Обман

ДРУГАЯ ТРОИЦА

атерина Чибо-Варано полными слез глазами гляделась в зеркало и не могла отвести взгляд. Она уже не в первый раз замечала на лице признаки старения, но никогда они не проявлялись так ясно.

Может, это свет ясного парижского утра проникал в распахнутое окно и подчеркивал светотени на ее лице. Сетка морщин вокруг глаз походила на висящую паутину и гасила яркую голубизну радужек. Пухлые губы теперь были очерчены глубокими продольными складками, что придавало им жесткое и злобное выражение. Из-под челки все еще золотистых (надолго ли?) волос выглядывал, тоже весь в морщинах, лоб.

Она яростно потерла кожу пальцами, пытаясь отогнать ужасную картину. В результате лицо превратилось и вовсе в уродливую маску. Тогда давно сдерживаемая влага наконец вырвалась на свободу и хлынула из глаз, затекая во все морщины.

И как раз в этот неподходящий момент вошел Пьетро Джелидо. Может, он и заметил, что герцогиня плачет, но виду не подал.

— Я вижу, вы одеваетесь, но это не важно, — резко бросил он, — Мне надо с вами поговорить.

Катерина решила, что он не заметил ее состояния. Быстрым движением она положила на место зеркало и подошла к окну, сделав вид, что разглядывает палатки рынка, раскинувшегося напротив аббатства Сен Жермен де Пре. Она едва заметила толпу вооруженных людей с распятиями и королевской лилией на знаменах, которая собиралась вокруг палаток.

— Думаю, что… — Голос ее дрогнул, и она начала снова, стараясь говорить как можно звонче: — Думаю, вы прочли письмо, которое мне прислала Жюмель.

— И не только письмо, но и приложенный к нему листок.

Пьетро Джелидо вытащил из кармана сложенный листок, развернул его и прочел:

Пока он читал, Катерина украдкой быстро вытерла слезы и снова заговорила, стараясь, чтобы голос звучал бесстрастно:

— Я дала вам прочесть это письмо Жюмель только потому, что вы об этом попросили. Как письмо, так и стихи, написанные ее мужем Нотрдамом, касаются той секретной миссии, которую я пытаюсь завершить. Я согласилась служить вам, а через вас Козимо Медичи и Диего де Мендосе, только при условии, что мне предоставят возможность вести свои собственные расследования.

Пьетро Джелидо кивнул.

— Вам никто и не запрещает, хотя при знакомстве с Нотрдамом у меня создалось впечатление, что он добрый христианин. Мне захотелось прочесть письмо из чистого любопытства, но эти строки меня поразили.

— Почему?

Катерина уже почти овладела собой и наконец повернулась к монаху.

— Мне они показались наивными и примитивными. Жюмель уже писала, что помимо постоянных забот о продаже своих альманахов муж увлекается поэзией.

— Да, катрены грубоваты, но обладают особой, только им присущей силой. Мне они показались очень тревожными. Знаете, что они описывают?

— Жюмель мне объяснила. Мишель почти каждую ночь проделывает то, о чем написано в стихах. Он отправляется в каморку под крышей, садится на бронзовый стул и ставит ноги в тазик с водой, окунув туда же и края платья, берет в руку лавровую ветку и ждет, когда ему явится божественное озарение. Жена считает, что он совершенно спятил.

Пьетро Джелидо покачал головой.

— Дело гораздо сложнее. Видимо, Нотрдам хорошо знает книгу Петра Кринита «De honesta disciplina»[26]. Оба катрена, которые я только что прочел, представляют собой почти дословный парафраз одного из разделов книги. Он вовсе не сумасшедший.

— В самом деле? Тот, кто сидит с ногами в воде среди каких-то веток и ждет, когда появится пламя и испарения, не сумасшедший?

— Branches — это не ответвления. Он не случайно написал это слово с большой буквы. Здесь намек на оракула в Милете, все жрецы которого происходили из рода Бранхидов. Оракул был посвящен Аполлону, иначе говоря, Богу-Солнцу.

— И это вас тревожит?

— В некотором смысле. В этих катренах есть реминисценции не только из Петра Кринита, но и из Ямвлиха, Корнелия Агриппы и Марсилия Фицина. Все эти авторы подозреваются в язычестве, к которому каждый, кто посвятил себя Христу, должен относиться с пренебрежением.

Пьетро Джелидо подошел к Катерине и положил ей руки на плечи.

— Скажите правду. Мне известно, что вы хотите свести какие-то свои счеты с Нотрдамом, за что-то ему отомстить. Ладно, я не буду допытываться до причин. Но у меня есть подозрение, что этот человек вам интересен еще и по другой причине, которая лежит в области магии. Это так?

Катерина обернулась к нему, и лицо ее исказила злобная гримаса.

— Это вас не касается. Мы достаточно ясно договорились, и вы не имеете права задавать подобные вопросы.

— И все же я их задаю.

— Вот как? Чего ради?

— Ради нашей любви.

Агрессивность Катерины сразу как рукой сняло. Этот строптивый человек так редко намекал на чувства, которые питал к ней. До сего момента их отношения ограничивались случайными поцелуями в драматических ситуациях и несколькими нежными словами, нашептанными в ситуациях доверительных.

Однако Катерина продолжала надеяться на большее. Она видела, как на короткие мгновения смягчалось худое лицо Пьетро под ее ласками, и это было восхитительно. Больше того, ей страстно хотелось прижать к себе это нервозное существо и ощутить, как погружается в теплое, влажное влагалище его напряженный детородный член. Годы вынужденного целомудрия начинали ее тяготить, тем более что месячные становились все менее регулярны и, похоже, постепенно угасали.

— Вы правда меня любите? — прошептала она, сознавая всю банальность вопроса.

Он не ответил. Напротив, отвернулся и сменил тему разговора:

— Я задал вам вопрос: Нотрдам интересует вас как человек или как маг? Отвечайте.

— Как человек он причинил мне много зла, и я хочу за себя отомстить, — ответила герцогиня, подбирая наиболее убедительные слова.

Ей потребовалось некоторое усилие, чтобы закончить фразу.

— А как мага я хочу его разоблачить. Он колдун, астролог и некромант, теперь я это знаю наверняка. Доказательство тому — его стихи. Я хочу добраться до секты, к которой он принадлежит.

Пьетро Джелидо пожат плечами.

— Чтобы выдать его инквизиции и таким образом добиться снятия отлучения? Это имело бы смысл несколько лет тому назад, но Папа, который вас отлучил, уже умер. Юлий Третий ничего о вас не знает и не проявляет к вам никакой враждебности. Он бы мог снять с вас обвинение, если бы узнал, что вы работаете на его друга Карла Пятого.

Катерина грустно улыбнулась.

— Обещание вновь вернуть меня в лоно церкви и вынудило меня служить вам и вашим предшественникам. Во имя этого я заключила бесчисленное множество соглашений, но теперь поняла, что все вы использовали меня как марионетку. И какой бы Папа ни был на престоле, Камерино мне не видать.

Видимо, Пьетро Джелидо оценил эти слова, потому что возражать не стал, а только кивнул в ответ.

— Боюсь, что отчасти это верно. К тому же естественное предназначение женщины — служить, даже когда она возомнит, что сама себе хозяйка. На этом многократно настаивает Библия.

Катерина почти задохнулась от удивления.

— То есть вы признаете, что обманули меня! — прошептала она, изо всех сил стараясь не выдать снова навернувшихся слез.

— Да ведь и вы мне лгали: до политики вам не было никакого дела, да и снятие отлучения вас уже не волнует. Единственное, чего вы сейчас хотите, — это уничтожить Нотрдама.

Молчание Катерины означало согласие.

— И по этому поводу вы тоже рассказывали небылицы, — продолжал Пьетро Джелидо. — Вами движет не месть… может, когда-то так оно и было, но со временем сгладилось. Желание отомстить не может длиться вечно.

Ответом ему снова было молчание, прерываемое тихим, еле сдерживаемым рыданием.

— Вас интересуют только тайны, которыми владеет Нотрдам. Я верно говорю?

Теперь Катерина плакала уже в голос и смотрела на него почти с испугом.

— Вы-то что об этом знаете? — прошептала она, ощутив на губах противный и скользкий соленый привкус.

— Ничего. Однако бьюсь об заклад, что одна из тайн Нотрдама особенно для вас привлекательна. Разве не так?

Монах подождал ответа, которого не последовало.

— Я сам убедился в Любероне, что этот человек порой не признает барьеров времени и заглядывает сквозь них с удивительной свободой. Вас тревожит проблема времени. Я имею в виду, вашего времени. Или я ошибаюсь?

Катерина не знала, что отвечать. Слезы бежали по щекам, горло сжалось. Даже шесть лет назад, когда ее бичевали, ей не было так больно.

— Дело в том, что вы начинаете стареть, — небрежно продолжил Пьетро Джелидо, словно речь шла о простой констатации факта, — Ваше лицо покрылось морщинами, а грудь, которой вы так гордились, обвисла. Я видел на ваших ногах отвратительные голубоватые вены. И вы хватаетесь за любую возможность избежать распада, хотя при этом впадаете в гpex гордыни.

Катерина вскрикнула и согнулась пополам, словно получив резкий удар под ложечку. Ее громкий плач разнесся по всей комнате. В ушах стоял звон, из-за которого она не слышала собственного голоса. Сознание помутилось, и она выдала себя громким криком:

— Я не старуха! Я не старуха!

Когда же она поняла, что сказала, ей стало совсем плохо, и к горлу подступила тошнота. И, словно венчая ее порыв, с площади донеслись гневные выкрики огромной толпы, собравшейся возле рынка. Но Катерина была не в том состоянии, чтобы что-нибудь воспринимать.

Голос Пьетро Джелидо вдруг сделался нежнее нежного:

— Нет, вы не стары. У вас самые прекрасные глаза, какие мне довелось видеть, и волосы, которые хочется ласкать все время, — Он поддержал Катерину и обнял ее, — Не плачьте, любовь моя, — прошептал он еле слышно, — Я был груб и прошу за это прощения. Чтобы заставить лошадь слушаться, иногда нужен кнут. А вы еще совсем молодая, необъезженная кобылка. Доверьтесь мне целиком, слушайтесь моей руки. Вы будете счастливы, и я тоже.

Катерина не понимала смысла его слов, но было достаточно смены тона, чтобы ее боль растаяла, а слезы хлынули рекой. Она изо всей силы прижалась к груди монаха.

— Вы мне нужны! Я люблю, люблю, люблю вас! Делайте со мной, что хотите, я не буду сопротивляться!

Краешком сознания Катерина с ужасом вслушивалась в слова, слетавшие с ее уст. А другая часть помутившегося разума властно отбрасывала все остатки щепетильности, насильно устанавливая абсурдную равнозначность страдания, унижения и счастья. Душа ее словно требовала наказания за какую-то скрытую вину.

Тем временем крики, доносившиеся с улицы, становились все громче. Слышался нервный цокот копыт и церковные гимны, которые распевались с откровенно угрожающими интонациями.

Пьетро Джелидо вдруг отпрянул и скрестил руки на груди.

— Моя вера не позволяет мне легкомысленных плотских нежностей. Греховные искушения и без того разъедают церковь изнутри. Но нам до этого нет дела. Вы действительно согласны во всем меня слушаться?

— О да! — воскликнула Катерина с восторгом, о котором мгновение спустя пожалела. — Да, только бы вы любили меня!

— Я люблю вас, но положение не позволяет мне выказывать свои чувства. Это вы понимаете?

Катерина опустила покрасневшие от слез глаза.

— Не понимаю, но обещаю слушаться. Вы именно этого хотите?

— Совершенно верно. Слушайте внимательно: вся шпионская сеть, которой располагает империя во Франции, в вашем распоряжении, чтобы уничтожить Мишеля де Нотрдама. Вы сами выберете место и время для удара: исполнитель найдется. Между тем…

— Между тем?

Катерину покинули последние остатки здравого смысла. В сознании все перепуталось, ей было хорошо и страшно.

— Необходимо остановить войну, которую Генрих Второй хочет развязать в Италии. Войска французского короля подтягиваются к границам герцогства Тосканского. Это прямая угроза Козимо Медичи, верного императору. Нам жизненно необходимо компромиссное решение, которое гарантирует Флоренции спокойствие и в то же время не заставит ее поссориться с Карлом Пятым.

Катерина удивленно глядела на него.

— И что должна сделать я?

— То, чего не сможет сделать ни один из наших агентов-мужчин. Вам надлежит заручиться поддержкой кардинала Франсуа де Турнона, как вы уже проделали с Алессандро Фарнезе. Кстати, они близкие друзья. Король Генрих доверил де Турнону руководить политикой в отношении Тосканы. Вы должны получить у Фарнезе рекомендательное письмо, войти в доверие к Турнону и убедить его заключить с Флоренцией пакт о ненападении.

— Полагаю, что взамен…

— Правильно полагаете: я сделаю так, что Мишель де Нотрдам окажется у вас в руках. И вы сможете вызнать у него любые секреты, хоть под пыткой. Кроме того, вы сполна сможете насладиться моим чувством. — Темные глаза Пьетро Джелидо потеплели и сверкнули. — Я уже сказал, что люблю вас, и, если вы повинуетесь, обещаю, что любовь моя будет более конкретной.

— О да! — Катерина протянула к монаху руки, но тут же опустила, увидев, что тот отступил, — Я готова служить вам и разумом, и преданностью…

Пьетро Джелидо поморщился.

— Мне достаточно преданности, разум — не женское дело. Вы посягнули на порядок вещей, угодный Богу, пытались воспользоваться добродетелью, которая вам не свойственна от природы. Только попробуйте еще раз — и я отлуплю вас, как скверную девчонку.

Катерина так никогда и не узнала, откуда взялась фраза, вдруг слетевшая с ее губ:

— Да! Побейте меня! Немедленно побейте, если хотите!

Воспоминание о бичевании в Эксе затмило отчаянное желание испытать боль. Герцогиня была сейчас как надутый воздушный шар и жаждала, чтобы кто-нибудь проколол оболочку и выпустил наконец нестерпимо распиравший воздух.

— Мама!

На пороге комнаты стояла Джулия. Ее обычно тусклые глаза сверкали негодованием.

— Придите в себя! Вы что, не понимаете, что находитесь во власти чудовища? Куда девалась ваша женская гордость?

Катерина, потрясенная то ли такими словами, то ли собственным поведением, наклонилась и приложила ладонь ко лбу, словно стараясь овладеть собой и стряхнуть наваждение. Пьетро Джелидо тоже смущенно отступил.

Джулия шла на него, уставив палец ему в грудь.

— Вы холодный и мерзкий тип. Господин Постель считает, что существует другая Троица: Адам, Ева и змей. И он прав. Только мы думали, что змей — это Молинас, а оказывается — это вы!

Пьетро Джелидо попытался возразить, но потом быстро вышел из комнаты, несвязно что-то бормоча. Джулия подбежала к матери, которая снова горько расплакалась, обхватила ее голову и прижала к себе.

— Джулия, помоги мне, — прошептала Катерина, — я сама не знаю, что со мной… Что там за крики?

Она только сейчас расслышала, что со стороны рынка напротив Сен Жермен де Пре доносятся резкие голоса. Джулии так хотелось продлить неожиданную нежность между нею и матерью, что она не сразу ответила.

— Это галликанцы, католики, которые требуют создания единой национальной церкви с патриархом-французом. Они утверждают, что их поддерживает король Генрих. Однако Папа о них знать не желает.

— И почему они так громко кричат?

— Собираются штурмовать Сен Жермен де Пре. Кардинал де Турнон, аббат Сен Жермен де Пре, и слышать не хочет ни о какой галликанской церкви. Даже если эти безумцы будут настаивать на своем, король на его стороне.

Ясные и логичные слова Джулии сразу вернули Катерину к действительности. Она оторвалась от груди дочери и в замешательстве вгляделась в ее лицо.

— С каких это пор ты интересуешься политикой? — спросила она. Потом, словно боясь услышать ответ, прибавила: — Конечно, галликанцы не так сильны, как гугеноты. Если король их по-настоящему не поддержит, они так и останутся церковью-однодневкой.

— Слышите цокот копыт? Думаю, конные жандармы готовятся к атаке, — Джулия пожала плечами, — Боюсь, что это только начало гораздо более кровавых конфликтов. Галликанцы стремятся порвать отношения с Ватиканом по тем же причинам, что и кальвинисты. И тем и другим опротивела коррупция церкви…

Анализ оборвали крики, стоны и ржание лошадей. Катерина подбежала к окну.

Милиция королевского наместника, двигаясь частью верхом, частью пешим ходом, атаковала сторонников галликанской партии, и те бросились врассыпную.

— Ну и мятежники! Мужчинам никогда нельзя доверяться! Они непривычны к боли, а потому понятия не имеют, что такое мужество.

Лицо Джулии озарилось.

— Вот такую я вас люблю, мама! Гордую и агрессивную! Забудьте Пьетро Джелидо. Такие, как он, причиняют женщинам только зло.

— Пожалуй, ты права, девочка, — ответила растроганная Катерина.

Она не отважилась заглянуть в тот темный уголок разума, который внушал ей, что боль и наслаждение могут объединиться и что Пьетро Джелидо слишком красив, чтобы от него отказаться.

С площади донесся шум атаки жандармов. Крики и проклятия галликанцев внезапно стихли.