Опалённые

Глава 9

СССР, Москва, октябрь 1932 года

Новая жизнь… с охраной. С того момента. как ко мне её приставили, прошло две недели, и были они довольно своеобразными. С одной стороны – знак внимания со стороны начальства и вообще партии, единственной и всем руководящей в СССР. Хороший знак, что ни говори. С другой – источник хлопот и проблем не только для меня, но даже для Ларисы. О нет, к ней охрану приставлять даже не думали, но меры предосторожности она повысила на порядок. На всякий случай, во избежание так сказать.

Изменилась система работы вновь создаваемой на территории СССР сети РОВС. Я связывался с группой Ларионова через Ларису, а они, в свою очередь, должны были управлять остальными. Пока что всего двумя группами, московской и ленинградской, но это было лишь началом. Зародыш сплетаемой паутины, которая должна будет в сжатые сроки оплести… Конечно же не всю страну. я привык здраво оценивать силы. Зато проникнуть в ключевые места через пару лет – это вполне реально. При условии, что удастся в скором времени реализовать ещё несколько стадий нашего многоходового плана.

Две недели. Они были заполнены делами и хлопотами не только у меня. Лариса и «ларионовцы» тщательно готовили лжепокушение на меня, подбирая подходящие условия для атаки, находя козлом отпущения с запасом, дабы похищение и последующее использовании парочки из них прошло как по нотам. И им это удавалось. Шесть! Они нашли шесть подходящих кандидатур из окружения бывшего видного чекиста, а ныне замнаркома Трилиссера. А найдя, следили и ждали команды, позволяющей начать.

Что до меня, то я работал. В том числе и над полученными из Секретно-политического отдела документами по подозреваемым в троцкизме, а также по намеченным для скорых арестов группам «смирновцев» и «рютинцев». Эти жертвы должны были послужить мерилом работы Секретно-политического отдела, его готовность в указанные сроки находить и карать «врагов партии». Виноваты они там или нет – это дело десятое, никого особо не волнующее. Партия назначила врагами – никто суть и причины выяснять даже не станет. Только на сей раз привычная тупая исполнительность должна будет сыграть против дуболомов из Секретно-политического. Заодно и против его особо хитрого и услужливого начальника.

– Ты только посмотри на этот бедлам, Лар, – не возмущался, а устало удивлялся я одним из вечеров, сидя в гостиной на диване рядом с девушкой, показывая ей выписки из дел по обеим группам. – Эти актёры погорелого балагана из ОГПУ всерьёз будут выдавать что «рютинцев», что «смирновцев» за этакие части «тайного троцкистского подполья в СССР». Безумие! Кого обманывают? Себя?

– Исключительно начальство, – улыбалась Лариса, куря вставленную в несуразно длинный мундштук папиросу. – С Троцким связи есть? Сталину возражали? Под суд! А он, всегда готовый и неизменно пролетарский, своей карающей десницей кого угодно унасекомит… или раздавит.

– Ну Смирнов со своими единомышленниками ещё ладно. Почти все действительно были связаны с Троцким, пусть и шарахались как от чумы от одной мысли силового и вообще жёсткого противостояния Сталину-Джугашвили и его политике. Там же почти все из важных так называемые «капитулянты». Одно название о многом говорит! Но «рютинцы» то как к числу троцкистов привязаны будут?

– С фантазией и безудержным усердием.

– Разве что. Рютин же. которого главной персоной и идейным организатором является, сроду к Троцкому отношения не имел. Чистой воды сталинец, боевик, только расходящийся во взглядах. Выглядеть суд будет глупее некуда, обвиняя его в терроризме не просто, а с целью помочь Троцкому, которого тот ну очень сильно не любил.

– А вот скоро и увидим, – улыбкой, достойной разочаровавшейся в роде людском Кассандры сопроводила свои слова Лариса. – У этого начальника СПО Молчанова план по разоблачению поскрипывает, сроки поджимают.

Пророческими слова оказались. Спустя всего лишь восемь дней после того разговора с Артузовым и Молчановым, начальник Секретно-политического отдал приказ хватать «рютинцев». Быстро, массово, с почти мгновенным предъявлением обвинений в троцкизме, терроризме и убийстве высокопоставленных членов партии. Проще говоря, именно на них решили на скорую руку свалить ответственность за все случившиеся ранее убийства. С размахом действовали, ничуть не стесняясь.

Пардону просим, такого слова как «стеснение» в словарном запасе чекистов сроду не наблюдалось. Зато планировался очередной громкий процесс, где раздувшийся от осознания собственной важности начальник Секретно-политического отдела явно желал наглядно продемонстрировать качество работы вверенного ему подразделения. Не своим, само собой разумеется, присутствием, а самим фактом организации очередного громкого и пафосного судилища.

За три дня до запланированного лжепокушения, я специально напросился к Артузову с целью «предварительных консультаций» по поводу порученной работы. И с ходу вывалил бочку помоев на Молчанова. Вежливо, конечно, с подобающим «уважением с старшим товарищам», но суть от этого всё едино не поменялась.

– Георгий Андреевич может арестовать и вывести на суд всех до единого «рютинцев», «смирновцев», прочих из числа бывших и не очень сторонников троцкистских идей из тех документов, которые у меня находятся. Но что толку? Убийства от этого всё равно не прекратятся.

– Аргументы?

– Все без исключения «смирновцы» – просто болтуны. Они могут говорить, но не убивать, – скривился я в презрительной гримасе. – О да, такие могут быть опасны, но только в определённых условиях, когда за их спинами реальная сила, открытая, готовая защищать. А её не видно. Можно их всех сослать, посадить, хоть расстрелять… Если что-то и изменится, то лишь интенсивность террористических атак. А Рютин… Нет коварства, должной степени имморализма, да и считать его самого и членов группы сторонниками Троцкого – ошибка. Если глава Секретно-политического отдела хочет ошибаться, я ложиться на рельсы не собираюсь.

– Подробнее, Алексей.

– Это не головы, даже не руки. В лучшем случае – лужёные глотки и болтливые языки. Головы троцкистков-руководителей надо искать в другом месте. И идти от двух исходных точек – Блюмкин, пусть и давно расстрелянный, а также бывшие подчинённые Троцкого в бытность его председателем Реввоенсовета и наркомом по военным и морским делам.

Ох как на меня пристально посмотрели! С полным пониманием ситуации, но в то же время как на совсем редкий экземпляр. Редкостной ядовитости, вроде маленькой, незаметной, но крайне опасной змейки. Артур Христианович затушил окурок сигареты, вдавив его в пепельницу так, что казалось ещё немного и старая бронза промнётся.

– У тебя, Алексей, неповторимая способность. Умеешь в любом данном поручении находить не просто дерьмо, а такое вонючее, что хоть на улицу беги!

– Должность такая, – пожал я плечами, попутно задумываясь о том. не придётся ли мне устранять самого Артузова броском ножа, находящегося в нарукавных ножнах, после чего пускаться в бега. Уж очень взбудораженным выглядел сейчас глава Иностранного отдела. – И вы сами даёте мне такие неоднозначные поручения.

– З-знаю, – прошипел Артузов, уже к концу слова словно бы сдуваясь, выпуская излишки пара из перегретого котла. – Думаешь я не осознаю, что нити ведут сюда, – громкий стук кулаком по столу. – Сюда, в ОГПУ! Серебрянский с его группой не мог быть сам по себе. Только его самого не спросишь, а те, кого мы допросили, ничего не знают. Он всё замкнул на себя! Яков был верным другом и учеником Блюмкина! С ним многие дружили, многие были обязаны этому авантюристу. Как их всех проверить?

– Осторожно.

– А то я буду вокруг них половецкие пляски устраивать! – вызверился начальник. – После истории с Серебрянским и его группой уже начались шепотки. Люди опасаются и отрезанной головы и начала «охоты на ведьм» среди своих. И того, что не начав её, можно оказаться с ещё большей опасности. Оттуда! – палец устремляется к потолку. – Почему, ты думаешь, Молчанов вцепился в группы Рютина и Смирнова? Он же умный, он всё понимает, но отводит угрозу, показывая, что мы работаем, что хватаем виновных. Иначе сочтут не соответствующим занимаемой должности. Сначала его, потом и других.

Вот и началось. Первые шаги в нужном направлении, способные не просто ослабить ОГПУ, но ввергнуть структуру через какое-то время в пучину хаоса, всеобщей взаимной подозрительности и всепоглощающего страха за собственные шкуры. Как раз то, что и требуется в сложившейся ситуации. И всё же не могу устоять, удержаться от того, чтобы не плеснуть керосинчику в и так яростно пылающий костёр.

– Ваш отдел сейчас защищён недавним устранением Троцкого.

– Сам понимаешь, Алексей, всё дело в том, что НЕДАВНИМ, – впервые за долгое время глава ИНО ощутимо повысил голос, пусть и выделив всего одно слово. – О прошлых успехах и в обычное время быстро забывают, а когда угроза собственной жизни налицо, срок ещё сильнее сокращается.

– Зато у нас хоть какое-то время есть, чтобы к устранённому символу найти хотя бы одну-две головы «троцкистской гидры», – вплетаю в свои слова «якорь», ориентированный на условную многоглавость противника. На то, что одним или двумя лидерами дело может и не ограничиться. – Быть может не так всё и плохо, как кажется. Артур Христианович, – еле заметно улыбнулся я, показывая присутствие осторожного. Но оптимизма. – «Головы» могут быть и не в самом ОГПУ.

– Даже не вздумай говорить, что в нашей доблестной милиции, – невесело хмыкнул Артузов. – Про наркоматы иностранных дел или там торговли и слушать не хочу.

– Я же вам не Молчанов, Артур Христианович, – рискую пошутить на грани дозволительного. Хм, проскочила шуточка, начальство даже улыбнуться соизволило. – А если серьёзно, то «головы» могут скрываться либо в армейской среде, либо в числе выходцев из ОГПУ. Выходцев, а не действующих сотрудников! Действующими, как я понимаю, являются «руки», исполнители. Серебрянский с частью его группы, иные, пока не выявленные. А организаторы, планировщики… Им выгоднее находиться вне ОГПУ, но знать наше ведомство изнутри. Хорошо знать, не только на нижних уровнях, но и до самого верха.

– Уже имеются конкретные подозрения?

– У меня недостаточно данных о командном составе РККА, да и работы там предстоит немало. Зато по второму направлению я склонен быть более оптимистичным. Я запросил дополнительные сведения о нескольких видных персонах из числа работавших в ВЧК-ОГПУ, осталось лишь перепроверить. Сейчас же я не готов. Обвинишь человека, а он ни при чём окажется. Мне не нужны враги такого масштаба!

– Осторожный, – протянул глава Иностранного отдела. – Хорошо, будет тебе ещё немного времени. Столько. сколько и раньше было дано.

Жмот! Но я его понимаю. Очень хочется Артуру Христиановичу получить новую порцию лавров. Не в суп, а исключительно с целью обезопасить себя от гнева усатого горного человека, обладающего в СССР практически всей полнотой власти.

Боится он его, я на сей счёт даже не сомневаюсь. И многие боятся, потому как Сталин-Джугашвили успел не раз показать свою безжалостность ко всем, кого считает хоть на волос отклонившимися от угодной только и исключительно ему партийной линии. А вдобавок очень не любит сильных личностей, потому как те потенциально способны вырасти в серьёзных конкурентов и побороться за власть.

Эх, с такими замашками главный советский «вождь краснокожих» в скором времени начнёт сокрушать не только противников, но и чрезмерно усилившихся – по его собственному представлению – союзников. Тогда для последних останется лишь бегство «до канадской границы», потому как вся система красного голема построена на беспрекословном почитании пирамиды власти и готовности принимать любую волю партии, даже создающую лично объекту максимум проблем. Впрочем… мне на это по любому плевать!

Или не плевать? Да нет, до стадии пожирания сподвижников месье Сталину-Джугашвили дойти просто не удастся, если ничего разрушающего наш план не случится. Сейчас же, перед угрозой действительно реальной угрозы – ага, так называемых троцкистов, хотя наделе исходящей от совсем иной организации – ему нет никакого резона использовать «метод тирана Фразибула», руководя исключительно серой и покорной массой посредственностей или до одури запуганных, лишённых всяческой инициативы людей. Инстинкт самосохранения, присущий любому – даже такому, в лучших традициях древне- и просто азиатских деспотий – правителю не позволит. Следовательно, Менжинского и, что для меня ещё важнее, Артузова убирать по надуманным поводам точно не станут. Пока не станут. Ну а мы подкинем вождю новые и новые поводы как следует побояться за собственный трон и даже жизнь. Средства имеются, особенно с учётом возрастающих возможностей.

Оставшиеся дни до лжепокушения пролетели совсем уж незаметно. И это было очень хорошо. Любая незапланированная суета в такие момента, мягко говоря, неуместна. Но вот и настало четырнадцатое октября – пасмурный такой денёк, когда взглянешь на небо и сразу о дожде вспоминаешь. Обложном таком, противном!

Был ли я готов к предстоящему? В меру, потому как понимать, что придётся не столь даже убивать – дело привычное – сколько настраивать себя на добровольно получения ранений – то ещё сомнительное удовольствие. А куда деваться? Сам эту кашу заварил, вот теперь и расхлёбывать! Очень уж выгоды большие намечаются от неудачного покушения, да и про возможность шикарно подставить Трилиссера забывать не стоит. Его кандидатура на роль одной из голов тайного троцкистского заговора даст возможность развязать полноценную охоту на ведьм, о которой с большой опаской говорил Артузов. Нет, никаких сомнений быть не может! А дырки в собственной шкуре… перетерплю как-нибудь.

День проходил… суматошно. Сосредоточиться на работе толком не удавалось, приходилось лишь изображать бурную деятельность, благо это умение было подвластно даже в таком взвинченном состоянии. Когда рабочий день заканчивался, я был как на иголках, слишком часто посматривая на часы. Не то чтобы это кто-то видел, но сам факт говорил о многом.

Всё, началось. Точнее пока всего лишь кончилось. Рабочий день подошёл к своему логическому концу. Мой рабочий день, что следовало отметить отдельно. Всем было известно, что порой я мог и задержаться, работая с документами. Вот как сейчас. Почему мне было нужно продлить срок нахождения на работе? Темнота. Она позволит провернуть задуманное куда легче, чем при более-менее приличном освещении. Ведь «троцкисты», решившие организовать убийство сотрудника ОГПУ, непосредственно виновного в смерти их лидера, не дураки, чтобы нападать у всех на глазах, да ещё чуть ли не в центре столицы на троих вооружённых и готовых к отпору людей. А вот поздно вечером, да у дома, да после тяжелого для цели дня – это уже что-то.

Откуда они теоретически могли это узнать? Право слово, не зря же я ещё несколько дней назад поделился с несколькими особо болтливыми сотрудниками насчёт того, что дел навалилось жуть как много. Отсюда и досада по поводу необходимости в ближайшие дни задерживаться на работе сверх обычного. Вот и специально оставленный след, который хоть и вряд ли куда приведёт следователей, но быть просто обязан.

Как бы то ни было, а я, изображая обычное своё поведение, вышел из здания, выискивая глазами автомобиль, за мной закреплённый. Ага, вот и он, довольно распространённой даже в СССР модели «Форд-А». Не бог весть какое качество, да и скорость не ахти, но учитывая общую беду с автомобилестроением в стране советов… Я не оговорился, именно беду, причём полную. То, что производилось СССР или только начинало идти пусть в небольшую, но серию… Без слёз не взглянешь.

По сути единственным легковым автомобилем, уже производившимся, был НАМИ, от слов «Научный автомоторный институт». Так себе была машинка, потому как при её создании целью ставилась максимальная дешевизна, простота конструкции, а на остальные качества… закрывали глаза. Вроде бы и ничего для первой модели страны советов, однако не всё так просто. Создан автомобиль был в двадцать седьмом году, а за всё время было создано всего около пятисот машин. Пятисот! Умники даже не пытались организовать конвейер, автомобили собирались вручную, а уровень персонала, задействованного на сборочном производстве, ужасал своей неквалифицированностью. А около года назад даже это хилое производство взяли и… свернули.

Да-да, именно свернули! Не ради модернизации и выпуска усовершенствованной версии, а просто законсервировали. Дескать может быть когда-нибудь потом, когда жареный петух на горе три раза раком перекрестится! Что вместо этого? О, тут вообще песня и сказка. В серию решили запустить… «Форд А», переименовав оный в «ГАЗ А». Точная реплика не самого лучшего представителя школы американского автомобилестроения. Устаревшего представителя. Как я слышал из вполне внушающих доверие источников, купили по принципу «возьми убоже, что нам негоже» со стороны продавца и «дывись, Мыкола, яка дешёва штука» со стороны покупателя. Оно и понятно, в Европе к началу тридцатых такое бы точно никто не купил, свои имелись модели, куда более современные. Стыд, мрак и позор!

О чём именно это я? Да обо всём. Начать с того, что в Российской империи на одном лишь заводе «Руссо-Балт» производилось сравнимое число легковых автомобилей. А времена до революции и вторая половина двадцатых – несколько разные понятия. Совсем разные с точки зрения массовости производства. Тогда автомобиль был куда более редким и дорогим товаров.

Однако советские бонзы явно считали, что нечего устраивать массовую автомобилизацию обычных людей. Как раньше. так и теперь. Это было ясно уже по той причине, что ещё до официального закрытия НЭПа человек с собственным автомобилем рассматривался как подозрительный элемент. Если только он не видный партиец. А уж в настоящее время и подавно! Да и кто из числа советских граждан мог позволить себе этот самый автомобиль? Инженер, учитель, совслужащий? Прямо смешно становится. Только и исключительно партийные товарищи, большей части которых из числа выше среднего звена автомобили выделяли даже вместе с шофёрами.

И не с одними автомобилями был такой бедлам. Взять хотя бы телефоны…

– Алексей Гаврилович, садитесь!

Голос Фёдора Мальцева, шофёра, подогнавшего авто почти вплотную, разом вырвал меня из состояния лёгкой задумчивости. Не здороваюсь, потому как утром уже виделись, когда меня отвозили на работу, лишь киваю в знак того, что всё слышу. Сажусь. На заднее сиденье, само собой разумеется. Впереди, помимо шофёра, ещё и классический охранник, тоже Фёдор, но Телегин. Точнее он садится после меня, удостоверившись, что с объектом. Порученном его вниманию, всё в порядке. никто нападать не намерен.

Вот они, оба-двое, агенты соответственно третьего и второго разряда, то бишь по старому представители унтер-офицерства. А как иначе? ОГПУ – довольно замкнутая структура, со стороны тут разве что уборщицы и повара с истопниками, да и те парой десятков подписок озадаченные, чтобы даже не думали не то что язык распускать, дышать громче, чем положено. Абсолютная власть – вот что представляла собой сначала ВЧК, а теперь ОГПУ. И если даже её ещё раз переименуют – а слухи уже ходили, довольно упорные – то ничего не изменится, помимо названия да мелочей вроде атрибутики. Такие организации никогда не меняются.

– Прямо домой, никуда заезжать не будете?

– Куда уж тут заезжать, – отмахнулся я. – Устал после всех сегодняшних хлопот. А если что надо было купить, так о том пусть у Ларисы голова болит. Поехали уже, Феодор.

Ага, водитель Феодор, охранник Фёдор. Надо же было как-то разделять обращения, а по фамилиям почему-то обращаться не хотелось. Вот и использовал архаичный и современный варианты имени. Странное чувство юмора во всей красе. Они, что ни говори, смертники, которые об этом даже не догадываются. Невозможно, чтобы эти двое ожидали угрозы со стороны того, кого им поручили охранять. Для одного лишь предположения чего-то подобного надо обладать очень своеобразным мышлением и весьма высоким, гибким интеллектом. Явно не их случай!

Тот ещё интересный нюанс. Если интеллект среди чекистов попадался довольно часто – особенно в сравнении с иными большевичками – то с гибкостью всё было куда как сложнее. Лишь у верхушки, да и то далеко не у всех. Менжинский, Артузов, те же Трилиссер с Аграновым – это исключения, а вовсе не правило. Взять того же зампреда ОГПУ Ягоду или начальника отдела Бокия. Первый откровенно тупоумен, второй – классическая серая посредственность. Оба выделяются лишь повышенным уровнем исполнительности, а первый ещё и жестокостью ради неё самой. Если же взять начальника Оперативного отдела Паукера, так там вообще мрак и ужас. Типичный лакей, подхалим и шут низкого пошиба лично при Сталине-Джугашвили. Вечно пытающийся рассказывать анекдоты, не гнушающийся бегать для «великого вождя» за любыми мелочами, всячески проявляя предельную услужливость. Был бы у Паукера хвост – вилял бы на зависть любой собаке. И где тут ум? У халдеев с ним вечная беда.

Радующая тенденция, если умные вроде Артузова и Менжинского замещаются Паукерами и Ягодами. Ограничены, предсказуемы, бессмысленно жестоки, не особо пригодны к мало-мальски тонкой игре. Прелесть для понимающего противника… для нас, агентов РОВС.

Хорошо, удалось немного отвлечься, окончательно успокоив нервишки. Хватило минимума времени. Да и вообще. времени на то, чтобы доехать от здания ОГПУ до моего дома требовалось совсем немного. И там нас уже ждут… с нетерпением.

Рука на инстинктах гладит находящийся покамест в кобуре пистолет. Не револьвер системы «наган», упаси меня от этого дерьма все боги и демоны! Это раньше я не мог особенно возражать против стандартного оружия. Сейчас же, получив не самое низкое звание и довольно весомый авторитет, легко заменил недостойное называться нормальным оружием недоразумение на «парабеллум». Обычный, конечно, ибо «артиллерийскую» модель с её несуразно длинным стволом таскать на поясе крайне неудобно. Как по мне, сейчас это лучший из имеющихся пистолетов. Меткость, неплохая пробивная способность, дальность, слабая отдача. Что ещё надо для того, чтобы сродниться с ‘этой моделью?

Жаль. Сегодня я буду стрелять из своего любимого оружия, но исключительно в не способные к сопротивлению цели. Двух же способных оказаться не просто беззащитными жертвами должна прикончить Лариса. Если ей это удастся сразу и без проблем – хорошо. Нет? Вот тогда вступлю в игру я, но убивать буду не из своего пистолета. Подобное было бы верхом идиотизма. На такой случай у меня за поясом одна из моделей «браунинга», а именно «FN Model 1910». Стандартный представитель семейства, но для боя на близкой дистанции вполне пригоден. Семи патронов в магазине более чем достаточно, хотя выпустить придётся все или лучше почти все. Создание иллюзии огня на подавление – важная часть замысла.

Почти приехали. Автомобиль замедляется, вот-вот и вовсе остановится. Свет фар, равно как и довольно тусклый свет фонаря, освещают знакомую фигуру Ларисы. Хорошо стоит, правильно. Её видим мы, но вот из окон дома заметить крайне сложно. Виден лишь силуэт, а вот опознать личность и даже половую принадлежность – это уже очень непросто.

Да уж… Если оба Фёдора чему и удивились, так исключительно тому, что Лариса Фомина появилась в мужской одежде. А затем удивляться стало просто некогда. В руках девушки, ранее засунутых в карманы плаща, появились два пистолета: системы «коровин» и «браунинг» первой модели. Почему именно они? А что нашлось у похищенных людей Трилиссера, то и надо было использовать. Это Ларе повезло, что никто «маузером» не баловался. Стрелять из подобного массивного оружия ей было бы куда сложнее.

Стрельба с двух рук… Редкое умение, мало кем тренируемое, зато очень полезное. Я заранее знал, что будет, поэтому и вытянулся вдоль сиденья, одновременно нащупывая ручку, открывающую дверцу авто. А надо мной пули рвали воздух, пробивали стекло, плоть, застревали в спинках сидений и обшивке салона.

Вываливаюсь наружу, уже успев выхватить свой «браунинг», заранее снятый с предохранителя и с патроном в стволе. Что я вижу? Обмякшее тело Фёдора-охранника. Готов, правки тут точно не требуется. А вот Фёдор шофёр уцелел. Как раз сейчас тоже выбирается из автомобиля, уже с «наганом» в руках, который отплёвывается свинцовыми осами в сторону Ларисы. Не особо прицельно, но разумно, ведь так есть шанс что-то сделать, хотя бы сбить ей прицел. Ранен… плечо. Только вот рана явно не смертельная, хотя и лёгкой её не назвать.

Плевать! «Браунинг» в моей руке дважды дёргается, и вот уже живой человек становится однозначно мёртвым. Как тут выжить то, с развороченным двумя пулями затылком? Взгляд в сторону Ларисы… Отлично, она всё поняла и раздаётся своеобразный свист, сигнализирующий нашим людям о том, что нужно немедленно доставить сюда «статистов», они же «реквизит».

Та-ак, рядом с Ларой из тени буквально выныривает Ларионов, который тащит за собой одну из мишеней. В глазах этого человека безграничный ужас, но сказать ничего не может. Толстый мягкий шарф, он работает ничуть не хуже кляпа, а следов для криминалистов не оставляет. Руки тоже связаны мягкой тканью, не оставляющей на коже следов. А с другой стороны… Павел Игнатьевич. Улыбается, видя, что всё прошло без сколь-либо заметных огрехов. Тоже тащит «реквизит», но у того ах глаза закатились, человек явно пребывает в полуобморочном состоянии. И молчание. Сейчас не та ситуация, чтобы говорить. Единственные раздающиеся звуки – периодические выстрелы, создающие впечатление продолжающейся перестрелки. Иначе было бы странно – сначала интенсивная стрельба, затем затишье, а потом ещё несколько выстрелов. Не-ет, странности это совсем не то, что нам нужно. Необходима обычная картина покушения, пусть и неудачного. Отсутствующие загадки, однозначное толкование произошедшего – как раз то, что и предусмотрено по плану.

Бросаю старому отцовскому другу «браунинг», даже не беспокоясь о его падении. Столь опытный человек его легко на лету поймает. Точно так… Поймал, после чего прицелился в меня и замер, ожидая Ага, так и должно быть. Сначала я из своего официального «парабеллума» должен прикончить «реквизит», а только потом ранят меня. Будучи раненым, стрелять… то ещё удовольствие.

Выстрел, ещё один. Живот и грудь – «реквизит» рядом с Павлом Игнатьевичем не жилец. Совсем. А остальные пять пуль уходят в сторону второго. Три в цель, две в пустоту. Специально. И сразу же выщёлкиваю магазин «парабеллума», загоняя на его место запасной. Поворачиваюсь с Ставрогину, кивая в знак того, что готов. Тот, уже давно успевший убрать «кляп» и связывающую руки «реквизита» ткань, стреляет. В меня… Правый бок обжигает словно огнём. Больно, но терпимо. А вот вонзившаяся в бедренную мышцу пуля взрывается в голове ослепительной вспышкой боли, чуть было не заставляя меня упасть. С-сука! Боль… сильная, не утихающая. И извиняющийся взгляд Павла Игнатьевича. Он всё понимает, от души сочувствует, но помнит, что я сам это предложил и даже настаивал на такого рода достоверности.

Палю из пистолета как бы в направлении отступающего врага. «Враг» – это Павел Игнатьевич, успевший вложить «браунинг» в руку трупа и резво уходящий в ту сторону, где его и Ларионова ждёт автомобиль с сидящим за рулем Олегом, третьим членом группы. Автомобиль угнан, потом его не просто бросят, а сожгут ко всем херам, чтобы ни единой улики не осталось. По дороге он ещё и свежую кровь из флакончика разливает. Дескать, сумевший уйти участник покушения ранен. А чья кровь? Да бесы ведают, наверняка какого-нибудь совершенно постороннего человека.

Болит… надо перевязаться. Благо никого не удивит, что у меня в автомобиле есть аптечка, причём весьма неплохая. Я её уже давно засветил, даже выслушал несколько шуточек на тему чрезмерной предусмотрительности. Заблаговременная и тщательная подготовка – это хорошо. Хотя и об импровизации также забывать не следует. Только сочетание этих двух сторон одной медали даёт действительно хороший результат.

Нога. Пуля прошла насквозь, что неплохо. Кость тоже не задета – опытный жандарм знал, куда именно надо стрелять. Чтобы добиться такого результата. Обеззаразить рану. У-у-у! Болит то как… И быстро тампоны, после чего начать бинтовать. Кровопотеря – она совсем не к месту, шататься от слабости мне никак не улыбается. Бок… Пуля лишь скользнула, разорвав кожу, не более того. Иллюзия того, что я чудом избежал по-настоящему опасной раны. Продезинфицировать, перебинтовать и вообще не проблема.

Зашевелились! А пока звучали выстрелы, добропорядочные советские граждане сидели себе по домам, аки мыши в норах, и ожидали, пока всё закончится. И лишь теперь кто-то появился на балконах, раздавались крики о том. что нужно звонить в милицию, проверить, нет ли раненых. Только крики, потому как пока никто проверять не решался. Ну, помимо Ларисы, которая успела войти через чёрный ход, проскользнуть до квартиры, набросить на себя обычную женскую одежду и, хлопнув дверью, выйти уже через парадный ход. И сразу кинуться ко мне, без криков-причитаний, но с искренним беспокойством. Хоть всё и было чётко распланировано, но форс-мажорные обстоятельства, от них никто не застрахован.

– Ты как, Алекс? – негромко, почти шёпотом спрашивает она, помогая мне встать и выбраться из изрешеченного пулями салона. Ну а где мне ещё быть, не бинтоваться же на асфальте сидючи, право слово.

– Живой и даже не особо простреленный, – цежу слова сквозь зубы. – Болит. И пару недель ограниченно работоспособен.

– Больница…

– Первые дни по любому придётся, – тяжко вздыхаю я. – И заранее готовься, охранять меня, а может и нас. будут на порядок сильнее. Ч-чёрт!

– Что случилось?

– Нога как не своя. И когда уже хоть милиция, хоть кто другой приедет? Беременные черепахи!

О, легки на помине. Похоже. кто-то из жителей дома таки да вызвал доблестную милицию. Это хорошо. Больше всего мне хочется отправиться туда. где можно лечь, получить дозу обезболивающих лекарств и попробовать отрешиться от непередаваемых ощущений вызванных раной в бедре. А вот в обморок хлопаться нельзя, я, чай, не выпускница института благородных девиц. Проклятье… как же всё это мерзко.

Вижу выходящих из автомобиля людей в милицейской форме, которые., загодя увидев «картину боя», выходят с револьверами в руках. Поэтому удостоверение сотрудника ОГПУ в раскрытом виде, да в их сторону, чтобы сразу заметили. Не они тут банкуют, совсем не они.

– ОГПУ, начальник оперпункта Фомин. Вызывайте моих коллег. Попытка покушения на меня. Срочно! – взгляд в сторону Лары. – Лариса, я тут сам, граждане милиционеры помогут. А ты домой с одним из них. Телефоны знаешь. Расскажи кратко, а он пускай подтвердит. И мне бы в больницу.

– Так вот же машина, Алексей…

Хм, и точно. Это простого человека не повезут, зато сотрудника ОГПУ – легко и без вопросов. Власть ОГПУ над иные ведомствами близка к абсолютной. Поэтому…

– Выполнять!

Вытянулись в подобие стойки «смирно». И сразу засуетились. Один ко мне. помогать добраться до машины. Второй, тот с Ларисой. Ну а что касаемо третьего, он оставался караулить место происшествия. Тоже дело полезное, как ни крути. Эх, больница, где ты? Надеюсь, что быстро доберёмся. Я хоть и перевязался, но медик из меня тот ещё…