Огненная роза. Несущие смерть

Глава 37

… Барон чувствовал себя неудовлетворённым. Вино никак не брало его, и еда казалась невкусной. Веселье было в самом разгаре: музыка грохотала и визжала, пьяные гости и приближённые вассалы были очень довольны и ублажались всеми возможными и невозможными способами. Роскошнейшая оргия — торжество беспредельного порока — затопила своим буйством все этажи, и казалось, что сама земля под копытами веселящихся стонет и содрогается, не в силах вынести этого неистового разгула. Праздновали большую победу: сатрап Адир проиграл тяжелейшую битву, и бежал с остатками своего войска в горы. Его цитадель досталась, как приз, кровавому завоевателю, и теперь новый хозяин обживал эту замечательную во всех отношениях крепость. Уже несколько дней слуги из пленных горожан оттирали кровавые пятна со ступеней, счищали гарь со стен и вывозили мусор — убирали всё, что напоминало о борьбе, поражении и смерти. А в верхних этажах день и ночь не прекращалась работа: Барон приказал замуровать окна, усилить защиту дверей, уплотнить стены, что бы ни холод, ни шум не беспокоили владельцев самых роскошных комнат. А ещё надо позаботиться об убранстве самих этих покоев. Пусть они будут по — настоящему великолепны, и достойны властительных победителей и любимцев Демиургов. И весь этот грохот, и невыносимая возня и нескончаемая суета, необходимость отдавать самоличные распоряжения и вникать во все подробности, — как же всё надоело! И это в то время, когда война взяла лишь краткую передышку! Заботы «по дому» так измотали его, что он просто с ума сходил от усталости. В эту ночь он хотел отпраздновать падение выскочки Адира и отдохнуть, забыться в лихом, пьяном угаре. Обычно это помогало. Но не сегодня. Всё имело горький привкус яда, и гнилостный запах тлена. Музыка не играла, а зловеще визжала, и каждый, кто ещё не упал в беспамятстве под загаженный стол, наверняка замышлял какую — нибудь пакость. Сатрап тряхнул лысеющей головой, стараясь разогнать дурные мысли. Он понимал, что это всё бред расстроенного воображения, и ничего такого нет: ни яда, ни тлена, ни заговоров. Музыка как музыка, жратва как жратва. Всё как обычно! Но уже полгода он никак не мог восстановить душевное равновесие и навести порядок в мыслях. Тогда, перед самым началом войны, на него обрушилась беда, и он никак не мог справиться со своей потерей. И сейчас, даже острее, чем обычно, он ощущал невыносимую потребность коснуться своего сокровища, упиться сладчайшим вином страсти до полусмерти, а потом блаженствовать, зарывшись лицом в ворох пылающих лепестков волшебного цветка. Он протяжно и чувственно вздохнул, припомнив то невероятное ощущение головокружения, что он испытывал всякий раз, когда ночь с любимым демоном подходила к своему пику. Он так соскучился по своему прекрасному Рейзе! Барон снова заволновался, погружаясь в свои фантазмы. Щуплый, рыжеватый шлюшонок, ублажавший его всё последнее время, устало подрёмывал у его ног, но при этом не переставал хищно стеречь подходы к трону сатрапа. Лучше бы никому больше сюда не соваться: он сам вполне может удовлетворить все желания повелителя! И, услышав знакомые чувственные звуки, он подумал, что этот похотливый стон есть приказ для него, и он с готовностью прыгнул на колени своего господина и запустил руки ему под одежду. Барон, всё ещё грезя об Огненной Розе, некоторое время позволял мальчишке самовольничать, но вдруг видения оборвались. Он словно проснулся, обнаружил трущегося об него сладкого прилипалу и с отвращением отшвырнул его от себя. Да, это точно не Рейза Адмони! Жалкая подделка, дешёвка! Он сплюнул кислятину, оставшуюся во рту после местного вина, и попал в своего наложника. Тот тихонько захныкал и попытался погладить колени господина, но сатрап грубо пнул его:

— Пошёл прочь, сучонок! Не смей лезть ко мне, пока я сам тебе не прикажу! Сейчас убирайся с глаз моих, а то башку оторву! Ясно тебе?

Мальчишка испарился, а Барон беспокойно затрещал суставами пальцев, как обычно делал, когда силился совладать со своим нетерпением. Сколько же уже можно ждать? Каждый день он надеялся, что ему вот — вот вернут его сокровище, и тогда он наконец — то сможет успокоить свои взвинченные до предела нервы и утолить невыносимый голод. Тогда силы наполнят его, и он станет совершенно неукротимым и непобедимым! О, великие Демиурги, ну когда же?!

И в этот момент к нему подбежал перепуганный стражник и что — то очень быстро забормотал, указывая на длинный, тёмный коридор. Сатрап ахнул и порывисто вскочил. Он запахнул растрёпанное одеяние, пригладил редкие волосы и, пытаясь сохранить важный, высокомерный вид, нетерпеливо направился прочь из зала. Когда шумные собутыльники остались позади, он, волнуясь всё больше и больше, почти что рысью кинулся к залу для военного совета. Дверь была открыта, и он, не в силах справиться с собственными чувствами, влетел в него, но тут же остолбенел, повинуясь чужой, сокрушительной воле. Вся его спесь в тот же миг развеялась, как дым, и он заискивающе залепетал:

— О, Великий Магистр, какое счастье, что Вы почтили своим внимание мой новый дом! Простите, что я не подготовил Вам достойную встречу, но… Я никак не ожидал Вашего приезда сегодня! Вот если бы я знал заранее… Так позвольте же мне оказать всё должное гостеприимство Вашей милости!

По комнате перепугано сновали рабы, разжигая огонь в старинных светильниках. Электроснабжение цитадели было повреждено во время штурма, и пока что никак не удавалось полностью наладить его. К счастью, в комнатах было полно масляных ламп, которыми прежний хозяин любил украшать своё жилище. И теперь огонь разгорался в красивых, сияющих золотом чашах, и причудливые тени заплясали по тёмному залу. Барон недовольно махнул рукой, и его прислужники исчезли. Из полумрака комнаты выступил человек, одетый в длинный плащ. Лицо его скрывал капюшон, но теперь он откинул его. Это был сам Мастер Габриель, и он холодно пресёк его излияния:

— Это ни к чему. Я приехал, что б выполнить наш уговор. И вернуть то, что ты потерял. Что ж, радуйся, если можешь! Но помни: это в последний раз! Ты плохо обращаешься со своими игрушками, и на совете Мастеров мы постановили, что ты не заслуживаешь такой чести — иметь в собственности лучшего из лучших!

Барон покорно и даже немного испуганно склонил голову, словно принимая суровый приговор. Спорить и возноситься не время — надо сначала получить то, чего так ждал. Великий Магистр, конечно, не поверил в его смирение, но принял его. В сущности, ему было всё равно, что там думает этот старый садист. Его беспокоило другое: воля Демиургов приказывала отдать сатрапу то, что он так просил, а ему, Мастеру Габриелю, совершенно не хотелось этого делать. Тем более, сейчас!

— Мы уступим твоему пожеланию, но ты должен знать: в случае, если такое произойдёт снова, мы заберём у тебя то, что ты не можешь сберечь! Как видно, не для тебя предназначался этот медиатор, и мы хотим предложить тебе кое — что: верни нам его, а мы отдадим тебе любого другого бесплатно, и заплаченные тобой деньги в придачу! Подумай: может, сделка хороша?

— Нет — нет, ни за что! Мне не нужен никто другой, и деньги меня не волнуют! Прошу Вас, Мастер, дайте мне ещё один шанс! Я сделаю всё, что бы защитить мою драгоценность! Никто больше не причинит Вашему ученику вред, клянусь Вам благоволением Великих Демиургов!

И он согнулся в самом почтительнейшем поклоне. Мастер Габриель недовольно покачал головой: придётся исполнить его просьбу! И он, обернувшись в тёмный проём двери, ведущей в соседнюю комнату, махнул рукой:

— Зевулон! Иди сюда!

В зал тут же вошёл странный человек. Он был высок и крепок, но всё в его облике говорило о том, что он неживой. О, Демиурги, что же это такое?! Грубые черты его были совершенно неподвижны, словно заледеневший камень, и тело двигалось автоматически, по принуждению чужой воли. Он был действительно страшен, и Барона передёрнуло, когда он на мгновение встретился взглядом с его пустыми, мёртвыми глазами. Но больше всего его поразило, с какой странной заботой, даже с нежностью он нёс в руках доверенную ему ношу. Он прижимал к груди хрупкую фигурку, завёрнутую в покрывало, и, когда барон, не выдержав ожидания, бросился на встречу и протянул руки, что бы забрать то, что принадлежало ему по праву, живой мертвец глянул на него с такой злостью, что властительный господин замер на месте, не решаясь приблизиться. Великий Магистр с лёгкой усмешкой покачал головой:

— Лучше ничего не делай, пока я не отдам ему приказ. Зевулон не опасен для того, кто держит его на цепи, но ты пока не получил на это право. — И добавил, обращаясь уже к слуге: — Поставь его на пол и отойди!

Раб безмолвно повиновался. Тонкая статуэтка, окутанная, как могильным саваном, грубой серой тканью, стала посреди зала, и Барон с замирающим от волнения сердцем медленно подошёл. Он несколько секунд молча смотрел на закутанного в покрывало человека, пытаясь справиться с расстройством своих нервов, а потом дрожащей рукой взялся за край полотна и потянул его вниз. Покров соскользнул, и барон даже застонал от мучительного наслаждения. О, да, это действительно он! Совершенный, прекрасный и неповторимый огненный цветок, источник его страсти, его наваждение и ненасытное желание, его демон и его благословенный дар!

— Как же долго я ждал тебя, Рейза! Мальчик мой дорогой, мы теперь никогда не расстанемся, правда?

Он осторожно коснулся своего сокровища, погладил его лицо, плечи, скользнул руками по его спине и прижал юношу к себе. Но тот оставался совершенно неподвижен и молчалив, а глаза его смотрели куда — то вдаль, мимо сатрапа, и были налиты знакомой, пугающей чернотой. Барон озабоченно обернулся к Магистру:

— С ним всё в порядке? Сейчас оба глаза у него чёрные! И почему он такой неживой?

Мастер Габриель мрачно пробормотал:

— Не беспокойся; Рейза просто спит. Ты ведь и раньше такое видел, правда?

— Всё было не совсем так. Его отрешённость никогда не была настолько глубокой, и при мне он всегда пробуждался, стоило только коснуться его. А теперь он меня совершенно не воспринимает! Это пройдёт?

Великий Магистр брезгливо поморщился:

— Ты ведёшь себя, как капризный ребёнок! Наверно, в детстве лапки у лягушек отрывал, да? По-этому Рейза уже дважды пострадал из-за твоей нерадивости и жестокости! — Он жестом пресёк попытку Барона оправдаться. — Но я тебе не папочка, и воспитывать тебя не собираюсь. Просто предупреждаю: если он ещё раз окажется «по ту сторону», мы его заберём навсегда, и ты не получишь никакой компенсации. Так что будь любезен — относись к нему бережно! Он скоро проснётся. Мне пришлось отключить его сознание, иначе невозможно было бы одолеть долгую дорогу. Ты ведь знаешь это! — Сатрап кивнул, признавая справедливость слов Мастера. — Сейчас я верну его в реальность, но полностью он очнётся не скоро — пережитые им потрясения были слишком глубоки, и личность его пострадала.

— Что ты хочешь сказать? Может статься, что он изменился? Он что, будет другим, когда пробудится полностью?

— Не знаю. Возможно. Его разум так часто подвергался вмешательству, что теперь не известно, какой будет его новая жизнь. Точно я знаю одно: его последняя смерть потрясла Рейзу больше, чем всё, что происходило с ним раньше. Нам пришлось немало потрудиться, что бы собрать воедино осколки его личности.

Барон снова принялся осматривать своего Плектра, и полностью снял с него одежду. Юноша всё так же безмятежно дремал, и только тонкая, едва заметная улыбка куклы проявилась и застыла на его губах. Барон с волнением погладил небольшой шрам на животе Рейзы и почувствовал, как тело его содроганием отреагировало на прикосновение хозяина. Сатрап обеспокоился:

— Ему больно?

— Нет — нет, физически он совершенно здоров. Но вот что странно: ощущение боли у него всё же осталось. Мы называем это психогенной болью, то есть она плод его больного рассудка.

— Это как и прежняя боль в спине?

— Да. Только раньше тело его действительно реагировало физическим заболеванием на душевное расстройство, а теперь боль беспричинна. Он мог бы и сам отделаться от неё, но что — то в его сознании не даёт это сделать, словно он цепляется за неё, не хочет исцеляться. Знать бы, что так поразило его!

— А что, выяснить не удалось? Он ничего так и не рассказал о произошедшем?

— Он ничего не помнит. Память его, словно чистый лист. Когда мы вернули его к жизни, он не знал даже, кто он, и что такое медиат. Постепенно нам удалось кое — что восстановить, но до полного пробуждения это невозможно. Так что, чем скорее ты приведёшь его в чувство, тем скорее память вернётся. Хотя обстоятельство его смерти могут навсегда остаться погребёнными в глубине его души, потому что переживание собственной гибели — это самый страшный момент, который не каждый может вынести. В любом случае, прекрати причинять ему боль, и не вздумай давить на него! Он теперь совершенно непредсказуем, хотя телом стал намного крепче и полностью здоров. Это всё, что я могу тебе предложить!

Барон на минуту оставил своего обожаемого Рейзу и подошёл к Великому Магистру. Он благодарственно склонился перед ним и поцеловал руку Габриеля, хотя не было на свете человека, кто раньше видел бы его таким покорным и приниженным.

— Я не подведу ни вас, ни великих Демиургов! Я и впредь буду исполнять их повеления, не жалея сил! Спасибо, что вернули мне мою Огненную Розу!

— Хорошо. — Мастер Габриель отстранился от него и направился к выходу. — Теперь отдай мне то, что я просил!

— О, да, её уже принесли!

И он приказал слуге, в испуге жавшегося за дверью, войти и подать свою страшную ношу. Сатрап принял у него тяжёлый, прозрачный сосуд, наполненный протоплазмой. Среди голубоватого неровного мерцания активной жидкости покачивалась отрезанная голова Овадьи Барака. Барон всмотрелся в это лицо и с ужасом обнаружил, что ресницы его дрогнули, и губы беззвучно шевелятся. Он тут же протянул сосуд мастеру, а тот кивнул своему полумёртвому слуге:

— Возьми это, Зевулон, и отнеси в вездеход! Да, и вот ещё: это передали тебе… Ты сам знаешь, кто. — И он протянул Бар — Арону флакон, наполненный сапфировым светом. — Храни его, потому что больше ты живой воды не получишь!

Ещё через минуту Великий Магистр попрощался и ушёл, запретив провожать себя. Сатрап остался в комнате со своим возлюбленным, и желание вспыхнуло в нём с такой силой, что спящий красавец услышал его чувства, очнулся и улыбнулся ему. Хозяин тут же набросился на него, сжимая хрупкое тело в объятиях и покрывая его поцелуями. Он распустил красные волосы юноши, и они огненным каскадом окатили его стройную фигуру, заиграли всполохами на белой коже, дразня сатрапа своим ароматом и мягкостью. Он возбуждался всё больше и больше, упиваясь близостью великолепного демона. Наконец — то! Полгода он ждал, пока мастера воскресят его милого мальчика, и сходил с ума от горя и страсти. Он действительно любил его, и Рейза в ответ на его чувства мягко и нежно обвил его шею руками и прильнул губами к его рту. У мужчины снова закружилась голова, когда он принял этот блаженный поцелуй. Он едва перевёл дыхание, и, лаская доверчивое, отзывчивое тело, опустил его на ковёр, лёг на него сам и спросил, подготавливая плоть возлюбленного к соитию:

— Ты правда ничего не помнишь, Рейза?

И юноша с улыбкой ответил, в то же время помогая ему самому раздеться:

— Я помню тебя, мой господин! Я помню, что люблю тебя, и только тебя!

— Вот и хорошо! Это самое главное, правда?

И Бар — Арон, задыхаясь от наслаждения, овладел желанным телом, и больше уже ни о чём не мог думать. А юноша, продолжая улыбаться одними губами, глазами, полными печали смотрел на неровное пламя светильника, и в памяти его снова и снова кружились заветные, прекрасные слова, смысл которых понимал только он один: «Свет Божественной Свечи, дарованный мне! Я люблю тебя, люблю! Встретимся ли мы когда — нибудь снова?»….