Обман

ТАЙНАЯ КОМНАТА

конце февраля 1547 года чума, девять месяцев свирепствовавшая в Эксе-ан-Прованс, пошла наконец на убыль. Город опустел, на улицах не было видно ни прохожих, ни трупов. Все лето, осень и добрую часть зимы Мишель мотался по улицам во главе небольшого отряда врачей, санитаров и alarbres, добиваясь, чтобы мертвых срочно убирали за пределы городских стен, и снабжал живых флаконами с составом, который готовил Меркюрен.

Средство действительно было эффективным. Ни один из тех, кто вдыхал его пары или применял в качестве компрессов, чумой не заразился. Либо лекарство обладало мощным воздействием, либо ослабевала эпидемия. Инфекция определенно утратила силу и огрызалась все реже и реже.

Ужасных зрелищ, однако, все еще хватало. Однажды Мишель и Меркюрен содрогнулись, найдя на верхнем этаже брошенного дома женский труп, наполовину завернутый в саван. Как и во время эпидемии двухлетней давности, женщины, почувствовав скорую смерть, из последних сил заворачивались и зашивались в простыни, чтобы потом alarbres не нашли их голыми. Бедняжка так и умерла с иголкой в руке, успев зашить себя в саван только наполовину. Когда мускулистый детина, помогая себе мясницким крюком, стаскивал ее вниз, оба не смогли сдержать слез. На счастье, это была одна из последних жертв.

После дневной работы на площади Мишель проводил ночи в лаборатории Меркюрена, пытаясь экстрагировать капли сока из уже засохших лепестков роз. Во время одной из таких попыток он сник и упал на стул.

— Бесполезное занятие, розы уже засохли. Недостаток вашей методы в том, что она зависит от сезона.

Меркюрен наблюдал за жидкостью, кипевшей в перегонном кубе.

— Да, к сожалению. Но вы сами видели чудодейственные свойства моего состава. Он не работал только тогда, когда аптекари из экономии прописывали больным смехотворные дозы.

— Да уж, наши коллеги не изменяют своей обычной мелочности. Думаю, мы с вами единственные серьезные специалисты из тех, кто остался здесь с тех пор, как чума начала показывать зубы. Толпа, атаковавшая престижные аптеки в первые дни эпидемии, была не более чем безмозглой массой, готовой схватить любое лекарство. Фармакопея как объект моды наносит вред науке. Не случайно слабые сразу обнаруживают себя перед лицом чумы.

— Правда, ни вы, ни я — не аптекари. Я имею в виду не то, что вы врач.

Меркюрен оторвался от перегонного куба и вышел на середину комнаты.

— Мишель, вы же читали то, что подписано именем Денис Захария. Я вижу, что вы неохотно говорите на эти темы, но не понимаю почему. Ведь вы тоже адепт Великого Деяния и превосходный астролог. Почему вы стараетесь это скрывать?

Мишель заерзал на стуле, не глядя другу в глаза.

— Я добрый католик и стараюсь держаться подальше от всего, что не одобряет церковь. Алхимия осуждена многократно и отчасти также астрология, несмотря на вмешательство Пьера Эйи и других защитников. Поэтому, владея этими науками, я избегаю ими заниматься.

— Можно, я скажу напрямую? — Не дожидаясь ответа, Меркюрен продолжал: — Должен быть еще какой-то мотив, препятствующий вам заниматься оккультной философией. Вы владеете исключительными познаниями, но не решаетесь их применить. Поверьте мне, как бы вы себя ни насиловали, вам на роду написано не быть посредственностью.

Мишеля эти слова буквально потрясли. В сознании снова ярко вспыхнули забытые образы: жестокое лицо Ульриха, боль от странного и отвратительного обряда инициации, доступ к сферам, где правит безумие… Его «я» вдруг стало пугающе расширяться, и ему пришлось выдержать отчаянную схватку с кошмаром, который снова чуть не завладел сознанием. Из схватки он вышел победителем, но тело бил озноб, как в лихорадке.

Стараясь отделаться нейтральной фразой, он прошептал, еле шевеля губами:

— Моя единственная задача — служить Господу. Это написано и на моем фамильном гербе: «Soli Deo». Богу Единому.

— Вы уверены, что девиз имеет именно такое значение? — язвительно спросил Меркюрен и сразу продолжил, боясь еще больше смутить друга: — Ведь алхимия вовсе не противоречит религии. Только глупость инквизиторов понуждает их думать подобным образом. Мы служим Господу, сообразуясь с его моделью мироздания и становясь, в свою очередь, творцами. Превращая неблагородные металлы в золото, мы лишь подражаем божественному превращению хаоса в совершенство.

— Однако до сих пор никто в этом не преуспел, — заметил Мишель, приходя в себя.

— Никто, пока я…

Меркюрен прервал себя на середине фразы. Из перегонного куба распространилось нежное благоухание, отдававшее розами, алоэ и другими бархатистыми ароматами.

— Получилось! — радостно воскликнул он, — У нас есть еще одна порция противочумного состава! Возьмите-ка флакон из этого шкафчика наверху. Сейчас начнут конденсироваться капли жидкости!

Мишель бросился к шкафчику и, потянувшись за стеклянным флаконом, уронил какую-то медаль, которая со звоном покатилась по полу. Он нагнулся ее поднять, и у него перехватило дыхание: на одной стороне была изображена обнаженная женщина на фоне созвездий Быка и Овна, на другой король верхом на орле. Король любовался на свое отражение в зеркале, которое держала перед ним фигура довольно причудливого вида: существо с куриной головой, со стрелой в руке и с ногами, похожими на длинные когти или, пожалуй, на пару змей.

Это изображение особенно потрясло Мишеля.

— Абразакс… — прошептал он.

Склонившийся над кубом Меркюрен резко выпрямился.

— Значит, вы тоже знаете… И ничего мне не говорили! — Он снова принялся изучать кончик змеевика. — Флакон, скорее!

Мишель положил медаль на место и поспешил с флаконом к змеевику, из которого как раз показалась первая капля густой жидкости. Флакон наполнился достаточно быстро, так что понадобился другой. Потом капли иссякли. Нежный аромат, наполнивший комнату, усилился.

— Маловато, но на пару дней хватит, — заметил Меркюрен. Он пристально взглянул на Мишеля. — Слово «Абразакс» известно не многим, и еще меньше людей знают его значение и силу, которую оно способно дать. Что вы об этом знаете?

— Я отвечу числами, — отозвался Мишель, стараясь за полуулыбкой скрыть свое состояние. — Один, два, двести, один, двести, один, шестьдесят.

— Так вы адепт! Я так и думал!

Весь сияя от радости, Меркюрен все же предусмотрительно оглянулся по сторонам.

— Я обязательно должен показать вам одну книгу.

Он подошел к еле заметному за большой печкой запыленному шкафчику и открыл дверцу. Там лежала внушительных размеров книга. Аптекарь вынул ее и протянул другу.

— Это очень редкое издание, не многие им владеют. Она напечатана в Антверпене под редакцией некоего Шифле. Листайте осторожно.

Мишель бережно открыл тяжелый матерчатый переплет. Появилось название, прочитав которое он сразу вздрогнул: «Disquisito antiquaria de gemmis Basilidianis, seu Abraxoi apistophistus»[9]. Затем под буквами IAΩ следовала принадлежность книги: ее владельцем был Иоанн Счастливчик, каноник из Эйр-сюр-ле-Ли в Артуа. Достаточно было просто пролистать похрустывающие страницы рукописи, чтобы по одним гравюрам догадаться, что речь в ней идет об изготовлении амулетов, и на многих из них красовалось изображение человека с птичьей головой и змееподобными ногами.

Нотрдам вгляделся в лицо Меркюрена, силясь понять, что тот имел в виду, назвав себя «адептом».

— Из этого текста вы и узнал и об Абразаксе?

— Да, но не только из этого. Эту книгу дал мне Жан Фернель. Вы с ним знакомы?

— Нет.

— Он не принадлежит к истинным алхимикам, он скорее маг, большой знаток еврейской каббалы. Это он посвятил меня в секрет изготовления медальонов, один из которых вы видели. А знаете, кто эта обнаженная женщина? Для кого изготовлен талисман?

— Откуда же мне знать? — нервно спросил Мишель.

— А я вам скажу по секрету.

Меркюрен прошептал ему на ухо несколько слов. Пораженный Мишель выпрямился.

— Дофина?

— Можете называть ее королевой. За год, проведенный среди чумных больных, вы отстали от жизни. Наш король, к прискорбию, находится при смерти. Он протянет от силы несколько месяцев, может, несколько дней, и ему наследует принц Генрих, а Екатерина — его жена.

— Я ничего об этом не знал, — пробормотал Мишель.

Да, привычка изолироваться от мира и отстраняться от поли гики его подвела. В королевстве менялись порядки, а он и не знал. Что же станется теперь с гугенотами, которые так ненавистны будущим суверенам? Их тоже постигнет участь вальденсов? Дрожь пробежала по телу. Да нет, гугеноты гораздо сильнее горстки горных жителей, резней их не одолеть. Но отчего же в дальнем уголке его сознания всплыл образ крови?

Меркюрен подошел к нему вплотную.

— Теперь ваша очередь, друг мой, — сказан он шутливым тоном, но достаточно решительно, — Как вы сами узнали об Абразаксе?

Мишель сразу насторожился. После печального опыта с Молинасом в Монпелье это слово перестало быть для него гарантией единомыслия. Он притворился, что зевает.

— Мне говорил о нем дед с материнской стороны. Теперь же прошу меня извинить. Я очень устал, а завтра с утра нам предстоит обойти весь город, чтобы доставить больным ваш препарат.

— Воля ваша, — сказал явно разочарованный Меркюрен. Он взял из рук Мишеля книгу и снова спрятал ее в шкафчик.

На следующее утро солнце, сиявшее над Эксом, хотя до весны было еще далеко, словно оповещало о скором конце эпидемии. Больные, которых Мишель и Меркюрен обходили каждый день, выглядели гораздо лучше, и санитары сообщали, что количество умерших ощутимо сокращалось. Город все еще выглядел как призрак, и над ним висела угрожающая тишина, но трупов, но крайней мере на улицах, уже не было. Врачи и санитары, хотя и носили по-прежнему кожаные жилеты, а иногда и колокольчики, привязанные к щиколоткам, уже не боялись прикоснуться к больным руками. Никто больше не жевал чесночные дольки и не дышал никакими эссенциями, кроме тех, что готовил Меркюрен. Теперь свой состав он раздавал еще и в пилюлях.

Ближе к полудню, ко всеобщему удивлению, появился Мейнье д'Опиед, в сопровождении Пьетро Джелидо и перепуганных членов парламента. Однако, прежде чем вернуться во дворец, Мейнье отправился на поиски Мишеля. Он обнаружил его неподалеку от южных ворот города, где тот наблюдал, как могильщики хоронили последних двух умерших в общей могиле, которую он велел выкопать.

Заслышав приближение всадников, Мишель оглянулся и, поклонившись, снял свою квадратную шапочку.

— Господин президент, я рад вас видеть.

— Вы себе не представляете, как я рад.

Мейнье передал лошадь конюху и бегом кинулся к Мишелю. Он стиснул его руки и долго смотрел на него сияющими глазами.

— Друг мой, я знаю, что на Любероне вы вели себя как герой. Но еще больший героизм вы выказали, сражаясь с чумой в этом городе. Если Экс спасен, то только благодаря вам.

Дружелюбие, светившееся в каждой черточке сурового, даже свирепого лица, смутило Мишеля, и он опустил глаза.

— Сударь, к сожалению, окончательно побороть эпидемию пока не удалось. Но если я что-то и сделал, то только благодаря тем, кто работал со мной рядом.

— Ладно, ладно, не умаляйте ваших заслуг. Пик эпидемии миновал. Едва я въехал в город, один из ваших помощников выдал мне таблетки с сильным нежным запахом. Вы вполне заслужили славу великого врача.

Мишель похвалы не оценил. Перед лицом собеседника, у которого все руки в крови, он чувствовал себя скверно. Еще больше его тревожил зловещий Пьетро Джелидо, державшийся поодаль.

— Вы слишком добры, сударь, — ограничился Мишель короткой репликой.

Черные глаза Мейнье слегка затуманились.

— Мне так хотелось наградить вас хотя бы заслуженным отдыхом. Но, к несчастью, у меня для вас два известия: одно хорошее, а другое плохое.

Мишель, хотя и встревожился, отреагировал весело:

— Начните со второго, неприятного.

— Разговор короткий. Лион тоже заражен чумой. Конечно, не сравнить с тем, что творилось здесь, но городской совет умоляет вас приехать на помощь. Узнав о том, что вы совершили в Эксе, власти считают ваше присутствие необходимым.

— Еду непременно.

И все же тень сомнения закралась душу Мишеля. Лион находился вне пределов графства Венессенского, и там не действовали папские гарантии безопасности евреев, обращенных и необращенных. Кроме того, в городе властвовал наводящий трепет великий инквизитор Матье Ори. «Зато, — рассудил он про себя, — заслужить благодарность противника — важный шаг на пути к завоеванию всеобщего уважения».

— Браво, у вас воистину благородная душа! — с жаром воскликнул Мейнье. — Теперь, когда все уже сделано для больных в Эксе, о них позаботятся ваши коллеги.

— Одного из них я бы хотел взять с собой.

— Кого же?

— Жозефа Тюреля Меркюрена, аптекаря.

— О, я его хорошо знаю. Он приятель вашего брата Жана, который меня с ним и познакомил. Я сам попрошу его сопровождать вас и предупрежу парламент Лиона о его прибытии.

Приободрившись, Мишель улыбнулся.

— Ну а теперь, если вас не затруднит, огласите приятное известие.

— Нет ничего проще, — тоже улыбаясь, ответил Мейнье. — Помните Антуана Эскалена дез Эймара, барона де ла Гарда? Доставив на галеры пленных вальденсов, он вернулся к себе в Салон-де-Кро и непременно вас приглашает. Он просил также передать, что вам обеспечено достойное место среди городской знати. Но это еще не все…

— И что же еще? — спросил Мишель, у которого упоминание о Салоне вызвало легкую дрожь.

— Этот разбойник де ла Гард хочет женить вас на одной богатой местной вдове. Не знаю, как ее зовут, но точно знаю, что красавица, каких поискать. Многие аристократы добивались ее руки. Однако благодаря Пулену теперь у нее в фаворитах вы. Ну, что скажете? Одним ударом — и богат, и всеми уважаем!

Мишель вдруг вспомнил о письме, что получил когда-то из Салона, и это воспоминание его растревожило.

— И вы не знаете, как зовут эту вдову? — спросил он осипшим голосом.

— Нет, но но тому, как мне ее описали, полагаю, надо поехать и с ней познакомиться. Подумайте над этим.

Разумеется, здравый смысл Мишеля восстал против самой мысли о том, чтобы вновь увидеться с Жюмель, если только речь шла о ней. Но мысль эта его взбудоражила. Молодость прошла, но он был совсем еще не стар, и месяцы вынужденного воздержания начинали его тяготить. О Жюмель у него сохранилось яркое воспоминание: как у портика одного из старых домов в Монпелье она, улыбаясь не то смущенно, не то хитро, расстегнула блузку, и в его руку легла упругая, тугая грудь. Он до сих пор сохранил в пальцах ощущение нежной плоти. И тут, под стенами измученного чумой Экса, рядом с человеком с дурной славой, он вдруг почувствовал, как его плоть наливается тяжелой силой, и в один миг принял сразу два решения. Первое: надо немедленно увидеть Жюмель, в образе которой для него сосредоточилось все женственное в мире. Второе: сейчас не время даже думать об этом.

— Я еду в Лион, — объявил он решительно, — Сейчас разыщу Меркюрена, уложу вещи — и в путь. Салоном же займусь позже.

— Отлично. Могу я сказать де ла Гарду, чтобы он продолжал обрабатывать вдову?

Слегка поколебавшись, Мишель ответил:

— Да, конечно. Я и сам собирался жениться, как только обстоятельства позволят. Если эта дама так красива и богата, как вы говорите, может, это мое везение.

Мейнье весело хохотнул.

— Совершенно с вами согласен. У такого человека, как вы, обязательно должны быть дети, и она вам их подарит, не сомневаюсь. А теперь пойдемте искать аптекаря.

Спустя два дня, вечером, миновав излучину Роны, Мишель и Меркюрен, скакавшие рядом, увидели очертания окруженного башнями Лиона, который широко раскинулся в долине. Мишель натянул поводья гнедого коня, Меркюрен тоже придержал своего.

Мишель, которого под конец пути стали мучить головные боли, заметил:

— Мы у стен города. Не знаю почему, но мне кажется, что лучше нам повернуть назад. Я чувствую опасность, и угрожает она не мне, а вам.

— Вы, как всегда, слишком подвержены эмоциям. В Лионе меня никто не знает. Чего мне бояться? Я не нарушал никаких законов, — расхохотался Меркюрен.

— В лице Жозефа — нет, в лице Дениса Захарии — да. Вы нарушили законы церкви, которая гораздо меньше склонна прощать, чем светские власти.

— Сомневаюсь, но возражать не стану. В Лион я еду как Меркюрен, а не как Денис Захария. Что Захария и есть я, никто не знает.

— Пожалуй, вы правы. Пора перестать подчиняться только чувствам и ощущениям.

Мишель задумчиво тронул поводья. И вправду, чем старше он становился, тем больше разум его оказывался во власти непонятных фантазий, ускользающих образов и мимолетных галлюцинаций. Словно действие ястребиной травы и белены, помимо его воли, продолжалось само собой, обеспечивая контакты с тем, что проклятый Ульрих учил называть Абразаксом. Это очень беспокоило его, но сделать он ничего не мог. По счастью, это были лишь короткие моменты отключения, проходившие практически бесследно.

У городских ворот их остановил отряд алебардиров. Возможно, это была мера, вызванная чумной эпидемией. Всем, кто хотел выехать из города, в этом отказывали, за исключением ноблей и богатых горожан. Тем же, кто хотел въехать, было проще. Их просто обыскивали, если, разумеется, этому не препятствовал их социальный статус.

Мишель вдруг очень заволновался, лоб его покрылся каплями пота, как в лихорадке.

— Жозеф, — возбужденно зашептал он, — я чувствую, что вам угрожает огромная опасность. Вам надо бежать.

Меркюрена его слова поразили.

— Вы уверены?

— Да! Бегите! Скорее бегите!

— Еще секунду. Возьмите сначала вот это.

Аптекарь вытащил из седельной сумки медальон и две книги.

У Мишеля внезапно закружилась голова, но он сразу узнал в медальоне знакомый амулет, а в одной из книг — рукопись каноника Иоанна Счастливчика. Вторая же была ему незнакома.

— Что это такое? — спросил он, не сознавая, что тем самым задерживает друга.

— Книга Гораполлона о египетских иероглифах. Если хотите, я могу…

Меркюрен вдруг осекся: на него был наставлен поднятый палец Пьетро Джелидо, показавшегося в воротах в сопровождении двух алебардиров.

— Вы, должно быть, Жозеф Тюрель Меркюрен, известный также как Денис Захария. Мой господин Мейнье д'Опиед отправил меня встретить вас. С вами хочет побеседовать падре Матье Ори.

— Бегите, они хотят вас арестовать, — шепнул Мишель, побледнев от волнения.

Совет был излишен: Меркюрен уже развернул и пришпорил коня. Один из алебардиров попытался достать его своим оружием, но Жозеф со знанием дела выхватил из-под плаща длинную тонкую шишу. Посыпались искры, и алебардир схватился за раненое плечо. Аптекарь ловко увернулся от второй алебарды и галопом поскакал в поле. Другие солдаты бросились ему вдогонку, но его уже и след простыл.

Мишелю сразу стало лучше. Он почти не обратил внимания на Пьетро Джелидо, который хрипло орал:

— Вы сообщник этого человека! Вы за него ответите!

Очутившись в кольце разозленных алебардиров, Мишель поднял плечи:

— Я Нотрдам, врач, вызванный парламентом Лиона. Ведите меня к офицеру. — Он обвел солдат угрожающим взглядом. — У меня нет времени. Чем меньше вы меня задержите, тем лучше будет для вас и ваших семей.