Льера иль Гише ворвалась в комнату вскоре после того, как мы с Васей вернулись из общего зала салона — сытые и довольные. Грохот шагов известил о приближении штос-офицерши, когда та поднималась по ступеням на наш этаж. Уже по нему я понял, что Лука взволнована.
Я только-только примостил на ногах карауку: всё больше сегодня предпочитал скучать под тихую музыку.
Васелеида вновь извлекла из ножен меч. Рана под ключицей её не сильно беспокоила, а я не напоминал ей о том, что следовало бы соблюдать покой — для работы «регенерации» это не имело значения. Васелеида не маленькая: хочет терпеть боль — пусть терпит. Подозреваю, что протирание оружия было для неё сродни моему терзанию струн.
Мы с Васей редко что-либо обсуждали, оставаясь наедине. Наше совместное времяпровождение заключалось в том, что мы хором молчали. И нас это вполне устаивало.
Льера иль Гише хлопнула дверью, заставив картины на стенах вздрогнуть. Все эти голые женщины, к чьим взглядам с полотен я успел привыкнуть, наверняка бы возмутились подобному бесцеремонному вторжению в апартаменты борделя, умей нарисованные дамы разговаривать. Штос-офицерша отыскала меня взглядом, ринулась к моей кровати, точно в атаку.
— Кир, почему ты не сообщил мне, что был в Мужской башне?! — спросила Лука.
Нависла надо мной.
Вновь восхитился её роскошными… формами. Так и захотел протянуть руку и проверить такие ли они упругие, какими кажутся.
Сдержался.
Зачем проверять, если помню: производимое ими впечатление вовсе не обманчиво.
Вот только что об этом и вспоминал. Не иначе как хозяйка борделя добавила в ужин возбудившие моё воображение эликсиры. Не винил Рику в этом: таковы уж особенности её работы. Хозяйке борделя приходилось отыскивать любые способы, позволившие бы вынудить клиенток борделя активно пользоваться услугами компаньонок.
— Был, — сказал я. — Оттуда открывается замечательный вид на город. Причудливые улочки, много зелени — красиво. А ночью можно без помех разглядывать звёзды — мне повезло: на небе не было ни тучки. Вот куда обязательно нужно приводить иностранцев.
— При чём здесь город, какие иностранки?! — сказала Лукория.
Мне почудилось, что льера едва удержалась от того, чтобы схватить меня за плечи и встряхнуть. Мышцы на её руках напряглись. Пальцы скрючились и тут же сжались в кулаки.
— Ты видел… её?
Последнее слово Лука произнесла с придыханием.
— Ты о королеве?
— Ну а о ком жеж ещё?!
— Видел, — сказал я.
Штос-офицерша едва не задохнулась от возмущения.
— И это всё, что ты можешь сказать?! — воскликнула она.
Я привстал, отложил в сторону карауку.
— Льера Лукория, я не понимаю, что именно ты хочешь от меня услышать. Да, я видел королеву. И даже разговаривал с ней.
— В городе говорят жеж… ты сбежал из башни.
— Не сбежал, а ушёл, — сказал я. — Даже шикарный вид на город быстро надоедает. А я проторчал в Мужской башне почти два дня.
— А… она?
— Королева? Осталась там. Я, между прочим, предлагал ей уйти, если ты на это намекаешь. Но Каталиния Восемнадцатая предпочла остаться в своей комнате.
— Как жеж тебе повезло!..
Лука уселась на кровать — резко, словно внезапно лишилась сил.
— Знаешь, о чём я писала в письме — в том, из-за которого заварилась вся эта каша с заговором? — спросила она.
Я пожал плечами. Не сказал Луке, что сжёг это злополучное послание в кабинете старшей дознавательницы. Впрочем, оно успело сыграть свою роль.
— Я в нём просила сестру отыскать способ связаться с королевой. Любой. Пусть не увидеться, а только передать ей коротенькую записку.
— Зачем? — спросил я.
— Зачем?! — переспросила Лука.
Посмотрела на меня с таким изумлением, точно я сморозил глупость.
— Зачем… — повторила она. — Кир, ты… видел её глаза?
Штос-офицерша Лукория была влюблена в королеву Каталинию Восемнадцатую.
После слов о «её глазах» и того мечтательного взгляда, которым Лука их сопроводила, я в этом не сомневался. Льера иль Гише не пыталась отрицать свою влюблённость. Напротив: её прорвало на откровения — она выплеснула на нас с Васей настоящий поток обрывочных рассказов и признаний. Даже несмотря на то, что к такой чести мы с Васелеидой не очень-то и стремились.
От Лукории мы узнали, что свою службу она начинала в гвардейском отряде, отвечавшем за охрану дворцового комплекса — десять лет назад, ещё при жизни матери нынешней королевы. Тогда она и увидела впервые Каталинию Восемнадцатую, «стройную девчушку с яркими зелёными глазами». Но воспылала чувствами к молодой королеве Лука лишь в прошлом году.
Тогда штос-офицерша сопровождала правительницу в поездке по королевству. Её отряд сняли с охраны дворца — назначили в парадное сопровождение королевского кортежа. Льера иль Гише не один день наблюдала за поведением молодой королевы. Но лишь на обратном пути, у самой столицы осознала, что больше не может не думать об «этих глазах».
Признаться наследнице престола в своих чувствах льера Лукория тогда не решилась. Когда же молодую монархиню объявили сумасшедшей и заперли в башне, Лука воспылала надеждой. Поняла, что у неё появился шанс проявить себя, добиться если не ответных чувств, то хотя бы дружбы и внимания королевы. И ради этого она готова была на всё. Стоило лишь Каталинии Восемнадцатой её о чём-либо попросить.
Штос-офицерша решилась связаться с Катей уже после того, как сестра покойной королевы расформировала дворцовую гвардию, отправив её офицерш служить на задворки королевства. Достучаться до королевы из маленького посёлка на океанском побережье оказалось не так просто. Поэтому льера иль Гише и попросила помощи у своей младшей сестры, чьи подруги приходились дочерями чиновниц из ближнего круга регентши.
Но связаться с Каталинией Восемнадцатой у льеры иль Гише так и не вышло.
— Что ты хотела ей предложить? — спросил я.
Слушая откровения Лукории, вновь придвинул к себе карауку, наигрывал спокойную, печальную мелодию — точно подбирал музыкальный фон под рассказ штос-офицерши.
— Всё, что бы она ни пожелала, — ответила Лука.
Она сидела рядом со мной, опустив взгляд, разглядывала носки своих сапог. Плечи её поникли, пальцы теребили тесьму на мундире. Из груди льеры то и дело вырывались тоскливые вздохи.
— Даже устроила бы тот самый заговор, в котором тебя обвинили? — спросил я.
Лука повела плечами. Повернула ко мне всё ещё опухшее от побоев лицо — льера Лукория либо не видела необходимости приводить его в порядок, либо не находила на это времени.
— Она королева, — сказала штос-офицерша. — Я без раздумья исполнила бы любой её приказ. Ведь именно ей я когда-то дала присягу.
Говорила твёрдо: верила в свои слова.
— Тогда пиши, — сказал я.
— Что писать? — спросила Лука.
Я взмахнул рукой.
— Всё, что ты нам только что рассказала. И про зелёные глаза… и про присягу. Про чувства свои напиши обязательно. Не жалей слов: краткость не всегда сестра таланта — иногда она признак косноязычия. Говорить у тебя получалось неплохо. Вон, Вася не даст соврать. Надеюсь, письменно свой рассказ ты изложишь не хуже. Помни только, что ты пишешь любимой женщине, а не строчишь донесение вышестоящему начальству.
— Кому пишу?
Штос-офицерша отпрянула от меня, словно испугавшись.
— Лука, не строй из себя непробиваемую солдафонку, — сказал я. — Уж я-то знаю, что ты не такая. Пиши своей королеве. Всё, что только что рассказала нам. Если её это не проймёт — значит, у вашей Каталинии Восемнадцатой попросту нет сердца. Вон, от твоей истории даже у Васи на глазах появились слёзы.
Слуга рода Силаевых перестала натирать меч, посмотрела на меня. Промолчала: должно быть сообразила, что я лишь образно выражался — мне и самому было сложно представить Васю плачущей из-за каких-то там чужих сопливых историй. Но Лука-то знала Васелеиду не так хорошо, как я: могла и поверить.
— Напишу, — сказала Лука. — И что дальше? Ты знаешь кого-то…
— Сам отнесу.
Теребившие тесьму пальцы штос-офицерши замерли.
Лука разглядывала меня сквозь щёлочки между опухших век — пыталась сообразить, говорю я серьёзно или разыгрываю её.
— Ты?
— Льера Лукория, — сказал я. — Что тебя не устраивает? Я не подхожу тебе в качестве посланника?
Сыграл тоскливый проигрыш из «слёз-алмазов».
Лука прижала к груди руки — точно, как та актриска из плаксивой пьесы.
— Ты… сделаешь это для меня? — спросила она.
Решил обойтись без шуток.
— Конечно, льера Лукория, — сказал я.
Подпустил решимости во взгляд.
Штос-офицерша рванулась ко мне, сгребла меня в объятия.
Услышал, как захрустели мои суставы.
— Кир… я жеж… Ты такой!..
— Да.
Я не стал говорить Луке о том, что сам вдруг захотел заглянуть в «эти глаза».
Представлял, что штос-офицерша бросится выпрашивать у компаньонок бумагу, чтобы быстрее набросать послание для королевы. Но льера Лукория торопиться не стала. Покинула бордель и вернулась к нам почти через сутки — усталая, дёрганная, точно с нашей предыдущей встречи не смыкала глаз.
Вручила мне пахнущий духами пухлый конверт.
— Кир, — сказала она, стыдливо опустив взгляд, — я понимаю, что поступаю… дурно. Мне не следовало бы заставлять тебя делать для меня… такое. Я жеж помню о твоих чувствах. И очень ценю их, поверь. Но… ты пойми, я жеж не знаю, как можно сделать по-другому. Если бы могла, я бы сама…
Так и хотел махнуть рукой и сказать: «Не парься».
Но после трёх скучных дней в борделе лень было даже говорить — ограничился жестом. Если вчера сомневался: стоило ли предлагать льере Лукории свою помощь. То теперь чувствовал, что прогуляюсь до дворца с радость — да и не без удовольствия пообщаюсь с зеленоглазой королевой.
Тем более что наверняка не скоро увижу ту снова: Васина рана зажила — завтра-послезавтра можно было уже занимать места в дилижансе.
К башне подошёл на закате, спрятавшись под «отводом глаз». Постоял у её основания: рассматривал светившееся под самой крышей окно. Прикинул, как лучше к нему подобраться.
Хотел уже скастовать «кошачьи лапы», но вдруг передумал.
Покачал головой.
— Нет, — пробормотал я. — Не полезу.
Бросил на двери входа «обнаружение жизни».
Не так уж и много охраны.
Решил, что поднимусь по лестнице.
Моему приходу королева обрадовалась.
Ну и, конечно же, удивилась.
Вручил Кате письмо штос-офицерши Лукории — оно тут же полетело на стол, легло поверх стопки страниц недописанного трактата. При мне королева его так и не распечатала. Сказала, что в ближайшие дни у неё будет на чтение предостаточно времени.
Катя ещё спала, когда я утром скастовал на стене её комнаты «скрепы» входа. Заранее планировал уходить из Мужской башни именно таким способом — подготовил похожий вход и в борделе. Положил на подушку рядом с королевой «женское сердце». Этот похожий на тюльпан красный цветок сумели вчера раздобыть для меня компаньонки льеры Рикарды. Он с вечера дожидался своего часа в темноте эльфийского дома.
Очутился в «Дом ласки и удовольствий», узнал от Васи, что Лука дожидалась моего возвращения в соседний апартаментах — провела там всю ночь.
— Как это она ничего не велела мне передать? — переспросила льера Лукория.
Недоверчиво приподняла брови. Отёки вокруг её глаз уменьшились, раны на губах зажили. Похоже, льера всё же воспользовалась заживляющими зельями.
Я пожал плечами.
На похожие вопросы я ответил уже с десяток раз.
Когда сегодня утром уходил из Мужской башни, письмо Луки оставалось непрочитанным. Катя вчера о нём так и не вспомнила: мы занимались другими делами. Но я не стал говорить об этом штос-офицерше.
— Совсем-совсем ничего? — повторила Лукория.
Сейчас она походила не на строгую офицершу, а на большого обиженного ребёнка. Замерла посреди комнаты. Заламывала руки, растеряно поглядывала то на меня, то на хмурую Васелеиду, точно выпрашивала у нас слова поддержки.
— Совсем, — сказал я.
Если поначалу, когда Лука только ворвалась к нам в комнату, я ещё пытался подобрать слова ей в утешение, то теперь на её однотипные вопросы только злился. Видел, что они сумели утомить и Васю: та не переставала хмурить брови.
Наконец, я не выдержал, натянул сапоги. Слез с кровати, повесил на стену карауку.
— Льера Лукория, ты мне доверяешь? — спросил я.
— Это жеж… — произнесла Лука. — Не в этом дело… Но…
Я сказал:
— Возьми меня за руку.
Мой тон не позволил шиос-офицерше спорить — она выполнили моё распоряжение.
Сжал её пальцы.
— Закрой глаза.
— Зачем? — спросила Лукория.
— Делай, что говорю!
Лука послушно сомкнула веки.
— Не открывай глаза, пока не разрешу, — сказал я. — Иди за мной. И не пугайся.
Бросил Васе: «Я ненадолго».
Направил в «скрепы» ключ-приказ, шагнул в стену, увлекая за собой штос-офицершу.
«Скрепы» входа на стене в Мужской башне ещё не развеялись. Я на ходу подпитал их маной. Протащил через них льеру Лукорию.
Королеву мы застали сидящей за столом. Монархиня торопливо чирикала карандашом на листе бумаги. Непричёсанная и неумытая, в распахнутом халате на голое тело. Она заметила наше появление; вскочила, опрокинув стул. Не сразу меня узнала — подняла руки в защитном жесте. Испуг в её взгляде почти тут же сменился изумлением.
Похожее выражение отразилось и в щёлках-глазах штос-офицерши.
— Катя, это Лукория, — сказал я. — Лука, это Великая Государыня Каталиния Восемнадцатая. Познакомьтесь друг с другом, девочки. Пообщайтесь. Вернусь к вам позже. Удачи.
Не дожидаясь реакции женщин на мои слова, я вернулся в эльфийское жилище.
В апартаменты борделя решил пока не возвращаться. Надоело там сидеть. Да и давно собирался прогуляться в квадрат Силаевых, передать Мышке подарок.
Небольшую, набитую мелкими опилками игрушку я увидел, когда позавчера прогуливался по Реве — не смог оставаться безвылазно в борделе. Так и не понял, кого изобразил пошивший зверюшку мастер: то ли разновидность медведя, то ли бегемота. Но игрушка получилась у него забавной.
Чем-то она напомнила мне саму Мышку — купил её для боярышни, не раздумывая. Ещё одним плюсом игрушки посчитал размеры: они вполне позволяли поместить её в тайник за красным камнем. Что я и решил проделать, пока льера Лукория и Каталиния Восемнадцатая проясняли все интересовавшие их вопросы.
Первый квадрат Бригдата встретил меня запахом меллорна и уже привычным полумраком. А ещё тишиной — не слышал ни шарканья шагов, ни человеческих голосов. Различил только едва уловимый шелест листвы над головой, да издалека доносилась приглушённая расстоянием перекличка встревоженных птиц.
Пусть я и прятался под «отводом глаз», но всё же предпочёл не пересекать дорожки и освещённые участки, добрёл до забора. А вот там меня ждал сюрприз. Точнее, не ждал никто: около ворот я не обнаружил ни одной охранницы.
В прошлый раз здесь, вблизи ворот, дежурили девять воительниц. Всё гадал тогда: сумею ли пройти мимо них незамеченным, или дерево предков просигналит своим защитницам о моём вторжении. Тогда смог незамеченным перебраться через забор — теперь спокойно вышел через калитку: «обнаружение жизни» подсказало, что вокруг, не считая меня и меллорна, не было ни души.
С попутными экипажами не повезло. Пока добирался до Мышкиного квадрата, меня не обогнала ни одна карета или коляска. Несколько раз едва не упал, поскользнувшись на мокрых камнях; промочил сапог, не сумев обойти одну из бесчисленных луж — больших, похожих на крохотные озёра: видимо ночью в Бригдате прошёл ливень.
Несколько раз встретил вереницы гружённых разным барахлом повозок. Те двигались мне навстречу. Вовремя посторонился. Женщины, сопровождавшие скрипучие телеги (все в однотипных накидках с изображением оплетённого змеёй ствола дерева и с короткими посохами в руках — должно быть отряды одного из боярских родов), меня не заметили. А я не хотел показываться местным на глаза: опасался, что о моём появлении узнают Силаевы — не придумал, как объяснить им, почему не останусь погостить.
Добрался до нового квартала семьи Варлаи Силаевой пешком. Застал створки главных ворот квадрата приоткрытыми. Те, кто из них недавно выехали, должно быть направились в противоположную от меня сторону — в общую часть города. Потому что по пути я их не встретил.
Пряча в тени лицо, поспешил к помечавшему тайник красному камню. Убедился, что полость за камнем снова не пуста — вынул из неё сложенный пополам лист бумаги. Улыбнулся.
Воровато огляделся, уложил в нишу за красным камнем игрушку. Та едва поместилась. Глаза-пуговки тряпичного медведя-бегемота обиженно блеснули.
И лишь потом я развернул Мышкино письмо. Не спеша, оттягивая приятные мгновения. На листе бумаги увидел написанные знакомым детским почерком большие буквы — неровные и небрежные, точно выводившая их рука либо дрожала, либо очень торопилась.
Прочёл всего два слова: «КИРА, ПОМОГИ».