми шрамами, щекой к седым бакенбардам. Из его черных, немигающих глаз потекли горячие слезы. Стоя на коленях, над мертвым телом старого слуги, великан плакал. Долго. Навзрыд. Потом, аккуратно высвободил из пальцев костяной гребень и поднес его к бесформенному носу. Обнюхав гребень со всех сторон, сваанец завернул его в плотную ткань занавеси и сунул себе за пояс. На страшном его изуродованном лице появилась улыбка, от которой пришел бы в ужас самый жуткий джайлларский боров. Он выскочил из комнаты и помчался огромными прыжками внутрь замка, распугивая стражу и ранних слуг.

Он был сваанец. Он чувствовал смерть по запаху. Над Вивленом, пронзительно вереща, взмыла стая, потревоженных чем-то, летучих котов.