Обман

СОЛНЦЕ В ЗНАКЕ СТРЕЛЬЦА

аркиз де Финат спускался вместе с Мишелем по лестнице своего палаццо у подножия выходившего на море холма.

— Жаль, что вы собираетесь уехать из Савоны, — деликатно сказал он. — Не знаю, бывали ли вы в Милане, но уверяю вас, этот перенаселенный город гораздо менее привлекателен, чем наш.

— Я прекрасно это знаю, синьор маркиз, — ответил Мишель, — Но в Италии я путешественник. В Милан я еду, потому что получил важное приглашение, иначе я бы уже давно вернулся домой.

Де Финат наморщил низкий лоб, хорошо гармонировавший с пухлым лицом, на котором читалась доброта, но никак не острота ума.

— Вы много теряете. Савона — город спокойный. Мы перестали быть яблоком раздора между европейскими королями, и, кажется, дож Генуи собирается предоставить нам независимость. Теперь здесь действительно хорошо живется.

Мишель удержался от искушения рассказать маркизу о видении, посетившем его накануне, когда ему снова «во сне наяву» явился Парпалус. Он, как обычно, повиновался импульсу записать расплывчатое послание стихами:

Пророчество достаточно ясное. Сиенский тиран — это, без сомнения, честолюбивый дон Диего Уртадо де Мендоса, наместник Карла Пятого в Италии. Он уже заявлял о своих претензиях на создание государства, которое, базируясь в Центральной Италии, распространит свое влияние на Северную Италию, включая Парму, Пьяченцу, Геную, Сиену и Пьомбино. При таком обороте событий Савона разделит участь Генуи, и ближайший укрепленный форт, Специя, примет флот, призванный блюсти прочность новых испанских владений. В это время центр Италии, Марка д'Анкона, поддержит продвижение наземных войск.

И все же Мишель не был уверен, что все произойдет именно так. В последней строке говорится, что дон Диего Уртадо устрашится размахов собственного замысла и не отважится осуществить его до конца. Катрен ограничивался описанием планов и возможностей.

Если бы Мишель все это поведал маркизу, тот счел бы его сумасшедшим, а потому он предпочел промолчать.

— В Савоне мне было очень хорошо, — нарочито беспечно ответил он. — Я охотно остался бы здесь, но правда не могу.

Они подошли к подножию лестницы. Маркиз вздохнул.

— Что ж, по крайней мере, останется память о тех чудесах, что вы совершили. У жены мессера Бернардо Грассо все лицо было усыпано веснушками, а ваши мази очистили кожу за одну ночь. То же самое — у невесты мессера Джованни Ферлино де Карманьола. Теперь у нее такие белые щечки, просто мраморные, и она снова красавица.

В памяти Мишеля всплыло прекрасное лицо Магдалены. Пока он своими притираниями не сделал ее кожу шершавой и прозрачной, его тоже покрывали веснушки. Острая боль пронзила его. Однако отогнать воспоминание на этот раз удалось довольно быстро.

— Идеей средства от веснушек я обязан вашему соотечественнику, Антонио Виджеркио. Он же изобрел прекрасное слабительное, которое благоухает розой. Только от этого средства ни у одного из моих пациентов, включая беременных женщин, не возникало рвоты.

— Виджеркио? Он ведь больше астролог и колдун, чем аптекарь.

— Да, но он изумительно правильно подбирает пропорции лекарства.

— Можете поприветствовать его лично: вот он идет к нам собственной персоной.

И точно, к калитке сада приближался лысый бородатый человек в элегантно облегающем черном костюме. Он был очень возбужден. Учтиво поклонившись маркизу, он обратился к Мишелю хриплым, астматическим голосом:

— Я слышал, вы собираетесь уезжать, синьор де Нотрдам.

— Да, друг мой. Меня вызывает в Милан его преосвященство кардинал Алессандро Фарнезе, папский легат. Я не знаю, почему он оказался в Милане, но он желает меня видеть.

Маркиз де Финат очень удивился.

— Вы ничего мне не говорили! Кардинал Фарнезе — правнук нашего Папы, могущественнейший человек. Вы с ним знакомы?

— Лично не знаком. Но я встречался с его уполномоченным в Авиньоне кардиналом Тривулько и с их помощником братом Пьетро Джелидо.

Произнося последнее имя, Мишель не смог удержаться от гримасы. Ужасы Люберона еще жили в его памяти.

Антонио Виджеркио тоненько присвистнул.

— Все они — высшие представители власти. Думаю, от приглашения кардинала Фарнезе отказываться нельзя. Я бы хотел переговорить с вами с глазу на глаз. Вы разрешите, синьор маркиз?

Аристократ кивнул:

— Конечно. Уже почти время обеда, и меня ждет блюдо из засахаренных побегов сосны, приготовленное по рецепту синьора де Нотрдама. Моя сестра Бенедетта неравнодушна к этому блюду. — Он улыбнулся врачу. — Дорогой Мишель, вас будут помнить не только как выдающегося ученого, но и как прекрасного гастронома. Обещайте еще приехать к нам.

— При первой же возможности, синьор маркиз, — ответил тот, поклонившись.

Откланявшись, Мишель вместе с Виджеркио направился к калитке. Аптекарь какое-то время молчал, потом порывисто сказал:

— Мишель, вам не надо бы ехать в Милан.

— Но почему? Вы же знаете, что я не могу отказаться.

— Вы уже говорили. Но мне известно, что там неспокойно. Я давно имею контакты с вашим коллегой, врачом Джироламо Кардано…

Мишель удивленно вскрикнул.

— Кардано? Да кто же его не знает? Один из лучших математиков! Ведь это он нашел решение кубических уравнений, над которым столько ученых бились десятки лет!

Они вышли на улицу, покрытую колеями от каретных колес. Виджеркио понизил голос:

— Все это так, но Джироламо, кроме всего прочего, еще и занимается естественной магией. Он написал мне, что в долинах Ломбардии стали расти доселе невиданные цветы, а в доме правителя появились подозрительные люди. Кардано их называет иллюминатами, но у них есть еще одно название: «Церковь».

Мишель так вздрогнул, что вынужден был схватиться за ветку бука, чтобы не упасть.

— Как вы сказали? — выдохнул он.

— «Церковь». Во главе стоит некто Пентадиус, сейчас он гостит у кардинала Фарнезе. Кажется, он весьма преуспел в борьбе против Лютера. Однако истинного Мастера никто в лицо не видел. Он недавно вернулся с Востока и теперь скрывается в окрестностях Милана, под крылом у ордена миноритов, который целиком во власти его чар. Говорят, он великий маг.

Лоб Мишеля вдруг вспыхнул в неожиданной лихорадке. Он раскрыл рот, но оттуда вылетели какие-то сиплые, неясные звуки. Лишь через несколько секунд он взял себя в руки и смог спросить:

— Кто вам об этом сообщил? Кардано?

— Не только. Меня предупредил еще один друг, доктор Гийом Постель. Он уже два месяца как вернулся из Константинополя и написал мне.

— Вы знаете, как зовут мага, о котором рассказали?

— Знаю, но только имя. Ульрих из… а дальше не помню. Какое-то место в Германии. Адепты «Церкви» узнают друг друга но специфическому знаку.

— Что за знак?

— Маленький крест, вырезанный на плече.

Все, что Мишель гнал из памяти двадцать лет, всплыло в мозгу с прежней яркостью. Он увидел нож, крестом надрезающий плечо, и мышиную кровь, капля за каплей падающую в рану. А потом обожгла страшная боль, а братья по «Церкви» пели за пределами пентакля старинное заклинание:

— Вам плохо? — в тревоге воскликнул Виджеркио.

Мишель сразу вернулся к реальности.

— Нет-нет, ничего, — неумело солгал он и выпрямился, пытаясь справиться с нервным напряжением. — Послушайте, друг мой. Вы говорили о странных растениях, которые заполонили долины Ломбардии. Кардано вам их описал?

— Нет, в своем письме он их только упомянул. Похоже, он этим сильно обеспокоен.

— У него есть на то веские основания.

Мишель вспомнил будоражащие и пугающие, при всей своей примитивности, иллюстрации на первых страницах «Arbor Mirabilis». Появление чудовищных растений служило первым сигналом того, что один мир вторгся в другой и земному времени близится конец. Начал ли Ульрих осуществление апокалиптического проекта иллюминатов? Вряд ли. Скорее всего, хотел испытать свое могущество, которое, судя по всему, действительно потрясало.

— Послушайте, Антонио, — продолжил он, вглядываясь в лицо друга. — Вы и сами не знаете, что, возможно, спасли мне жизнь. Я не поеду в Милан. Я вернусь в Прованс, потому что не нашел никаких следов того, что искал в Италии.

— Я думал, что вы приехали сюда по научным соображениям.

— Нет. Я шел по следам мертвеца, который продолжает преследовать меня даже из могилы.

Мишель снова перебрал все свои бесплодные шаги в поиске Диего Доминго Молинаса или того, кто встал на его место, и понял, что попал в западню. Этого было более чем достаточно, чтобы держаться от Милана как можно дальше.

— Окажите мне последнюю услугу, Антонио. Добудьте мне карету, двуколку или просто лошадь. Я не рискну просить об этой милости синьора де Фината, он и так много для меня сделал.

Аптекарь развел руками.

— Я ничем таким не располагаю. Если хотите, я могу поговорить с синьором Маганьоли: у него есть конюшни и большой выбор экипажей.

— Конечно, прошу вас.

— Пойдемте со мной в город.

Савона от жилища де Фината располагалась довольно далеко и раскинулась гораздо ниже, в долине, за лесистыми холмами. Погода стояла чудесная, с моря дул прохладный ветерок, и двухэтажные домики, прилепившиеся друг к другу, смотрелись очаровательно. Однако более внимательный взгляд легко заметил бы признаки все той же нищеты, которая отличала окраины всех европейских городков. По счастью, низший клир заботился о том, чтобы накормить голодных.

Поэтому погруженный в свои невеселые мысли Мишель не удивился, заметив, что к ним по тропинке приближается молодой священник, и на руке у него висит корзина с едой. Бедняки смущенно высовывались из домов, протягивали руки к корзинке, которую тот пустил по кругу, и снова ныряли в сырость своих лачуг.

Когда Мишель поравнялся со священником, какая-то таинственная сила заставила его взглянуть ему в лицо, и увидел он совсем не того человека, что шел ему навстречу. Сам не зная почему, Мишель упал на колени и склонил голову.

— Благословите меня, ваше святейшество! — сказал он и сам удивился.

Священник засмеялся.

— Ваше святейшество? Вы что, шутите?

Виджеркио тоже удивился:

— Мишель, что это на вас нашло? Вы спутали его с новым Папой? — Он взял друга за плечо и заставил подняться. — Это Феличе Педретти, анконский священник, известный своим милосердием. Как поживаете, дон Феличе?

— Прекрасно, а вот этот синьор с вами, кажется, нездоров, у него, наверное, лихорадка.

Мишель проклял себя за потерю самоконтроля, а заодно и те сущности, которые шаг за шагом помрачали его разум.

— Простите, падре, — пробормотал он, — я принял вас… за Папу Сикста… короче, совсем за другого!

Священник еще больше удивился.

— За Папу Сикста? Но Сикст Четвертый уже шестьдесят лет как умер! Нашего понтифика зовут Юлий Третий, — Он улыбнулся, — Занятно, что вы спутали меня с Папой. Если бы я был Папой, я бы не носил такой дырявой рясы, как вы думаете?

Мишель совсем смутился, еще и оттого, что его охватывал все больший и больший страх. Он боялся находиться на людях, боялся галлюцинаций, смешения навязчивых видений с реальностью.

— Простите меня, ваше свят… святой отец. Мне действительно нехорошо, и мне надо поскорее уйти отсюда!

Он схватил под руку Виджеркио и потащил его дальше, не обращая внимания на то, что к башмакам липнет грязь. Когда он пришел в себя, то прежде всего оглянулся. Маленького священника не было видно. С облегчением он нащупал руку друга.

— Я повредился в уме, — сказал он со слезами на глазах, — и разучился отличать сон от реальности. Несомненно, это продолжают действовать травяные настои, которые я в изобилии принимал в юности. Право, лучше уж умереть.

Виджеркио, вместо того чтобы его уговаривать и разубеждать, медленно покивал головой.

— Я не только понимаю вас, Мишель, — я знаю. Знаю вещи, вам неизвестные. Скажите мне, когда вы родились?

— Тринадцатого декабря тысяча пятьсот третьего года.

— В какой час?

— В полдень.

— Значит, у вас должно быть Солнце в Стрельце, а Луна, скорее всего, в Близнецах. Поэтому вы все время в движении и в беспокойстве. Не забывайте, что Стрелец тоже все время в движении. Ваш знак указывает также на стремление к более высоким небесным сферам и на дар пророчества. Не отрицайте этого дара: звезды говорят за вас.

— Не знаю, ничего не знаю, — Мишель затряс головой, — Я не знаю, кто я и что делаю. Если бы я не верил в Бога, я подумал бы о самоубийстве.

Виджеркио с досадой махнул рукой.

— Это потому, что вы либо не сознаете своего могущества, либо не научились держать его под контролем. Тут поневоле придешь в замешательство. Вы смолоду изучали язык звезд, ведь так?

— Да, но потом от этого отрекся. Я сжег Птолемея и другие книги.

— Почему?

— Потому что я добрый христианин.

Мишель произнес эти слова с такой решимостью, словно сразу хотел отмести все возражения.

— И нашими судьбами, и звездами управляет Бог. Верить в противоположное означает поддаться дьявольскому искушению.

— Да неужели? — Виджеркио улыбнулся. — Тогда почему Иисус сказал: «И будут знамения в солнце и луне и звездах»?[19] Или вы забыли Евангелие от Луки? Это Сын Божий велел нам изучать космос, чтобы узнать свою судьбу. Так вы и должны поступать, Мишель, и вы вернетесь к согласию с самим собой.

Мишель не нашелся что сказать. Он брел к центру городка, и улицы становились все чище, лавок и харчевен все больше, чаще стали попадаться пешеходы: женщины, моряки, торговцы, стража в ярких мундирах. Нищих было тоже много, но меньше, чем в пригородах. Несмотря на то что на каждом углу были свалены мусор и нечистоты, скверного запаха континентальных городов здесь не ощущалось.

Виджеркио немного помолчал, потом продолжал:

— Луна в Близнецах обычно означает два брака. Вы никогда не рассказывали мне о своей жизни.

Мишель вдруг резко остановился, так что встречная карета вильнула в сторону, чтобы на него не наехать.

— Луна в Близнецах действительно означает два брака?

— Да. Разве вы никогда не интересовались своим гороскопом, когда занимались астрологией?

— Нет, я всегда избегал этого.

— Это-то и плохо. Если бы вы его знали, это прибавило бы вам сил.

Мишель снова впал в прострацию. Он вспомнил горячие объятия Жюмель и влажную расселину внизу ее живота. Два года абсолютного воздержания не тяготили его, но теперь он испытывал острую потребность в нежности и близости. Он впервые отдал себе отчет, что все провинности жены на расстоянии как-то потускнели, померкли. Он ощутил, как внезапная эрекция вздыбила его изящные, облегающие панталоны, и властное желание захлестнуло его. Он желал не просто женщину, он желал темноволосую красавицу Жюмель.

Виджеркио, видимо, почувствовал какой-то сдвиг в душевном настрое друга, и его улыбка стала еще шире.

— Палаццо Маганьоли находится в двух шагах. Пойдемте, через пару дней вы будете дома.

Ближе к вечеру, выйдя за стены города, Мишель поглаживал взятого в кредит пегого коня. Ловким движением он вскочил в седло. Конь затанцевал под ним и поднял голову, словно ожидая команды. Свежий ветерок шевелил ему гриву.

Виджеркио протянул другу сверток со сменой белья и помог прикрепить его к седлу.

— Помните, о чем я вам говорил, Мишель: возобновите занятия астрологией. Знание себя самого и своего положения в космосе придаст вам уверенности и поможет понять ваше истинное призвание. Даже если вам суждено быть врачом, вы не хуже меня знаете, как важно соразмерять положение звезд с ощущениями тела. Но я не уверен, что ваше призвание — в медицине.

— В чем же оно?

— Появление на свет под знаком Стрельца говорит ясно: надо нацелить стрелу к небосклону и достичь восьмого неба, откуда можно обозреть целиком все время. Иными словами, пророчествовать.

В обычных условиях Мишель ничего бы не ответил. Но он был настолько выбит из колеи, что прошептал еле слышно:

— Но ведь именно от этого я столько страдал!

Виджеркио кивнул.

— Только потому, что не достигли полной власти над вашим природным даром. Повторяю, совершенствуйтесь в астрологии: в ней кроется и тайна вашего расцвета, и конец ваших метаний.

Он легонько хлопнул коня по крупу, и тот, сначала медленно, а потом все быстрее поскакал по дороге к морю. Мишель сердечно помахал другу рукой.