Обман

ПРОРОЧЕСТВА

атерина начинала терять терпение. Она большими шагами мерила комнату, ведущую в покои кардинала Алессандро Фарнезе в Авиньоне. Когда-то огромное здание было папской резиденцией, и о былом блеске и величии напоминали настенные фрески XIV века. Комната на третьем этаже, в которой она находилась, в эпоху особой строгости нравов служила авиньонским папам кабинетом. Нынче в замок от случая к случаю наведывался легат. Но он так любил путешествовать, что редко оставался надолго. Не было никакой уверенности, что кардинал Фарнезе сохранит свою должность, после того как в феврале 1550 года конклав объявил Папой Юлия Третьего. Профранцузски настроенному высшему духовенству, во главе которого стоял кардинал Фарнезе, такой выбор пришелся не по вкусу.

Катерина уселась на каменную скамью рядом с окном, в котором виднелось ясное и прозрачное ноябрьское небо. Когда наконец на пороге спальни появилась ее дочь, герцогиня встала ей навстречу, критически оглядывая ее наряд, находившийся в некотором беспорядке.

— В следующий раз, раздеваясь, складывай платье поаккуратнее, — проворчала она, помогая Джулии зашнуровать полуоткрытый лиф.

— Алессандро был так нетерпелив, что не дал мне времени опомниться, — ответила Джулия, на губах которой еще играла улыбка.

— Он хороший любовник?

— О, великолепный! Сразу чувствуется, что ему всего тридцать: он в самой силе и такой нежный… Он, должно быть, хорошо знает женщин: не помню, чтобы он ошибся взглядом или жестом.

Катерина почувствовала легкий укол зависти и резко рванула шнурок.

— Девочка моя, мужчины по-настоящему постигают искусство любить, только достигнув приблизительно сорокалетнего возраста. Кардинал делла Ровере был слишком стар и язвителен, потому у него как следует и не получалось. Но вообще мужская зрелость приходит позже и длится короче нашей.

Джулия скорчила недоверчивую гримаску.

— Бертран де Нотрдам был ровесник кардинала и прекрасно справлялся. И вообще, старикашки мне не нравятся.

— Ты просто дурочка, вот что. Те, кому между сорока и пятьюдесятью, вовсе не старики.

Не эта тема волновала ее больше всего, но она все равно раздраженно потянула последнюю петлю шнуровки, так что Джулия застонала. Сама того не замечая, Катерина перевела разговор с мужской зрелости на женскую.

— Диана де Пуатье гораздо старше короля Франции Генриха Второго, однако он и не смотрит в сторону молодой и недалекой Екатерины Медичи и почти каждую ночь проводит в постели у любовницы. Это должно бы тебя кое-чему научить.

— Может быть, он ищет в женщине мать, — заметила Джулия, не сознавая всей чудовищности своих слов.

Катерина побледнела. Она с трудом удержалась, чтобы не дать дочери пощечину, но сдержалась и только прошипела:

— Я уже сказала, что ты дура, но ошиблась в определении: ты полная кретинка.

Джулия наконец была одета. Расправив складки на юбке дочери, Катерина взяла ее за руку и повела к лестнице на первый этаж.

— Пойдем, его преосвященство не должен видеть нас здесь, когда выйдет.

Когда они спускались по ступенькам, выбитым ногами поколений французских пап, Джулия спросила:

— А где сейчас Бертран? Все еще в тюрьме?

— Нет, он провел там всего три недели, а потом его выпустил граф де Танде.

— И чем он занимается?

— Думаю, состоит на военной службе у графа. Вот уж кто меня абсолютно не волнует.

Катерина остановилась, опершись о перила, придававшие лестнице благородный вид.

— И тебя он тоже интересовать не должен. Джулия, забудь об этом юноше. И что только тебя в нем привлекло, кроме того, что мы обе знаем?

— Он был очень страстен.

— Ну, теперь он страстен со своей супругой. Оставь его, он нам был нужен, только чтобы добраться до его брата Мишеля.

— Вы уже несколько месяцев не вспоминали о Мишеле, мама. Вам все еще так хочется его уничтожить?

С ответом Катерина подождала до последней ступеньки.

— С Мишелем де Нотрдамом у меня свои счеты, но я не спешу их свести. Новый Папа может снять с меня отлучение и вернуть мне доброе имя, не требуя сдачи еретика взамен. Юлий Третий держит притворный нейтралитет, а на самом деле поддерживает Карла Пятого и разрушает все интриги его предшественника. Я уже давно выбрала империю. И то, что я продолжаю оставаться вне церкви, — это абсурд.

— И тайны Ульриха из Майнца вас больше не волнуют?

— Напротив, чем больше проходит времени, тем больше они меня волнуют.

Этой фразой Катерина выдала глубоко скрытый мотив своего настойчивого желания познакомиться с автором «Arbor Mirabilis», но она знала, что Джулия не поняла намека.

— Этот тип, с которым мы встречались в Милане, доктор Пентадиус, сказал, что Ульрих собирается вернуться во Францию, помнишь?

— Но он ни разу не упомянул Ульриха, — поежившись, ответила Джулия.

Было видно, что и на нее произвела впечатление мрачная фигура Пентадиуса.

— Он сказал, что собирается ехать в Прованс, где его будет ожидать учитель. Для посвященных все достаточно ясно.

Они спустились в просторный внутренний двор, который называли Большим двором. Было обеденное время, и по двору туда-сюда пробегали слуги, пританцовывая от холода. Катерина нетерпеливо огляделась:

— Его еще нет.

— Придет. — Похоже, Джулии не терпелось продолжить прерванный разговор, — Вы еще не отказались от мысли отомстить за Молинаса?

— Отказалась? Ты шутишь?

Катерина машинально провела рукой по предплечью, которое она жгла над свечой в прошлом году, в наказание за то, что не смогла впутать Нотрдама в убийство Лоренцино Медичи. Это странное движение она сделала помимо воли и тут же о нем пожалела.

— Вовсе не отказалась. Я знаю, где находится Мишель, и схвачу его при первой же возможности.

— Его жена вам пишет?

— Да, и очень регулярно. Пока он считает ее неграмотной, она может ни о чем не беспокоиться, — Лицо Катерины неожиданно озарилось, — А вот и Пьетро! Пойдем скорее!

Они прошли через двор, направляясь к башне, именуемой Белым Кардиналом. Там появился Пьетро Джелидо в своей аккуратной сутане. Руки сложены, на лице застыло выражение торжественной скорби, которое делало его просто неотразимым.

Приблизившись, Катерина в который уже раз поборола в себе желание поцеловать тонкие, бескровные губы. После беглого рукопожатия в карете она безрезультатно ждала от священника хоть какого-то стремления к близости. Но тот держался особняком и ни разу не намекнул на дорожный эпизод. Казалось, он ждет, чтобы герцогиня сама сделала первый шаг. Но она не находила в себе сил: ее пугала мысль об очередном унижении.

Брат Джелидо даже не поздоровался с дамами.

— Вы добыли информацию, о которой я просил?

Катерина вопросительно посмотрела на дочь, и та кивнула.

— Хорошо, — сказал монах, — следуйте за мной, здесь мы говорить не можем.

Он вывел дам из палаццо на широкую лестницу, ведущую на улицу. Навстречу им попадались духовные лица всяческого звания, окоченевшие от холода нищие, нотариусы с бумагами в руках. Аристократы сомнительного происхождения толпились на лестнице в надежде перехватить какого-нибудь прелата со звучным именем. Крестьяне в полотняных рубахах сгрудились вокруг такого же оборванного священника. Скорее всего, они дожидались, когда в палаццо закончится обед, чтобы вручить старательно составленное письмо с жалобой на налеты дорожных разбойников.

В этот час тепло горящих очагов и запах жареного мяса, доносившийся из дверей, привлекал множество народа к многочисленным тавернам. К одной из таких харчевен Пьетро Джелидо и повел своих спутниц. Поняв, куда они направляются, Катерина отшатнулась:

— Я надеюсь, вы не в остерию нас ведете? Дамам не пристало посещать такие заведения.

Джелидо пожал плечами.

— Какая разница? В остерии вы встретите тех же людей, что и в палаццо. Никто не обратит на нас внимания.

И в самом деле, там, куда они вошли, сутаны явно преобладали над военной формой солдат и нарядными платьями проституток. В общей сутолоке им не сразу удалось найти место. По счастью, в этот момент из-за стола поднялись двое священников и какая-то бледная и худая девица. Джелидо бросил на них недобрый взгляд и поспешил занять освободившееся место у торца огромного стола. Дамы уселись напротив.

Катерина чувствовала себя здесь довольно скверно, у нее слезились глаза от дыма. Подавив кашель, она пробормотала:

— Вот уж никогда не думала, что мне придется сидеть в таверне среди пьянчужек и проституток.

Во всеобщем гаме Джелидо услышал ее слова и нахмурился.

— Зато вы поняли, в каких условиях оказалась Римская церковь. Папство — как эта таверна: везде торгуют телами и душами.

Он обернулся направо, поглядев на мужчин на другом торце стола. Они были одеты в черное и производили впечатление людей ученых, может адвокатов или врачей, и все как один не сводили глаз с Катерины и Джулии, особенно с последней. Один из них, улыбаясь, что-то прошептал на ухо соседу, человеку лет шестидесяти, в низко надвинутом на лоб квадратном берете. Тот сложил трубочкой чувственные губы. Остальные хитро и удивленно изучали женщин исподтишка: видимо, их смутил элегантный вид обеих дам.

Джелидо был явно раздосадован, но сдержался. Он жестом подозвал служанку, совсем еще девочку, согнувшуюся под тяжестью двух кувшинов с вином.

— Когда сможешь, подойди к нам, — сказал он ей и прибавил, понизив голос: — И надеюсь, это воронье перестанет за нами шпионить.

Тут же, как по волшебству, в таверне появился чумазый мальчишка с пачкой каких-то тоненьких брошюрок в руке. Одной из них он отчаянно размахивал, выкрикивая слишком хриплым для своего возраста голосом:

— Пророчества! Пророчества на следующий, тысяча пятьсот пятьдесят первый год! С предсказаниями на каждый день, записанными мудрецом, который знает будущее!

Горожане на правом фланге стола перестали разглядывать дам и начали рыться в карманах в поисках мелочи. Довольный мальчишка сунул деньги в карман и подошел к монаху и двум дамам.

— Самый достоверный сборник! — снова закричал он. — С пророчествами всех несчастий и катастроф!

Пьетро Джелидо бросил ему монету, и его как ветром сдуло. Монах взял брошюру и положил ее на стол. Воспользовавшись тем, что соседи по столу отвлеклись, он наклонился к Джулии.

— Итак, что вы узнали от Алессандро Фарнезе? Если можете, говорите, не двигая губами.

Девушка повиновалась.

— Кардинал сказал не так уж много. Кажется, он обеспокоен той симпатией, которую новый Папа выказывает к императору Карлу Пятому. Но он также выразил надежду, что тот будет вести себя нейтрально, учитывая, что за него проголосовали прелаты, поддерживающие короля Франции.

Катерина вздрогнула. В очередной раз Джулия оказалась недопустимо умнее, чем она считала. Свежая красота дочери была просто обязана соседствовать со слабостью ума, иначе и быть не могло.

— Он так тебе и сказал? — резко спросила она.

— Да.

— Лжешь! Папский легат не мог доверить такие вещи первой же девчонке, попавшей к нему в постель.

Джулия слегка покраснела и продолжила:

— Я следовала вашим наставлениям, мама. Вы сами говорили, что мужчины, находясь с женщиной, доверяют ей такие вещи, которые никогда не доверили бы другому мужчине. Мне было достаточно шепнуть кардиналу, что он кажется грустным и озабоченным. А дальше говорил только он.

Катерина закусила губы. Между тем подошла служанка, и Пьетро Джелидо угостил ее вином, хлебом из миндальной муки и козьим мясом со специями. Потом повернулся к Джулии:

— Он что-нибудь говорил о Тоскане?

— Только мимоходом. Он сказал, что Козимо Медичи коварен. Он не любит сторонников империи, но знает, что королева поддерживает заговорщиков, которых он отправил в изгнание, таких как, к примеру, убитый в Венеции Лоренцино. Когда разразится война, Козимо почти наверняка примкнет к испанцам.

Обычно бесстрастное лицо Пьетро Джелидо выразило неподдельное удивление.

— Война? Какая война?

— Кардинал уверен в том, что король Франции Генрих Второй снова собирается вступить в войну с императором, чтобы отбить Милан и другие итальянские земли, которые потерял. Его преосвященство думает, что это вопрос месяцев.

Катерина была удивлена ничуть не меньше Пьетро Джелидо. С ее дочерью разговаривали как с опытной шпионкой. Кроме того, ее обеспокоило то, что монах буквально впился в Джулию и совсем не обращал внимания на нее. Этого она позволить не могла.

Она уже собиралась вмешаться, как услышала реплику, донесшуюся с другого конца стола:

— Я только сейчас это заметил! Этот альманах подписан моим другом! Нострадамус — несомненно, латинская транскрипция имени Мишеля де Нотрдама, с которым мы вместе учились в Монпелье!

Это произнес усатый человек в квадратном берете. Один из его сотрапезников рассмеялся.

— Я его хорошо помню! Гляди-ка, Мишель занялся пророчествами… Это он подражает тебе, Франсуа Должно быть, прочел твои «Пантагрюэлевы пророчества» тысяча пятьсот тридцать третьего года или «Великое и Благое предсказание» тысяча пятьсот сорок четвертого.

— Нет, Антуан, это написано всерьез. Тут предсказаны наводнения, войны и напасти. Впрочем, Мишель никогда не обладал большим чувством юмора.

Человек, которого назвали Антуаном, взял из рук друга альманах и внимательно прочел титульный лист.

— Гляди-ка, Франсуа, здесь написано: Мишель де Нотрдам из Салона-де-Кро. Может, он там живет. А не навестить ли его? Кто знает, помнит ли он еще Франсуа Рабле и Антуана Сапорту?

Рабле грустно покачал головой.

— Было бы здорово, но мне надо в Париж с моим кардиналом дю Беллеем, а ты должен вернуться в Монпелье читать лекции. Мы уже не так свободны, как прежде. От тех золотых времен осталась всего одна страсть. — Он покосился на Катерину и Джулию. — Да и та становится по большей части платонической. К сожалению.

Катерина не обратила внимания на эти взгляды. Она взяла со стола альманах, брошенный Пьетро Джелидо, и стала его листать. Служанку, которая поставила на стол графин, несколько бокалов и три дымящиеся тарелки, она даже не заметила.

— Все верно, — прошептала она, — это он. И он вернулся к своему старому увлечению, к астрологии.

Пьетро Джелидо произнес так же тихо:

— Вы имеете в виду Мишеля де Нотрдама? Если он на самом деле автор этой брошюры, то живется ему несладко. Эти альманахи набиты глупостями, которые подобраны так, чтобы выколотить побольше денег. Этим, как правило, занимаются бедняки.

— Вы правы, но этот альманах, похоже, совсем другой. На каждый день месяца расписано положение звезд и дано короткое предсказание, почти всегда катастрофического характера. От этих предсказаний дрожь пробирает.

— Предоставьте дрожать глупцам, — Голос Пьетро Джелидо звучал так язвительно, что Катерина закрыла брошюру, — Лучше всего было бы забыть об этом Нотрдаме. Когда-то он причинил вам зло, но теперь ему плохо живется, и доказательство тому — составленный им календарь.

— Не только месть занимает меня. Помните Кардано? Странные растения в окрестностях Павии? Не говоря уже о возвращении Ульриха. Я видела «Arbor Mirabilis» и представляю себе, насколько извращен должен быть ее автор.

Губы Пьетро Джелидо сложились в невеселую улыбку.

— Маги, колдуны и астрологи думают пересилить историю. Послушать их, так все мы пленники случая и живем в постоянном кошмаре.

Он жестом поторопил служанку, и она согласно кивнула.

— К неудовольствию адептов оккультной философии, все обстоит совсем не так. Когда Генрих Второй задумает снова пойти войной на императора, все решать будет он. Он и обстоятельства. Когда мой патрон Козимо Медичи решит держать нейтралитет, он сделает это из соображений выгоды. Ни один зачинщик в любую эпоху не позволит песчинке всколыхнуться, если эта песчинка встанет ему поперек дороги. А это означает, что все их воображаемые силы…

Пьетро Джелидо не закончил фразы. Пущенный кем-то шарик из хлебного мякиша, прежде чем упасть на пол, отскочил от плеча Катерины. Монах обернулся в сторону, откуда был сделан бросок, и его помутившийся от гнева взгляд встретился со взглядом изрядно пьяного молодого горожанина.

Уставившись на монаха слегка косящими глазами, тот пробормотал:

— Простите, брат. У дамы, что находится с вами, такой широкий балкон, что я подумал, не кинуть ли туда хлебушка воробьям.

Рабле сурово взял его за руку.

— Ты что, Оноре? Стыдись! Дамам за корсаж положено запускать руки, а не кидать корки!

Юноша был слишком пьян, чтобы его услышать. Свободной рукой он бросил корку хлеба. На этот раз она попала как раз в складку между грудей герцогини и там застряла.

Катерина, которую это ничуть не обидело, увидела, что Пьетро Джелидо переменился в лице и вспыхнул. Это доставило ей огромное удовольствие, которое тут же померкло: монах вскочил на ноги, выхватил из-под сутаны короткую тонкую шпагу и нацелил ее в наглеца.

— Вооружайтесь, мессер, иначе я перережу вам горло, как разбойнику!

Со всех концов зала послышались восклицания и грохот отодвигаемых скамеек. Люди не столько испугались, сколько очень удивились. Штатским лицам запрещаюсь носить оружие в городе, но вооруженный монах — это было уж совсем немыслимо.

Горожанин, бледный как смерть, тоже вскочил и проворчат несколько слов, которых никто не понял. Рабле поднялся со скамьи и подошел к Пьетро Джелидо. Пристально глядя на монаха, он не спеша отвел шпагу в сторону.

— Прошу прощения, синьор, — сказал он спокойно, — и прежде всего прошу прощения у ваших дам. Мой приятель очень пьян, но, когда он в здравом уме, он вполне уважаемый человек. Его имя Оноре дю Шастель, он регент медицинского факультета в Монпелье. Что до меня, то меня зовут Франсуа Рабле, и я, как и вы, служитель церкви.

С минуту поколебавшись, Джелидо спрятал шпагу в ножны.

— Церковь и вправду низко пала, если ее служители и люди науки позволяют себе такую распущенность, — пробормотал он.

Рабле улыбнулся и подмигнул.

— Хотите дружеский совет? — сказал он тихо — Держите при себе подобные фразы. Здесь мы не в Женеве и не в Майнце. Вооруженные монахи вызывают подозрение. — И быстро добавил: — Но это не умаляет вашей правоты.

Последняя фраза, казалось, смирила гнев Пьетро Джелидо. Он расправил сутану, порылся в кошельке и бросил на стол несколько мнет. Потом обернулся к Джулии и Катерине:

— Пойдемте отсюда.

Не обращая внимания на реплики присутствующих, они прошли через зал. Когда они вышли, Катерина тронула его за руку.

— Почему вы это сделали? — спросила она с тревогой, — Это было чистое безумие!

— Потому что я люблю вас, — резко бросил Джелидо.