Общество Должников (СИ)

Глава 9. Корни

Выяснилось, что я чертовски давно не выбирался из города в сторону Побережья. И то сказать: местные очень не любят, когда кто-то шляется рядом со Стеной без местной прописки. Чужаков останавливают еще у Предместий и «теряют» их, потому что Предместья — это гигантский комплекс тепличных огородов и ферм, где выращивается зелень и мелкий скот. Здесь царствуют крепостные, они же черностоповцы, и стража, которая из этих крепостных набирается. Неприветливые ребята. Слово «быдло» для них не подходит: оно слишком мягкое.

Единственная задача черностоповцев — растить жратву для цитаделей. Задача эта не менялась веками, так что фермеры действуют и живут по законам Предков. Это означает, что они слегка дремучи: могут завалить, если попытаешься сфотографировать что-то или просто сорвешь яблочко. И не нужно обманываться тем, что крепостным не выдают огнестрельное оружие…

Они прекрасно обходятся прадедовскими бошколомамами.

Так вот, давненько я тут не был. Нынче огороды не жались к Стене, а выползли далеко вперед, пожирая плодородные прибрежные земли. Во время бурь здесь успело сгнить столько морепродуктов, начиная с водорослей и заканчивая чудовищами, что картошка перла вверх как секвойи, а теплицы разрывало изнутри огурцами. Да, лонгаты любили ковыряться в земле. Настолько любили, что тенебрийцы охотно спихнули на них сельское хозяйство Немоса, подвинув не слишком усердных в этом плане гарзонцев. Это привело к относительно низким ценам на вощи, и еще одном законному поводу к драке между подъездами.

Но хрен с ними с огородами.

Куда больше меня удивила Стена, которая выросла раза в три, и тянулась теперь так далеко в обе стороны, что невозможно было даже прикинуть сколько же земли успел захапать себе Император. Много. Я не думал, что тенебрийцы так разбаловали отсталых: говядина и впрямь творила чудеса! Получается мраморной вырезкой можно оплатить экспансию, и это при условии, что никто не воспринимает всерьез твою армию железноголовых шутов. Ну, блин, и ну.

Грузовик медленно ехал по бетонной дороге, ведущей к ближайшему КПП в Предместья. Мы с Хо немного оклемались, но все еще старались не шевелиться. Два облупленных яйца. Эти ССТ-шники сделали все, чтобы навсегда вписать себя в наши гостевые книги. У меня все тело было в автографах. О, Леди!

Осторожно ощупывая битые задницы, мы с оливкой рассматривали Стену. И было на что посмотреть. Широкие мрачные стяги тяжело покачивались на ветру, бросая мутные тени на железобетонные блоки. На полотнищах золотом были вышиты деревья, нативные узоры и квадратные лица, ополовиненные шлемами. Между полотнищами тяжелели латунные черепа, — каждый размером с баскетбольную площадку, — они угрожающе скалились в сторону Немоса.

Массивные башни выстрелили мощными столпами света: видимо ночная гвардия проверял прожектора. Вслед за этим несколько раз ахнули зенитные орудия и в небе расплылись дымовые кляксы.

Потом где-то затрубил горн и в просветах бойниц показалась вереница неясных фигур. Через несколько минут в закатном сумраке послышалось пение. Оно медленно нарастало и крепло, словно кто-то не торопясь выкручивал колесо громкости у гигантской звуковой колонки.

…чистые очи Владыки не закроются…

…глядят теплом, радуйся, радуйся…

…все враги в крови умоются…

…дети их прорастут золотым колосом…

…белый хлеб будем есть на поле…

…бывшем поле брани, радуйся, радуйся…

Я машинально смял пончо на груди. Там ничего не было. Фамильный золотой круг давно был сдан в ломбард.

— Ты что? — негромко спросила Хо.

— Ничего, — я сам себе удивился. — Моя бабуля пела мне эту песню в детстве.

В этот момент включились проекторы, установленные на вышках в Предместье. На белой громаде Стены забрезжили расплывчатые изображения Круга. Он сменился огнем, в котором закалялся меч. Затем появился лик Императора. Я щепотью коснулся лба, губ и пупка.

— Все враги в крови умоются.

Хо во все глаза смотрела то на стену, то на меня. Лыба у нее была до ушей. Она была уверена, что я пытаюсь ее рассмешить, но мне было не до шуток. Я как будто отошел покурить за угол, пока моим телом управлял почти незнакомый человек в черной рубашке и шароварах. До этого я почти с ним не встречался, и в этом не было нужды. Однако теперь он вышел из своей альковы и мягко отстранил меня от руля.

— Не отводи взгляда от верного скота твоего.

Суровые глаза смотрели на меня осуждающе, но в то же время покровительственно. Как на сволочь, которую еще можно образумить.

Грузовик остановился у КПП. Несколько стражников уже вышли из сторожки, и теперь облепили кабину, взобравшись на подножки. Буквально через несколько секунд они оставили нас в покое и забегали как будто им кипятка за шиворот плеснули. Двое даже столкнулись в дверях, так они хотели сообщить о нас куда следует. Но этого не потребовалось. За сетчатой оградой предместья я заметил вереницу встречающих: несколько автомобилей и десятка два всадников. Машины сигналили, а всадники разгоняли плетьми зазевавшихся крепостных. Те нехотя выходили из религиозного транса и прыскали в стороны вместе с напуганными курами и одуревшими от шума котами.

Ворота армейского образца с грохотом отъехали в сторону.

— Выбира-а-айтесь!

Это была Полина. Голос ее был усталым до невозможности, но от своей дурацкой привычки растягивать гласные, она отказаться не могла.

Я кивнул Хо. Та раскопала спрятанную в хламе сумку и вопросительно взглянула на меня.

— Понятия не имею, — ответил я. — Отдадимся на волю судьбы. Нас так отмудохали, что я сейчас даже до туалета не добегу вовремя. Не то что сопротивление оказать.

— Ладно, придется мне драться за двоих в случае чего, — невозмутимо ответила олива. — Измельчал мужик.

— Это ирония такая? — я пробирался следом за ней, пытаясь отобрать сумку. — Потому что… Ваши мужики реально измельчали. Или ты про меня?

— Наши мужики нормального размера!

— Да?

— Они оливо-размерные, сколько раз тебе повторять? — сварливо поучала Хо, глядя куда-то вниз. — Я говорила про обычноразмерных. То есть про тебя. Ты измельчал.

— А-ха.

Несколько мужчин в черненых кольчугах и длинных расшитых юбках поставили нам лестницу.

— Вы можете передать груз нам, — сказал один из них.

— Жопу тебе не передать? — спросила Хо.

— Кхм, — неуверенно прозвучал мужчина.

— Разойдитесь! — приказала Хо. — Иначе мы никуда отсюда не выйдем.

— Да! — крикнул я из тылов. — Мы вооружены.

Лучше бы я помалкивал, клянусь Леди. Ребята в юбках как-то нехорошо зашевелились.

— О плети мои, святые плети! — запричитала Полина чуть шепелявя. — Родные мои, вон отсюда. Уйдите, уйдите. Мы немного перенервничали пока ехали, так что садитесь-ка обратно в авто. Я сама все устрою.

Спецслужбы повиновались беспрекословно. Тогда мы увидели Викторович-Ягузарову во всей красе. Схватка с агентом для нее тоже не прошла бесследно. Левый глаз заплыл до отказа, губы кровоточили, а в прекрасных волосах застыло что-то липкое и бурое.

— Барыня, я настаиваю! — крикнул кто-то нам невидимый. — Вы ране…

— Молчш-а-ать! — грянула Полина и топнула ножкой.

Я хрюкнул.

— Четвертую, затравлю псами, отравлю яведой, яйца в кипятке сварю!

Я не хрюкнул.

— Сволочь, — поставила точку барыня. — Ну слезайте, слезайте, мои герои. Ах, как вас потрепало!

Когда мы оказались на земле, Полина бросилась на нас, каждого обняла и расцеловала. Было больно, но… Приятно. Мне, во всяком случае. Даже разбитые, ее губки были что надо.

— Пойдемте, пойдемте, теперь все будет хорошо.

Мы с Хо взяли каждый по лямке и последовали за ней. Встречающих было человек тридцать, и все смотрели так, словно дорогие гости непростительно далеко удалились от помоек. Городские варвары. Сущий сброд! С этими мыслями были согласны даже лошади. Чувствуя настроение своих легко бронированных всадников, кони подозрительно фыркали и принюхивались. Стоячие уши нервно трепетали.

Полина усадила нас в свободную тачку, украшенную золотом и серебром. Не знаю, что за модель это была изначально, но местные умельцы превратили ее в современную карету. С бархатом, багровым деревом, статуэтками животных и различными инкрустациями. Была бы у меня отвертка и немного времени наедине со всем этим богатством…

Водитель был ухоженным парнем лет тридцати, бритым, надушенным и опрятно одетым. Его двуцветная рубашка была расшита птицами и какими-то длинноухими животными, похожими на кошек.

— Добро пожаловать, барыня, — он говорил на славском.

— Здравствуй, Григорий, мой Заяц! Я вернулась!

— Слава Велесу. Я гляжу ССТ сделали все что могли. Новый макияж тебе совсем не идет, Полли.

Скулы Григория напряглись от злости, потом они с Ягузаровой легко расцеловались. Похоже это было традицией коренных славов. Городским не очень нравились чужие слюни. Полина что-то быстро и горячо рассказывала Григорию, поглядывая на меня с искорками в уцелевшем глазу. Парень в ответ поочередно приподнимал брови.

В окно я успел заметить водилу, которого мы успели затолкать в кабину, когда драпали. Он сидел рядом с воротами на раскладном стуле, и покорно подставлял голову людям в белых накидках. Вид у него был очумелый. Стало чуть получше, когда со стороны КПП к нему ровным шагом подошел стражник и сунул в мозолистые руки кувшин. Водила автоматически принял посуду и жадно присосался к ней. По широкой груди потекли красные ручейки. Слава Леди, теперь это была не кровь, а обычное винище.

— Гляжу с хозяином грузовика все в порядке, — заметил я.

— В порядке! — Полина расхохоталась. — Если бы он не оклемался и не вытащил монтировку из-под сиденья, мы бы доехали только до казематов тенебрийцев. Это был такой элемент неожиданности! Зелененькая очень удивилась, когда ей прилетело по хребту от этого «трупа». Он ведь был неподвижен! И весь в крови. Я дала ему денежку и приказала полечить.

— Да уж, — подтвердил я. — Он заслужил.

— Вы были правы, когда решили взять его с собой!

— А-ха. Хорошие дела вознаграждаются.

Тем временем наш Григорий плавно развернул машину. Всадники синхронно гарцевали, красуясь перед хозяйкой и друг другом. Колонна перестраивалась для обратного пути. Хо прилипла к окну.

— Не хотят ли гости выпить? — спросил Григорий ясным голосом. Низкая тенебра давалась ему без намека на акцент. В отличии от странного оканья Полины. — Табачку? Шоколад для барышни?

Барышня так прилипла к окну, что не услышала даже слово «выпить», какой уж там шоколад. Она зачарованно смотрела на молящихся черностоповцев, столпившихся возле бараков. Фермеры окоченели в коленопреклонных позах и смотрели на Стену. Каждый: старики, дети, даже, по-моему, собаки, держали перед собой Круг. На бечевке, на цепочке, куске рыболовной лески. Круг — символ неделимости, великое целое, ведь не может быть ничего надежнее и понятнее круга. Семейный круг. Круг друзей и знакомых Круг обязанностей. Солнце — окружность. Все самые важные отверстия в организме — тоже. Через темя, — круг, помните? — боги вдыхают жизнь в человека, через нее же высасывают обратно. А корона Императора? Круг. Круг. Круг. Туда же: лоб, рот, живот. Простая линия для самоблагословения.

На нем можно изобразить или написать все, что угодно. Главное, чтобы форма оставалась прежней.

— Я бы промочил горло, — сказал я. Потом вспомнил, что начинается самый опасный и ненадежный этап, и добавил: — Чего-нибудь безалкогольного, если есть.

— Кваз! — тут же сказала Полина.

Она рассматривала свое распухшее лицо в зеркало на потолке. Без особых, впрочем, истерик.

— Вам нужно выпить квазу. Он прекрасно утоляет жажду и бодрит.

В подлокотнике между мной и Хо открылся маленький холодильник.

— М-м, недурно, — я почавкал. — Как будто хлебная газировка.

Григорий тут же принялся рассказывать мне как этот исконно славский напиток полезен и легок в производстве. Я потягивал кваз и тоже смотрел в окно. Меж посадок и теплиц пролегали хорошо убранные «улицы», по котором ходили женщины в черных балахонах. В руках они держали большие керамические блюда, из которых люди брали вымоченный в вине хлеб. Отличный десерт на ночь, как по мне. Разумеется, эта приятная закуска имела куда более глубокое значение, но я успел забыть какое. Рассказы моей бабули… Все это было так давно. Как минимум одну клиническую смерть назад.

— А почему все носят фанерки на груди? — спросила Хо. — Как нищие.

— У лонгатов есть такая поговорка, — отозвался водитель, — «бежать пока ветер без камней». То есть, благоразумно отступить, если обстоятельства складываются не в твою пользу. В эпоху бурь ее понимали буквально. На Лонге ветра были такие сильные, а почва настолько поражена эрозией, что летящий мусор мог сильно покалечить или даже убить. Это сильно повлияло на культуру личных доспехов. Не только рыцари носили латы, простолюдинам тоже приходилось выкручиваться и продумывать защиту. В основном они пользовались переносными щитами, но часть мастеров занималась выстругиванием полноценных доспехов из древесины. Те, кто не мог позволить себе и этого, связывали вместе ветки, кости, лозу. Сейчас необходимость стала обычаем и в практическом плане деградировала до простого атрибутизма. Проще говоря, фанерки символизируют нагрудник. Кроме того, на них принято писать имя, род, занятие и прочее. Вроде небольшой социальной анкеты.

Хо слушала раскрыв рот.

— Ну, дорвался до свободных ушей, умник, — шутливо проворчала Полина, ощупывая прикус. — Сволочь, зуб выбила. Ну ничего! Теперь есть повод присмотреть новую челюсть.

Ягузарова засмеялась. Похоже она никогда не унывала.

— И они живут так всю жизнь? — услышал я голос Хо. — Всю жизнь?

Полина вздохнула.

— Да им везет, — неожиданно продолжила олива. — Труд на свежем воздухе, с растениями и животными. Настоящая мечта для рабочки. Магазинов вот только нет. Где они берут алкоголь?

— Гонят сами, разумеется, — объяснила Полина. — Яблочная водка у этих дармоедов получается такая, что ее тайком пьют некоторые дворяне. Я вот, например.

— У Прялова недавно была пирушка, — доверительно зашептал Григорий. — Подавали яблочную под видом Императорского Аперитива. К главным блюдам никто не притронулся. Все только выпивали и закусывали тем, что под рукой было. Упились так, что стрельцам пришлось запереть зал, пока все не уснут.

— Какая свинья, этот Прялов, — с отвращением откликнулась Полина. — Когда уж вернется Злобин, я все ему расскажу. Взял себе наместничка! В хлеву есть более достойные кандидаты.

Они снова говорили на славском, так что я не понял ни слова. Я смотрел на женщину удивительно похожую на мою мать. Она тоже была тучной от пожирания картофеля и с застиранным платком на плечах. Крепостная угрюмо жевала винный хлеб и косилась на благородных. Поймав мой взгляд, она приподняла руку, и я, опережая ее действие, помахал в ответ. Женщина оттопырила большой палец и провела им по горлу.

Я тут же сосредоточился на квазе и красном потолке.

У Полины зазвонил телефон. Она коротко поговорила с кем-то, чертыхнулась, и приказала остановить кортеж. Насколько я понял, ей зачем-то понадобилось пересесть в головную машину. Ну что ж, это не повод начинать беспокоиться. Ну не могут же они облажаться у себя дома!

Пение прекратилось. Начали бить набаты. Гремели они так, словно предупреждали: если солнце тотчас не сядет за горизонт, они за себя не ручаются. О, да, бом-тили-бом! Если этот наглый фонарик задержится в небе еще хоть на минуту, набаты просто выйдут из себя. Господа набаты дадут ему таких пиздюлей, что наверху останется огромный фингал и больше ничего.

А люди тем временем вставали с колен и одобрительно хлопали друг друга по плечам и ягодицам. Прошел еще один рабочий день. Вполне успешно. Никто не попал под косу соседа, никого не цапнула ядовитая змея. Строппи наступил на гвоздь, но ему уже отрубили ногу, так что заражения быть не должно.

— Пожить бы тут месяц, — сказала Хо. — Подышать землей.

— А уж чем ты будешь дышать в бараках, — пробормотал я.

— Думаешь ты лучше пахнешь вечером?

— Я могу завести ведро рядом с кроватью, если ты хочешь добиться полного погружения в атмосферу.

— А еще неплохо бы запустить в постель клопов и вшей, — подсказал Григорий.

— Отличная мысль.

— Я шучу, — по ушам парня я понял, что тот улыбается. — Мы обрабатываем бараки. На самом деле там довольно чисто. Я сам однажды ночевал в таком по долгу службы. Главное — сгрести под себя побольше соломы, иначе спина заболит.

— Да пошли вы, — фыркнула Хо.

— Вы молоды, барышня, — примирительно заговорил Григорий. — Вам кажется, поиск нового — сам по себе наполняет жизнь смыслом. Но лучше сразу уяснить, что не всякий опыт полезен. Далеко не всякий. Про солому я тоже пошутил. Союз цитаделей оборудует Предместья с уважением к труду этих людей. Конечно, думать им не полагается, так что на чтение книг по-прежнему действует мораторий.

Григорий прокашлялся и произнес:

— Если любишь ты сынишку, то сожги скорее книжку. Коли бережешь ты дочь буквы все из дома — прочь.

— Вы же несерьезно? — олива оторопела.

— Абсолютно серьезно, — возразил наш водитель. — Именно поэтому, я бы не советовал вам ночевать с крепостными. Эти люди понятия не имеют, что вы — такой же человек, как и они.

— А кто же я тогда?!

— Да хотя бы… Гоблин?

— Кто, блин?

— Если верить мифологии бриттов, коих тут очень и очень много, гоблины — это такие злобные зеленокожие существа, живущие в загаженных пещерах, — любезно пояснил Григорий. — Они всеядны, вплоть до того, что пожирают помет летучих мышей. Однако в основном предпочитают красть людских младенцев. Гоблины обожают нежное мясо и мягкие косточки.

Я расхохотался.

— Нет, на детей у этого гоблина аллергия.

Хо закрыла глаза.

— Или ведьма, — продолжал Григорий. — В целом вы подходите под описание. Я вижу, как вы внимательно все разглядываете. Такой взгляд у чужака здесь считается не просто неприличным — угрожающим. Вы можете испортить скотину или сгноить урожай. А это… Ну, скажем так, лучше вам сожрать младенца на глазах у всего Предместья, чем быть заподозренной в порче урожая. Философия крепостного-фермера содержит концепцию превосходства плодов растений над плодами человеческими. Каждый работник обязан вырастить вдесятеро больше, чем он съел. И за эту идею они готовы умереть. Это глубоко личные переживания, сродни всепоглощающей любви между землей и человеком. Не могу не отметить так же прекрасное состояние вашей кожи и чудесную фигуру. Прошу понять меня правильно, господин де Хин…

— Мы не женаты, — усмехнулся я. — А комплименты она любит, хоть и делает вид, что ей на все фиолетово.

Хо свирепо глянула на меня.

— Я хотел сказать, что барышня явно еще не ходила с животом. В ее-то прекрасные годы, идеально подходящие для вынашивания. Непорядок. Более того — скандал. В общем, как бы парадоксально для вас это не звучало, но право быть здесь нужно заслужить.

— Хорошо, хорошо, — завопила Хо. — Я поняла. Мне двадцать, и я баба. Ничегошеньки не знаю, но пытаюсь везде сунуть нос. Добрые намерения сами по себе ничего не стоят, и пока у меня не будет коросты на жопе и десяти работающих детей, мне тут не рады.

— В точку, — откликнулся Григорий.

Я хмыкнул, и тут же скривился от боли.

— А про него ничего не скажите мистер славский умница? — Хо кивнула в мою сторону.

Затем она вытащила из холодильника бутылку минеральной воды и шумно ее выхлестала, не уронив не капли.

— М-м-м, — Григорий отвлекся. Впереди дорогу перебегала отара стриженных овец. Вид у них был глубоко несчастный, как и у любого налогоплательщика. За ними неторопливо прошла белая собака с черной головой. — Про господина де Хина? Отступник, сын отступника, внук отступника. Потомок графа Поля де Хина. Упомянутый граф был уникумом в своем роде. Создал хорошо известный прецедент, когда старшему крепостному за его успехи даровали дворянский титул. Впрочем, это было время правления франкского сеньора Альфонса Третьего, большого демократа и любителя овощей, в том числе картофеля. Когда Поль Хинье был простым агрономом, ему удалось вывести сорт картофеля, который сейчас называется «бычьим сердцем». Большие крепкие плоды с алой тонкой кожурой. Как он великолепно жарится! Безумно вкусно. Так вот, за этот подвиг на ниве селекции, Альфонс Третий возвысил Поля и даровал ему герб собственного… дизайна.

— Дракон обвивающий клубень, — сказал я.

— Именно так. Тогда это вызвало бурю негодования и чудовищное сопротивление франкского дворянства, но им достаточно было месяц-два полакомиться «бычьим сердцем» и знать стала привечать новоиспеченного графа. К сожалению, его род таки сгинул. Точнее полностью запятнал себя отступничеством, и потерял все привилегии.

— Да, — протянул я. — Прапрадед серьезно нас подставил. Откуда вы все это знаете?

— Ну вы же не думаете, что я простой водитель, господин де Хин.

— ИР?

Григорий только вздохнул, пораженный бестактностью вопроса. ИР — Императорская Разведка. Ребята напрямую подчиняющиеся только Его Императорскому Величеству Марку Данию Решительному.

Хо вдруг зарыдала. Без всякого вступления она завыла как мать, которой пришла похоронка на всех пятерых сыновей. Плюс записка от дочери, сбежавшей с рядовым ГО-шником.

— Ушастая, да ты что? — я приобнял ее. — Успокойся, он нас не пристрелит за глупые предположения. Ведь не пристрелишь, Григорий?

— Можно просто Гриша, — ответил тот. — Конечно нет. Барыня, ну что вы в самом деле? Хотите сладкого?

— Ей надо бухнуть.

— Не хочу я… — минутный всхлип. — Я хочу детей! Много детей!

А, вот в чем дело.

— У нее муж умер недавно, — выдохнул я. — У олив от этого портится настроение.

— Прискорбно, — посочувствовал Гриша. — Вот фермерские вдовы очень радуются, когда их муж ложиться прямо. Их содержат всей общиной, можно не работать до конца жизни.

Олива взревела и бросилась на меня с кулаками.

Мне повезло, что до этого ее минут десять непрерывно били. Хо быстро выдохлась, и в изнеможении заснула у меня на коленях, как это часто бывало на попойках. Я ласково погладил ее по ядовито-красным волосам.

— Это было странно, — сдержанно высказался Григорий. — Честно говоря, оливы всегда казались мне интереснее других человеческих существ. Гарзонцы — темнокожие люди. Фуги — люди низкорослые. Тенебрийцы — наоборот, переросли изначальную форму. Насчет аквитаников — сложно сказать, да и добро с ними. А оливы… Они как будто совсем другой вид, отличный от нас.

— А какая форма была изначальной? — спросил я, не понимая, что он имеет ввиду.

— Нечто усредненное между традиционными расами. Без кошмарного полового диморфизма, как у олив.

— Это что?

— Разницы в размерах между мужчиной и женщиной. И методом зачатия.

— А-а-а.

— Эта их мифическая «болезнь», — продолжал Григорий, — столкнула огромную популяцию людей в ров с нечистотами. Довольно поганая ситуация, на мой взгляд. И ладно бы только это. Вы знаете, де Хин, что во время реколонизации, остроухие дамы вышли к тенебрийцам с миром? Однако гарзонцы, будучи военной силой колонистов, провели параллель с морским народом, который на тот момент уже изрядно проел им плеши… И открыли огонь. Они ведь не знали, что оливы — разумны. Скованны родоплеменным строем и дикарским образом мышления, однако обучаемы, в отличии от рыболюдов. Ну вот и получилось, что гарзонцев до остервенения достал морской народ, а тут на встречу выкатился еще и лесной. Сработала привычка убивать всех, кто не носит штаны. Я это к чему… — Григорий закурил, выставив локоть в открытое окно. — Нам очень повезло.

— А-ха?

— Очень повезло, — повторил парень. — Людям, которым не надо постоянно доказывать, что они таковыми являются. Людям, у которых есть родина и нос. Так что поднимите его повыше, а то у вас лицо как будто это не вы сумели отделать оперативников ССТ. Мои аплодисменты, кстати.

Я кивнул, с видом вовсе не веселым. Никогда не задумывался о том, как Хохотушке должно быть тяжело думать обо всем этом. Мы говорили о проблемах некоего Самары де Хина, о проблемах Якоба, но, когда дело касалась изнанки ее души, Хо всегда отшучивалась или меняла тему. Иногда мне казалось, что она вообще ни о чем не беспокоится, и в конце концов я привык так думать. Если выберемся отсюда с деньгами, обязательно куплю ей что-нибудь повкуснее Доступной.

— Может все-таки выпьешь? — Григорий по-свойски перешел на ты. — Холодного. Клянусь Велесом, я пропотел как скотина, в трусах щуки плавают. Думаю, тебе сейчас не лучше.

— Нет, — с гигантским усилием воли возразил я.

— Боишься, что мы тебя обманем? Напрасно. За тебя сказала Мерелин.

— Кто?

— Верховная волшебница франков.

— Волк?

— Так вы их называете.

— И что же она сказала?

— Вежливо предложить тебе выпить, но ты все отказываешься, — усмехнулся Григорий.

Я поразмыслил. Плевать мне было, кто такая эта Мерелин, да и сказать она могла что угодно. Она же не Император, и даже не Лорд. Меня больше успокаивало то, что нас до сих пор не выволокли из машины и не затоптали копытами. Даже доспехи отобрать не попытались. Можно было бы и пропустить стакан в такой теплой доверительной атмосфере, но я чувствовал, что именно сейчас должен проявить дисциплинированность.

Я взял еще одну бутылку кваза. По-моему, там пузырилось градуса два-три.

— Так ты по этому такой разговорчивый? — спросил я. — Потому что эта волчица большой авторитет?

В моем словаре повсеместного дилетанта это можно было бы назвать «прощупыванием почвы».

— Что? Ха-ха, нет. Мерелин, это скорее местная шутка, реликт. Просто ты мне нравишься. Понравился, как только разошлось видео. Мы, славские сорвиголовы, очень уважаем воинскую удаль.

— А, — я провел ладонью по щеке. — Я уже не воин. Теперь я шакал, падальщик.

— Шакал вряд ли стал бы сражаться со стаей псов, — возразил Григорий. — Впрочем, согласен, я действительно оставляю слишком много комментариев, в то время как мы приближаемся к вратам Третей Сестры. Да установится молчание благоговейное.

Я опустил стекло и высунулся из окна. Клянусь леди, издалека я не мог оценить то количество понтов и труда, которое в эту великанскую калитку было вложено.

И чем ее только не обложили. И сверкающими камнями, и золотыми вставками и эротической резьбой, изображающей полураздетых нимф с титьками наголо. Древесные корни оплетали нимф вместе с героически-мускулистыми мужчинами. Последние грудь стыдливо прятали, зато клинки их были обнажены и устремлены вверх. В смысле, настоящие клинки, стальные. Вся эта неадекватная толпа окружала титанических размеров женщину в раздутом ветрами платье. На устах ее застыла снисходительная улыбка, по плечам струились украшенные металлом волосы, а глаза… Глаза внимательно изучали подступы блестящими объективами, похожими на гроздья лягушачьей икры.

— Нужно выйти из машины, — без удовольствия сообщил Григорий. — Барышню Хо тоже придется… Продемонстрировать.

— А-ха.

Ну что за хрень? У меня даже сопли были в синяках, а теперь еще приходилось шевелить эту спящую красавицу. Выгрузка заняла время. Хо взмыкивала и норовила влупить мне по морде. Кое-как я выволок ее из салона и взял на руки. Олива раскрыла один глаз и сказала абсолютно ясным голосом:

— Господи, Самара, какой же ты уродливый.

Глаз закрылся.

Я как раз подумывал, а не бросить ли мне эту оливскую вонючку в пыль, как «Третья Сестра» соизволила взглянуть на нас. Сетка зеленых лучей ощупала двух проходимцев из города, и всех, кто этих проходимцев сопровождал. Объективы с жужжанием сузились, как бы заподозрив нас в укрывании книжек, но по скучающему лицу Григория можно было предположить, что процедура не вышла за пределы штатного режима. Раздался короткий гудок, и ворота дрогнули. Стражники на вышках справа и слева облегченно зачесались. Я был чертовски рад, что их винтовки остались на спинах.

— Такое я видел только на секретных объектах Медика Шентия, когда полгода служил в охранке, — сказал я после успешного возвращения в прохладный салон. — У вас тут тоже над людьми опыты проводят?

— За всех говорить не буду, но надо мной постоянно ставят различные эксперименты, — сказал на это слав.

Многотонные створки открывались внутрь с плавностью стекающего со стенки плевка. Признаюсь, я затрепетал. Никогда в жизни мне не приходилось даже мечтать об экскурсии за Стену: присутствие Империи здесь на Немосе сохраняло сказочный флер, неосязаемость мифа. Отступники говорили о Побережье затаив дыхание, словно касались чего-то глубоко личного. Маленькой пыльной святыни. Во всяком случае этим точно грешили дряхложопые старики под тридцать вроде меня. Лонгатская молодежь, что естественно, просто делала бабки, и смешивала кровь Предков с запрещенными веществами и семенем остальных рас.

Прекрасная дева аккуратно разделилась пополам. Когда просвет стал достаточно широким, я увидел сложный многоуровневый блокпост, стальное заграждение, еще вышки: все это мы миновали почти без задержек. Единственная дорога вперед вела к гражданским кварталам.

Я выглядывал из окна, словно любопытный пес.

В сумраке дремали трехэтажные виллы с желтыми стенами и горбатыми черепичными крышами, над которыми реяли воздушные змеи в виде драконов и прочих крылатых тварей. Твари, в свою очередь, провожали заходящее солнце, а уже то — красило в алый цвет трубы, башенки, флюгера, и посылало последние «пока-пока» в мои усталые глаза. Все были при деле. Кроны всамделишных деревьев оттеняли широкие улицы, по которым неторопливо разгуливали коровы, украшенные венками и разноцветами блюдцами…

Выглядело это все уютно, хоть и непривычно. В отличии от толпы, загородившей въезд в город. Толпа воспринималась в точности до наоборот: привычно и совершенно недружелюбно. А я почему-то решил, что мы прибудем незаметно.

— А какого хрена? — воскликнул Григорий в полный голос. — Откуда… Блять! Ну… Прощения просим!

— Так быть не должно? — моей догадливости можно было только позавидовать.

Слав не ответил. Все и так было ясно, чего уж там. Очередной форс-мажор пахнущий задницей. Толпа встречающих была пестрой как ядовитые конфеты из Мимомаркета. Платья и костюмы старались перекричать друг друга немыслимым покроем и скоморошьими надстройками. Как-то: воротники из перьев и драгоценных шкур, безразмерные наплечники в виде крепостей, пояса размером с магистраль, идиотские штаны с конскими гульфиками и куполообразные юбки с форточками. Я мог бы поклясться, что в эти окошки кто-то выглядывал, но мне и без острого зрения становилось не по себе.

В то же время, по краям этого сборища я видел группы современно одетых людей, которые выдерживали дистанцию с фриками. Я бы на их месте действовал аналогично. Григорий ругался сквозь зубы на славском. Его русая шевелюра вздыбилась сама по себе, а большие круглые уши покраснели. О, — подумал я, — интриги! Драть бы вас всех. За бабки и Хо я порву любого, кто посмеет сунутся к машине. Даже если его гульфик будет царапать землю.

Кортеж замедлился. Маневрами и не пахло. Зона между стеной и городом была застроена дотами, изрыта окопами и щетинилась противотанковыми ежами. То ли коренные лонгаты были параноиками, то ли кто-то таким образом осваивал бюджеты на мнимую оборону от мнимых врагов. Ну кто в здравом уме мог бы напасть на Побережье? Мне кажется, если председатель КТ испортит отношения с Империей, результатом станет полное исчезновение мраморки из готок в тарелках тенебрийцев. А это тянет на мгновенное смещение с поста, с последующим превращением преда в подарок для Императора.

Ядовитые конфетки неумолимо приближались. Стало хорошо видно, что большинство из них носят вычурные маски. То анатомические, то каких-то демонов или животных. Преобладали, разумеется, рогатые головы с тяжелыми бровями и кольцами, забитыми в ноздри. Вот, клянусь леди, если б не ситуация, я бы решил, что это какая-то банда наркоманов-велосипедистов из Радуги. Там было полно таких сумасшедших.

Кортеж остановился. Полина резко вышла из машины, не дожидаясь парней в вороненых кольчугах, и встретил ее дружный презрительный гул. Григорий вышел следом. Он подошел к подруге, закурил по новой и сунул руки в карманы.

— Немедленно разойдитесь! — крикнула Ягузарова. — Это противозаконно, находиться так близко к укреплениям! Пойдете под суд. Все вы!

Ответом был смех надменный до такой степени, что был, по сути, прямым оскорблением. Чуть более щадящим, чем удар туалетной тряпкой по лицу.

Григорий вернулся к машине и встал рядом с открытой дверью: это я решил подышать воздухом Империи.

— Франки, — констатировал парень, словно расписывался в собственной беспомощности и одновременно называл дерьмо — дерьмом. — Велес знает, что они задумали, но ты не волнуйся. Все решим.

Я вспомнил как Полина назвала моих предков по матери, и решил, что лучше бы мне говорить всем, что я чистокровный гот. Когда одна половина родственников — вымершие неудачники, а вторая — ребята в масках быков и с воображаемыми метровыми членами, становится неловко пить с нормальными людьми.

— Ни одного солдата, — продолжал Григорий со свирепым удивлением. — Они убрали дежурный гарнизон с участка. У нас тут вообще-то проводятся постоянные учения и дежурства на случай… Обычный армейский долбоебизм, короче говоря. А теперь — пусто!

— И что это значит? Слушай, мне и так уже от кваза икается. Я сейчас начну стрелять по гульфикам. Сначала в середину, предупредительные.

Григорий согласно фыркнул. Затем он, как личное оружие, выхватил из кармана продвинутый телефон, помолился над ним, и приложил к уху. Полина, отклячив круглую попку, наполовину залезла в машину и что-то там выискивала. Судя по нервозном движениям — ручной пулемет. Лицо «не просто водителя» было мрачным как у старого вдовца. Он молча слушал неразборчивый голос собеседника. Глаза его стекленели: их сковал мороз как у человека готового убивать. Для полной картины озверения не хватало только удлиняющихся клыков.

Слав смотрел своими свежезамороженными глазами куда-то вдаль, поверх толпы. Среди горбатых крыш и башенок, вокруг глыбы гигантской часовни и даже за прожекторами пожарных вышек, что-то происходило. Солдатская чуйка сразу подсказала мне — пушки. Дальнобойные пушки, которые охотятся за черепными коробками. Я научился чувствовать это сволочное оружие каждым сантиметром своих кишок. Они мгновенно сжимались в нитку, стоило только какому-нибудь лежачему говнюку посмотреть на меня сквозь стекляшку.

Нас пасли снайперы. А может и не только нас, а всех, кто решит «свалять дурака» каким-то неизвестным способом.

— Вы меня достали, — сказал я Григорию, убираясь поглубже в салон. — Имей ввиду, приятель, я прикрепил к доспехам бомбу. Мне только на кнопку нажать и мы все тут отправимся в Шторм. Уберите снайперов.

Тот дернул подбородком от неожиданности. Односторонний разговор закончился.

— Ай да Хин. Нужно запомнить, что тебе сложно устроить сюрприз. Не начинай про бомбы, ворота показали, что у тебя в запасе только единица огнестрельного оружия.

— И я с удовольствием пущу ее в ход. У меня ПТСР, Григорий, мне и без того все время кажется, что люди как-то не так на меня смотрят. То, что вы с трудом контролируете ситуацию в Победе я еще понимаю, но какого хрена меня пытаются пристрелить у вас в прихожей? Вы умеете вести дела или только со стены дристать?

— Это не наши снайперы, — невозмутимо ответил слав. — Угомонись, де Хин, прошу тебя, мы сейчас…

— Хрен знает что! — подскочила к нам Полина.

В руках у нее была винтовка старого образца с какими-то дикарскими зарубками. На прикладе болтался пушистый рыжий хвостик.

Глаза Григория округлились.

— Ты совсем сбрендила? Убери пушку.

— Помолчи, Заяц! Я этих шутов перестреляю по одному, если они сейчас же не уберутся!

— Нам дали инструкции…

— Почему у нас всегда есть какие-то инструкции, а у франков — нет?!

— Потому что у него есть Сама Знаешь Что.

— Да он блефует! Всегда блефовал! У Люпана кишка тонка пойти на такое.

Я вмешался.

— Кто это?

— Величайший враг штанов в истории, — ответила женщина.

— Пол имеет ввиду, что Люп их постоянно пачкает, — пояснил Григорий. — Да ты знаком с ним. Еще с автострады. Сто лет прошло с начала вашей дружбы.

— Этот хер на быке? — уточнил я высунувшись из салона.

— Херочек, — уточнила Полина. — Не понимаю…

Я тоже многого не понимал, но наш ученый совет прервал звук горна. В свете уличных фонарей, стилизованных под факельные гнезда, замелькали тени. К нам шагала большая группа людей. Человек сто не меньше. Все они были одеты в сине-белые хитоны, колготки и благообразные чепчики. Ну просто воинствующие девственники, марширующие на бордель. В руках девственники волокли какие-то чаши, стойки, ограждения и развернутые флаги. Их, как и наш кортеж, сопровождали всадники, на вид — совершенно первобытные. Могучие кони едва переставляли ноги под этими сидячими башнями, навсегда заклепанными в стокилограммовую броню. Темные прорези смотрели прямо перед собой. Латные руковицы намертво вцепились в поводья. Возможно, парни давно скончались от обезвоживания, но никто так и не смог стащить их с несчастных лошадок.

Толпа возликовала, а потом потеснилась, давая им дорогу. Иначе их, наверное, втоптали бы в камень, так механически и неотвратимо служки перли на кортеж. Метров за двадцать от нас они остановились. Десяток самых употевших, что волокли гигантский свернутый ковер, расстелили его прямо на дорогу, дав другим возможность выставить золоченые предметы культа. Всадники построились в две прямые линии и замерли.

В центр ковра, словно гигантская улитка, выполз тип в тряпках до земли. К хребту его примотали короткий флагшток с квадратным полотном, изображающим руку, хватающую меч за лезвие. Я так и не понял, то ли это должно было символизировать безрассудную отвагу, то ли тряпка предупреждала, что ее хозяева не в курсе за какой конец нужно держать холодное оружие.

Снова запел невидимый рожок. За ним ударили трубы.

— Да наступит тишина! — вступил сгорбленный тип. Все стихли. Звучали только тихие шлепки лошадиного навоза. — Кто шел — остановится. Кто остановился — склонится и вострепещет! Грядет явление Люпана Лефрана за прозвищем Рога Империи! Он же Щит Империи. Он же — потомок Людвига Лефрана Чистого и властитель цитадели Франк!

Ну что сказать, вписать такого человека в книгу контактов на телефоне, задача на целый вечер.

В небе возникли… знамения. Знамения? Скорее аттракцион. Зеленоватые фигуры рыцарей шагали по воздуху, удерживая перед собой гигантские палаши. Их сопровождала странная громовая мелодия, такая, словно призраки вот-вот должны были разразиться молниями. Они образовали в небе правильный круг и вскинули мечи в приветственном салюте. Затем вспыхнул яркий свет, словно рванул свето-шумовая. Я инстинктивно зажмурился, а когда открыл глаза, как раз успел заметить, что среди слуг кто-то лопнул как мыльный пузырь, залепив золотую утварь кровавыми точками.

Е-мое. Я-то подумал, что это какая-то светотехника, но Люпан использовал мелких волков для создания миражей. Да еще как использовал, на полную катушку, до полного перегорания. И никто ведь даже бровью не повел. Ни утерся, ни раздул от страха ноздри. Один парень вроде собирался чихнуть, но в последний момент передумал.

Ковер был безнадежно уделан.

Я видел, как по нему проползла подпаленная Штормом печень, но ее быстро затоптали каблуком. И все бы ничего, но часть призрачного воинства в небе мигнула и растаяла, посыпавшись острыми звездочками. Вот это, наверняка, был залет так залет. Полина злорадно хихикнула, щекоча себе подбородок хвостиком на прикладе. Встречающие в свою очередь разочарованно вздохнули и загомонили, указывая в небо тросточками, алмазными ногтями и длинными трубками похожими на флейты. Они все были накурены этими флейтами до такой степени, что глаза вылезали из прорезей в масках.

Затем я услышал этот звук. Знакомый звук техномагического жульничества. В этот раз они прогарцевали по небу, опускаясь по спирали. Пару человек встречающих от этого зрелища укачало, и они наблевали на своих ручных крокодилов, безуспешно рвущихся с поводка. Приземление было мягким, но уверенным. Ковер слегка обуглился от выхлопа, но его внешний вид и так уже был испорчен.

Люпан «явился» без доспеха, в роскошном дорожном костюме какого-то дремучего имперского века. С этими кожаными вставками, заклепками и наколенниками, он больше всего напоминал благородного разбойника. Или карикатурного гомосексуалиста. Смуглое лицо, все захваченное черным волосом бровей, усов и бороды, имело вид скучающий и даже рассеянный. Парень как будто размышлял о цвете утреннего стула у себя дома, а не прилетел на встречу с обидчиком используя спину механического быка. Его охранники наоборот были упакованы в железо на сто процентов. Они вели себя прилично, в том смысле, что не пытались взять нас на мушку. И вообще, кажется, не были вооружены.

Все-таки у этого Люпана было чувство меры. Мы и так тут застряли словно утки на болоте.

Конфетки радостно приветствовали его, словно местную рок-звезду. Но когда Лефран приподнялся в стременах, и спрыгнул на землю, наступило благоговейное молчание. Похоже, средний класс вообще не подозревал, что начальство способно передвигаться самостоятельно. Люди сложили руки на сердце и склонили головы.

Наследник цитадели Фран неторопливо прошагал к нам походкой человека дисциплинированного. Он использовал каблуки по назначению, звонко колотя ими по брусчатке. Задумчивые ореховые глаза пристально поглядели на меня, потом зафиксировали присутствие Григория и оценили опасность исходящую от Полины и ее пукалки.

Полные губы тронула слабая улыбка.

Люпан остановился.

— Вы в праве не кланяться мне, гордые славы, — сказал он хрипловато. — Но встречать меня с оружием? Это — оскорбление.

— Добрый вечер, сеньор Лефран, — Григорий согнулся. — Вы нас неправильно поняли. Оружие вовсе не для приветствия. Барыня Полина… — Полина, что б тебя! — занималась чисткой, в тот момент, когда мы попали в эту непростую ситуацию.

Женщина нехотя повесила винтовку за спину.

— Сочувствую вам, — искренне выразился Лефран, разглядывая славку. — Возникли трудности?

— Благодаря господину де Хину мы с ними справились, — резко ответила та. — И не рассчитывали, что нам буду мешать еще и в родных стенах. Что это за парад невменяемости, Лефран? Ваши люди, мало того, что позволяют себе шляться рядом с укреплениями, так еще и препятствуют государственным делам! Адвокаты цитадели Славика свяжутся с вами в течении трех рабочих дней, будьте уверены маркиз!

— Адвокаты цитадели Славика могут поцеловать в жопу всех моих подданых поочередно, — равнодушно сказал Лефран. — Что же до «парада невменяемости», как вы изволили выразиться, то я скромно напоминаю, что сейчас идет священная неделя Живородицы. Праздник, который известен всем народам Империи. Но только франки в этих проклятых землях еще помнят о корнях и традициях. Люди веселы и пьяны, им интересно кто вы и куда едете, только и всего. А вы что, и правда решили, что я натравил на вас плебс? «Адвокаты цитадели Славика»… — малоподвижное лицо на мгновение исказила гримаса презрения. — Клянусь Девятью, слышала бы вас бабка Регина, барыня Ягузарова. Жалкое зрелище.

Полина мгновенно вспыхнула, оскалив поредевшие зубы.

— Вранье! Вранье и вранье! Побоялся остановить нас солдатами! Настолько навалил в рейтузы, что даже убрал гарнизон с участка, что б не дать никому повода заподозрить франков в открытом разбое! Но. Но! Трусливо расставил стрелков на башнях… Я еще могу поверить, что ты пригнал людей в нейтральную зону обещав им какое-то развлечение. А слуги?! Слуги тоже прогуливались тут со всем этим древним хламом…

И так далее, и тому подобное. На мой взгляд это была совершенно ненужная тирада. Разумеется, Лефран лгал. Лгал обтекаемо и хладнокровно. Даже так: он вежливо вводил нас в заблуждение, чтобы лишний раз не демонстрировать собственное превосходство. Судя по постному лицу Григория и давно копившейся злости Полины, мы были в полной его власти. Никто не придет на помощь, вереща мигалками. Или хотя бы настегивая лошадок.

Дерьмо.

— Полина, Полина! — не выдержал я. — Может мы уже дадим сеньору Лефрану сказать, чего он хочет? Думаю, это как-то продвинет дело. Я хочу жрать, спать, мои ребра похожи на колотый сахар! Хо вообще не понимает, где находиться. Клянусь Леди, если вы не перестанете мериться гульфиками, то я тоже свихнусь! Нужно говниться всю ночь — пожалуйста, но тогда побыстрее заплатите мне за товар, и мы свалим на первой же бричке, везущей репу в город. Договорились? Леди, ну и уроды…

Уроды помолчали. Григорий развел руки, как бы принимая мою позицию, и снова поклонился Лефрану. Тот был все так же флегматичен, но я-то видел, что его пальцы сжали рукоять тонкого острого меча. Личный бык маркиза угрожающе посмотрел на меня россыпью стеклянных глазок. Смотри-смотри, только не бодайся.

— Грубая, но вполне осмысленная речь, месье де Хин, — сказал Лефран невозмутимо. — А вы, барыня Ягузарова, имейте ввиду: я проигнорирую ваше поведение, но только потому, что женщин не принято воспринимать всерьез. Вы только что лишний раз продемонстрировали — почему. Что ж, к делу. Я пришел с единственной целью: сделать господина де Хина своим гостем.

— Опять двадцать пять за рыбу деньги, — проговорил Григорий, пока Ягузарова спускала пар. — Месье Лефран! Ну в самом деле, что за сумасбродство, при всем уважении! Ведь вы были на совете Цитаделей по этому вопросу. И спокойно выслушали решение большинства. Мы, славы, как наиболее непредвзятая и нейтральная сторона…

— У меня было время подумать, — перебил его Лефран, властно рубанув воздух ладонью. — И я понял, что не доверяю ни вашей организации, ни славам… Ни представителям Двора.

У Григория отвисла челюсть. Он даже отступил на шаг, но в ту же секунду овладел собой; светлое холеное лицо ожесточилось, глаза выстлало льдом.

— Вы понимаете, что говорите?

— Да.

— Месье Лефран, я в праве…

— Ты в праве валятся в выгребной яме вместе со своей подружкой за подобный взгляд. Ты, славская борзая, тощий пес, переворачивающий носом камни, по которым ступают сапоги людей. Как давно тебя не били по-настоящему.

Я смотрел на владыку. Он не угрожал, не пытался казаться больше, чем он есть. В его голосе сквозила тоска.

— Де Хин пойдет со мной, — продолжил Лефран после короткой паузы. — И ты тоже. Нам нужно поговорить, Белый Заяц. Я знаю, ты честен себе во вред, и можешь оказать влияние на руководство. Может быть вместе мы сможем что-нибудь придумать.

— Я не уполномочен…

— Перестань! — Лефран, наконец, скинул маску холодной рыбины. Оскалив белые зубы, он бросил взгляд в небо, как бы прося помощи у всего мироздания. — Это неизбежно. Никто тебя не спрашивает Заяц. Если хочешь положительно повлиять на ситуацию, делай как я тебе говорю.

Григорий почему-то посмотрел на меня, а не на Ягузарову.

— А жрать дадут? — спросил я громко. — И нужен врач. Только не такой врач как у вас. Настоящий. Без пил и щипцов.

Герцог молча кивнул. Потом развернулся и зашагал к ожидавшему рогатому болвану.