Нулевой след

Разбор вещей

Комната Хайди выглядела как последствия не очень удачного теракта в самолете. Что-то, взорвавшееся там, всего лишь открыло люки багажного отделения, не обрушив сам самолет. Такую картинку Холлис видела раньше много раз, во время гастролей с Хефью. Она представляла себе это как механизм выживания, отвергающий череду бездушно засасывающих отельных номеров. На самом деле она никогда раньше не видела чтобы Хайди раскладывала вот так свои вещи, как будь-то пытаясь угнездиться. Похоже она это делала бессознательно, в потоке инстинктивного транса, как собака, выписывающая круги по траве, перед тем как лечь. Она была поражена сейчас эффективностью, с которой Хайди создавала свое собственное пространство, задвигая на задний план вещи, которыми дизайнеры Корпуса пытались придать номеру выразительность.

— Бля, — сказала Хайди. Судя по всему она отрубилась и проспала всю ночь в своем израильском лифчике. Уходя вечером, Холлис забрала ключь с собой. Сейчас она видела что виски в графине осталось едва на донышке. Хайди выпивала не очень часто, но если уж бралась за дело, то вдумчиво. В настоящий момент она возлежала под кучей смятого постельного и не только белья. Холлис разглядела там же несколько пурпурных сервировочных салфеток и дешевое мексиканское пляжное полотенце, полосатое как национальная шаль. По-видимому Хайди покидая гребанного придурка Чеза загрузила содержимое его бельевого шкафа в одну из своих сумок, а теперь вот вывалила все это здесь. Постельное белье на кровати тоже отельным не было.

— Завтрак? — Холлис начала вытаскивать и разбирать вещи, лежащие на кровати. Здесь же обнаружилась большая сумка-холодильник полная маленьких острых на вид предметов, тонких кисточек, крошечных баночек с красками, бит из белого пластика. Как будь-то Хайди усыновила двенадцатилетнего мальчика.

— Что это?

— Лечение, — прохрипела Хайди, а затем издала звук напоминающий крик стервятника, который сожрал что-то слишком тухлое чтобы его можно было переварить. Холлис и раньше слышала как Хайди издает подобные звуки. Она даже помнила у кого Хайди научилась этому. Это был супернатуральный блондин клавишник из Германии, с татуировками, сделанными похоже в очень юном возрасте, их края размылись как если на туалетной бумаге написать ручкой. Она положила сумку с ее загадочным содержимым на туалетный столик и сняла трубку французского телефона, сделанного в начале двадцатого века, но покрытого броскими Марокканскими письменами как трубка кальяна на Гранд Базар.

— Кофейник с черным кофе. Две чашки. — сказала она в ответ на запрос голоса обслуживания, — стопку поджаренных тостов, большой графин апельсинового сока. Спасибо.

Холлис подняла старую футболку Рамонес с чего-то футовой высоты, похожего на белого китайского фарфора модель для рефлексотерапии, которая выглядела как ухо, сложнозакрученное в красном. Она положила футболку обратно, расправив ее так, чтобы логотип группы был хорошо виден.

— Как насчет тебя? — спросила Хайди, из под кучи своего белья.

— Что насчет меня?

— У тебя есть мужчина? — спросила Хайди.

— Нет, — ответила Холлис.

— Что с тем киноактером, который прыгал с небоскребов в костюме белки летяги? Он был вполне себе ничего. Очень горячий. Как его звали? Даррел?

— Его звали Гаррет, — произнесла его имя Холлис, первый раз за год, против собственной воли.

— Ты здесь из-за него? Он же англичанин.

— Нет, — сказала Холлис. — В смысле он англичанин, но здесь я по другой причине.

— Ты же с ним в Канаде встретилась. Это Бигенд вас познакомил? Я его больше не видела с тех пор.

— Нет, — ответила Холлис, опасаясь что Хайди продолжит извлекать на поверхность все эти болезненно-неприятные вещи. — Они не знакомы.

— Ты не любишь смазливых спортсменов, — сказала Хайди.

— Он не был таким, — сказала Холлис.

— Все они такие, — сказала Хайди.

— А твой бывший?

— Нет, — сказала Хайди. — Не в этом смысле. Это как будь-то была я, в попытках стать другой. Он был настолько не чужой, насколько это вообще может быть, и в то же время он был кем-то еще. Я могу сравнить это с ощущением, когда надеваешь чьи-то ботинки. Раскладываешь оборудование для гастрольного тура по ящикам. Покупаешь что-нибудь в супермаркетах. Управляя автомобилем никогда ведь не думаешь об управлении автомобилем. Ладно, нахрен, хватит об этом. Заканчиваем.

— Ты не выглядела слишком уж счастливой с ним, когда я тебя видела в Лос-Анджелесе.

— Он какого-то хрена ударился в творчество. Я выходила замуж за налогового юриста. А он стал продюсировать. Какие-то инди материалы. Захотел чтобы о нем говорили.

— И теперь он в тюрьме?

— Залог вносить нельзя. ФБР-овцы в офисе. Одетые в эти свои куртки с надписью «FBI» на спине. Выглядит классно. Клевый кадр для фильма. Но мы были не на съемках.

— Но у тебя то с законом никаких проблем?

— Я встретилась с адвокатом Инчмэйла в Нью-Йорке. Я, как его бывшая, даже не потеряю свою долю законной собственности, на которую имею право. Они не могут забрать все, как бы им этого не хотелось. Но в действительности все это конечно заебывает.

Принесли завтрак. Холлис приняла поднос у итальянской девушки в дверях, подмигнув ей. Затем дала ей чаевые.

Хайди пробилась сквозь бельевой ком и уселась на краю кровати. Натянула на себя огромный хоккейный свитер, который как казалось Холлис, которая родилась без гена, который отвечает за пристрастия к командным видам спорта, принадлежал кому-то довольно известному. Хайди определенно любила иметь дела со знаменитыми спортсменами, только если они оказывались достаточно сумашедшими. Когда она барабанила в Хефью, ее друзьями часто оказывались эффектные но чокнутые боксеры и вроде бы с точки зрения общественности это было не так уж и плохо. Помнится одного из них она даже вырубила первым же ударом на вечеринке перед вручением Оскаров. Сейчас Холлис очень часто радовалась тому, что их карьера завершилась до появления YouTube.

— У меня никогда ничего не будет с Гарретом, — сказала Хайди наливая себе половину чашки кофе и выливая в нее остатки виски из графина.

— Ты думаешь Гаррет такая уж хорошая идея?

Хайди пожала плечами, которых почти не было видно в свитере.

— Ты же меня знаешь. Сейчас это пройдет и я стану хорошей и полгода буду пить только минеральную воду. Вот что мне действительно сейчас нужно, так это тренажерный зал. Настоящий. Кстати чем занимался Гаррет?

— Не знаю смогу ли я объяснить это? — сказала Холлис, наливая кофе и себе. — Но я подписала очень жесткий договор на тему неразглашения.

— Подстава?

— Нет, — сказала Холлис, — просто кое-что, из того, что он делает, может привести к нарушению законов. Ты знаешь Бэнкси, художника граффити?

— Ну?

— Бэнкси ему нравится. Он считает себя похожим на него. Они оба из Бристоля.

— Но он же не художник граффити.

— Мне кажется он считает что он художник, только без красок.

— Это как?

— История, — сказала Холлис.

Хайди выглядела убежденной.

— Он работал с неким пожилым человеком, человеком с большим количеством ресурсов. Человек решал что надо сделать, как это должно быть сыграно, жесты, мимика, а Гаррет работал над тем, чтобы выполнить это наилучшим образом. И чтобы при этом их не поймали. Старик играл некую роль драматурга, хотя иногда выступал и как актер.

— Ну и в чем тут проблема?

— Жуть. Нельзя сказать что я не одобряю того, что они делали. Но это было пострашнее чем Бигендовы штучки. Мне надо чтобы в мире была такая поверхность, которую видят все. Я не люблю ощущать что я каждый раз проваливаюсь куда-то еще. Посмотри что с тобой случилось.

Хайди подцепила треугольный тост так, как будь-то им можно было зарезаться словно лезвием. — Ты сказала что они не мошенники.

— Они нарушали закон, но мошенниками не были. Ну и природа их деятельности заставляла их все время наживать себе врагов. Они приехали в Эл-Эй, там мы встретились. Я начала писать книгу. Они вернулись в Европу. Я снова увидела его, когда приехала сюда чтобы подписать этот автоконтракт.

— У меня была доверенность. — Она откусила угол тоста и с сомнением принялась жевать его.

— Я хотела быть здесь. — Холлис улыбнулась. — Затем он вернулся со мной в Нью-Йорк. Он тогда не работал. А потом они принялись за старое. Это было начало выборов Обамы. Они готовились что-то сделать.

— Что?

— Я не знаю. Даже если бы знала, я обещала не говорить. Я вообще была очень занята книгой. Он почти не появлялся. А затем просто исчез.

— Ты скучаешь по нему?

Холлис пожала плечами.

— Тебе трудно угодить, ты знаешь об этом?

Холлис кивнула.

— Это надо делать жестче. — Хайди встала, дошла со своей чашкой кофе с виски до ванны и выплеснула содержимое в раковину. Вернулась и налила себе кофе. — Чувствуешь себя забытой?

— Определенно.

— Хреново, — сказала Хайди. — Позвони ему. Посмотри что произойдет. Пусть будет что будет.

— Нет.

— Номер есть?

— На крайний случай.

— Какой еще крайний случай?

— Ну насколько я их знаю, они не оставят меня в беде в случае чего.

— Позвони все равно.

— Нет.

— Очень трогательно, — сказала Хайди. — Это что еще за херня? — Она смотрела в ванную.

— Твой душ.

— Ты шутишь.

— В моем номере такой же, можешь посмотреть. Что в этих двух коробках? — Холлис показала на коробки, которые она забрала у Роберта прошлой ночью, в надежде сменить тему разговора. — Пара бетонных блоков?

— Урны, — ответила Хайди, — кремационные.

— Чьи?

— Джимми. — Джимми был басистом Хефью. — Никто не пришел забрать ее. Он всегда говорил что хочет быть похоронен в Корнуэле, помнишь?

— Нет, — ответила Холлис. — Почему в Корнуэле?

— Бля, откуда я знаю. Может быть он считал что Корнуэл находится в прямо противоположном Канзасу месте.

— Здесь нескоолько урн.

— Вторая моей матери.

— Твоей матери?

— Никак не соберусь что-нибудь с ними сделать. Они лежали в подвале, вместе с моим гастрольным барахлом. Не могла же я оставить их там у придурка? Отвезу обоих в Корнуэл. Джимми все-равно никогда не видел мою мать.

— Ну ладно, — Холлис не нашлась что еще здесь можно сказать.

— Где этот хренов Корнуэл?

— Я покажу тебе. На карте.

— Мне нужно в долбанный душ, — сказала Хайди.