Андрей понимал, что смело было, конечно, похваляться перед старым князем, что легко сможет сделать паровую машину. Эскиз нарисовать труда, разумеется, не составляло. Но, с остальным возникло множество вопросов. Из чего мастерить паровой котел, чтобы получился он прочным и не взорвался? И, если, например, склепать котел из отдельных гнутых металлических листов, то не вылетят ли заклепки? Да и дырки под заклепки надо еще грамотно и точно просверливать. А клепать тоже нужно уметь сноровисто.
Как соорудить цилиндр и поршень с малым зазором от стенок цилиндра, но, при этом, чтобы не заклинило его при расширении от нагревания паром? Где взять надежные уплотнения для сальников? Но, даже если эти проблемы решить, то все равно одного изготовления котла с топкой и цилиндра для будущей паровой машины мало. Нужно же еще и ползун грамотно поставить, чтобы трение его не стачивало, и кривошипно-шатунный механизм правильно рассчитать, и перепускные клапана надо изготовить так, чтобы четко работали. Что касалось изготовления новых образцов оружия, то там и вовсе необходима очень точная металлообработка. И кто все это будет делать?
Сам Андрей никогда не был мастером на все руки. Помогал, конечно, отцу что-то мастерить в гараже и на даче в той своей прошлой жизни двадцать первого века. Но и только. Следовательно, понадобятся местные специалисты этой самой эпохи, в которой теперь приходилось существовать Андрею после своего попадания в тело князя. Впрочем, его немного радовало, что вокруг все же не какое-то средневековье, а время промышленной революции. С началом XIX века развитие индустрии как раз и набирало обороты по мере поступательного развития научно-технического прогресса.
И в этом плане попаданца немного обнадеживало то, что старый князь, вроде бы, относился к умным людям с уважением, даже невзирая на разницу в сословиях, как, например, к архитектору Михаилу Ивановичу. Потому у Андрея оставалась надежда уговорить старика привлечь к работе грамотных мастеров. Где-то они должны же быть, эти кулибины? И тут, подумав так, попаданец вспомнил, что сам знаменитый Иван Петрович Кулибин, хоть лет ему за семьдесят, но еще жив и даже работает где-то в Нижнем Новгороде. И Андрей решил, что будет уговаривать отца срочно установить контакт с изобретателем. А у Кулибина, наверняка, есть толковые молодые и энергичные ученики, которых тоже можно заинтересовать новым смелым техническим проектом в Лысых Горах!
Потому задача привлечь специалистов на строительство паровой машины и на сам завод, как только он заработает, наверное, все-таки была выполнима. Но, тут все, опять же, упиралось в деньги. Ведь, чем выше квалификация специалиста, тем дороже он потребует плату за свои услуги. А каких-либо значительных средств у Андрея не имелось. Только отцовские, то есть князя Николая Андреевича, который был весьма скуп, требуя отчет за каждую копейку, выдаваемую сыну. Впрочем, Андрею в голову пришла мысль, что именно ему, вероятно, принадлежит приданное его покойной жены Лизы. А там целое село с крепостными крестьянами. Больше тысячи душ! И отец вряд ли имеет право претендовать на эти материальные ценности!
Но, юридические тонкости наследственного права, действующего в России 1806 года, Андрей пока не изучил. Хотя и подозревал, что это наследство от жены можно оформить на себя по закону без особых проблем, поскольку муж имеет право на имущество покойной супруги. Вот только, как же это сделать, если у него пока не было даже бумаг, удостоверяющих личность? Приходилось терпеливо ждать, когда медлительная бюрократия разродится новыми документами. И потому оставалось пока надеяться лишь на то, что Николая Андреевича удастся уговорить привлечь к делу людей сведущих в инженерии и умелых в мастерстве обработки металлов, которые будут способны изготовить по чертежам и паровую машину, и новое оружие.
Впрочем, Андрей понимал, что его чрезмерная черствость по отношению к смерти жены выглядит неестественно, а потому необходимо как-то обозначить скорбь по умершей своей формальной половинке. Ради этого он заявил за обедом главе семейства, что немедленно желает посетить могилку усопшей Елизаветы Карловны. Княжна Марья сразу же отнеслась с пониманием к его заботе и вызвалась сопровождать брата. Да и ее компаньонка мадемуазель Амели Бурьен, конечно же, захотела увязаться с ними.
Князь Андрей, выходя из зала, где только что прошел обед, чувствовал, как на его плечах лежит тяжесть не столько от самой этой утраты, сколько от необходимости соответствовать ожиданиям окружающих. Он знал, что его холодное безразличие по отношения к умершей, проявляемое по причине отсутствия у него в душе настоящей скорби, вызывало недоумение у близких. Внутри сознания попаданца боролись противоречия: он совсем не любил ту Лизу, но здешние общественные нормы требовали скорбного поведения, и он был обязан, как истинный аристократ, соответствовать этим нормам хотя бы внешне.
Княжна Марья, всегда отличавшаяся чуткостью, заметила перемены в душевном состоянии брата. Но, она истолковала их именно, как скорбь утраты. И ее доброе сердце наполнилось состраданием к внутренним терзаниям Андрея. «Как же трудно ему, должно быть, носить этот груз невысказанных чувств внутри себя! Ведь, наверняка, Андрей потому сразу не заговорил о своем горе, как только вернулся, чтобы не омрачать встречу с семьей. Он так бережет наши чувства!» — думала девушка, глядя на скорбное выражение на лице брата, которое он на себя напустил, надев черный траурный плащ и черную шляпу-цилиндр. И, конечно, Маша решила поддержать Андрея, предложив свою компанию в этом невеселом деле.
— Я пойду с тобой, дорогой брат. Я понимаю, насколько это важно для тебя, и я хочу быть рядом, — произнесла она, стараясь вложить в слова тепло и понимание.
Князь Андрей кивнул, хотя совсем не был уверен, что его чувства к Лизе достойны уважения. Но, он не мог отказать сестре. Тем более, что ему требовались свидетели его скорбного поведения, чтобы постараться убедительно сыграть роль мужа, убитого горем. А тут еще мадемуазель Амели, всегда стремившаяся быть в центре событий и подскочившая к ним с Машей, с легким трепетом в голосе проговорила:
— Я тоже хочу пойти с вами. Ведь я так любила Лизу! Посетить ее могилку — это будет так трогательно!
Ее слова, полные, казалось, наивности, вызвали у молодого князя легкую усмешку. «Может и трогательно, — подумал он, — но только не для меня. Мне бы наследство от этой Лизы поскорее получить».
Когда подали карету, Андрей поразился роскошеству княжеского гужевого транспорта. Четверка могучих породистых лошадей тащила экипаж на высоких колесах, декорированный снаружи лакированными панелями черного дерева, края которых были отделаны бронзовыми завитками в стиле барокко, а посередине, на дверце, красовался крупный позолоченный родовой герб с изображением грифона, мифического существа с головой и крыльями орла, но с телом льва.
Они не очень долго ехали к Лысогорской церкви. А когда вышли из кареты, апрельский лес, все еще лишенный листвы после долгой зимы, обступал перед ними старое кладбище по обеим сторонам. А само здание церкви стояло посередине чуть поодаль от дороги. Начало апреля совсем не радовало теплом. Снова ударил небольшой морозец, отчего каждый шаг отдавался легким хрустом мерзлой земли. И Андрей поеживался, чувствуя, как холодный воздух забирается под плащ.
Княжна Марья шла рядом, погруженная в свои мысли, и вдруг произнесла:
— Дорогой брат, а ты помнишь, как мы с Лизой проводили вместе летние дни в начале прошлого лета? Она всегда была такой веселой и жизнерадостной!
В голосе Маши звучала искренность, но Андрей почувствовал легкое раздражение, опасаясь, что сестра начнет спрашивать что-нибудь о тех деталях совместных пикников, которые он не помнил, поскольку сознание попаданца впитало в себя далеко не всю память прежнего князя Андрея, а лишь его разрозненные воспоминания.
— Веселой? Но, это только так казалось. На самом деле, под этой веселостью скрывалось ее беспокойство. Ведь Лиза хорошо понимала, что я скоро уйду на войну. Это я во всем виноват! — произнес он несколько театрально, стараясь, в то же время, не переигрывать.
— Не надо, не вини себя, — прошептала Маша.
А мадемуазель Бурьен, которая тоже шла рядом, не знала, что и сказать. Андрей же не мог не оценить, как сестра старалась его поддержать морально. И эта ее искренняя попытка была важна для него. Ведь он лишний раз смог убедиться, что Маша была его настоящим другом. Они недолго шли среди могил от своей кареты к большому и красивому зданию деревенской церкви, построенному на средства старого князя. Когда они вошли внутрь, свечи горели мягким светом, создавая атмосферу умиротворения. А справа от церковного алтаря сверкала свежей позолотой маленькая часовенка над могилой умершей молодой княгини.
В церкви шла служба, кого-то отпевали, и прихожане со всех сторон кланялись княжеской семье, а поп читал молитвы, помахивая кадилом. И потому никто уже не мог бы сказать, что князь Андрей совсем не скорбел по умершей супруге, тем более, что он преклонил колени прилюдно и долго крестился перед статуей ангела, которую поставили на могильную плиту внутри часовенки в качестве памятника. Его поза, склонившаяся перед могилой жены, казалась всем свидетельством глубокой скорби, но только ему одному было известно, что в его сердце царила пустота. В воздухе витали ароматы воска и ладана, создавая атмосферу священного покоя, когда князь Андрей наконец-то поднялся с колен, но продолжал креститься еще какое-то время для закрепления внешнего эффекта, стоя среди прихожан и ощущая на себе взгляды, полные сочувствия.
Служба продолжалась, и он вновь склонил голову, напоминая себе, что должен быть примером для остальных. Ведь все присутствовавшие, конечно, смотрели на князя. А он, играя свою роль на публику, в глубине души прекрасно понимал, что его скорбь не была искренней. Он не знал, какие чувства лучше изображать: потерю, боль души или, может быть, страх перед тем, что отныне его жизнь будет другой, без присутствия этой Лизы. И, пока вокруг него читали молитвы, он оставался отстраненным, словно отгороженным невидимой преградой от остальных, наблюдая за тем, как жизнь вокруг продолжает течь, и ощущая свою отрешенность от этой реальности 1806 года, словно бы он сам, как тот ангел из белого мрамора, изготовленный где-то в далекой Италии, был здесь чужеродным элементом.
Андрей ловил себя на том, что мысли его блуждают далеко от этой церковной службы. Он почему-то вспоминал другую женщину, свою бывшую любовницу Иржину, с которой он поступил не слишком красиво. Ведь он не только бросил ее в Моравии в трудный для нее момент, а даже позволил сослать ее в монастырь. И он чувствовал за это вину до сих пор. Потому, наверное, пустота заполнила его душу до самых краев, пока он разыгрывал весь этот спектакль скорби и страданий по умершей жене того человека, в теле которого он теперь жил, но которым не был тогда, когда тот сочетался браком с покойницей Лизой.
Князь Андрей стоял в тени высоких колонн, отголоски церковного хора доносились до него, словно далекие волны, разбивающиеся о камни. Он пытался сосредоточиться на молитве, но мысли его, как непослушные птицы, разлетались в разные стороны. Взгляд его скользил по стенам, украшенным иконами, но внутренний мир оставался мрачным и пустым. Перед его глазами снова и снова возникал образ Иржины — женщины, чья красота и ум однажды пленили его сердце.
И мысли об Иржине не отпускали его, как будто в наказание за то, что обстоятельства отняли у него возможность хотя бы как-то загладить свою вину перед баронессой. Теперь, когда он находился в этом храме, демонстрируя окружающим скорбь и смирение, он не мог избавиться от чувства, что сам стал жертвой своих собственных решений. Словно это было его собственное сознательное предательство. И он никак не мог простить себя за тот шаг, который навсегда разорвал их с Иржиной судьбы. Служба продолжалась, но ему казалось, что время замедлило свой ход. И он чувствовал, как его сердце сжимается от тоски по этой женщине. И этот груз давил на него, словно бы он невольно сделался узником воспоминаний о баронессе из Моравии, о которой он, вообще-то, старался не думать в последнее время.
А тут, внутри церкви у могилы Лизы, эти воспоминания, как нарочно, нахлынули вновь, царапая душу Андрею. И полузабытый образ Иржины становился снова все более четким в его сознании, а вместе с ней перед глазами вставали образы его погибших солдат. Силясь отогнать наваждение, Андрей вновь перекрестился, взглянув на иконы. И в святых ликах он увидел не только страдание, но и надежду, подумав, что, возможно, искупление для него сейчас не в том, чтобы исправить содеянное, а в том, чтобы научиться жить с этим дальше, понимая собственную человеческую слабость, ведь любовь, даже потерянная, всегда оставляет шрам в душе.
Выходя из церкви, княжна Марья и Амели Бурьен тихо обсуждали статую ангела над могилой Лизы, чьи черты, по их мнению, были настолько похожи на покойницу, что казались живыми. Но, князь Андрей так не считал. Он долго смотрел на статую, разглядев ее во всех подробностях, пока молился с ней рядом, но в его сердце она не вызвала ни единой эмоции. Этот ангел с безмятежным выражением лица был лишь изваянием, не способным понять чувства людей.
— Как вы можете говорить о сходстве? Это лишь камень, и в нем нет души! — произнес он, не удержавшись от резкости, когда девушки обратились к нему, чтобы узнать его мнение.
Марья, слегка смутившись, опустила взгляд, а Амели, едва сдерживая улыбку, попыталась перевести разговор на другую тему. Но, князь Андрей, чувствуя, как внутри него все еще присутствует глухая тоска по Иржине, вновь замолчал. Он понимал, что его молчание и его холодность воспринимаются окружающими, как знак скорби, и это было единственным, что могло его сейчас спасти от лишних вопросов.