Общество Должников (СИ)

Глава 19. Хороший, плохой, нейтральный

Загрузка ковчега шла полным ходом. Поздний час и усталость рабочих не могли остановить свободный дух рыночных отношений. Кроме того, безопасный коридор через Ужасный Квадрат мог закрыться не через месяц, как предсказывали штормологи, а в самый неподходящий момент.

Судно класса «условно-непотопляемый» привезло на Побережье груз говядины, редкой древесины, вин и прочих богатств Лонги. Все это успели вынуть, и погрузить на портовые тягачи, которые теперь формировались в караван. Тому предстояло пройти долгий путь в половину Немоса, чтобы разгрузиться в крупных колониях и, разумеется, передать большую часть в порт Открытие. Тенебрия ждала отбивных и технологические мощности склонялись перед ее волей.

Теперь гигантские краны заполняли опустевшую палубу контейнерами с щедрой благодарностью палочников. На далекий материк отправлялись технические идолы, электрические генераторы, топливо, огнестрельное оружие для Двора и немножечко оливских девушек. Жить в таборе — занятие опасное во всех отношениях.

Номера социального страхования ведь у цыханок нет.

За погрузкой следил шторм-капитан Мети Ябузойло. Старший бригадир Александр Болд стоял рядом, делая рабочие пометки в огромном гроссбухе. Гарзонец следил, чтобы матросы изображали бурную деятельность, пока его богоподобный начальник не удалиться обратно на мостик. В основном погрузочные работы были автоматизированы, но небольшие, и особенно ценные грузы не доверяли технике. Матросы принимали и распределяли их самостоятельно. Словно черные насекомые, они облепляли контейнеры, и с величайшей осторожностью, двигаясь почти синхронно, утаскивали в противоштормовые хранилища.

— Прекрасно, — вымолвил Ябузойло, вынимая изо рта курительную флейту.

— Я постоянно муштрую людей, — скромно высказался Александр. — Они лягут под любой из падающих грузов, если это смягчит удар о палубу.

— Работа твоих дрессированных обезьян удовлетворительна. Но я говорю о приятных тенденциях. Поставок на Лонгу становится все больше, а это значит что мы захватываем быт этих дикарей. Бытие определяет сознание и так далее… Скоро их упрямство будет побеждено, и на землю лонги ступит нога первого тенебрийского консула. Хочешь себе домик на Лонге, Александр?

— Честно, господин? Нет, не хочу. Пограбить — еще куда ни шло. Но жить там?

— А зря. Я предрекаю землям железа и коров будущее нового Немоса. Мы колонизируем Лонгу так же, как этот жирный континент. Думаю, экологически чистые поселки будут чрезвычайно модной недвижимостью. Там будут крутиться миллиарды.

«Я не удивлюсь если при нынешнем падении нравов у тенебрийской молодежи модно будет жрать навоз с лопаты. Особенно если там не найдут натурального сахара».

Подумал бригадир.

Вслух же он сказал:

— При всем уважении, капитан, но это случиться не в мое лето, и даже не в осень. Я скромно радуюсь тому, что моя ферма на родине процветает и ждет старину Александра на пенсию.

— Я подумаю, отпускать ли тебя, — полушутливо сказал Ябузойло. — Сложно найти хорошего бригадира в наше время.

От этих слов гарзонец покрылся холодным потом. Тон шторм-капитана был полушутливым. Это означало, что будущее с вероятностью в пятьдесят процентов могло оказаться крайне «беспенсионным». Конечно, у бригадира был контракт, но палочники были слишком властными. Властными до такой степени, что документы могли радикально менять свое содержание. Да что там документы. Даже ферма Александра, вплоть до последнего цыплёнка, могла резко усомнится в его хозяйских правах.

— Если позволите, — бригадир машинально оглянулся на свиту капитана. Десятку отборных морпехов и младших офицеров. — У меня так язва обострилась в последнее время. Просто ужас. Еле хожу.

— Я не серьезно, Александр. Расслабь седалище.

— Есть расслабить, господин шторм-капитан.

На этой позитивной ноте беседа закончилась, потому что перед грозные очи Мети явился главный инженер контрольной группы. Тех ребят, что тщательнейшим образом обследовали неприкосновенность груза.

— Господин шторм-капитан, позвольте доложить.

Тот медленно наклонил голову.

— Говори.

— Пломбы, господин… Они подделаны.

— Что?! И ты говоришь это сейчас, когда погрузка почти завершена?!

Инженер упал на колени.

— Господин, подделка настолько качественная, что мы поняли это только по глазам Донебесного.

На всех тенебрийских печатях изображался Донебесный, единственный и настоящий владыка Тенебрии. Этот святой человек стоял между двумя белыми елями и те были ему по плечо. Средний размером белой ели считалась отметка в тридцать три метра… Да ладно, все диктаторы любят изображать себя чуть выше, чем они есть на самом деле, особенно если рост — это фетиш целого народа.

— Говори яснее!

— Глаза закрыты, мой господин. Мы так привыкли… Мы не сразу замет…

К счастью, плаксивые оправдания инженера прервал отчетливый звук хлопка. Сотни маленьких, но очень нетерпеливых хлопков. Они давно уже ждали своей очереди вставить слово.

Створки контейнеров распахнулись и палубу накрыл шквальный огонь. Пальба была такая, что люди наблюдаемо переходили из твердого состояния в жидкое и парообразное.

Последней мыслью Александра Болда было: «драть ваших матерей, отсталые, плакала моя пенс…

Последней мыслью Мети Ябузайло было: «удивительно».

На этом их экскурсия в мир живых окончилась. Ручные пулеметы смели с палубы все живое в радиусе пятидесяти метров. Огонь прекратился. Послышались команды. Из контейнеров упорядоченно повалили люди в модернизированных рыцарских доспехах. Их броня была выкрашена в черный цвет и украшена синими геометрическими фигурами. Прорези в шлемах заглушены приборами ночного зрения.

— Треугольник — держать палубу. Квадрат — в трюмы. Ромб — каюты. Круг — мостик. За Лонгу и Лефрана!

— За Лонгу и Лефрана!

— Ковчег захвачен, сеньор, — доложил Мартен. — Вся команда верна новому капитану и цитадели Фран. Тенебрийского капитана — ликвидировали, но его старпом знает безопасный путь не хуже, и потом, оказался гораздо сговорчивее.

— Как мило с его стороны. Что с грузом?

— На борту. Мы запаковали леди как следует.

Лефран улыбнулся.

— Мой друг, — он обнял Мартена. — Мой милый друг. Я буду скучать по тебе.

— Мне не хочется, чтобы вы уходили, — признался Жак. — Не знаю, смогу ли вести дела цитадели как следует… Сделаю все возможное. Главное, чтобы прачки не взбунтовались.

— Мы решим этот вопрос, — серьезно произнес Люпан, снимая руку с плеча генерала. — Изменим политику бездумного потребления чужой культуры и начнем строить свои заводы. Соберем миллионы стиральных машин без клейма тенебрийских корпораций. Они думают, что я луддит. Сжигатель изобретенного колеса! Но я лишь хочу, что б колесо это крутилось по нашей воле. Мы не станем поставщиками ресурсов. Мы будем перерабатывать нашу нефть, древесину, железо, уголь и прочее — сами, только сами! И так будет! Я изменю пророчество Мерелин, как наши предки, победили когда-то неминуемую смерть.

— Так будет, — подтвердил Мартен. — Я верю вам. Точнее, знаю, что вы правы, сеньор. Но вы до конца продумали ваш новый план?

— Это не план, Жак. Это ход, который нынешний император не сможет парировать. Когда я приеду на Лонгу в доспехе Лютера и соберу вокруг себя Круг, Марка Дания можно будет объявить предателем и низложить. Ценой гражданской войны? Возможно. Мы заплатим и эту цену. А потом… Будет много работы, мой друг. Внушить ретроградам, что не всякий прогресс вреден, стимулировать науки, поднять уровень жизни, искоренить дикость… Я не увижу плодов своего труда, но сделаю все, что б люди, пришедшие после меня, двигались в правильном направлении. Да, мы не получим пресловутого прогресса здесь и сейчас, но спешка — означает рабство. Унизительное подчинение. Мы ничем не хуже Тенебрийцев, или кого бы то ни было. Откажемся от этой мысли — превратимся в фугов. А что бы нам не мешали, я скину бомбу посреди пути на Лонгу. Это должно раззадорить Шторм.

— Главное не начните новую эпоху бурь.

— Хотел бы я… — проговорил Люпан мечтательно. — Но нужно быть реалистами. Тенебрийцы уже испытывали ракеты в нейтральных водах. Это вызвало небольшие локальные возмущения. Но чтобы закрыть Коридор Маклая нам хватит и этого.

Люпан замолчал, глядя в чащу. Там медленно, словно в густой океанической воде, падали сухие листья. В сумраке шевельнулась тень. Глаза Люпана расширились. Лютер?

— Сколько у меня времени? — спросил он.

— Готы и славы уже подняли свои войска по тревоге, — с облегчением проговорил Мартен. Он давно хотел поторопить сеньора, но не мог позволить себе испортить момент. — Остальные тоже зашевелились. Захват ковчега вывел их из себя.

— Ну конечно! — радостно вскричал Люпан. — Разумеется! Ни решение Совета, ни статус доспехов, ни, в конце концов, нарушенное мной слово самого Императора, их не волновало! Но стоило посягнуть на их гигантскую кормушку, их караван с пряностями, как все тут же объявили поход на мерзких отступников, этих предателей короны, франков!

— Похоже, так оно и есть, — согласился Жак. — Как бы то ни было, вы должны торопиться. Белый Заяц оказался бесполезен. Я вывел войска за стены, но долго сохранять коридор они не смогут. По нам ударят со всех сторон. У нас есть пара часов, не больше. Затем цитадель осадят.

Лефран кивнул.

— Десять минут. Дай мне десять минут, попрощаться с цитаделью… То-то папаша обрадуется.

— Несомненно, — ухмыльнулся Мартен. — Тогда я пойду. Увидимся внизу, сеньор.

Он исчез среди деревьев. Люпан встал из-за стола, и аккуратно задвинул кресло. Ножки коротко скребнули по каменной плите. Печально улыбаясь Люпан убрал в ящик канцелярские мелочи, бумаги, и взял в руки семейную репродукцию: маленькую картину в рамке. След счастливого прошлого, где все они, Отец, Лев, Аделина, сам Люпан и несчастная, уже больная матушка, были вместе и сидели рядом не по принуждению.

Краснокожая когтеящерица пробежала по стволу.

Черная тень съедала просветы, обходя поляну по кругу. Люпан смотрел на нее немигающим взглядом.

Хороший доспех, — проговорил призрак. — Прекрасный доспех.

— Милорд? — прошептал Лефран. — Это вы, милорд? Я готов сразиться за ваше наследие.

Жаль надел его террорист.

Люпан успел только опрокинуть стол и нырнуть за него, как за баррикаду. Пламя ударило в него инфернальной струёй.

— Кто ты такой?!

— Компания передает привет, — произнес Григорий, поднимая стол над головой.

В чаще сверкнула красная молния. Не очень большая, но деревья задрожали от страха. Они поджали листья, и втянули корни. Молния злобно протрещала и превратилась в белую челюсть с посредственными зубами. Их насчитывалось ровно столько, чтобы разжевать сухарь и откупорить бутылку, а цвет был как у музейной окаменелости.

Челюсть озадаченно висела в воздухе, пока к ней не присоединился череп. Затем явились кости, на которые слоями ложились мускулы и сухожилия. Уродливая печень заняла правое подреберье. Остальные органы сторонились ее как смердящего бродягу, влезшего в общественный транспорт. Затем отчетливо забулькали жидкости, вытянулась кожа, инсталлировались волосяные луковицы, села одежда… После того как человеческое существо было готово настолько, чтобы снова включиться в жалкую реальность физических объектов, оно закричало:

— А глаза?!

Два осклизлых шарика влетели на места. Хлоп!

— Леди милосердная, — я повалился на землю. — Хо! Ты где? Хо!

Лишь бы она не вросла в дерево.

Я ничего не видел, только миражи и угрожающие силуэты. Впервые мне «посчастливилось» оказаться в таком месте, и каждая разлапистая ветвь, каждый кривой ствол, нарост и спутанные кусты, казались мне враждебными формами жизни.

Запах древесины, растений и прели вызывал смешанные эмоции. Леса никогда не были в моем списке любимых мест для прогулки, но этот… Честно говоря, я бы сжег его к чертям, а пепел закатал в асфальт. Именно эти зловещие стволы я видел в кошмаре, который распространяли волки Люпана, и они не вызывали у меня ничего кроме страха и чувства узнавания. Как узнаешь, бывает, чувака, который чуть не убил тебя в пивнушке.

Просто потому, что ты задел его плечом.

— Чувствуешь что-нибудь? — спросила Хо

Я резко вскочил и чуть не ударил ее плечом.

— Ты почему не отвечала?

— Извини, этот Парнакл… Или Проснакл… Короче, он сначала забыл про мой язык, я не хотела тебя пугать.

— У тебя почти получилось. Сейчас все на месте?

— Как будто. Он мог бы, между прочим, забыть про несколько кило жира на боках, но… Что имеем, то имеем. Нам, наверное, еще повезло?

— Ты не представляешь насколько. Проснакл — хороший «таксист», это я признаю.

— Но больно.

— Просто ужас как.

Мы хором выстонали остатки агонии, и переглянулись.

— Ну, так как? — не унималась Хо. — Ты что-нибудь чувствуешь?

— Да. Раздражение.

— Я имею ввиду, эта обстановка не вызывает у тебя каких-то… Воспоминианий?

— Каких еще воспоминаний? Я-то не смотрю на ночь мультики как Люпан. А если бы и смотрел, в моей голове просто нет свободного места. Кошмары о Фуге вытесняют все остальные сны.

Я помолчал и продолжил.

— Знаешь, одно дело — бабушкины песни и религиозный фетишизм. Это вызывает у меня ностальгию… Но этап лесных скитаний все нормальные расы давно миновали. Может быть бетонный мир — не лучшее место для жизни, однако эти дикие кущи могут отправляться на ближайший спичечный завод.

Хо кивнула, как бы принимая мой ответ.

— Значит, ты не примкнешь к Люпану после тяжелой внутренней борьбы?

— Хо, помолчи!

— А мне тут нравится, — шепнула она невозмутимо. — Эта красная бахрома, деревья как будто бородатые. Смотри, зверек.

Неровное сияние выхватило из темноты нечто похожее на булыжник с крючковатыми лапками.

— Кл-кл-кл!

— Милашка.

— А-ха. Шторм, откуда засветы?

Засветов, на мой взгляд, было слишком много.

Бессмертное дерево крякнуло и разлетелось от удара. Его обломки пыхнули липким огнем. Перекатившийся Люпан встал на четвереньки и тут его подбросило вверх под задорный хруст ребер. Часть нагрудника оказалась слишком глубоко внутри.

Григорий снял пламежег с ремня и что-то подкрутил в нем. Злобный механизм засвистел как вскипающий чайник.

— Собака, — удивленно хрипнул Люпан, вытягивая из петли клевец. — Дважды крыса.

— Работать только в ИР не очень интересно, — Белый заяц с шумом поджег окрестности поляны. — Местечковая организация.

Люпан бросился к горящей столешнице и поднял ее перед собой. Огонь пытался дотянуться до его лица, лип к перчаткам и плевался такими же приставучими искрами. Волосы Лефрана задымились.

— Так вот, каков он, Щит Побережья, — разочарованно сказал Григорий. — Он же Рога Империи. Сколько же ты насочинял себе титулов, Люп. Впрочем, нужно отдать Рогам должное, ты действительно доказал, что опасен. Был опасен. Жаль, не остановился после бомбы. Мог держать нас в приятном напряжении еще пару лет. Все гадали, как ты ее используешь, а теперь интрига пропала. Украсть ковчег? Взорвать Океан? Устроить гражданку? Свергнуть Императора? Да ты охуел.

Люпан переждал еще один залп из огнемета, чуть не вспыхнул сам, и метнул свою баррикаду. Реальность моргнула, и Григорий оказался левее.

— Твои «планы», — усмехнулся он, — как и предсказания Мерелин, всегда были слишком далеки от настоящего. Ты двигался прыжками, а не шагами, и вот теперь не допрыгнул.

Лефпан пролил красную пену и поднялся на ноги.

— Я притащил тебя в цитадель, что б ты выбил нам свободный проход до ковчега. Не для этого злодейского монолога.

Белый Заяц окунул указательный палец в трубку огнемета и указательным пальцем нарисовал на лице горящую улыбку.

— Да ты шутишь? — говорил он сквозь желтые язычки. — Я лучший из протагонистов. Защищаю миллионы жизней от твоего безумия.

— Что ты… — Люпан сделал шаг, назад, но затем овтага вернулась к нему. — Медика Шентия. Ты чудовище из Медика Шентия.

Белый заяц подбросил оружие вперед и вверх, а сам — исчез на секунду и появился за спиной Лефрана. Тот развернулся, целясь в светлую голову, но его обманули, перехитрили, обманули еще раз и звонко врезали по голове баллоном с горючкой.

— Я дракон, — Григорий прицелился в Лефрана. — Дракон! Прямо как ты любишь, Люп! Мимо!

Земля пролетела мимо сверкающих глаз.

— Ты трусливый заяц!

— И снова мимо! Зайцы отважные звери, если хочешь знать. Они нападают на охотников, чтобы спасти своих братьев из силков.

Свирепое пламя быстро расползалось по деревьям. Оно прыгало и трещало, словно живое, поедая кору и листья. Изумрудные великаны привыкли к молниям Шторма… Однако перед этой мерзостью оказались совершенно беззащитны.

— Сеньор! — донеслись слабые голоса. Вопящая от ужаса древесина заглушала крики. — Где вы, сеньор?!

Над парком начала сворачиваться грозовая туча. Магические капли падали вниз, но этого было мало. Григорий снова исчез и кольцо огня запылало. Поляна оказалась безнадежно отрезана.

— Почти пусто, — Григорий постучал по баку. — Опять расходы. Ты стоил Компании кучу номов, Люп. Знаешь во сколько обходится одна инъекция велоцитина? А как долго мне придется потом восстанавливаться? Будет больно. Очень-очень больно и все это из-за тебя. Раньше ты казался мне забавным дурачком, который делает вид, что противостоит Компании, но теперь… Это личное. Как ты там сказал? Я славская борзая и место мое в яме?

Люпан стоял перед ним, стискивая рукоять молота. Он видел умирающий лес, и враг напротив отбрасывал десятки длинных теней. Кошмар ожил. Не через сотню лет, а прямо сейчас.

— Именно так, — ровным голосом произнес он. — И добавлю еще, что тебе будет гораздо больнее, чем ты думаешь.

Он снял с пояса шлем и одним плавным движением надел его на голову. Капли разбивались о золотую корону, а сквозь забрало глядели ненавидящие глаза.

Люпан поднял молот над головой.

— У меня есть сила!

Заяц скривился.

— Да заткнись ты уже.

Всполох пламяжога…

И свирепая молния.

Казалось, они ударили одновременно, но молния оказалась быстрей. Ей не понадобилось то, что сверхмедленные человеческие мозги называют временем. Она прошла через молот и оказалась в доспехах Лютера, потому что была там всегда и всегда превращала их в единое целое. Сшивала сочленения и сплавляла замки. А самое главное — уничтожала разницу между твердым и мягким. Больше не было человека и его панциря — осталось совершенное существо готовое идти против ветра с камнями.

Со звонким «дзомб» разгладилась вмятина от пинка.

— Эту легенду я тоже знаю, — Григорий стер с лица кровь и остатки горючей смеси. — А ты не мог бы оставить ее просто эпичной сказкой? Серьезно, это уже лишнее!

Молчание. Перед ним стоял раскаленный докрасна голем. Из отверстий в шлеме струился горчичного цвета дым, ярко горящие швы напоминали неоновые трубки. Крик боли и торжества был настолько чуждым, что его не воспринимало человеческое ухо.

— Доспехи приняли меня, — сообщила дрожь, пробирающая Григория до костного мозга. — Ты не понимаешь, Заяц. Если будет нужно, я один сомну все армии Побережья и Лонги. Потопите ковчег — отправлюсь в путь по дну Океана. Меня не остановить. Я спасу мой мир от вашего будущего.

Люпан смахнул огонь словно грязь.

— Ну же, пойдем!

— Нет.

— Самара-а-а…

— Нет.

— Видишь, огня стало меньше. Мы пройдем там, где он потух.

— М-м-м… Нет.

Хо залепила мне пощечину.

Не поймите меня превратно, я не боялся огня в привычном смысле этого слова. Никаких панических атак. С другой стороны, клиническая смерть повредила что-то в мозгах Самары де Хина, и когда тот воскрес огонь уже ассоциировался у него с пустотой. Стал «запретным». К пламени нельзя было приближаться, иначе вылетишь за пределы уровня. Я не слишком боялся покинуть мир живых, но умирать таким способом еще раз мое подсознание наотрез отказывалось.

— Пошли, он сейчас прибьет Григория и убежит по дну океана на Лонгу.

Я вздохнул. Один патрон против ходячего воплощения фанатизма, который теперь силен как целая команда по гарзонскому футболу.

— Сейчас это невозможно, Хо! Вот… Вот все, что у меня в карманах. С этим мы его не завалим.

— Так-так. Подожди немного, я кое-что придумала.

— Леди… Опять?

К несчастью для Григория, его скорость не могла помочь против древней магии, украденной у самого Шторма. Заяц исчезал, прыгал туда-сюда, старался найти слабое место в обороне Лефрана, но только терял активы своего костного фонда. Каждый удар Щита Побережья напоминал аварию на железнодорожных путях.

— Поймал, — он вроде бы схватил воздух, но в раскаленной хватке его затрепыхался враг.

Григорий заорал от боли: его плоть запекалась на кости, словно кебаб. Люпан жутко врезал ему в живот и вбил молотом в землю. Заяц распластался на камнях. Пропустив окошко для ехидного комментария, Щит Имерии, ахнул молотом по славскому черепу.

Тот исчез.

— Хватит тянуть время! Трусливая гадина. Мои люди умирают на улицах, пока ты пытаешься юлить на краю обещанной ямы…

Люпан осекся, потому что на него напал воздух. Он отступал под градом ударов, и вскоре уставший Григорий стал заметен невооруженным взглядом. Он напоминал сердце колибри, и кулаки его растянулись в две изогнутые линии.

Гул стоял такой, словно с металлургического комбината сняли крышу.

Отработав по врагу Компании примерно миллион ударов, Белый Заяц воинственно взвыл и выбросил вперед правую руку, остатки сил, и надежду. Ему хотелось верить, что внутренности доспеха уже превратились в окрошку. В конце концов, он приложил к этому достаточно усилий. Все, что у него были, если начистоту.

Люпан устоял.

— Почему ты не умираешь?!

Григорий исчез. И вернулся с горящим бревном, которое разбил о подставленный наплечник. Правое колено Щита согнулось, но он сразу же выпрямился. В него полетели булыжники, обломки скал и даже оружие сгоревших соратников. Никто не знал, как тяжело ему в этот момент сохранять гордую осанку, но бывший хозяин этих доспехов устоял и он — устоит!

Лефран наблюдал за тем, как колышется пламя там, где проносится Белый заяц. Все медленнее. Медленнее. Ме…

Камень попавший в голову, чуть не сбил его с ног. Сознание Щита вспыхнуло черным.

— Стой на своем, — прозвучал голос Лютера. — СТОЙ!

…дленее.

Вот он!

Люпан перехватил измочаленный кулак и перебросил Григория через себя как мешок с фекалиями. А потом растоптал ему ногу.

На этот раз Заяц только негромко охнул. У него не было сил кричать.

— Теперь не убежишь, — из шлема сочилась кровь. Тяжелое дыхание раскачивало плечи. — Я пройду весь путь до твоей головы.

Люпан двинулся вперед.

— Нет, сеньор! Стойте!

Железный горшок изумленно повернулся к фигурке, осторожно обходящей его с фланга. Одной рукой Хо тушила горящую штанину, а другой потрясала в воздухе пламяжегом Григория.

— Вы в опасности, сеньор! — вскричала она. — В этом оружии… Э-э-э… Магический дух. Через минуту он вырвется и нападет на вас.

— Чего? — Люпан размозжил Зайцу вторую ногу. — Ах, кажется, я понимаю… Милый папа. Вот для чего он похитил вас с де Хином. Вы еще одна моя немезида? А где же человек, посрамивший меня в битве за доспех?

Хо опустила пламяжег.

— Он задерживается, — призналась она. — Так вот. У меня тут злой дух… Прямо в этой коробке.

Она надломила расшатавшийся шланг и тот полыхнул остатками горючки.

— По-твоему я вчера вышел из пещеры? Как оскорбительно.

Люпан повернулся к Зайцу.

— Вы совершаете ошибку! — крикнула Хо. — Все это бессмысленно! Люди гибнут зря! На улице были и гражданские, ваши соотечественники. Те, кто веселился и праздновал!

— Это необходимая жертва, — глухо прозвучал Люпан. — Возможно я проиграю. Да. Однако, если не хранить в закромах хотя бы щепоть сухого пороха, отсыреешь, и станешь никуда не годен.

Олива оторопела. Даже больше: ее будто ударили по щеке. Наотмашь.

— Вы-то сами за что боритесь? — спросил Щит. — И боролись ли когда-нибудь по-настоящему?

— О-да! — крикнул я. — За наши драгоценные шкуры, сеньор Лефран! Скажите мало? Но они нам дороги, блин, как память!

— Хин!

— Хин?

— Хин, убей его…

Выглядел я не очень презентабельно. Начать с того, что мне пришлось завернутся в огромный лист какого-то лонгатского лопуха, так что я выглядел как сбежавший из духовки голубец. Кроме того, огонь настолько подорвал самообладание Самары де Хина, что он буквально полз на четвереньках. Мое тело решило, что события прошлого повторяются и безнадежно расслабилось.

Я дополз до каменного круга и тяжело уселся на задницу.

— Ты пришел меня убить? — спросил Лефран.

— Да.

— Тебе нужны деньги?

— Да.

— Отец пообещал их за мою смерть?

— Да.

Плечи Люпана медленно опустились.

— Может быть ты встанешь?

— Нет.

Лефран захохотал.

— А ну, поднимись перед своим Императором!

Странно, но это подействовало. Лонгатская косточка внутри зазвенела, резонируя с силой… Голоса. Это был Голос моего повелителя. Что-то теплое разлилось по моему телу. В душу прокралось воодушевление, причастность, я почти настроился на праведную цель. Даже качнулся в сторону…

Нет. Не получилось.

По моим мозгам проехались многотонные траки тенебрийского танка. За ним топали сапоги штурмовой пехоты. Как только светлый образ появился в поле их зрения, они открыли огонь из всех стволов. Очаг тепла и уверенности в моем сердце разлетелся на тысячку поражающих осколков.

Я замер и сгорбился.

— Пойдем со мной, де Хин. Ты храбрый человек с душой воина. Что тебя тут держит? Обещаю, я решу все твои проблемы.

Сложно было поднять взгляд, но я сделал это. В амбразуре горели глаза лидера, способного перевернуть устоявшийся порядок вещей.

— Предлагаю один раз. И только потому, что ты не убоялся меня и действовал как мужчина. Мне нужны такие люди. Не ошибись с ответом.

Признаюсь, я на секунду представил себя бегущим в эпическую сечу под стягами Люпана. Забыть эту жизнь как кошмарный сон и вернуть честь роду Хинов. Может получить собственный надел земли с крепостными и… Да ладно, как-нибудь раздобыть кондей и большой телевизор в покои.

За горизонтом моего рассудка бахнула артиллерия, и эти мысли разнесло в пыль.

— Простите, мой Император. Я слишком пуганая ворона, чтобы рисковать. Один раз я уже поставил на кон больше, чем у меня было и пролетел. Кроме того, я ненавижу дикую природу. И доспехи. Походил в этих, — я показал пальцем, — всего час и готов предать Лонгу двести два раза.

Неподалеку свалилось подточенное огнем дерево. Меня обдало волной невыносимого жара. Олива закашлялась и подошла ближе ко мне. Так мы и замерли на мгновенье. Измотанный Люпан, обескровленный Григорий и два наемника, скорее смешных, чем грозных.

— Вот значит как, — проговорил Щит. — Что ж, я вовсе не презираю тебя, если хочешь знать. Каждому свое. Возможно, это сделает твою смерть спокойнее.

— Я не дам его убить! — крикнула Хо.

— И не собирался, — усмехнулся Люпан. — Но и спасать — не собираюсь. Я пройду через огонь, а вам придется остаться здесь. Думаю, я не буду пачкать ноги даже об тебя, Заяц. Примите заслуженный конец.

Он зашагал прочь.

— Нет! — крикнул я. — Ты не уйдешь. Уж извините, мой Император, но вас заказали.

От такой наглости Люпан оторопел. Я бы на его месте тоже был в полном ахуе. А потом вытряс бы из наглеца всю его тупую душонку.

— Что ты сказал?

— Я сказал, что убью тебя и получу награду.

Люпан развернулся.

— Кажется я ошибся.

— Простите, — по щекам Хо текли слезы. — Мы вынуждены. Мы правда… У нас нет выбора.

— Сумасшедшие, — бросил Лефран. — Ты не можешь встать даже под властью моего голоса. Голоса нового Императора. Что у тебя есть Хин?

Я смотрел на него, чувствуя абсолютную пустоту внутри. Кто-то на моем месте подумал бы о кровавых временах смуты, которые этот «человек» принесет на Лонгу. Но судьбы стольких людей не могли волновать меня в силу крохотной душонки. Я же не гарзонский Господь, и точно не святая Леди. Хотя… Тут скрывался гигантский простор для самооправдания. Легко было, например, сформулировать нечто такое: Люпан ничем он не отличается от длинных. Точно так же решает за других и мыслит целыми материками.

Но я знал, что мне не нужны такие оправдания. Я даже не считал себя оружием в руках Людвига. Самара де Хин знал вот что: он пытался заработать немного деньжат. Он был прям и прост как путь до рюмочной, и думать не думал лезть ногами в этот суп их бесконечного количества залуп. Но драматичные ребята подвели ситуацию к тому, что самым простым способом оказаться в офисе Должников стало убийство Люпана Лефрана.

Ну что ж.

— Что у тебя есть? — повторил Люпан.

— Только мой невидимый пистолет, — я поднял пустую ладонь, в которой лежал призрак оружия. — Пиф.

Люпан смотрел в мою сторону. Затем поднял молот на плечо и сказал брезгливо:

— Безумец.

Пустота пафнула. Хо резко стиснула мое плечо.

Щит стоял.

Пуля вошла прямо в прорезь, слегка погнув ее.

Люпан стоял.

— Да падай ты! — слабым голосом крикнул Григорий. — Падай, сволочь!

Он не падал.

Я не беспокоился. Новый он Император или нет, — пуля в голову убьет кого угодно.

Призрак в пылающей чаще разочарованно вздохнул. «Ты подвел меня, подвел нас всех» — прошипел раскаленный воздух. Я бесцельно уставился в огонь, поведя отвисшей челюстью. Необъяснимо знакомый силуэт, — черный на оранжевом, — поднял бесплотную копию Лефрановского клевца и вознесся. Улетел в воздух вместе с искрами.

— И предатель, — внятно произнес Люпан.

И только тогда. Только тогда Щит Побережья выронил молот и с грохотом рухнул на землю.

Мерелин, лежащая в толще воды, как в облаке — улыбнулась. Ее сны сбывалось в точности. Никто не может изменить судьбу. А те, кто будет пытаться, лишь ускорят неизбежное. Отдаленное будущее стало темнее, и в нем не было ни следа Люпана Лефрана.

Быки приподняли головы.

А потом снова задремали.

Славские стрельцы прижимали пехоту франков, пока готские джагернауты в самодельных серводоспехах раскатывали их тонким слоем по брусчатке. С обоих сторон подтягивались и другие гарнизоны. Коридор сужался все быстрее.

— Где сеньор?

— Держать строй!

— Что говорит цитадель?

На улицу выехал древний тенебрийский танк. Под него, с отчаянным криком бросился франкский пехотинец со связкой гранат. Совсем мальчишка, он знал, что их кавалерию уже пустили на металлолом и обменивал жизнь на пару лишних мгновений для Лефрана.

Танк вздрогнул и застыл.

— Мартен приказывает держаться! Что-то случилось с Люпаном!

— За свободную Лонгу! Стоять!

Шли минуты. Каждая была дорога как жизнь и так же быстротечна. Кровь лилась по сказочным улицам и пахло от нее не медью, а сталью и порохом. Прошло полчаса. Час. Верхущка цитадели Фран сияла как факел. Расстояние между спинами франков уменьшалось. Сорок метров. Двадцать. Десять.

— Коридора нет.

— Коридор пропал.

— Подтверждаю. Это конец.

— Взорвем ее! Пусть все горят за то, что сотворили!

В голосе сержанта Люмье звучал гнев и слезы. Его поддержала половина группы захвата. Другая половина промолчала.

— Вижу вертолеты. Тощетелые. Целый клин, машин тридцать. Будут здесь через несколько минут.

— Надо взрывать! Она же прямо здесь. Отомстите за него!

— Нет! — зазвучали рации. Голос был незнаком людям. — Вы не знаете меня, но я знаю кто вы. Люди чести, которые следуют приказам. Люпан не хотел использовать бомбу против Побережья, вы все слышали его наставления. Теперь. Эта битва проиграна. Но не война. Найдутся те, кто поднимет знамя свободы. А вы — спасайтесь. Уходите. Немос велик, в нем все еще можно затеряться. Когда придет час вас соберут и дадут новую цель. Она будет за горами. Горами тощетелых трупов. Или так, или можете бессмысленно погибнуть тут все до последнего. Выбор за вами.

Вертолеты приближались.

*

*

*

— Иногда мне страшно смотреть в твои глаза, — сказала Мария, поднимаясь с постели. — Так страшно, что хочется уйти.

Люпан смотрел на ее прекрасные ягодицы полуприкрытые русыми волосами. Затем отвернулся, и взглянул на часы. Без минуты час. Ночь была темной и безлунной. Океан фосфоресцировал, по его поверхности расходились сложные геометрические фигуры.

— Кукушка, кукушка, когда я умру? — спросил Люпан.

— Ку-ку, — ответила та, выпрыгнув из окошечка.

Стрелки дернулись и замерли.

— Так быстро.

Мария хихикнула и взяла из буфета пряник.

— Спроси ее в полдень для лучшего результата.

Она села на банкетку и принялась поедать сладость.

— После этого у меня нет никакой воли. Обязательно нужно что-то скушать. Ужасно. Ты хороший любовник, но портишь мне фигуру.

Люпан промолчал, не сводя взгляда со стрелок.

— Ты хочешь уйти? Может останешься на ночь? Я знаю, что у нас уговор, но твои побеги — обижают.

— Иногда мне кажется, что я отдал бы все, только бы никуда не уходить. Прожил бы жизнь заново, стал кем-то другим. Но прошлое незыблимо. Его не изменить.

— Послушай, все, может быть, не так плохо, как кажется. Сны — это только сны. Предсказание волков — не истинны. Никто не может видеть будущее, это невозможно.

Люпан перекатился к краю перины и свесил ноги.

— Я знаю. Думаешь, я настолько впечатлителен и глуп, что слушаю только Мерелин. Нет, я слушаю тощетелых. Они — мои учителя. Я читаю их книги, и сравниваю тексты с реальным положением вещей. Поверь, нет смысла сомневаться в том, что Лонга достанется им. Однако, даже не это пугает меня достаточно, чтобы сопротивляться. Чего я боюсь, так это их неприязни к Аквитаникам. Каждый тенебрийский труд пронизан страхом, и жаждой конкуренции с богами. Ты не представляешь, насколько это напоминает безумие уже сейчас. Маниакальность. Одержимость. Даже любовные романы, какие-то отвлеченные научные исследования, везде, — ты слышишь меня? — везде найдется тень Аквитании.

Люпан провел ладонью по лицу.

— Теребрийцы нападут на них. Когда-нибудь — обязательно нападут. Ужас доведет тощих до безумия. И что будет когда боги разгневаются? Что ждет нас всех? Где гарантия, что слуг не уничтожат вместе с хозяевами?

— Люп…

— Каждого, Мариша. Каждого!

— Люпан, прошу тебя…

— Времена бурь померкнут перед тем, что ждет наши дома!

Девушка подбежала к Лефрану, но тот увернулся от объятий и быстрым шагом пошел к окну.

— Взгляни на него. Океан велик. Могуч. Беспощаден. Но даже он — может быть укрощён. Кто усыпил его? Кто приструнил Шторм, злейшее наказание человечества? Если это Аквитаники, их мощь не осмысляема, их могущество неподконтрольно! А теперь представь, что Тенебрия накопит достаточно, — как им кажется! — сил и оружия, построит сотни тысяч судных ракет, поставит под ружье каждого жителя Гарзоны, Лонги, Немоса и даже собственного царства Великих Стен. Она пустит эти ракеты разом. Небо станет железным и огненным! И тогда Аквитания просто моргнет. А потом моргнет еще раз. И тишина. Пустота. Ничто.

Мария смаргивала слезы.

— А если у тенебрийцев получиться? — спросила она. — Что тогда?

Люпан подошел к буфету и доел остатки пряника.

— Возможно Шторм снова пробудиться и тогда нам несдобровать. Или же мир станет одним целым под знаменами тощетелых. И тогда великий Донебесный сможет устало закрыть всевидящие очи.

П полу пробежала крохотная мышка. Глупое мышиное дитя. Мария смотрела на нее, бледнея на глазах. Зверек коснулся пятки Лефрана, а потом бросился на пряничную крошку.

— Все, что мы можем, — прошептал Лефран, — бороться. Нельзя быть простыми наблюдателями. Тенебрийцы хотят переродиться в стихию, пока мы остаемся камнями, и я сделаю все, чтобы помешать им. Это будет очень недобрая стихия. Второй Шторм нам ни к чему. Ты несогласна?

Мышонок доел сладкие объедки и рыскнул в темноту.

— Как влюбленная женщина, я приму любые твои рассуждения, — мрачно произнесла Мария. — Но княжеская дочь во мне говорит, что ты представляешь угрозу для устоявшегося порядка.

— И ты туда же…

— Помолчи и дай мне договорить! Где эта проклятая мышь? Почему ты ее не убил?

— Потому что она красива. Нельзя убивать красоту.

— Ты психопат, Лефран. У тебя опять этот взгляд сумасшедшего. Бросить бы тебя в темницу, прямо сейчас! Но тебе везет, что любящая женщина во мне — сильнее княжеской дочери.

В ту ночь Люпан изменил себе и не покинул хоромы до утра. Он дал своей неумной воинственности превратиться во что-то созидательное и приятное.

Мунза покинула черный небосвод.

Солнце — взошло.

— Ты столько наговорил, — провожал его слабый голос Марии. — Усни я этой ночью и немедленно быть кошмару. Аквитания, Шторм, Тенебрийцы. Мы.

— Мы, — согласился Люпан. — Это самое важное. Во имя «мы», я и не бросаю начатое.

Мария видела его темный силуэт на фоне солнечного квадрата. Он вытянулся и стал похож на олицетворение человека. Его силы и непокорности.

— Ты ведь не погибнешь?

— Нет. Человек способный убить меня еще не родился.