Опоздавшие на электричку

Глава 10

Глава 10. Кино начинается.

Утро следующего дня началось не с радиогимнастики, а с неприятного звона, здорового, ещё наверное годов 60-х будильника — купленного на Савёловском рынке за пару рублей. Он тарахтел, как будто собирался развалиться, но делал своё дело: вырывал из сна двух мужчин, чьи тела ещё не привыкли к ритму 1979 года, а души всё ещё жили в эпохе Wi-Fi и кофе навынос.

— Вставай, Валера! Сегодня — у нас с тобой кинодебют! — Глеб шлёпнул по матрасу, под которым скрипела пружина, словно протестуя против новой реальности.

Они оделись в одежду, что купили недавно в магазине, чтобы соответствовать современной моде. На ногах — ботинки, подмётки которых уже не скрипели так яростно: за неделю они привыкли к асфальту Москвы, к тротуарам с выбоинами и к брусчатке у станции метро.

К девяти утра они уже стояли у проходной величественного строения с надписью огромными синими буквами на фасаде “Мосфильм” по ул. Мосфильмовская, 1. Надпись “Производственный корпус” над входом выглядела, как декорация к фильму, но они-то знали: это не декорация. Это — их новая реальность.

Их встретил всё тот же парень в жутко модной футболке с принтом “Pink Floyd”, только теперь он был ещё и в кепке и с кожаным планшетом под мышкой.

— А, это вы?! Пришли, молодцы, что без опозданий, здесь это не приветствуется.— кивнул он. —Кстати, как у вас дела с этим?— Он щёлкнул себя пальцем по горлу показывая всем известный жест “выпить”.

— На работе у нас с этим “сухой закон“. Можете не волноваться.— Глеб честно смотрел ему в глаза едва сдерживая смех. — Хорошо, проходите. Вас ждут в гримёрке павильона №3. Скажите, кто вы. Я уже предупредил о вас. Там выдадут форму и дадут инструктаж.

Валера ради хохмы решил спросить у парня знает ли он какие песни исполняет группа название какой он носит на футболке?— Тот гордо вскинул голову и почти обиженно ответил:

— Конечно! Я давний поклонник их творчества и у меня есть целых два их альбома на пластинках. У барыг на рынке пришлось втридорога покупать, но они этого стоили…

— И ты можешь назвать эти альбомы?— Не унимался Валера, какой в свою молодость был страстным меломаном и многие названия известных групп помнил наизусть. Хоть он и не был большим поклонником рока, в восьмидесятых слушал всякую музыку и среди них “Пинк Флойд” был у него одно время в фаворе.

— Ну конечно! Я их так часто слушаю, что названия их альбомов на конверте сами отпечатываются в памяти.

“Wish You Were Here” и “The Dark Side of the Moon”,— с каким-то благовением ответил он— а ты что, тоже слышал о них?

— Иначе я бы тебя о них не спрашивал.— Валера подмигнул ему и пошёл увлекаемый за собой Глебом.

Гримёрка оказалась тесной, но уютной комнатой с зеркалами в деревянных рамах, лампочками по периметру, запахом духов “Красная Москва” и клея для усов. За одним из столов сидела пожилая женщина в халате, перематывая на пальцы чёрные нитки — видимо, готовила парики.

— Имена? — спросила она, не отрываясь от дела.

— Глеб Измайлов. Валерий Семицветов.

— Вы те самые разнорабочие о каких меня Савельев предупреждал?

— Да.

— Ладно. Будете сегодня участвовать в массовке новой серии “Следствие вели знатоки”, а между съёмками таскать реквизит и делать то что скажут. Сегодня будут снимать эпизоды из довоенной Москвы о банде “Чёрная кошка”, знатоки будут как бы проводить параллели между преступлениями совершённых тогда и сейчас бандой с похожим почерком исполнения. Я вам сейчас усы приклею, чтобы вы органично смотрелись в кадре.

Через пятнадцать минут, Глеб присвистнул рассматривая себя и Валеру в зеркало— накладные усы здорово изменили их внешность.

— Скажите, а сериал “Место встречи изменить нельзя” уже сняли? Там ведь тоже про банду “Чёрная кошка” рассказывалось?— Спросил он.

Женщина перестала мотать нитки и подозрительно уставилась на него.

— Откуда вы знаете, про этот фильм? Сейчас снимается 4 и заключительная 5 серия, а на экраны он выйдет только осенью этого года. Что, Савельев расстрепал уже?

— Да… просто слышали ещё от других рабочих пока шли к вам.— Глеб понял, что немного оплошал. Женщина вернулась к своему занятию.

— У нас днём “знатоков” снимают, а вечером тот фильм в соседнем павильоне, им нужна вечерняя послевоенная Москва, чтобы в кадре была. Конкин и Высоцкий конечно вместе здорово смотрятся в кадре.— С какой-то горделивой ноткой произнесла она. — Ладно, хорош балачок. Они вышли через соседнюю дверь в огромный зал, где бо́льшую часть пространства занимали длинные ряды вешалок, на тремпелях которых висела одежда всех видов и фасонов соответствующих моде разных лет. Сверху стояли таблички указывающие год и размеры одежды. Вокруг кипела жизнь: куча людей сновали туда-сюда, актёры в костюмах спешили на съёмочные площадки, костюмеры и гримёры помогали одеваться, одновременно давая инструкции о правильной носке вещей.

Валера и Глеб присвистнули от масштабности увиденного.

Женщина подвела их к костюмам, дала молоденькой девушке с большими очками на глазах в роговой оправе и с портным метром на шее какую-то бумагу. Та пробежав её глазами, коротко кивнула подскочила к мужчинам, ловко измерила их талию, рост, объём груди и окружность головы. Сделала карандашом пометки себе в листке, провела потом их по длинному ряду одежды, остановились возле таблички с надписью “1930—1940”.

—Измайлов —вам костюм серый, с подтяжками.

—Семицветов — вам чёрные брюки, коричневый пиджак с латками на локтях и фуражка. Обувь — ботинки с пряжками.

Они переоделись в полумраке за ширмой. Ткань пахла пылью и нафталином, но костюмы сидели удивительно хорошо. Глеб даже поймал себя на мысли, что выглядит как герой какого-нибудь чеховского рассказа, случайно попавшего в эпоху НЭПа.

— Вы похожи на настоящих, — одобрительно кивнула гримёрша. — Только усы чуть подправим. Измайлов, вы в массовке будете— чиновник среднего звена. Семицветов— инженер с завода. Понятно этого никто в фильме знать не будет, просто для информации. И не улыбайтесь слишком широко, не забывайте, что вы снимаетесь в кино.

Через полчаса их вывели на съёмочную площадку. Это была улица в декорации 1930-х годов: фонари с лампами накаливания, вывески “Гастроном”, “Почта и телеграф, “Бакалейная, “Овощи-фрукты”. По улице медленно катил старинный красный трамвай — настоящий, с шумом и скрипом рельсов.

Режиссёр — высокий мужчина в пиджаке и с сигаретой за ухом — стоял у монитора (точнее, у старинной кинокамеры “Конвас-автомат”), что-то объясняя оператору. Увидев новичков, он кивнул ассистенту:

— Пусть встанут в третий ряд, у ларька с газетами. Не двигаются, не смотрят в камеру. Только живут.

— Как это — “живут”? — шепнул Валера Глебу.

— Ну, как будто ты действительно здесь живёшь…в этом времени. Как будто у тебя есть дела, мысли, заботы… и ты просто проходишь мимо.— Прямо, как у нас с тобой в реальности.

Первый дубль начался. Камера заработала с характерным жужжанием. Актёры на переднем плане вели диалог — что-то про “следствие” и “донос”. А сзади, в толпе, стояли Глеб и Валера. Глеб смотрел вдаль, будто вспоминая, как в его детстве дед рассказывал о том, как 1937-м арестовали соседа. Валера теребил в кармане воображаемые ключи — привычка из будущего, где у всех были связки ключей от машины, квартиры, гаража.

— СТОП! — крикнул режиссёр. — Ты, в фуражке! Не ковыряй в носу!

Валера покраснел.

— Это… я просто… нос почесал!

— Почеши потом. А сейчас — живи и делай то что тебе скажут.

Второй дубль прошёл лучше. Третий — почти идеально. После четвёртого режиссёр махнул рукой:

— Всё, хватит. Массовка — свободна до обеда. Через час — перестановка декораций. Нужно поменять вывески на “1941 год”. Кто силён — к ящикам!

Их направили в цех реквизита. Там уже кипела работа: рабочие разбирали одни фасады, ставили другие, красили стены под “военное время”. Глеб и Валера получили задание — перенести ящики с реквизитом: старые газеты, портреты Сталина, патефоны, чугунные утюги, старинную мебель.

— Тяжело, — выдохнул Валера, ставя ящик на подмостки. — Но… как-то по-настоящему.

— Да, — согласился Глеб, вытирая пот со лба. — Здесь всё настоящее. Даже пыль — настоящая.

Обед в студийной столовой оказался сюрпризом. На первое — борщ с заправкой из свёклы и говядины, на второе — котлеты по-киевски (настоящие, с маслом внутри!), компот из сушёных яблок. Ели за общим столом с другими разнорабочими — кто-то из Подмосковья, кто-то из Минска, один парень вообще оказался студентом ВГИКа, подрабатывающим “для практики”.

— А вы откуда? — спросил он.

— Из Тулы, — ответил Глеб, не моргнув глазом.

—Тула… Далековато вас занесло.— студент кивнул, будто знал город лично. — Там ведь оружейный завод, верно? А здесь какими судьбами оказались?

— Да так, попутным ветром занесло. —Уклончиво ответил Глеб.

— Понятно. — Парень откусил котлету и задумчиво добавил: — Вы, между прочим, сегодня были крупным планом в кадре. Режиссёр оставил ваш дубль. Так что через пару месяцев, когда эта серия выйдет — вы будете в истории.

Валера чуть не поперхнулся компотом.

— В истории?

— Ну, в истории советского кино. Хоть и в массовке.

После обеда их снова позвали на площадку — теперь уже в роли “эвакуированных”: надо было нести чемоданы, изображать скорбь на лице (по команде), смотреть на небо с тревогой. Глебу даже дали ребёнка-актёра на руки — мальчика лет пяти, который играл его сына.

— Держи крепче, — шепнул мальчик. — А то меня в прошлый раз уронили.

— Не уроню, — пообещал Глеб и вдруг почувствовал щемящую боль в груди. Вспомнил о своих детях оставшихся в 2025 году.

К концу дня они были выжаты, как лимоны. Но в глазах — огонь. Они не просто жили. Они работали. В кинематографе. В самом сердце советской мечты.

Им выделили комнату в общежитие (просторное помещение на четверых, с железными кроватями и тумбочкой, в которой кто-то из прежних жильцов оставил книгу Островского “Как закалялась сталь”). Две соседние койки пока пустовали так что они были сами. Вечером вернувшись молча разделись, помылись и легли спать.

— Завтра опять съёмки? — спросил Валера, уже засыпая.

— Да. И послезавтра. И, возможно, всю неделю.— Ответил Глеб с закрытыми глазами.

— А если нас узнают?

— Кто?

— Ну… кто-нибудь из будущего. Архивариусы. Историки. Люди, которые будут смотреть этот фильм через сорок лет.

Глеб усмехнулся в темноте.

— Пусть смотрят. Только не догадаются, что мы — не актёры, а призраки из будущего, которым пришлось остаться в прошлом.

За окном на нижнем этаже общежития у кого-то из окна снова играла песня “Звёздное лето”. Но теперь она звучала не как ностальгия, а как саундтрек к их новой жизни.