Опалённые

Глава 12

СССР, Москва, декабрь 1932 года

Седьмого декабря в Москве начался процесс по «Антисоветскому троцкистко-террористическому центру». Шумно, с помпой, с всесторонним освещением в печати и на радио. В общем, судилище было то ещё. Сам я там не присутствовал, слава богам, хотя могли бы и вызвать в качестве свидетеля. Обошлось. Хотя данные по делу показания зачитывали, чего уж так скрывать. Без этого даже самый советский в мире суд не обошёлся, понимая. что не стоит пренебрегать одним из весомейших – ложных, конечно, но обвинители и судьи об этом не ведали – и немногих имевших под собой хоть какой-то фундамент обвинений.

А обвинений было более чем достаточно. От некоторых и вовсе оторопь брала, потому как безумие оных переходило все возможные пределы. Ладно Трилиссер, которого мы умело и с фантазией подставили в качестве организатора покушения на меня и вообще связанного с Троцким человека. В эту схему укладывалось и участие Пятакова, реально замешанного в финансовых махинациях – их можно было выставить и как финансирование «троцкистко-террористического центра» – и способного, тряхнув стариной, организовать убийства видных партийцев. Мотив имелся, возможности тоже. Но Рютин, Смирнов, Преображенский и прочие… Чистому смех, как говорят в одном портовом городе! Любой начинающий адвокат в нормальном европейском суде вытащил бы их из-под статей в два счёта. Но тут им не там. Как ни крути, они сами за этот строй боролись, на него в итоге и напоролись. Жалко мне их не было, ибо какой мерой мерили, такой и отмерилось им. Так, мысли на тему неискоренимой ущербности во всех сферах жизни страны советов, не более того.

Окончание процесса и торжественное вынесение приговоров, по большей части расстрельных, планировалось пятнадцатого числа. Всё шло гладко и ровно по мнению организаторов, но тут… случилось десятое число. И пришедшая утром новость о том, что в девятом часу утра в Ленинграде возле собственного дома выстрелом из винтовки убит первый секретарь Ленинградского обкома, член Политбюро Киров.

Стоило ли удивляться тому, что известие оказало эффект внезапно разорвавшейся бомбы? Как по мне, не стоило. Совсем. Появление в стенах ОГПУ Вячеслава Рудольфовича Менжинского, ради такого форс-мажорного случая пересилившего свою болезнь, и вовсе воспринималось как нечто само собой разумеющееся. Всем было понятно, что одна винтовочная пуля изменила очень и очень многое. Дело даже не в том посту, который занимал Киров. Не только в этом. Убитый был верным другом и соратником Сталина-Джугашвили, тем, кому абрек доверяя и с чьей стороны не боялся предательства. Таких людей можно было перечислить по пальцам даже не рук, а руки.

Реакции Сталина, вот чего боялись все, даже в стенах ОГПУ. Непредсказуемой реакции, ведь человек, правящий СССР, был склонен проявлять жестокость даже там, где для неё не было никаких предпосылок. Более того, проявлять внезапно, до самого последнего момента демонстрируя полнейшее расположение и давая любые обещания. Слова для Джугашвили всегда были всего лишь словами, а про понятие честь этот спустившийся с гор бандит и вовсе не имел ни малейшего понятия. Разве что чисто теоретическое. Хотя нет, он с охотой использовал честь как слабость своих врагов, но не более того.

Все начальники отделов, а также некоторые их заместители были вызваны «на ковёр» к Менжинскому. Не для ругани и начальственного разноса, даже не для упрёков, ведь Председатель ОГПУ был умным человеком и понимал, что сейчас не до претензий. Требовалось в самые сжатые сроки представить Сталину хоть что-то, близкое к версии, равно как и уверить в скорейшем раскрытии имен пусть не исполнителей, но уж точно организаторов убийства. И словами «троцкисты» и «террористы» отделаться не получится.

Я был рад, что Артузов не потащил меня с собой на эту внеочередное совещание. А в обязательном порядке меня, несмотря на недавно полученную шпалу в петлицы и звание начальника горотдела, туда приглашать точно не собирались. К лучшему это. Там не «раздачу слонов» проводить собирались, а скорее обрисовывать довольно мрачноватую и страшноватую перспективу. Сталин в ярости – это, я вам скажу. их действительно пугало. Тут многие могли полететь с должностей. Как ни крути, обвинить в некомпетентности можно было каждого из собравшихся. Особенно с учётом того, что в верхах расползалась всеобщая подозрительность и откровенная паранойя.

Я шёл по коридору, гоняя в голове разные мысли, когда меня остановил возглас:

– Алексей, постой!

Обернувшись, я увидел одного из своих так называемых друзей, Михаила Каганова из Секретно-политического. На нём действительно лица не было. Белый как мел, лицо периодически подёргивается в нервном тике, руки и то трясутся. Тот ещё вид, особенно для «бесстрашного сотрудника ОГПУ».

– Да, Миша?

– Пойдём, покурим, – затравленно озираясь по сторонам. предложил он. – Курево есть?

– Найдётся. Ко мне в кабинет?

– Не-не! – замахал тот руками, аки ветряная мельница. – На улицу! – видя, что мне не очень-то хочется спускать по лестнице. Он посмотрел на меня щенячьим таким взглядом и заныл. – Алексей, ну надо, очень надо..

– Кому?

– Обоим. Это по ТОМУ делу, самому важному.

– Ну-ну… посмотрим, чего там такого нужного скажешь. Пошли уж.

В конце концов, отлучиться на некоторое время мне положение позволяло. Начальство давненько не требовало неукоснительного соблюдения рабочего графика, понимая, что эффективность работы в моём случае с этим совершенно не связана. А этот самый Миша Каганов, раз уж так суетится, может и нечто дельное сказать. Хотя тут бабушка надвое сказала, знаю я этих, кхм, сотрудников.

На улице шёл снег, будь он неладен! Я скептически так посмотрел на Михаила, когда протягивал ему открытую папиросницу. Дескать, раз уж вытащил меня, человека со всё ещё побаливающей ногой, на мороз, то будь любезен не разочаровывай. Тот трясущейся рукой сначала ухватил папиросу, но тут же выронил. Схватил вторую, с другом донеся до рта, после чего крепко прихватил гильзу зубами. Потом пытался попасть кончиком папиросы в огонёк зажигалки, опять же моей. Мда, нервишки то чекисту лечить надо… желательно посредством пули в затылок. Но это, увы, было бы несвоевременно. Он мне нужен живой, потому как полезен. Конечно же, он думает, что всё совсем наоборот и это я ему буду полезен не только сейчас, но и в будущем. Ничего, пускай витает в розовых мечтах, это наиболее устраивающий меня расклад.

– Итак, Мищ… Для начала ответь, ты чего такой дёрганый?

– К-кирова убили, Сергея Мироновича.

– У нас не первый раз убивают важных людей. Сначала нашим головы отрезали, затем похищение Чичерина. убийство Мехлиса. Прочие события тоже. И чего ты именно сейчас такой, словно тебя в проруби вместе с бельём полоскали?

– Я в Секретно-политическом работаю…

– Ни разу не бином Ньютона. Давай уже, не изображай умирающего лебедя, меня эти паузы в разговоре ни разу не радуют.

Каганов парой затяжек дожёг папиросу. Затем попросил ещё одну, которую и взял и прикурил уже с меньшими проблемами. Похоже хоть самую малость, но успокоился. И снова заговорил.

– Лёш, тут вот что. Моя бывшая подружка, она сейчас… с Георгием Андреевичем общается.

– С Молчаномым?

– Ага, с ним.

– И общается, как я понял, не о рабочих делах, – усмехнулся я. – Надеюсь, ты не из-за страданий по бывшей любовнице такой потерянный.

– Какие страдания, о чём ты, – печально вздохнул Каганов. – До баб ли мне сейчас. Просто я её час назад видел, когда в архив спускался, документ нужно было взять. Она меня по старой памяти и предупредила.

– Так, а вот сейчас стало куда интереснее. О чём?

Чекист переступил с ноги на ногу, поморщился от внезапного порыва ветра, быстро впрочем утихшего. Явно собирался с силами, чтобы даже заговорить. А ведь сам меня сюда притащил. И хочется ему, и колется. Ну-ну!

– Товарищ Сталин в ярости. Он звонил Молчанову в кабинет и так орал…

– Прямо так и орал?

– Сонечка слышала, она тогда была там. Ну ты понимаешь.

Понимаю. Утро, чашечка кофе, любовница прямо на рабочем месте. Может на столе, а возможно что и в кресле. Кресла у начальства, они такие. удобные во всех отношениях. Получается, в этот самый момент звонок, на который нельзя не ответить. И выставить любовницу нельзя, потому как почти не одетая, да выскакивающая в приёмную… То ещё было бы впечатление. Неудивительно, что этой самой Соне удалось услышать то, что для её ушек совсем не предназначалось.

– Почему ты решил поделиться столь важными сведениями со мной?

– Ну мы же друзья… Ай, ладно, – обреченно махну рукой Каганов. – Ты у Артузова на хорошем счету, а к начальнику ИНО у товарища Сталина вроде претензий не было.

– Из разговора прямо так чётко было ясно?

– Куда уж понятнее. Товарищ Сталин кричал, что хоть в Иностранном отделе не всё хорошо, но они хоть что-то делают. Троцкого ликвидировали, врагов хоть в лицах не всегда определяют, но угрозу чувствуют. Настоявшую, а не ту, которую по политическим надобностям. Про охрану руководства партии нелестно отзывался. Головы полетят… если только до конца месяца виновных не найдут. Настоящих, а не назначенных.

– Все по разговору?

– Н-нет, – заикаясь от волнения, помотал головой чекист. Отбросил окурок, вновь стрельнул у меня папиросу и опять продолжил исповедоваться. – Соня вот что дословно запомнила уже к концу того разговора: «…не сможете найти тех, кто Сергея убил, я половину вашего ОГПУ разгоню. Совсем работать разучились, только ордена носить и важно пыжиться можете, прошлыми заслугами прикрываясь».

Сильно сказано. А у горца этого угрозы редко когда остаются словами, он их всегда рад по малейшему поводу в дело воплотить. Сейчас же и вовсе повод и поводов. Ещё чувствовался страх. Джугашвили однозначно стал серьёзно бояться за целостность своей потрёпанной шкуры, вот и бесится. Такое его поведение позволит сделать ещё несколько шагов. Что же до того, кто принёс мне эту очаровательную новость…

– Миша, ты пойми меня правильно, я благодарен за столь ценные сведения, но что ты от меня то хочешь?

– Чтобы ты запомнил этот разговор.

– И в случае неприятностей помог. Так?

Каганов лишь развёл руками, показывая, что большего он и не ждёт. Вполне логичное желание заранее соломки подстелить в надежде смягчить возможное падение. Оставалось лишь пообещать, что у меня с памятью всегда хорошо было, после чего предложить возвращаться на рабочие места.

Разговор заставил всерьёз призадуматься. О чём? Для начала, правда ли то, что мне сейчас рассказали. Тот ёще вопрос! Сам Каганов точно не врал, я за ним давненько наблюдал и вполне смог бы определить фальшь в его голосе, жестах. Другое дело его бывшая любовница. Эта персона была мне практически незнакома, потому возможны самые разные варианты.

Второе исходило из первого. Стоит ли делиться информацией в Артузовым, учитывая её недостоверность? Я склонялся к мысли, что даже если да. то уж точно не сейчас. Для начала аккуратно выяснить про девушку Соню из архива, а там уж и принимать решение. От состояния самого главы ИНО также будет многое зависеть.

Вот так, гоня по голове важные мысли, я дошёл до кабинета, закрыл за собой дверь и плюхнулся в кресло, продолжая думать. Тем для размышлений хватало. Дальнейшие наши действия по любому зависели от того, до какой степени жёсткая реакция последует со сторону Сталина-Джугашвили в ответ на убийство Кирова. Чем жёстче – тем лучше. Единственным неподходящим вариантом было бы мягкое завершение идущего процесса «троцкисто-террористов», с символическими сроками заключения, а частью и вовсе ссылкой либо высылкой обвиняемых из СССР. Это означало бы по сути полную капитуляцию нынешнего руководства перед лицом «наследников Троцкого» и объявленных теми угрозами.

Пойдёт ли на это Сталин? Шансы минимальны. И как ни странно, в основе этого опять же будет лежать страх. Страх потерять сначала власть. а потом и жизнь. Слишком много лютых врагов нажил себе усатый абрек с момента начала своего восхождения к «красному трону». Следовательно, будет защищаться, причём в своём излюбленном стиле, сея вокруг себя страх и ужас, запугивая окружение до такой степени. чтобы оно и подумать не могло о неверности и малейшем отклонении от звучащих из его уст приказов.

Рука на рефлексе потянулась к ручке, дабы набросать на листе бумаги примерную схему действий нашего главного врага, но тут же пришлось успокоить душевный порыв. Не здесь! Если кто-то увидит непонятную схему я конечно же отговорюсь чем-то весьма правдоподобны, но не хочется привлекать к себе даже толику подозрительного внимания. Нет уж, сотрудник ОГПУ Алексей Фомин должен быть вне подозрений, за исключением чисто бытовых вопросов вроде любви к гулянкам и девочкам. Ах да, про видимый мало-мальски умным чекистам карьеризм забывать не стоило. Пусть этими выставляемыми пороками и тешатся, будучи уверенными, что нашли уязвимые места. И ничего больше!

Касаемо же собрания глав отделов у Менжинского я практически не беспокоился. Артузову и впрямь мало чего можно было поставить в вину, в отличие от многих других. Почти все к текущему моменту оказались в замазке по самые уши. пусть и по разным причинам.

Секретно-политический, Особый и Оперативный отделы можно было одарить клистиром с патефонными иголками по причине того, что первые два так и не смогли начти настоящих руководителей «троцкисто-террористов». Пыжились, важно квакали, а толку чуть. Поиск измены в рядах верхушки РККА, ведущийся под началом Леплевского, покамест также не успел дать нужных результатов. Подозрения то у него возникали, но обосновать их он по скудоумию и недостатку фантазии просто не мог. Ну а прав допроса с применением силы ему пока не давали. Из-за этого Леплевский злобился, не имея возможности проявить садистское своё нутро в полную меру.

Начальнику Оперативного, то есть Паукеру, тоже мало не покажется. Охрана, это в его сфере обязанностей. А если вот так просто прихлопнули Кирова в Ленинграде, то кто поручится, что и Сталина-Джугашвили в Москве не прикончат? То-то и оно!

Ягоде с Бокием тоже хвастаться нечем, но уже по совсем иным причинам. Их участие в чрезвычайных комиссиях по выполнению плана сдачи зерновых и прочих сельхозпродуктов обернулось не совсем ожидаемым образом. Молотов с Кагановичем, стоящие со главе комиссий, сразу поняли ситуацию. Для выполнения плана требовалось изъять у колхозов практически весь хлеб, подчистую, оставляя в лучшем случае на следующий посев, но уж точно не на прокорм крестьян. Аналогичная картина относительно иных продуктов. Это было равносильно обреканию немалой части сельского населения на голодную смерть. И они это сделали, без малейших сомнений и колебаний. Партия сказала, что план должен быть выполнен, вот они и сделали это, тем самым искусственно создавая в стране голод, который обещал быть сравнимым с тем, который случился в начале двадцатых.

Ягода с Бокием, состоявшие при этих самых комиссиях, развернулись во всю ширину гнилых своих душ, ища контрреволюцию и вредительство во всех, кто отказывался сдавать все продукты, не делал подыхать от голода или же обрекать на него подведомственные колхозы. Сначала хватали отдельных людей, потом ручеёк арестованных превратился в полноводную такую реку. Ко второй половине ноября и вовсе пошла депортация целых деревень, сёл, станиц… Более двадцати тысяч арестованных и депортированных в Поволжье, более сорока на Украине. И это лишь к началу декабря. Меж тем волна арестов даже не думала спадать, просто шла уже в отсутствие Ягоды с Бокием. Они, поняв, во что их угораздило вляпаться, аккуратно и, как им казалось, незаметно, перебросили свои обязанности на подчинённых, сами вернувшись в столицу. Благо найти повод для этого в нынешней обстановке было несложно.

План по заготовкам был выполнен… почти. Только достаточно было грамотного доноса, чтобы обвинить обоих в лучшем случае в «неразумном усердии», а если положение кого-то из этой парочки пошатнется, то и статья о вредительстве корячится. Голод, он уже схватил цепкими пальцами как Поволжье, так и немалую часть Украины. Излишне было говорить и о том. что в следующем году этим слаборазвитым при всём на то желании и усилиях не выкачать из уже разорённых областей такое же количество зерна и прочих продуктов. Станет меньше людей, а оставшиеся могут оказаться настолько истощёнными, что о мало-мальски эффективной работе и говорить не придётся. Только сейчас это волновало далеко не всех. И уж точно не глав и видных членов обеих чрезвычайных комиссий. Они же жили по принципу: «Помри ты сегодня, а я завтра». Подленький такой, но очень распространённый в стране советов, которая на словах проповедовала совсем другие идеалы.

Впрочем, сейчас было важнее другое. Ягода с Бокием хотели повысить своё влияние участием в работе комиссий. Результат же оказался далёким от желаемого. Лавров хлопоты не принесли. Мало того, теперь оба горе-ревизора постукивали зубами от страха по причине того, что их деятельность могли оценить двояко. И какая именно сторона медали окажется главнее, мог знать лишь один человек, лично Иосиф Виссарионович Сталин-Джугашвили. С учётом же того, что условные троцкисты могли начать разыгрывать ещё и карту искусственно созданного голода – это вдобавок к остальным, также неслабым – вероятность печального для Ягоды с Бокием развития событий существенно повышалась. Особенно если убийц Кирова не найдут в кратчайшие сроки. Настоящих убийц! Тут от Сталина искупительными жертвами, назначенными на роль убийц, при всём на то желании не отделаешься. На кону стояла и его собственная безопасность. А в таких вещах любой правитель требует настоящего, правдивого расследования и доказательств причастности обвиняемых. Иначе себе дороже станет.

Как ни странно, сегодня ничего особенного не произошло. Разве что звонок от Артузова, в котором тот, пребывая во вполне себе пристойном настроении, напомнил, что не стоит почивать на лаврах. Не в целом, а относительно необходимости во что бы то ни стало найти если уж не зарубежных «наследников Троцкого», то хотя бы местных, находящихся на территории СССР. И его ничуть не волновало, что это довольно косвенно относилось к компетенции Иностранного отдела. Понимаю, ведь при желании можно представить дело так. что главное тут связи с заграницей, а расследуя их, поневоле выходишь и на местных функционеров.

Намёк был понят. Начальство желало раскрыть убийство Кирова с помощью собственных сотрудников или хотя бы найти след, ведущий к реально виновным людям, исполнителям или организаторам. Артузов правильно рассчитывал, что за такие успехии виновного простят и непричастного наградят, причём взлёт будет стремительный. А уж ему, и без того стоящему лишь на одну ступень ниже желаемого поста. Подобный успех даст серьёзные гарантии встать во главе ОГПУ если не в ближней, то среднесрочной перспективе. Менжинский мало того что не вечен, он на последнем издыхании.

Задачка, однако! Так и тянуло подставить под топор ОГПУ какого-нибудь подходящего на роль организатора убийства кандидата. Но это решение в одиночку принимать не стоило, Более того, даже разговор по душам с Ларисой окажется недостаточным. Тогда… Хм, а чего это я напрягаюсь? Всё равно как раз на сегодня у Лары намечена встреча, только на сей раз не с Павлом Игнатьевичем, а с Ларионовым. В кинотеатре, куда она отправится одна, я же, ссылаясь на боль в ноге и завал по работе. останусь дома. Мда, вот и хотелось бы попробовать повидаться с соратников, а не получится. Охрана, ети её! Всегда рядом, всегда бдит, защищая от возможного повторения покушения. И теперь бдит действительно серьёзно, потому как и самим охранникам совершенно не хочется получить по паре пуль в жизненно важные места.

Оказавшись дома, я быстро поставил перед Ларой несколько изменившуюся задачу, после чего она быстренько собралась, оделась-накрасилась, да и ушмыгнула вроде как на «культурный променад» до кинотеатра и обратно. На деле же этим нехитрым действом маскировалась встреча с человеком, чьё мнение было необходимо для принятия решения. Ну, не только его, откровенно то говоря. Впрочем, не суть.

Вернулась Лариса довольно поздно, хотя это как раз нормально. Сам киносеанс, затем неспешная прогулка по ночной Москве, которая была в числе демонстрируемых привычек. Тех самых, которые агентесса РОВС тщательно поддерживала, дабы в будущем ни у кого и тени сомнения не возникло насчёт любви к долгим прогулкам, театрам, встречам с интересными для её маски актрисы людьми.

– Успешно прошло? – спросил я девушку, помогая ей снять шубку, а затем и узковатые, но придающие форму ногам сапожки.

– Встретилась, поговорили. В темноте кинозала так легко разговаривать, особенно когда идёт комедия. Люди смотрят лишь за тем, что на экране, тычут пальцами, хохочут. Вообще раздражает, но как маскировка почти идеально.

Понимаю. Оба мы не любили комедии или нам до сих пор не попадались те, которые действительно могли бы заставить смеяться. А у имевшихся были слишком глупые, прямолинейные шутки вроде «торт в лицо», «падение на пол из-за разлитого масла» или нечто в том же роде. Никогда не любил дешёвую клоунаду что в жизни, что на экране. И Лара тоже.

Зато сейчас, когда я сидел на диване, а она лежала на нём же, пристроив голову у меня на коленях, чувствовалось, что девушка наконец немного расслабилась. В начале нашего знакомства я ещё мог этого не замечать, но спустя некоторое время Лариса Коломенцева стала если и не открытой книгой, то и не тайной, завёрнутой в вуаль.

– Устала, принцесса?

– Мне до принцессы, как тебе до балеруна, Алекс, – фыркнула девушка. – А так да. устала. Оба мы устали, а конца-края никак не видно.

– Движемся и успешно. Сама знаешь.

– Знаю. Просто хочется поскорее, – тут я почувствовал, что она снова напряглась. Значит, заговорит о делах. И точно. – Ларионов поддерживает твоё решение и думает, что в штаб-квартире это также одобрят. Тогда и начнём.

– Когда?

– Он передаст сообщение по радио через два дня. Один из сроков для сеанса, ты помнишь.

Я лишь кивнул, подтверждая сей факт. Помню, конечно, а как иначе! Послания по дипломатическим каналам идут далеко не мгновенно, да и излишне напрягать нашего завербованного агента не стоило. Он после каждого такого действа сильно нервничает, содомитская его душа. А нам не нужно, чтобы он, однажды сорвавшись с резьбы, натворил глупостей. Каких? Попробовать скрыться за пределами СССР или же побежать каяться во всех своих грехах. Хотя первое на порядок более вероятно. Каяться в стране советов опасно для жизни, это всем ведомо. Покаяние перед властью лишь убыстряет путь до расстрельной стенки, любому мало-мальски соображающему человеку понятно. Другое дело, что таких в СССР маловато осталось.

А предложение было такое… Помочь ОГПУ найти «троцкистов» среди верхушки РККА, но сделать это мягко и ненавязчиво, к тому же с двух сторон. От меня – подача главе Иностранного отдела идей, используя которые можно будет найти у некоторых важных персон компрометирующие документы, привязывающее тех к Троцкому лично. С другой стороны, верхушка РОВС должна будет постараться слить определённую дезинформацию, довольно специфическую. Дескать, на них опять выходили троцкисты и пытались договориться о сотрудничестве, упирая на то, что у них есть серьёзная поддержка в армейских кругах. Не самая простая задача, но в РОВС дураков сроду не было, а сейчас и решительность заметно выросла. С таким Председателем как генерал Туркул оно и неудивительно.

Зачем использовать такой ход именно сейчас? Ну, помимо очевидного, то есть ослабления Красной армии. Причины были более чем весомыми. Требовалось показать всему советскому генералитету, что и до них добралась разгорающаяся «охота на ведьм», поселить страх в их душах. И только затем выйти на контакт с теми, которые ранее занимали не самые низкие посты в империи, но предали всё и всех, перейдя на службу к отбросам рода человеческого, уничтожавшим их братьев по крови и духу. Страх, он делает податливым. Если же уже надломленному человеку показать всю реальность его окончательного краха, но предоставить возможность этого избежать… Предавший однажды сделает это снова, причём без особых душевных мук. Проверено веками и эпохами.

– Не изменил мнение насчёт того, кого первым делом собираемся под монастырь подводить?

– Мнение прежнее. Лучше всего Тухачевского.

– Почему? – задала естественный в её положении вопрос Лара. Она знала сделанный мной выбор, но пояснить его я пока не успел. Времени не хватило. – Можно было найти более подозрительного для советской власти. А Тухачевский, он же с самого начала сделал карьеру, многократно награждённый и отмеченный красными. Был начальником штаба всей Красной армии, потом заместителем наркома по военным и морским делам. Потом подал в отставку но его снова попросили занять эту должность. Стой, Алекс… Кажется, я поняла!

– Ты у меня умница.

– Не подлизывайся, – меня щёлкнули по носу, пусть и несильно, после чего продолжили. – Желание получить пост наркома?

– Оно тоже. А ещё искренняя неприязнь Тухачевского к нынешнему наркому Клименту Ворошилову и другим, из числа ему подобных. Будённый, Городовиков, другие, несть им числа, неучам и бездарям. Помнишь, я как то упоминал о докладе Тухачевского по поводу степени готовности Красной армии к возможной войне?

Лариса отрицательно покачала головой. Понимаю, помнить всё просто невозможно, а у девушки несколько иные задачи, в которых уже я не слишком-то хорошо разбираюсь и тем более не могу помнить разного рода мелкие детали.

– Интересные вещи говорились. Например, такие… «В случае благоприятного для блока вероятных противников на Западе развития боевых действий первого периода войны, его силы могут значительно вырасти, что в связи с „западноевропейским тылом“ может создать для нас непреодолимую угрозу… Наших скудных материальных боевых мобилизационных запасов едва хватит на первый период войны. В дальнейшем наше положение будет ухудшаться, особенно в условиях блокады… Задачи обороны СССР РККА выполнит лишь при условии высокой мобилизационной готовности вооружённых сил, железнодорожного транспорта и промышленности». А далее самый интересный вывод: «Ни Красная Армия, ни страна к войне не готовы». Это было сказано в конце двадцать шестого года, а ситуация не сказал бы что коренным образом изменилась. Догадываешься, почему?

– Нарком и его политика.

– Она, то есть они, – радостно оскалился я. – Ворошилов вообще не имеет отношения к армии. Ноль образования, исключительно лакейство перед Сталиным, за что и был возвеличен. Даже книжонку «Сталин и Красная Армия» накропал, где прославлял усатого, объявляя любые его решения гениальными. В результате в войскахстрелковое оружие то же, что во время той ещё войны. «Наганы», «мосинки», «максимы». Пулемётов Дегтярёва мало, пистолет-пулемёты так и не приняты на вооружение, всеми силами тормозится их запуск в серию, самозарядныхи автоматических винтовок и вовсе нет. То есть имеются, ещё с шестнадцатого года, Фёдоровым созданные. А толку чуть! Так в массовое производство и не пустили.

– Так нам оно в чём-то и лучше.

– Верно, Лар. Что-то я разгорячился. Просто всегда раздражает, когда смотришь на глупость человеческую, косность и ограниченность.

– В других областях то же самое?

– С авиацией и танками лучше, но от методики применения, которой учат, не то плакать хочется, не то смеяться. Флот… Он в заднице.

– В какой?

– Глубокой, – ухмыльнулся я. – По сути если что и делают, то пытаются поддерживать в мало-мало пригодном состоянии то, что осталось от флота империи. В начале и середине двадцатых вообще накуролесили. Разрезав на металл немалое количество вполне боеспособных кораблей. Сейчас самую малость одумались, засуетились. Хотя получается у них плохо, через пень-колоду. С подводным получше, но не блестяще. Да и где у них блестит то?

Тут Лариса ничего не ответила, понимая, что этого в общем и не требуется. Я же вновь поразился беспомощности советского государства во многих, даже самых жизненно важных вопросах. Дилетантство, бессистемность прикладываемых усилий, неумение грамотно распределить имеющиеся ресурсы. И патологическое нежелание партийной верхушки слушать и воспринимать мнение тех своих сторонников, кто хоть немного в этом разбирается.

– В общем, Тухачевский на дух не выносит Ворошилова и всех его сторонников, в современных военных делах ничего не смыслящих. Если подкинуть сведения, что он переметнулся к троцкистам в обмен на обещание назначить его наркомом по военным и морским делам… Это будет правдоподобно. А где Тухачевский, там и его приближённые: Якир, Уборевич и другие.

– Будешь подкидывать письма с автографом Троцкого, – догадалась Лариса. – Не зря же у тебя и листы пустые с подписями, и та самая печатная машинка в нужном месте дожидается.

– Почти верно, дорогая.

– Почти?

– Ага. У себя такие опасные бумаги никто хранить не будет. Их или прячут в надёжных тайниках вне дома и работы, или вообще сжигают. Ничего, есть у меня мысль насчёт того, кому именно их стоит подкинуть. Тут нам понадобятся новые знакомства Пал Игнатьевича, который сейчас вовсе не жандармский офицер, а авторитетный вор по кличке Ключник. Хорошая личина для того, что предстоит сделать.

Уточнять моя подруга не собиралась, задачка для начинающих. Где воры, там и умение обносить квартиры и иные помещения. А ведь можно не только уносить, но и оставлять хозяевам что-то своё. Незаметно, так, чтобы никто и не заметил. Более того, спереть какую-нибудь папку или иной предмет, на котором наверняка найдутся отпечатки пальцев хозяев, после чего поместить подброшенные бумаги туда. От такого точно не отвертеться при нахождении. Свидетели подбрасывания лишнего? Если таковые будут, то… смертность у воров высокая. Плакать по сему народцу ни я, ни Павел Игнатьевич точно не станем.

– А что там с процессом? – сладко зевнув, поинтересовалась Лариса, не собирающаяся прекращать использовать меня в качестве подушки. – Изменения будут или всё то же?

– Поимей совесть, ма шери, только сегодня Кирова пристрелили. Однако… Если судить по предварительным сведениям, Сталин на попятную не пойдёт. Не удивлюсь, если вообще всех фигурантов процесса к расстрелу приговорят. Чтобы прочим, так сказать, неповадно было.

– Неудобно сидеть на штыках…

– Выплавленных не из стали, а из страха, – уточнил я. – «Охота на ведьм» среди партийцев, которая скоро и на армию перекинется. Брожения после коллективизации и раскулачивания. Голод, который уже начался… Краснопузики сами роют себе могилу, нам останется лишь подтолкнуть их туда.

– И закопать, чтоб не выбрались!

Здесь Лариса правильно заметила. Ослабленного врага надо будет добить. Быстро, не считаясь с усилиями. Ведь они не просто так, а носители пусть и чудовищной, но всё же идеологии. А она, идеология, тварь живучая как лернейская гидра. Пока все головы не срежешь и не прижжёшь во избежание отрастания новых, о полной победе говорить даже не приходится. Ничего, мы постараемся. Обязательно.