Орден Креста

9

С самого своего рождения Артэм Аврелар был особенным. В первый день своей жизни он столкнулся с необходимостью выживать и выжил, хотя крепкие и здоровые дети нередко погибали. Да, его отец сделал все, чтобы спасти ребенка, но его старания не могли зародить в маленьком тельце желания жить. Только сам новорожденный мог вцепиться в эту надежду и держаться за нее. Он окреп, подрос и стал впитывать все, что только мог. Его тяга к знаниям, стала проявляться в самом раннем возрасте. Ему еще не было и года, а он с интересом разглядывал изображения разных печатей. Тогда Стен только умилялся, но в три года этот маленький гений бегло читал, а в пять попытался активировать свою первую печать, безуспешно, но все же попытался. Если бы тогда Стенет велел ему никогда так не делать, отругал его за испорченную мебель в комнате и измазанную одежду, возможно, вся жизнь мальчишки пошла бы иначе. Он мог пойти по стопам брата и увязнуть в бесконечных ссорах с отцом, мог замкнуться и спрятаться где-то в своем мире. Но Стен стал говорить с мальчиком как с равным. Вместо упреков и наказаний, он объяснил мальчику, что в одиночку такие вещи делать слишком опасно, что неправильно активированная печать может не только сжечь стол, но и убить заклинателя. Он не стал ничего запрещать, а напротив разрешил делать все свои пробы и опыты, но при нем. С того дня был сделан первый и самый важный шаг в развитии одного из самых невероятных талантов за всю историю ордена.

Талантливые мечники постоянно появлялись в рядах ордена, некоторые из них были даже гениальными, периодически появлялись хорошие целители, но ни с кем не было так трудно, как с заклинателями. Если у послушника обнаруживались хоть минимальные способности, его уговаривали стать заклинателем, ибо доподлинно было известно, что те, кто обладают силой без особого обучения, непременно становятся особенными.

Артэм активировал свою первую печать в семь лет, причем не просто дал ей энергию, не заставил письмена вспыхнуть, это он делал и раньше. В тот день, он активировал и применил ее, создав самый настоящий щит, защитивший его от мелких осколков разбитого стекла. Тогда он испугался хулигански брошенного в окно приюта камня и этот страх активировал в нем то, что все это время рвалось наружу. Другой бы попытался закрыть лицо, закричал, заплакал, но не Артэм. Он даже подумать не успел, а его рука метнулась вверх и тут же вперед, раскрывая перед собой и малышами сияющий щит.

Стен никогда не обладал такой силой, более того, в начале его пути никаких способностей с магии в нем не наблюдалось, они появились много позже, в процессе тренировок, медитаций и духовных практик. У его же сына был уникальный дар, который он не смел подавлять, хотя не раз взволнованно советовался с опытными заклинателями, пытаясь понять, как развить эти способности и в тоже время удержать их в неких безопасных рамках. Он занимался с сыном и тем самым помог явиться на свет могущественному заклинателю.

В десять лет он стал послушником, потому что отец подписал свое отцовское разрешение, в тринадцать стал инквизитором, потому что Стен подписал приказ, как епископ, вот только это не было просьбой сына, за него просили опытные заклинатели. Правда это решение далось Стену нелегко, если бы речь шла о допуске к экзамену любого другого молодого дарования, он бы с гордостью и радостью его подписал, он бы даже не вникал, полагаясь на чутье опытных людей, но здесь речь шла о его родном сыне. Он понимал, что Артэм талантлив, но слишком юн, чтобы открыто сражаться.

— Твой сын три часа держал восемь защитных печатей высшего уровня во время боя в Ксаме и даже не устал, — напоминал ему Рейнхар. посмеиваясь, — а ты тут сидишь и сомневаешься.

Разве можно было держать в послушниках дарование, которое одним из первых освоило печать Керхара, незримо участвовало в разработке и испытании новых техник при этом не испытывая ни малейшего затруднения? Как епископ он понимал, что подобное стратегически неверно, но как отец, не мог закрыть глаза на то, что его сын оставался ребенком.

— Ты знаешь, что меня просят подписать приказ о твоем допуске к экзаменам? — спросил он у сына.

— Да, мне говорили, что бы я был готов к сдаче, — спокойно ответил мальчишка, — но я еще не начинал.

Он оторвался от своих бумаг и запоздало посмотрел на отца.

— Ты его не подпишешь, да? — спросил он холодно, будто его не беспокоило это решение.

— А ты хочешь, чтобы оно было подписано?

— Мне все равно, — пожимал плечами Артэм. — Разве по-настоящему что-то изменится от этого экзамена? Я сейчас участвую в разработках печатей, два-три раза в неделю попадаю на боевые задания, где мне дают свободы больше, чем положено послушнику. Так что изменится? Разве что мой статус на бумаге, а я продолжу заниматься печатями в отделе разработок и ходить на задания в присутствии другого заклинателя.

Мальчишка еще раз пожал плечами.

— Так что поступай, как сочтешь нужным, мне все равно есть чему учиться.

— Учиться есть чему всегда, — прошептал Стен, только теперь осознавая, что его сын уже сейчас не был послушником и все эти экзамены, это только формальность, которая действительно ничего не изменит.

Бумага была подписана. А после экзамена Стен поспешил узнать, как все прошло у председателя комиссии. Заклинатель сразу скривился и тяжело вздохнул.

— Если бы я не видел его в деле, я бы подумал, что он просто дурачится, — признался он. — Да, он сдал, потому что он очень сильный заклинатель, прекрасно понимающий зачем ему сила, но на экзамене он не проявил ни малейшей доли старания и не стал выкладываться даже вполовину своих возможностей.

— Мне он сказал, что для него этот экзамен ровным счетом ничего не меняет, — пожал плечами Стен, где-то в глубине души понимая сына.

— Это было слишком заметно.

Стен рассказал об этом сыну.

— Они ведь поручились за тебя, поэтому им было трудно принять твое отношение.

— Они меня простят, — уверенно заявил мальчишка. — Иди сюда, я покажу чем был занят последний год.

Подойдя ближе Стен увидел странные печати. Это была невероятная смесь печатей Менделя, тех самых, что причиняли одержимым сильный вред, и печатей Керхара.

— Садись, тут беглого взгляда не хватит. Вот смотри, если начать активацию отсюда, то первым делом Тьму выбросит из одержимого, а потом уже печать начнет работать по кругу и…

Мальчишка умолк, заметив, что отец его не слушает. Стен был так поражен, что не мог ни говорить, ни слушать, он только рассматривал сложные композиции из разнообразных символов.

— Но ведь даже если это работает, — начал он, — тут нужны колоссальные запасы энергии.

— Вот сразу видно, что ты мечник по основному профилю — видишь только поверхностные руны атаки, а основу не читаешь, — посмеивался Артэм. — Она подключится к самой тьме и будет брать ее энергию, заклинателю нужно лишь немного воли, впрочем куда меньше, чем для сдерживания и усмирения Тьмы.

Для молодого гения все было просто. Он хорошо понимал, что далеко не каждый сможет поглотить тьму и остаться собой, даже если этой тьмы будет немного. Такие действия рано или поздно сломают экзорциста. Конечно, речь не шла о совершенно уникальных людях, что могли с удивительной легкость, поглощать темную энергию и быстро обращать ее в светлую. Таких было очень мало, и даже они должны были находиться в безупречном состоянии духа и тела, чтобы все прошло гладко. Другими словами, он просто знал, что как бы не делили перед поглощением тьму, как бы не смешивали со светом, когда-нибудь она начнет порабощать. Поэтому, еще в самом начале работы, над новыми печатями, он задумался о способе уничтожения тьмы и нашел его.

— Большой ком соли мешает воде свободно двигаться, — говорил он позже своим наставникам-заклинателям. — Если он очень большой, то может даже остановить течение, но если раздробить его, то мелкие кусочки просто растворятся. И люди куда быстрее поддадутся пороку группами, но если эти группы разбить и поместить отдельных ее членов в другое общество, им куда легче будет забыть о прежней жизни, тогда почему Тьме и Свету не жить по тем же законам, если это две стороны одного и того же. Выходит, что разбив тьму на мельчайшие осколки, мы растворим ее в свете и победим, без риска для себя и загруженности темного мира.

Правда это была лишь теория, не подкрепленная практической проверкой, к которой отдел разработок поспешил приступить. А уже через неделю Артэм заявил отцу:

— Печати не дали еще ни одного сбоя, но мы решили проверить их по-настоящему трудным врагом, а не мареновой тьмой, давно сидевшей на цепи. Мы откроем портал в мир Тьмы, приходи, это будет здорово.

Стен поражался этому невероятному сочетанию ума, логичности и детской бодрости, но на эксперимент все же пришел.

В тот день на смотровой площадке собралось очень много экзорцистов и инквизиторов разных классов. Все хотели увидеть новую технику, способную теоретически просто разрушить внушительный поток Тьмы. Они нервно смотрели вниз со всех возможных уровней. Епископа же разместили на балконе, с которого было все видно лучше всего, полагая, что успех при таком наблюдателе, обеспечит быстрое продвижение новой техники. Из тех же соображений, глава экспериментального отдела, спешил рассказать лидеру все детали эксперимента.

Это было опасное испытание, потому кроме заклинателей проводящих эксперимент, было готово две боевые команды. Стен был уверен, что все три экспериментатора будут участвовать, но в процессе подготовки на площадке остался только Артэм.

Оказалось, что они распределили обязанности. Один заклинатель открывал портал, другой закрывал, руководствуясь печатями Керхара, Артэм же активировал свою печать. Все это выглядело действительно невероятно.

По полу прошла легкая дрожь, и в воздухе возникла небольшая дыра, из которой сразу стал струиться черный дым. Он разрастался, медленно выползая, а после мгновенно бросился, заполонив защищенную площадку. Стен в шоке дернулся, видя, как его сын исчез в потоке темной энергии. Вот только рука начальника экспериментального отдела, легла на его плечо.

— Спокойно, он бы дал сигнал, — едва успел прошептать он, как площадка ожила.

Тихо хлопнул закрывшийся портал, и тут же столб света поднялся средь черной дымки. Тьма расступилась, открывая взорам юного заклинателя, властно поднявшего руку вверх. Его пальцы резко раскрыли ладонь и яркий столб света вдруг развернулся сияющей печатью. Она буквально расцвела, подобно цветку с резными лепестками. И тут же начала расти, образуя большой купол. Под темной пеленой тем временем расползалась другая руна, и ее блеск пробивался сквозь темные скопления, которые странным образом съеживались и извивались, будто что-то незримое их мучало.

Заклинатель опустил руку и рост печатей прекратился, они застыли, как магниты притягивая темную энергию. Та в ответ шипела, брыкалась, местами даже рычала, но ничего не могла сделать. Заклинатель же резким жестом, словно ударил невидимые стены по сторонам от самого себя и уперся в них руками. Так же резко в ответ на это сомкнулись края обеих печатей, заключив всю тьму внутри себя, вместе с заклинателем.

Стало тихо, причем настолько, что можно было различить потрескивание энергии и легкий выдох Артэма, затем вдох. Короткая пауза, в которой руки медленно опустились и столб света начал уверенно разрастаться, захватывая экзорциста, а через миг этот напряженный свет взорвался, лопнул, как натянутая струна. Свет поглотил все на краткий миг и стал рассеиваться как дымка, в которой стоял один экзорцист, сложивший вместе ладони, словно в молитве, его окружала тонкая пленка, не дававшая ни тьме ни свету, коснуться его кожи.

Когда Артэм открыл глаза, ничего уже не было, только воздух казался необычайно легким. Он только успел улыбнуться, как зал наполнился овациями и только тогда поднял глаза и заметил, сотни глаз наблюдавших за ним. От этого он сразу смутился, не в силах теперь бодро реагировать, как бывало прежде.

В случае успеха он нередко радостно вскрикивал, или и вовсе прыгал на месте, как маленький ребенок, сегодня же густо залился краской, чтобы все свои эмоции выдать потом, дома, когда маленьким семейным кругом отмечался триумф юного заклинателя.

— Когда на меня хлынул этот поток, вот клянусь, я дико испугался, — эмоционально рассказывал мальчишка. — У меня были защитные печати, но я на миг поверил, что эта тьма поглотила меня, но когда я запустил эксперементат…

Ему даже не хватало слов.

— Мы ведь не использовали ее на таких объемах, она не проходила через заклинателя, а тут… Я даже описать не могу, что именно почувствовал, но это так… ну вы ведь это видели!

— Это было действительно потрясающе, — сразу признался Стен. — Я все еще под впечатлением.

— Я тоже, — призналась Камилла. — Особо поражает, что все это не привело к перегрузке.

— Все потому, что энергию я тратил только на активацию и немного на направление, а так она черпалась от самой Тьмы, а значит не было никаких лишних затрат.

В этот момент кто-то открыл дверь. Поворот ключа легким эхом донесся до кухни, и Артэм сразу сорвался с места.

— Лейн, неужто, он все-таки пришел!

Воскликнув это, он поспешил встртить строптивого брата, который так глупо ушел из дома.

В коридоре повисла такая тишина, что Стен поспешил за сыном следом.

Это был действительно Лейн. Он стоял в дверях, а подле него рыжеволосая женщина, смотрящая на Артэма.

— Собирайся, тебе говорят! — рявкнул Лейн на брата. — Ты пойдешь с нами!

— Никуда он не пойдет, — строго заявил Стен.

При этом он мягко отстранил Артэма, буквально пряча сына. Но Лейн, как дикий зверь тут же бросился на отца. Хватая ворот сутаны и держа его, со всей силы ударил Стена по лицу и тут же дернул на себя.

— Какая же ты тварь! — рявкнул он.

При этом бесцеремонно толкая Стена к Анне.

— Смотри, вот она живая, скажи ей в лицо, что она умерла, лицемер!

Губы стена вздрогнули, возле глаза спешно наливался багровый синяк, но вместо сопротивления и скандалов, глядя прямо в зеленые глаза, он прошептал:

— Моя Анне умерла тринадцать лет назад…

Та старая рана в его сердце в очередной раз открылась и жалобно заныла на краткий миг и тут же затихла тупым отзвуком. Он мгновенно впал в состояние полной апатии минуя стадию переживания, сразу приходя к отчаянью, от которого так старательно уходил все это время.

— Урод, — прохрипел Лейн и хотел ударить отца, но застыл, видя блеск металла, смотрящий прямо на него.

Артэм, о котором все забыли, стоял теперь направив меч на брата.

— Отпусти отца и убирайся, — сказал он безапелляционно.

— Артэм! Ты?.. — пораженно шептал старший. — Тебе врали всю жизнь, твоя мать жива, вот она, посмотри на нее.

Он отпустил отца и метнулся к матери.

— Хорошо. Я знаю. Но я останусь с отцом, — совершенно спокойно ответил мальчишка, опуская оружие.

— Артэм, сынок, послушай, — начала было Анне, но мальчишка не желал ничего слушать.

— Я ничего не хочу слушать. У меня есть отец и этого мне достаточно.

— Но он не твой отец! — вдруг вскрикнула Анне. — Зато я настоящая, твоя родная мама.

— Уходите, — прошептал мальчишка. — Я никуда не пойду.

В нем явно все оборвалось, а радость успеха мгновенно рассеялась. Ему уже не было дела до того, что мог сказать Лейн, Стен, эта странная женщина, называющая себя матерью. Ему просто хотелось побыть одному.

Он не соврал, говоря, что знает о матери. Как не соврала и Камилла, утверждая, что не так уж и трудно узнать правду, если пожелать. Еще тогда, выискивая схожесть с отцом и не находя, он задумался о матери.

— Скажи, а я похож на мать? — спросил он Лейна, как только тот прибыл в столицу.

— Нет, — буркнул тот неуверенно. — Я ее, конечно, плохо помню, но мне кажется, что нет.

Подобный ответ не удовлетворил мальчишку, но он не стал пытать брата, а обратился к архивным документам. Так он узнал, что мать служила ордену, будучи информатором, ибо обладала особой способностью чувствовать Тьму. Не один темный не мог ее обмануть и потому ее еще юной девочкой прозвали белой ведьмой, а после просто ведьмой. Он узнал о том, что она пропала и что сделала, прежде чем сбежать. Он узнал все это, но молчал, оставив эту правду при себе. Хотя неоднократно, пытался представить себе разговор с отцом и не мог найти подходящих слов, но успокоил свою душу другим случайным разговором.

— Не могу я слушать нашего епископа, — говорил как-то один из послушников. — Они такие лицемерные. Он говорит о праведности, а сам нагло крутит роман прямо в стенах ордена.

— И что? — вдруг спросил Артэм, обнаруживая свое присутствие.

Болтающие подростки тут же напряглись, но прятаться было уже поздно.

— Давайте я расскажу вам правду, — проговорил он, присаживаясь на краешек стола подле ребят. — Моей матери нет рядом с ним с самого моего рождения. За всю свою жизнь я никогда не видел отца счастливым. Ни одна женщина не бывала в нашем доме, не было ни одного романа и ни одной сплетни, пока не появилась Камилла.

Он посмотрел на того, кто посмел назвать его отца лицемером и, глядя ему в глаза, продолжил:

— Он не крутит с ней роман, он живет с ней, он заботиться о ней, и я впервые вижу в его глазах проблески легкости.

Он выдохнул, понимая, что должен был все это сказать самому себе, а не этим ребятам, которые все равно ничего не поймут.

— У моего отца есть причины не вступать в брак, но у него нет причин не любить. Хотите верьте, хотите нет, но нет ничего честнее отношений моего отца и Камиллы Верен.

Тихий шепот и хихиканье стало ему ответом. Артэм вздохнул, спрыгнул на пол, сделал несколько шагов, а после резко развернулся.

— В следующий раз, если я услышу от вас нечто подобное, вместо объяснений я вызову вас на бой, а мечом я владею не хуже печатей.

Сказав это и не дожидаясь реакции, он поспешил удалиться, осознав все для себя самого. Перед его глазами мелькало множество разных сцен из детства. Он вспоминал минуты своей слабости и беспомощности, когда отец защищал его. Ему вспоминалось, как совсем маленьким во время болезни он тянулся к отцу, а тот отменял все дела, чтобы сидеть с трехлетним Артэмом. Ему вспоминалось, как он бежал к отцу и говорил «Хочу в Кергут на выставку минералов!», а тот становился серьезным, доставал записную книжку, что-то выискивал и говорил: «В следующую субботу, ладно?» — и оставалось только дождаться субботы. Он даже сам однажды слышал в разговоре отца с коллегами: «Я не могу, я уже обещал сыну». Он слышал смех в ответ, но в выражении лица Стенета ничего не менялось. Тогда зачем сейчас Артэм думал о непонятных деталях прошлого? Что он хотел для себя решить, если у него был отец, который всю свою жизнь посвятил ему?

Вот только что теперь с появлением этой странной женщины? Зачем она сказала эти страшные слова? Он не сын Аврелара? А чей тогда? Артэм не представлял и не хотел представлять другого отца. Он действительно был сыном Стенета, может и не по крови, но по манере, по науке, по развитию. Он стал невольно продолжением Стена, его моральным наследником и это было так очевидно, что никто не смог бы это оспорить. Ведь мальчик как губка впитал в себя каждую отцовскую мысль, пропустил ее сквозь себя и осознал.

А теперь, пришла какая-то женщина, бросившая его, пытавшаяся убить его и захотела отнять у него все. В тот миг Артэму впервые за многие годы захотелось рыдать. У него наворачивались слезы, он кусал губы и держался, но в дверь постучали. Мальчик вздрогнул и с ресниц сразу сорвались крупные капли соленой воды. Он спешно вытирал их руками и вжимал в плечи голову. Теперь в его голове всплывали всякие страшные, дикие истории о том, что бывало, когда отцы узнавали, что их дети совсем не их дети, и ему становилось жутко, а главное стыдно и за эти мысли и за свое происхождение, стыдно за свое молчание, свои сомнения в прошлом и отчаянье в настоящем.

— Артэм, можно я войду? — спрашивал тихий голос, хотя дверь была не заперта.

Ему хотелось кричать, ругаться, отчаянно требовать чтобы его оставили в покое, но в памяти всплывал Лейн и сразу становилось мерзко от возможной схожести с ним.

Дверь тихо приоткрылась.

— Сынок, я…

Стен не знал, что говорить, но сам того не понимая случайно сказал самое главное. Артэм рванулся к нему и крепко обнял, тихо всхлипывая.

— У меня никого кроме тебя нет, отец. Ты один моя семья, — бормотал он. — Ты ведь не откажешься от меня?

Сильная рука легла на голову ребенка.

— Ты для меня родной, был, есть и будешь, — спокойно отвечал Стен.

Он шел сюда, думая как объясниться с сыном, как попросить прощение за свою ложь и не потерять своего ребенка.

— Ты знал? — поразился Артэм, понимая, что в отце нет ни малейшего смятения по этому поводу.

Отстранившись, он внимательно посмотрел в отцовские глаза, поражаясь их спокойной печали. Ему показалось, что на него смотрел тот прежний отец, словно одним своим видом эта женщина отменила все, что достигалось годами напряженной работы над собой.

— Нет, я не знал, просто, когда ты родился, об этом говорили так много и так много рассуждали, что я имел возможность подумать даже об этом.

Губы Артэма дрожали.

— А я знал, — прошептал он.

— Знал? — удивился Стен.

Мальчик кивнул и пошел к столу, где среди рабочих бумаг хранились разные выписки их архива. Не говоря ни слова, он протянул эту папку отцу.

— Прости, что я ничего тебе не сказал, но…

Листая документы Стен внезапно стал находить факты о которых даже не догадывался. Так он никогда не знал, что его Анне обладала даром чувствовать тьму, не знал, что она служила ордену, а главное не мог даже предположить, что перед своим исчезновением она напишет отчет о том, что родила ребенка от одержимого.

— Вот почему я знаю темный язык, — дрожащим голосом прошептал Артэм. — Вот почему она хотела убить меня. Наверно из-за этого Ричард мне был роднее Лейна и вот почему я такой…

Голос его дрогнул, и Стенет просто крепко обнял мальчика.

— Но ты не темный, не одержимый, — говорил ему Стен. — Ты мой сын и ты человек, особенный человек. Ты талантливейший заклинатель.

Любовь, преданность, честность, благородство и многие другие проявления светлых сил, обладают уникальным целебным свойством, нужно только чтобы они могли коснуться другой души, чтобы раненная душа приняла их и позволила стать этим зернам целыми садами. Эти качества родителей в процессе воспитания дают основу для нового поколения. Маленький ребенок словно под копирку списывает все, что видит вокруг. Сам того не осознавая, он подражает каждому в своем окружении, тем или иным образом подмечая некоторые черты. Они как губка впитывают все самое яркое и больше всего берут от тех, кто заботится о них. Вы можете притворяться кем угодно, следить за своим поведением, говорить что хорошо, а что плохо, но ребенок не станет вам верить на слово, ему будет нужно попробовать, пощупать или хотя бы увидеть, а стоит ему хоть раз увидеть на вашем лице притворство, отвращение, гнев или презрение, он запомнит это ярче слов. Когда же он вырастет, все то, что записалось в нем в раннем детстве, начнет расцветать с особой силой и только тот свет, что был ему дан в самые первые годы, сможет победить в нем темные бури.

Вы никогда не научите любить того, кого не любили, не сможете объяснить смысл добродетели, если ее не вложили. Вы можете показать сотни, тысячи примеров, вы можете научить человека делать добрые поступки и чувствовать себя нужным, но он никогда не испытает настоящего подлинного счастья видя радость другого человека, если не видел этого счастья в глазах людей в период самого раннего детства.

Артэм видел такие глаза. Он видел, как сквозь печаль прояснялась сияющая искра счастья. Конечно, он не помнил ничего, не мог даже представить, какое блаженство приносили его отцу его первые слова, зато он мог ощутить тепло в своей груди, когда видел радость другого человека, а бури его легко и быстро затихали, как сейчас. Его страхи и тревоги отступили, как только он понял, что самое ценное для него осталось незыблемым. Да, он злился, все еще метался, много думал, но его больше не трясло, и он точно знал, чего желает, а потому спокойно вернулся к работе и старательно делал вид, что ничего не произошло. Стен его в этом поддерживал. Они говорили вечерами как обычно, даже не касаясь этого вопроса, но мальчик не мог не заметить, что между его отцом и Камиллой что-то изменилось. Стен редко смотрел на нее, старался не встречаться с ней взглядом, не касался вскользь ее руки. Она все больше молчала и частенько смотрела куда-то в сторону, но вмешиваться Артэм не стал, понимая, что его это не касается.

Но отношения Стена и Камиллы действительно дали трещину. Они не ссорились, не ругались, не выясняли отношения после появления Анне, но что-то изменилось в глазах Стена. Они постоянно хмурились и покрывались неясной густой пеленой. Ему не было больше покоя, он обнимал Камиллу и не чувствовал тепла, не оттого, что изменились его чувства, а оттого, что боль терзала его сердце, меняя все что было прежде. Лейн постоянно, так или иначе, давал о себе знать, изматывая отца своими скандалами, но совсем не это терзало Стена.

— Она умерла, — шептал он одними губами, стараясь убедить себя самого и снова поверить в эту ложь.

Вот только ничего не получалось, в висках вновь стучало беспокойное волнение и сердце отчаянно замирало. Ему хотелось поговорить с ней, хотелось утром в лучах рассвета видеть рыжие локоны, а не белые.

Все проходит, но все же не все. Он любил Анне, любил по-настоящему. Сначала он не мог принять ее утрату, потом не мог научиться жить без нее, потом почти забыл, оставил в прошлом, заполнил пустоту другим, но вот она снова была в его жизни, она жила с ним в одном городе, она была так близко и так далеко, а равнодушным быть совсем не получалось.

Если человек смог полюбить однажды, по-настоящему, приняв другого, как часть себя, отдав всего себя взамен и почувствовав, как симпатия, влечение и страсть постепенно превращаются в выбор, прочно записанный в самых тайных глубинах сознания — то он уже никогда не сможет забыть это чувство. Сколько бы не разбивалось его сердце, как бы сильно не болело, он не сможет просто оставить это в прошлом. И уж тем более не сможет назвать любовью мимолетное влечение. Это, как наркотик: перейдя на тяжелый, уже нельзя поймать ощущение от легкого. Тот же принцип работал и на чувства. Он любил Анне так, что ни одна интрига, ни один роман не смогли бы сравниться с этим чувством. Ему не хватило бы и сотни, тысячи женщин, чтобы угомонить его потребность в чувствах, а ведь он пытался заменить ее, когда она исчезла впервые. Он знакомился с девушками, заводил романы, чего-то добивался. Ему попадались странные, вредные, сложные, кроткие, хорошие — самые разные, но ни одна из них не вызывала в нем даже десятой доли того, что было утрачено. Вот он и сдался, оставив все как есть.

Ему было просто мало: мало испытывать влечение, мало привлекать внимание, мало засыпать и просыпаться с кем-то рядом. Его нутро хотело большего, чтобы как тогда, чтобы его захватило, увлекло, чтобы не было контроля, не было мысли, только голые чувства, обнаженные нервы и тихое понимание, что рядом тот самый особенный человек. Какая-то часть его все это помнила и не желала принимать пародию на это чувство. Эти бесконечные «мало», вызывали в нем только тошноту, зато когда появилась она, все изменилось. Он так легко принял ее, потому, что вновь ощутил ту энергию и то сердцебиение в своей груди, снова почувствовал себя полноценным, но она снова ушла. И он почти не жил, отдавая всего себя детям, а что оставалось выдавая работе, пока не появился Ричард и не показал ему, что он может многое и без любви, что есть много сфер, где он мог бы раскрыться. Его удовлетворило бы одиночество, если бы не чувства Камиллы. Эта девушка полюбила его так нежно и так трепетно, что он просто не мог не заботиться о ней, не оберегать. Разница в возрасте, в опыте, во взглядах и чувствах предопределили их взаимоотношения. Она любила, он же позволял любить, отвечая заботой и опекой. Ему было нужно это, как зрелому человеку, опасающемуся одиночества, и он просто поддался чувствам девочки, отогрелся в лучах ее нежности и даже забылся, но теперь понимал, что не должен был так поступать, вот только не мог ни отказаться от нее, ни быть с ней прежним.

Она же наблюдала за этими переменами и молчала, молчала, куда о большем, чем можно было подумать. Она видела уже и темные глаза, знала о Стене больше его самого, но молчала, понимая, что ему нужно время, чтобы принять происходящее.

И только ночью сквозь сон она все чаще слышала тихое бормотание на языке тьмы, открывала глаза и видела, как он нервно расхаживает по комнате.

— Стен, — окликала она его.

Он останавливался и внимательно смотрел на нее черными глазами.

— Я разбудил тебя? Прости, — шептал он и чаще всего возвращался в постель, реже намеревался уйти.

— Иди ко мне, — говорила она тогда, протягивая к нему руку.

На его губах появлялась усмешка, но он принимал ее и почти тут же прижимал ее к кровати, нависая над ней и внимательно изучая ее глаза.

— Ты ведь знаешь, что все сложно, — шептал он, не сводя с нее глаз.

— А ты знаешь, что я об этом думаю, — отвечала она.

Темные глаза ей не врали. Стен улыбался и целовал ее так, словно никого и никогда не любил кроме нее.

Именно поэтому настал тот день, когда вечером, она нарушила покой хмурого Стенета, коснувшись нежно его плеча.

— Нам нужно поговорить, — прошептала она.

Он сразу вздрогнул, но тут же перехватил ее руку, усаживая ее рядом.

— Что-то случилось? — тревожно спрашивал он. — Надеюсь, тебя-то Лейн не трогал?

— Пару раз он пытался меня задеть, когда был в госпитале, но ничего серьезного, — призналась девушка. — Да и я совсем о другом.

Она умолкла и посмотрела в глаза Стена. Они были голубые, печальные, измученные. Им не хватало ни уверенности, ни силы, но не сказать ему она просто не могла, потому прикрыв на миг глаза, она уверенно произнесла:

— У нас будет ребенок.

Ей хватило мужества пронаблюдать всю бурю его реакции. В его глазах промелькнул ужас, который тут же сменился стыдом и он поспешно опустил глаза, ловя ее руку и целуя ее пальцы, стараясь все осознать.

— Камилла, милая, — начал было он, но она тут же его перебила:

— Только не говори мне, что я должна от него избавиться.

Ее голос был холоден и полон решимости, настолько, что Стен почувствовал легкую дрожь пробежавшую по коже, словно мальчишка, которого заподозрили в шалости.

— Нет, что ты, я даже не думал, просто…

Он сразу запнулся, понимая, что лучше не говорить сейчас ничего и все обдумать и только затем обсуждать, но она настаивала:

— Говори как есть.

— Может тебе лучше вернуться в Ксам?

Она отвела взгляд, тяжело вздохнув.

— Ты не подумай ничего, я не отказываюсь ни от тебя, ни от ребенка, просто сейчас тут слишком неспокойно. Я никогда не знаю, что вытворит Лейн, то он швыряет камни в окно моего кабинета, то вламывается в дом без особых церемоний, а тебе нельзя…

Она коснулась рукой его губ, не в силах слушать оправдания. Все это было так, но ее волновало другое.

— Помнишь, ты просил меня не оставлять тебя?

Она заставила себя взглянуть на его взволнованное измученное лицо, и, видя, как вздрагивают его губы, а морщинки на лбу углубляются, она получила ответ и убрала руку, чтобы спросить самое главное:

— Ты мне только честно скажи, ты чувствуешь тоже, что и прежде, глядя на меня, или тех чувств больше нет?

Его губы явно вздрогнули и, чуть приоткрывшись, тут же сжались. Он не мог сказать ей правду, точно также, как не мог соврать. Его губы даже дернулись, чтобы сказать то, что должно, чтобы успокоить ее, но ее глаза, ее мудрость и вся та откровенность, что была между ними прежде, не позволила ему соврать. Он никогда не говорил, что любит ее, избегая этого болезненного для себя слова, но он не скрывал ее ценности в своей жизни, ее значимости и своей искренней привязанности, но теперь все это отступало под гнетом совершенно других страстей.

— Я поняла, — прошептала она, читая на его сжатых губах ответ. — Тогда мне действительно лучше уехать.

Она тут же встала, намереваясь ускользнуть от мужчины, но он тут же подскочив, обнял ее со спины и уронил голову на ее хрупкое плечо.

— Ты все еще очень важный для меня человек, — прошептал он, — И останешься им. Я ни от чего не откажусь, ни от тебя, ни от ребенка, просто так будет лучше.

— Я знаю, — прошептала она в ответ. — Но тебе все равно нужно разобраться в себе, а мне лучше позаботиться о будущем новой жизни внутри меня.

Ее спокойствие только сильнее жгло его сердце чувством вины. Однако уже на следующий день, она уехала, спешно решив все вопросы. Стен дал ей ключи от своего дома в Ксаме, невзирая на ее протесты.

— Ты будешь жить в моем доме и это правильно, — безапелляционно говорил он, отправляя ее в дорогу.

При этом он выдал ей крупную сумму денег и список людей к которым стоит обращаться за помощью.

— Они тебе не откажут, я им напишу и предупрежу о тебе, только пожалуйста, береги себя, хорошо?

Она улыбалась и крепко обнимала его на прощание.

— Я напишу тебе, — пообещала она, запрыгивая в экипаж, но сердце почему-то сжалось в странном предчувствии, что им больше никогда не увидеться.

Стоило ей скрыться из виду, как Стену сразу стало ее не хватать. Тихая тоска прокралась в его сердце. Сразу дом показался пустым. Отсутствие Лейна стало ощущаться куда острее. Благо Артэм просто был на миссии и должен был вернуться утром, однако эта ночь далась ему необычайно тяжело. Он выкурил привычно сигарету, но руки тянулись за другой. Он не догадывался, что в глубине его глаз плясало черное пламя.

— Ты должен взять себя в руки, — внезапно прозвучал знакомый голос за его спиной.

Он обернулся, ожидая увидеть Керхара, но в тусклом свете луны можно было различить только неясные черты инвалидного кресла.

— Ричард? — поразился он, готовый сорваться с места.

— Тише, стой там и не смотри на меня так, — говорил все тот же голос.

Но сам Стен видел лишь как шевельнулась рука, и легла на покрывало, скрывающее ноги.

— Демону не понять тебя, зато человек может, — продолжало ведение. — Я должен предупредить тебя…

Голос словно удалялся.

— О чем?!

Силуэт медленно таял, и Стен ворвался в комнату, желая поймать это наваждение, буквально врезаясь в Керхара.

Черноглазый демон внимательно смотрел на него.

— Ты скоро потеряешь себя Стен, если не признаешь правду о самом себе, — проговорил он, исчезая, подобно сгустку черного тумана.

Ком тошноты и боли в сердце мгновенно захватили разум Стена, унося куда-то бесконечно далеко от реальности.

Он сам не мог бы объяснить как это вышло, но вместо Керхара перед ним стоял Тот самый Темный.

Стен отшатнулся, видя безумную усмешку.

— Ты?! Что тебе на этот раз нужно?

— Мне? — удивился демон с его лицом.

— Да, тебе. Что ты сделал в тот раз и зачем пришел сейчас?

Стен был полон решимости остаться сильнее и вцепиться в глотку этого черноглазого притворца, но тот медленно обошел вокруг экзорциста и словно змей прошипел на ухо:

— Я — это ты, забыл?

Он сделал еще несколько шагов и прохрипел в другое ухо:

— Чего ты желаешь сегодня?

Вся решимость Стена куда-то исчезла, он чувствовал себя ватным, отчаянно измучанным и бесконечно уставшим.

— Я хочу уснуть, — прошептал он.

— Что ж, это самое простое. Убегать всегда легко…

Голос исчез, буквально тая внутри сознания. Ему казалось, что весь мир исчез. Не было больше темного, не было больше пустого дома, ордена, проблем, был только он и густая Тьма вокруг него.

"Разве я убегаю?" — спрашивал он себя. — "Я всегда принимал проблемы и старался решать их, разве я убегаю?"

"А что ты решаешь сейчас?" — тут же спрашивал собственный голос.

— Я решаю жить! — упрямо объявил он, и наваждение мгновенно рассеялось, оставив его совсем одного в пустой спальне, вот только была совсем пустой и уставшей. Не замечая первые лучи рассвета прокрадывающиеся в от переулок за окном, он рухнул в постель, неожиданно для себя увидев самый странный сон.

Ему виделся этот дом, но вместо пустоты в нем кипела жизнь. В гостиной Ричард читал рыжим близняшкам какую-то книгу, а мальчишки слушали его с благоговением. Артем с Лейном о чем-то оживленно спорили, приводя примеры из своего боевого опыта, а на кухне рыжеволоса женщина готовила, вот только обнимал ее не он, а седовласый демон с его лицом, а она, улыбалась, целовала его и счастливым голосом называла Стеном.

Стен вскочил в холодном поту.

Был уже день и солнечный свет заливал спальню. Можно было слышать, как шлепал босыми ногами Артэм. Он попытался встать, но жгущая боль в груди мешала ему двигаться. Пришлось неспешно вставать и искать лекарство. В спальне он его не нашел, потому спустился вниз.

Артэт нервно встрепенулся, от неожиданности.

— Ты дома в такое время? — удивился он.

На голове у него красовалась повязка со следами крови.

— Я проспал, — признался епископ. — Что с головой?

При этом он, не волновался, зная, что будь рана хоть немного опасной, сын был бы сейчас в госпитале, а не дома. Вместо этого он спокойно искал свои лекарства.

— Мелочи, ссадина на лбу, — признался мальчишка, наблюдая за отцом. — Мы думали, что одержимый один, а их оказалось двое, в итоге я был неудачно сбит с ног, а что ты ищешь?

Артэм был уже достаточно опытным бойцом, чтобы спокойно делиться такими подробностями и думать о другом, в данном случаи о поведении отца.

— Я не помню, где мои капли, — ответил Стен, чувствуя себя стариком.

Артэм молча открыл створку шкафчика, достал флакон и поставил на стол.

— Как это Камилла ушла и оставила тебя одного без лекарств? — удивился он. — Она же всегда следила за твоим состоянием.

— Она уехала, — коротко ответил Аврелар старший, занявшись лекарством и стараясь не смотреть на сына.

— Что случилось-то?

В голосе Артэма застыла тревога.

— Она беременна, так что будет лучше, если она…

Стен замолчал на середине слова. Все это время он спокойно капал лекарство в воду, наблюдая, как медленно изменяется ее цвет, а после застыл, понимая, как все же бесчестно он поступил, отослав ее подальше, прикрываясь какой-то логикой. Любимую он бы не отпустил.

"Я сволочь?" — спрашивал он себя, не решаясь задать этот опрос вслух, и в тоже время, понимая, что ответил бы ему Ричард.

"Ты хуже", — сказал бы он, посмеиваясь, и был бы прав.

— Мать была здесь и обидела ее? — спросил Артэм, явно беспокоясь.

— Мать? — переспросил Стенет, наконец, подняв глаза и посмотрев на сына. — Зачем ей приходить сюда?

— Она не говорила с тобой?

— Нет, я не видел ее с того дня, откуда такое предположение?

— Я встретил ее утром возле дома, — начал было Артэм. — Она сказала, что хочет встретиться с тобой и поговорить, вернее с нами обоими, мол ей есть, что объяснить.

Мальчишка при этом пожал плечами, и вернулся к мытью посуды, словно говорил о чем-то совсем не важным.

— И да, кстати, она обещала угомонить Лейна.

— Было бы неплохо, — прошептал Стен, быстро выпевая лекарство.

— Поговорить с ней?

— Угомонить Лейна.

После этого исправления Стен поспешил уйти, предупредив, что он все же пойдет на службу. Спорить с ним Артэм конечно не стал, но сильно задумался о происходящем с отцом. Его это сильно тревожило, потому он вспоминал разговоры отцы и Ричарда, понимая, что они были куда ближе, но все же надеялся, что ему удастся поговорить с отцом, но когда Стен вернулся, хмурый и напряженный, мальчишка не нашел слов для разговора, особенно после признания отца об очередной стычке с Лейном.

— Честное слово, не далек тот час, когда я его по-настоящему ударю, — пробормотал Стен словно самому себе и скрылся в кабинете.

Молодой заклинатель же, остался расхаживать по гостиной, задумчиво потирая бинты на лбу, пытаясь что-нибудь придумать, но мозг отчаянно напоминал ему, что он просто ребенок, которому не стоит во все это лезть. Он не понимал отца и чувствовал интуитивно, что не сможет его понять, но он был неравнодушен к его судьбе, потому все же решился. Он тихо зашел в кабинет, без стука, так как делал это в детстве и посмотрел на отца.

Стен стоял у окна, напряженно вглядываясь во тьму ночи, как будто искал в ней что-то, будто где-то вдали было что-то, способное принести ему облегчение.

— Отец…

Стен не ответил, лишь обернулся. Артем не Лейн, с ним Стену было много проще, поэтому не пытался притворяться равнодушным или сильным, он посмотрел на сына, не скрывая печали и усталости.

— Не хочешь поговорить? — спросил Артем, закрывая дверь кабинета.

Стен вздохнул.

— Я не знаю, что сказать, сынок. Просто не знаю.

Он вновь посмотрел в окно, действительно не зная. Его раздирало огромное количество чувств, сотни мыслей роем гремели в его голове, но ни одну из них он не смог бы обличить в слова, и уж тем более не мог их произнести.

— Ты ведь встретишься с ней? Она твоя мать…

— Отец, сейчас речь о тебе.

— А что я? Твоя мать, она… Я любил ее всю свою жизнь, но… Женщины они странные создания. Они могут кричать ненавидят, клясться что любит, проклинать и молить о помощи, но при этом все это будет ложью и все это будет правдой. Просто женщины… наверно, правда для них не в том, что они говорят и не в том, что они желают, а в самом мужчине. Может я не тот мужчина, которого желал твоя мать, а может я просто плохой для нее мужчина, хоть и ее… Я не знаю, но думаю, что теперь я слишком стар для страстей.

Артэм молчал, понимая, что больше говорить бессмысленно. Ему казалось, что он понимал печаль отца, хотя совсем не понимал мать.

— Так значит, ты не станешь с ней встречаться?

— Видимо так. Вам она мать, мне она пытка, поэтому я постараюсь все забыть, пока не стало поздно…

— Разве бывает поздно?

— Конечно, бывает, особенно когда любовь становиться ненавистью.

Артэм долго смотрел на отца. Придя сюда, он хотел понять, что именно его волновало, быть может, найти способ ему помочь. Он был уверен, что черная тень на лице епископа связана с отъездом Камиллы и поведением неблагодарного Лейна, но Стен сам обозначил совершенно другую тему, выдавая все свои чувства.

Его давно не обижали выходки Лейна, но они беспощадно задевали старинную болезненную рану. Отсутствие Камиллы заставляло острее чувствовать одиночество, а осознание своей ответственности давило на него, но все это было бы куда проще, если бы одна из его частей не рвалась бы сейчас в другую реальность, в другой дом, к другой женщине.

Артэм понимал, что не сможет ему помочь, не может понять его чувств. Впрочем, он даже не догадывался, что в темноту за окном смотрели непроглядно черные глаза, что буря внутри самого важного человека становилась реальной стихией.

— Я надеюсь, ты не думаешь об отставке? — спросил Артэм.

— Думаю, — шептал Стен, — но не могу себе этого позволить. Единственное от чего я могу скрыться это ее глаз.

Чувствуя неловкость и беспомощность, мальчик хотел было попросить прощение, за то, что беспокоит его так бестолково, за мать, которая так странно себя вела, за брата, за весь этот жестокий мир, будто он был виноват. Словно весь груз ответственности мог лечь на его плечи, но это было настолько сложно для его детского ума, что он просто молчал, глядя в пол.

— Спасибо тебе, сынок, — прошептал Стен, наконец, отходя от окна.

— За что?

— За то, что пытаешься мне помочь.

Он подошел к сыну, провел по его лбу рукой, едва касаясь кожи, нарисовал так подобие креста и тут же поцеловал его в лоб, благословляя тем самым и как отец, и как епископ.

— Все это не твоя вина, — говорил Он, словно чувствовал напряжение мальчишки. — Тебе будет трудно меня понять и совсем невозможно мне помочь.

Его рука легла на плечо мальчика.

— Это все мой бой с тьмой и только я могу в нем победить, ты просто поступай, как сочтешь нужным. Я не хочу, чтобы ты терял брата и не виделся с матерью.

— Но ведь ты…

— Я это я, ты это совсем другое дело, — перебил его Стен, взъерошивая жесткие черные волосы. — Ты не выбираешь между мной и ими, тебе нужно просто решить нужно тебе это или нет и действовать в зависимости от этого решения.

— Я хочу выслушать ее, — признался Артэм.

— Ну вот, тебе все же важно, что она может сказать, вот и узнай это.

Странная легкая и печальная улыбка отца, показалась Артэму странной, но он ничего не сказал. Он не мог даже предположить, что произнося эти слова, он говорил куда больше о себе, нежели о сыне. Ему было действительно не все равно, он хотел бы знать правду, услышать те слова, что она нашла для него. В глубине души он все еще надеялся ее понять, но не мог даже подумать об этом без приступа удушья.

Любовь движет этим миром, но творит чудеса, побуждает их творить, открывает новые возможности и заполняет людей целиком. Как чувство по-настоящему светлое, она окрыляет, возвышает над трудностями и невзгодами. Она заполняет каждый уголок человеческого сознания, сливаются с другими чувствами и обнажают все наши тайны, чтобы исцелить наши раны и сделать нас лучше. Кому повезло в любви, тем больше не нужно ничего доказывать, сражаться с собой и искать мир, они находят свое умиротворение, которое порою нарушают мелкие жизненные невзгоды. Это обычно люди простые всем довольные и спокойные, но могут ли они стать великими? Разве способно мирное течение воды распалить пламя в чужих сердцах? Конечно, нет. Оно исцеляет раны, помогает другим, принимает перемены и прокладывает путь к равновесию. Но что бывает с теми, чья любовь пробравшись в каждый уголок души и овладев ей полностью не нашла ответа? Вся та сила, что меняет весь мир внутри, внезапно становиться неудержимым пламенем, которое будет жечь, побуждать, заставлять бороться, оно создаст множество споров и подобно стали, начнет закалять душу. Эти люди будут бесконечно то бороться со своим чувством, то принимать его, а значит вспыхивать, накаляться, почти вскипать и падать в холодную воду покорного принятия, чтобы столкнуться с пустотой и отчаяньем, ненужностью и равнодушием, рычать и медленно раскаляться и так до тех пор, пока нутро не станет настолько крепким, что пламя уже не сможет тронуть его, но при этом оно остается и дает силу зажигать другие умы, обращаться в движущую силу, как бесконечный источник энергии, которую непременно нужно потратить, чтобы не сгореть живьем в своих чувствах. Эти люди становятся деятелями не от амбиций, а под напором потребности действовать или, напротив, вместо борьбы выбирают страдания и быстро спускаются в уровне своего развития. Все это определяет любовь во всех своих воплощениях. Любовь к миру, к матери, к женщине, к ребенку, к науке и к истине. Стена она закалила, и превратила в пылающий факел, придя к нему под леченой Тьмы, с которой надо бороться, после в облике женщины, которую стоит покориться и, наконец, в качестве отцовского чувства. Вот только женщина по прежнему действовала на него, как вулкан. Один ее взгляд и в жарком пламени все взрывалось так, словно она все еще повелевала этим огнем — и вновь начиналась борьба. Он снова метался меж разумом и желанием принять ее и понять. Ему хотелось увидеть ее, выслушать и быть может, наконец, осознать случившееся много лет назад, но он напоминал себе о долге и отпускал на эту встречу сына, надеясь в тайне хоть так узнать ответы, надеясь и в тоже время не имея силы признать это.

Артэм же ничего не усложнял, а просто делал то, что считал верным, потому в условленное время пришел в выбранное матерью место.

Женщина уже ждала его, нервно расхаживая по колонному двору храма. Увидев мальчика, она встрепенулась, но тут же поникла, а вместо приветствия спросила:

— Он не придет?

— Нет, и я надеюсь, что вы не станете его из-за этого преследовать.

Он не был задет и казался спокойным, но все же не мог скрыть напряжение и спешно скрещивал руки у груди, приподнимал подбородок и мысленно рисовал стены.

Женщина только вздохнула, в очередной раз предложила поговорить у нее дома, но Артэм уверенно отказался и первым зашел в здание, чтобы скрыться в одном из архивных служебных помещений.

— Здесь нам никто не помешает.

Он кивнул на стул, предлагая присесть, а сам устроился на подоконнике, скрестив руки на груди.

— Я слушаю.

Женщина тяжело вздохнула, села и посмотрела на парнишку.

— Я очень виновата перед тобой, — начала она, но Артэм резко отмахнулся.

— Давайте опустим излияния вашей совести, — попросил он строго. — Что конкретно вы хотите?

— Прощения и помощи, — выдохнула она. — Твой отец нуждается в помощи, и никто кроме нас ему не поможет.

— Отец?

Она кивнула, прикрыла глаза, глубоко вздохнула и все же сказала то, что боялась озвучить всю свою жизнь:

— Твой отец одержим и демон в нем сильнее всех тех, с которыми мы сталкивались прежде. Именно он твой настоящий отец.

Артем соскользнул с подоконника.

— И поэтому вы бросали его столько раз?

Она отвела взгляд и вместо ответа прошептала.

— Я изгоню этого демона и тогда все измениться.

Артэм долго и внимательно изучал ее взглядом, пытаясь понять, можно ли ей верить, пытаясь найти намек на правду в ее словах. Он прожил с отцом много лет, видел его самым разным и не замечал ничего страшного. Он обещался с Ричардом и понимал язык тьмы, но никогда не говорил на нем. Он не отличался ни агрессивностью, ни деспотичностью. Она же была с ним несколько коротких периодов и говорила подобные вещи, не приводя ни одного доказательства.

— Я вам не верю, — прямо сказал он, после короткого размышления.

Женщина встрепенулась.

— Но я своими глазами видела…

— Покиньте служебное помещение, — строго проговорил мальчишка.

Женщина опешила, видя полное пренебрежение со стороны ребенка и его строгий взгляд, словно он все знал и без нее, а ее слова теперь казались глупостью.

— Прости, — прошептала она, спеша удалиться.

Такая реакция Артэма напугала ее окончательно. Что если Артэм в сговоре с демоном, что если он служит ему? Подобные предположения сильно ее беспокоили, и она решилась на самый отчаянный поступок — увидеть Стена.

Стенет же был спокойно занят работой. Пока он занимался бумагами, бури в его душе утихали, он обретал мир и получал возможность думать, как епископ, забывая обо всем остальном.

Когда к нему зашел помощник, он, не отрываясь от документов, жестом, дал понять, что слушает.

— Так один из информаторов требует личной встречи с вами, утверждая, что над городом нависла страшная опасность.

Стен поднял глаза, нахмурился и тут же согласился принять этого человека, кем бы тот ни был.

Помощник скрылся, и тут же вошла Анне. Ее появление заставило все внутри сжаться.

— Могла бы ко мне и по личному вопросу попасть, — прошептал он сдавленно.

— Но демон действительно есть, — проговорила она. — Ты выслушаешь меня или прогонишь?

Он молча указал на кресло у стены, давая понять, что готов слушать, но вставать из-за стола, чтобы быть ближе во время разговора не стал. Он наоборот хотел быть как можно дальше от нее, хотя ему уже казалось, что он чувствует ее запах и даже слышит, как бьется ее сердце.

— Я должна была сразу тебе все рассказать, еще двадцать лет назад…

Она подошла к столу и тут же застыла, его синие глаза буквально перелиновывали ее. Она действительно любила его. Ее нутро по-прежнему замирало в его присутствии, а сердце переходило на бег. Не только его мучали годами сны, в которых переплетались пальцы двух люде, а вся жизнь была совсем другой. Не только он чувствовал горечь холода ночами, не столько от одиночества, сколько от сожаления что нет рядом того самого человека. Не он один не смог довольствоваться подобием чувств и долго избегал разговоров о любви. Ей тоже все это было знакомо, а теперь придя сюда, полной решимости, она теперь застыла, чувствуя пренебрежение к подобным разговорам и вопросам. Более того, только теперь понимая, как много времени она потеряла, убегая от того, кого любила и, стараясь его забыть.

— Наверно уже слишком поздно что-то объяснять, — вдруг прошептала она.

В ее глазах появились слезы, ибо она видела перед собой того мужчину с которым хотела прожить всю свою жизнь, но вместо этого только и делала, что убегала от него.

Не все люди знают, что такое любовь. Большинство принимают за нее влечение, называют ее химией, путают с влюбленностью и слишком много говорят: люблю. Но есть среди людей те, кому эта химия дала нечто большее. В их жизни случалась искра, влечение, сближение и… а вот об этом «и» они обычно блаженно молчат, не в силах описать тех чувств, что разрослись в них, за пределами страсти. Но даже из этих людей, только часть шагнула еще дальше, благодаря взаимности.

Всем влюбленным нравиться легенда о красной нити, соединяющей два сердца, но кто испытал ее появление, знает и чувствует, так много, что предпочтет молчать вдвоем со своей половинкой. Какие пары вместе навсегда. Им суждено видеть жизнь в других глазах, слышать шепот чудного сердца и тихо хранить свое молчание о самой велико силе на земле. Вот только горе тем, кто решил надорвать эту нить, как Стен и Анне.

Она давним давно приняла решение — удалить его из своей жизни, ее так сильно пугали черные глаза, что она не могла жить рядом с ним.

Темный говорил, что любит ее, никогда не причинял вреда, но от его энергии кровь стыла в жилах. Она объявила ему войну, а теперь смотрела в синие глаза епископа и понимала, что проиграла и эту битву, и эту воину, еще в тот миг, когда начала ее.

— Я люблю тебя, — невольно шептала она. — И любила всю свою жизнь.

Ей вдруг стало страшно от понимания и осознания всей той боли, что она причинила любимому человеку. Она разбила ему сердце, в память об этом тихо болело что-то в груди. Она забрала у него сына, который только и делал, что теперь проклинал отца. Она сейчас причиняла ему боль, только чтобы победить тьму внутри него, но видя печальные, измученные глаза мужчины, она понимала, как страшна ее жестоко. Остатки решимости покинули ее. Она уже не могла жестоко и беспощадно натравить епископа на самого себя.

— Прости, — прошептала Анне дрожащим голосом и попыталась сбежать.

Крепкая рука, поймала ее запястье. Стен просто не мог отпустить ее. Он не знал, что сказать, не знал что делать. Даже не мог бы сам себе объяснить, зачем делает это. Он поймал ее руку, быстрее, чем смог задуматься о том, что будет после. Она застыла и посмотрела на него испуганными влажными глазами. В этот миг случилось тоже, что в прошлое ее возвращение. Он ругался, просил объяснений, но как только в ее глазах появились слезы, он крепко обнял ее, желая утешить. Сейчас он точно так же, прижал ее к своей груди, не говоря на этот раз ни единого слова. Зато теперь она ничего не говорила, не вырывалась, а только прижалась к нему и тихо заплакала, буквально цепляясь за черную сутану.

Его губы коснулись ее лба, и она тут же подняла глаза и сразу же его поцеловала, словно они словно были молоды, а впереди у них была вся жизнь.

Они забылись оба. Соленоватый привкус слез только усиливал страсть объятий. Словно девчонка она была ловко усажена на стол и полностью оказывалась во власти своего мужчины. Она не думала ни о чем, до тех пор, пока его губы не отстранились, а открыв глаза, она не увидела черные глаза, холодные и беспощадные.

Едва слышно вскрикнув, она хотела вырваться, но вырваться уже не могла. Сильные руки тут же прижали ее к столу. Черноглазый навис над ней, внимательно глядя в ее глаза.

— Отпусти меня, — шептала женщина испуганно.

— Ты же сказала, что любишь меня, — ответил ей привычные голос Стената.

— Не тебя, а его!

Демон вздохнул, словно звук этого крика мог ударить его, но этот удар был уже смешен, а боль от него ничего уже не значила.

— Вот что я сделал тебе? — спросил он тихо, приблизившись настолько, что от его дыхания, она с ужасом ощущала темную энергию.

— Ты забираешь у меня Стената…

— Но я и есть Стенат, — в очередной раз проговорил демон.

— Пусти! — продолжала требовать она, стараясь вырваться.

Он чуть отстранился, хватка ослабла, но он еще держал ее.

— Разве можно любить и не слышать..?

Она не слушала, а воспользовавшись мгновением слабости черноглазого, выхватила свое оружие и нанесла удар.

Ее рука, крепко сжимала серебрённый крест, который ударившись о скулу мужчины оставил глубокий ожог, заставляя кожу зашипеть.

Он оскалился, рыкнул и крест тут же треснул.

— Смешно, — выдохнул он, когда серебро стало рассыпаться пылью.

Он тут же вновь крепко прижал ее к столу.

— Крест Авалара это конечно что-то новенькое, но это мой крест.

По его коже проходила легкая дрожь. Он смотрел на нее внимательно.

— Ты так и не поняла, что я не одержимый, я Авалар. Стенет и я, одно целое, — говорил он спокойно. — Пойми ты это. Я люблю тебя…

— А я тебя ненавижу! — рычала Анне. — Мне нужен только Стен, а тебя я уничтожу!

С этими словами она все же смогла дернуться и попыталась вцепиться ногтями в его лицо.

— Хватит!

…

Стен не мог сказать, что именно произошло. В груди стояла ноющая боль и тошнота. В голове распространялся звон. Туман с трудом сползал с его глаз. Он с трудом смог осознать, что сидит на полу, прислонившись к стене.

Кто-то стоял над ним, но этот нечеткий силуэт показался ему знакомым. Блеск пламени за плечами неизвестного только усиливал туман в голове и глазах, но внезапно мелькнувшее лезвие мгновенно пробудили инстинкты. Он дернулся, вызывая тем самым острую боль в спине, но зато, наконец, увидел все происходящее.

На него смотрело лезвие его собственного меча, залитого кровью. А держал оружие в руках сам Керхар. Он смотрел внимательно и злобно, буквально скалясь. За его спиной плясало пламя, охватившее руины каменного строения. Запах обгоревшей плоти, вызывал тошноту, но отвести взгляд от Керхара он не мог, не понимая, что могло произойти. Он был действительно испуган и поражен. Это явно заставила Керхара остановиться. Он опустил меч, но продолжал смотреть внимательно на того, кого когда-то считал другом.

Стен хотел заговорить с ним, спросить о случившемся, но в горле все пересохло, и вместо слов вырывался неясный хрип. Услышав его, Керхар нахмурился, но меч не поднял. Тогда Стен попытался встать, но не смог даже приподняться и тут же рухнул обратно, захрипев.

Керхар вздохнул, бросил меч и отступил.

Ужас в сознании Стенета только усилился. Он протянул руку, желая удержать демона, поймать его и, что главное, не потерять.

Керхар не обернулся. Даже не пытаясь говорить, он открыл проход в темный мир и скрылся во мраке, оставив Стена медленно терять сознание.